PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 130 страница
С картинами ясно…
А что Праксители, Микельанджело, Родены… Эти Сизифы глины и мрамора…
Каменные бабы скифов, каменные истуканы острова Пасхи, стоунхеджи, статуи Христа и Свободы, Эйфелева башня, Пизанская, Храм Гауди… И его «Ла педрера» в Барселоне… Ой, да мало ли ещё…
Чудеса света… Чичен-Ица, Маку Пикчу… И эти новые семь чудес: Колизей, Петра… Наконец пирамиды….
И наша Пирамида.
И Тинкина Пирамида Духа.
Вот все и срослось и склеилось…
На Тебе, оказывается, сошёлся-таки клином белый свет!
Тинкины клинки…
Вот: когда произносишь её стихи… Они-то, слова, звуки … и выстраивают в ДНК ниточку совершенства… И потом – почки, печень. Сердце, мозг, мозг…
И заметьте, пожалуйста: никто, ни Гомер, ни Петрарка, ни Данте, ни… Ни Шекспир, ни Рембо, ни Гёте… Ни Байрон, ни Пушкин, ни Лермонтов…
- Что, и даже не Киплиг?
- Не!..
Никто…
- Что «никто»-то?! Не перегибай!.. Не перебарщивай свой борщ!
Мы просто дикари, дикари…
Беда в том, что я…
Я ем и ем этот пирог!
Я замечаю, как я старею, несмотря на достижения Джона и Яманаки!
Тинка…
Да-да, давайте-ка разбираться: вот так феномен!
«Мы забыли с ним оба о том, что стихи, как раны, и за них произносятся сотни чужих молитв…».
Тинкины клинки…
Что? Неубедительно?
- Не-а…
Раны, раны…
Как стигматы Христа!..
Боль без соли…
«Вы – соль земли».
- Рест, а скажи мне, пожалуйста, - говорит Лена, - возможно ли…
И вот это-то и непостижимо! Как можно…. Это как якобы каждая особь, каждая планария, даже такая как Валерочка Чергинец, или Авлов, или даже тот же Ушков, получив этот Тинин заряд космического электричества, вдруг вкрутил в себя лампочку, даже самую махонькую и на самую малую йоточку… замерцал… засветился… Как светлячок в ночи… Каждый-каждый… И вот, ах, это чудо! Весь этот хомосапиесный планктон вдруг зафосфоресцировал повсеместно по всей планете, как море в августе… Или в сентябре… А Тина…
|
|
|
Даже Переметчик!..
- Рест, ты слышишь меня?
А Тинка, глядя из иллюминатора своего Ковчега на иллюминацию всей планеты, вдруг воскликнула своё «Свершилось!..». Совершенство свершилось… И смогла повторить: «А всё-таки она вертится». Будто в этом повторении была нужда. Будто это повторение утверждало это её совершенство не только в пределах одной богом забытой планеты (Земля), но и всей её космической берлоги…
Тина – как Самая Большая Медведица нашего космического околотка. Точнее – как альфа Малой Медведицы – Киносуры. Той, что является звездой путешественников и искателей.
- Киносура? Рест, ты…
- И искателей, - повторяю я. – Я не знаю в мире лучшего искателя совершенства, чем Тина! Я уже уверен, что только она…
- Рест, нельзя же так категорично.
|
|
|
- Из иллюминатора, - говорю я.
Значит, она – иллюминат? Тинка-то!..
Тинка?!.
Ага, Тинка!.. Тинка-то!..
- Приземляйся, Рест, - говорит Лена, - идём на посадку.
- Да-да, - говорю я, доедая последний кусочек пирога, - вкуснятина беспримерная…
И моя рука неудержимо тянется за следующим кусочком.
- О! – восклицаю я, - это последний?!.
- Есть, есть, - радостно сообщает Лена, - есть ещё, ешь на здоровье! Тебе нравится?!.
Мне нравится всё, что она делает, говорит…
- Во как!
Значит – иллюминат!
«Остановите Землю, я сойду!».
Нетрудно представить, в какое смятение повергла меня первая мысль о том, что Тина (теперь-то это уже факт свершившийся и непогрешимый!), что Тина… Это был крик!.. Мунк! Не меньше! Тинка, правда, терпеть Мунка не может, но это же был мой крик! Оррррр!.. Мой Мунк! После долгих размышлений я убедился в неоспоримости той, выблеснувшей вдруг сентенции, что мне оказана честь…
Каким бы это умопомрачением не казалось со стороны!
Честь!
Это – нелегко!
Но какое же это нравоучение? А как же! А как же: честь – как тяга к прекрасному!
Я мог бы теперь, не привлекая всеобщего, я бы сказал всепланетарного внимания, почивать на лаврах, убаюкивая себя честолюбивыми мыслями о причастности к…
|
|
|
Молодец, Рест, молодчина!..
Ха!..
Внимательно присматриваясь к себе…
Ах, какое это блаженство – тереться плечом об ось планеты, расшатывая устои ханжества и невежества!..
- А ты прожора! – восторгается Лена.
Про Жору – ни слова.
Бесспорно, Тина наделена редким талантом поэтическими средствами созидать свой волшебный мир. Её одухотворённость и остроумие, глубина знаний о путях совершенствования мирового порядка в сочетании с ритмическим чутьём позволяют причислять её к плеяде гениев, способных изменить устои мира. Без преувеличения! Остаётся только дивиться, с какой непостижимой лёгкостью только ей присущим наборов слов Тина строит свою Пирамиду совершенной жизни.
Гений?
Это ведь так по-человечески.
Даже Юля, даже Юля признала… Да, её «твоя Тинка – богиня!». Эта её оговорка (по Фрейду?) – «твоя Тинка» - дорогого стоит. Ей понравилось Тинино пророческое «Сегодня назван материк и срок… Сегодня назван город, день и час…». Сказать «понравилось» - это ничего не сказать. Мы тогда говорили о коммунизме. О Пирамиде, о совершенстве, о благоговении перед совершенством. И о том, что даже час конца предрешён. Час конца! Календарь Тинин. Что если и она из племени майя? И её род…
|
|
|
Надо дождаться этого часа…
Признаюсь: я просто оцепенел от этого Юлиного «твоя Тинка»!
Потрясение? Конечно! Никто, я уверен, - никто посвящённый не устоял бы! По этому поводу можно строить предположения, даже планы на будущее… Да! Планы на…
Если час конца вычислен до секунды…
Я пока не решаюсь причислить Тину к сонму богинь, об этом скажут потом, сейчас же…
Так давайте же в конце-то концов разберёмся: суть в чём?..
Легко сказать…
Но давайте…
Иншаллах!..
«…и за них произносятся сотни чужих молитв…».
Никаких чужих!
Других!...
Я ловлю себя на том, что перечитываю только Тину, только Тину… Ни Чехова («Дама с собачкой»), ни О. Шпенглера («Закат Европы»), ни А. Шопенгауэра («Мир как воля…»), ни даже Эф. Вэ. Ницше («Так говорил Заратустра») я не перечитываю…
Мало ли что говорил…
И ведь истинно так: «Мы попали в престранные времена, Где мечам пролагает дорогу слово».
Тинка, Ты – пророк?..
Перечитываю…
«Я напишу водой…».
Перечитываю:
«Дом у дороги, тихая речка…».
А газет не читаю. Даже Чехова не перечитываю…
Узда, таки узда…
И соль, соль, соль, соль…
- Ну ты и налепил, - говорит Лена, - соль… узда… Прилепи сюда ещё…
А мне нравится!
Тинка бы сказала: «Хорошая такая лепка… Как слепой скульптор…».
Я уверен!
«Хорошие поиски… Дальше…».
Слепой. Это правда. Слепец!..
Прозрею…
- … и вот ещё… про Тибет… Тинка просто убила меня своей настойчивостью. Поражало и то, - рассказываю я, - каким выверенным и точным было Тинино произношение – её лхасский диалект, на котором она изъяснялась с местными жителями, проводниками, собственно говоря, это было искреннее наслаждение, неслыханный праздник, слушать её, когда она не только обсуждала с ними какие-то детали нашего паломничества, но и вступала в спор, отстаивая свои взгляды и убеждая их в правоте своих слов. Они только слушали, раскрыв рты и кивая головами. Это было восхитительно, хотя я ни слова не понимал.
Как я потом узнал, Тина давно мечтала попасть сюда, какое-то время даже жила в горах (кажется, в Альпах и на Памире), две недели в Непале и брала уроки не только китайского, но и тибетского…
- Знаешь, - сказала Тина, - им надо точно заяснять, чего ты хочешь.
Надо, так надо. Здесь я полностью полагался на Тину.
Я навязался сопровождать её в этой поездке по Тибету. Это отдельная повесть…
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
ГОРБАТАЯ РАДУГА
Какая жесть! Опознан пазл.
Смысл оскальпирован и честен.
И вынос мозга в острой фазе
Так обнаженно Неуместен.
Живите. Скидок не просите!
Ведь в вашем зеркале распятом
Неидеальна Нефертити
И даже радуга горбата. . .
(Тина Ш)
Глава 1
- Да ладно, - говорит Лена, - бог с ними-то, с твоими Шпенглерами, «Криками», Мунками и прррр, и пррр… Что Жора-то, что Жора?.. Висит?..
После того, как я пришёл к выводу, что нашёл в Тине, теперь в Тине терпеливого слушателя и заботливого участника моих душевных скитаний (ищешь же в течение всей жизни!), мне, признаюсь, стало удивительно ясно и легко представлять себе наше будущее. Это как свет той лампочки, которую Тина зажгла во мне, осветив дальнейшую дорогу. Она, как изящный виночерпий, досконально знающий цену слова, преподнесла к моим жаждущим устам драгоценный кубок своих спасительных стихов.
«…как дягиль зелены глаза, как хмель волосыньки, ты как привязанный ходи за мной по просекам…».
Я пригубил… И с тех пор… По сусекам и просекам… Как угорелый… С зелёными как у Иисуса глазами… Весь во хмелю её прерыжих волосынек… Её сахарных косточек… Да…
- А что с ним станется? Висит себе на здоровье…
Может показаться, что вся эта история с распятием, с костром и кубком, с зелёными Тиниными глазами и моими просеками – чистый розыгрыш, просто розыгрыш чистой воды. Может, и розыгрыш…
- Тебе с сахаром? – спрашивает Лена.
Какой же это розыгрыш?!
- Как всегда, - прошу я. – Я вот что хочу сказать…
Иногда я ловлю себя на мысли, что сравниваю Лену с Тиной. Или с Юлей, Аней, Натальей… Да с кем угодно! И не нахожу ничего общего: Лена – это только Лена!
С Тиной же…
Я потом даже укоряю себя, жую: зачем же их сравнивать? Тина – это Тина, а Лена…
Она, теперь в своём розовом халатике, поливает из чайника свои любимые рододендроны.
- Кипятком?! – испуганно восклицаю я.
- Вчерашним, - отвечает Лена. – Что же было потом?
- Мы обсудили с ним судьбу, - говорю я.
Лена отрывает взгляд от цветов, смотрит на меня с недоумением.
- Судьбу?
Я киваю: судьбу.
- Чью судьбу-то?
Я думал, она в курсе событий.
- С кем обсудили-то?
- С Иисусом.
Это просто какая-то будничная хмарь… Просто гнусно, считаю я, что даже сам Папа перешёптывается с этой омерзительной Чумой-Чучмой. Чумной он, он же и есть чумной, ваш Инквизитор!..
- А вчера вот ещё это письмо… - возмущаюсь я.
Лена тоже разочарована, будто эта история с распятым Жорой, с его необоримой жаждой сотворения совершенства в этом гниющем мире, с этим костром, да-да, именно с этим разгорающимся вовсю костром… Будто эта история мною придумана! Мол, де, говорит Лена, твоё разгулявшееся воображение, жутко представить! якобы… Нет, ты серьёзно?! И тд. и т.п…
Лена не верит в костёр! Не верит… Розыгрыш?..
- Представляешь, - говорю я, - вчера поздно ночью…
- Я заметила, - говорит Лена, - у тебя бессонница. Даже когда выпьешь…
Я придам ей веры в костёр!
«Ещё лежит густой туман в косматых зарослях, А я варю в дурман-траве рогоза завязи…».
- Я заметила, - говорит Лена, - что ни Юля, ни Аня, ни Наталья… Жора же…
- Да-да, - киваю я, - я слушаю.
Я слышу: «…и окунаю белый плат в густое варево, Чтоб обтереть своё лицо ещё до зарева…».
- …видимо, ему не хватает воздуху, - говорю я.
- Кому? Иисусу?
- Жоре, - говорю я, - Жоре… глаза на выкате, просто жалко смотреть, рыбий напрочь распоротый рот… Задыхается бедняга… Отчего вдруг?! Я думаю от того, что… А как же! Когда грудь стиснута-сжата, просто спёрта этим самым распятием… тут уж не надышишься вволю, не вздохнёшь, так сказать, полной грудью… как бывает на вершине покорённой тобой горы… тут уж, батенька, терпи, брат… Хотел покорить свое совершенство, взлез на свою Пирамиду – виси и не дёргайся…
Вождь!..
Водрузил свой крест на вершине, вот и висни теперь…
Тоже мне – вождь выискался…
«Рогоза завязи…».
-…видимо, - продолжаю я, - и этот злой дым помогает ему задохнуться. Так что скоро наступит полный кырдык.
- Дым?
- Ну да! Костёрик-то разгорается! А тут ещё это письмо…
- Какое письмо? – спрашивает Лена.
- Ты не поверишь, - говорю я, - всё это напомнило мне гитлеровскую Германию.
Лена не понимает.
- Но ты уверен, - спрашивает она, - что твой Папа…
- Вовсе нет!
Как можно быть уверенным в том, о чём даже не догадываешься? Мое предположение, что этот сговор Папы, Иисуса, Иуды, Валерочки Ергинца и Переметчика, и даже самого Жоры (что теперь вполне вероятно!), что этот сговор… да, и самого Жоры, вполне вероятно, способен разрешить, я бы даже сказал, - разрубить этот узел, этот чёртов гордиев узел невзаимопонимания или взаимонепонимания… Это моё предположение основано лишь на моём глубоком понимании этой неспособности понимать...
И если там, в этом сговоре, замешаны и Лёсик, и Вит, и даже Светка с Ийкой – пиши пропало. Тину я туда не сую, не сую… Хорошо хоть Натальи там нет! Юля с Аней? Они-то наверняка будут против!
Против чего?
Эх, если бы мне удалось сформулировать эту формулу…
Потом речь заходит об Александре Македонском, не том, что покорил мир в своё время, а сейчас этот мир сбился с ног в поисках его могилы, а о его клоне – Шурике, работавшим у нас дворником в нашем Колизее. Вот уж человек был на своём месте! Да-да – что называется «гений места». Как, впрочем, мы и предполагали.
- Жаль что мы его потеряли, - говорит Лена.
Я с ней согласен: мы потеряли целый мир, целый мир!..
- В этой истории, - говорю я, - подлинно только то, что я видел собственными глазами.
- А Тина? – спрашивает Лена.
- Так вот Папа, - говорю я, - и подлил маслица…
- Смешной ты человек, - говорит Лена, сидя теперь у зеркала.
- Да уж…
- И ты думаешь, что они успокоятся, сожгя в порошок вашего Жору?
- Сожгя?
- Ага… Сожгя. Сжев!
Лена, улыбаясь, хитро косит на меня глаза.
- Я полагаю.
Ленины филиппины-филиппики…
- Причём тут твоя Германия? – спрашивает Лена.
- Так дым, дым!.. Дым коромыслом, - говорю я, - аж до самого неба!..
- Дым?
- До неба!
Я вижу, как Лена, оставив мучать зеркало, поворачивается ко мне на своем кресле-вертушке, вопросительно смотрит, мол, что за дым? Почему до самого неба?
- Книги, - говорю я, - книги жгут…
- Книги?
- Абсолютный фашизм! – говорю я. – Полный!..
- Книги?..
Я утвердительно киваю: книги-книги…
- Невероятно!
- Полный, - повторяю я, - ну просто выше некуда. 451 градус, говорю я, по Фарингейту.
- Рэд Брэдбери?
- Рей, - уточняю я, - филантроп и немилитарист! Абсолютный библиофил!
А вообще-то, думаю я, всё то, что с нами случилось, объясняется чистой случайностью: какой-то Жориной финтифлюшкой – куском керамики, на котором какой-то клинописью было начертано… Ну, просто заумь какая-то! Нам даже пришлось прибегнуть к помощи клона самого Жана Франсуа Шампильона…
- Это тот, что разгадал тайну Розетского камня? – уточняет Лена.
- Оказалось, что и чёрный базальт, и Жорина финтифлюшка с этими иероглифами и человечками, птичками и змейками, корзиночками и тростинками…
- Но и Наполеон хорош! – восхищается Лена. – Другой бы… да тот же Мубарак или Путин… или какой-то там шейх загрёб бы эту плиту, приспособив её для камина в бассейне… Или в клозете…
- Хорош! – соглашаюсь я.
Так вот эта самая финтифлюшка с тайными письменами… Кстати, вот и Тинины письмена, я просто убеждён в этом, ждут своего Шампильона. Там столько человечков и птичек, змеек и зверюшек…когтей и клыков, и пёрышек…
- И какая ж такая случайность? – спрашивает Лена.
Жадность, с которой я время от времени припадаю к Тинкиному кубку, всегда и в самой полной мере утоляется вот, например, таким зельем:
«Одену ожерелье из медвежьих когтей и волчьих клыков…
подпояшу лохмотья веревкой, увешанной мешочками со снадобьями…
поставлю в острый синий луч лунного света заветный черный котелок…
перемешаю лунные блики с отваром можжевельника, добавлю щепоть пепла перьев черного петуха, парочку скорпионов, зуб дракона и жало змеи…
выпарю всё это в лунном свете до самого восхода, а с первым лучом солнца добавлю кусочек твоего сердца, улыбку нашего нерожденного ребенка, осколки ВЧЕРА и первый солнечный луч…
С первым криком совы вылью драгоценное снадобье в жернов Времени…».
«Рогоза завязи…».
Я дожидаюсь блеклого света луны и бегу к лесу, чтобы первым услышать первые крики совы, чтобы это драгоценное снадобье Тинка не успела вылить в крохоборское прожорливое жерло, где жернов Времени свирепым Молохом перемелет и, давясь, сожрёт То, Что и есть Эликсир Бессмертия.
Совы, сыча или выпи… Да хоть самого осла… Крики… Да того же в клочья разодранного Мунка!
- И что там, - спрашивает Лена, - на той финтифлюшке написано? Прочитали?
Тинино письмо…
- Ты не поверишь, - говорю я, - мазня! Хуже самого Уорхола и даже хуже Малевича!
В пятницу, как и планировали, нам с Леной удаётся вырваться на недельку в Египет, на каких-то несколько дней, с радостью детей, никогда не видевших верблюда! Словно мы никогда не были у той самой правой лапы Сфинкса! И тут же – домой… домой… Дела-дела… Пососали Лапу и хва… Дело, правда, не в Лапе – Сфинксом и побегом в Египет я защищаюсь от… Именно!.. Тинка пронизала меня насквозь, пропитала, прополосовала… Заррраза!...
То в Египет, то в Тибет, то на остров Пасхи… Или к Гогену в гости… Эти места силы подпитывают меня в борьбе с Тиной, в битве за…
То на Кайлас!
В борьбе? В битве?!.
Ага…
Я должен признаться: эта битва не не жизнь… Южный полюс с его подземным городом в Антарктиде – это, скажу я вам, не детские игры.
Бывает, что Тина время от времени черканёт мне парочку фраз. Вот вчера, скажем, ночью… Я уже раззевался вовсю, убаюканный малиновой, вдруг: «…варись, трава, гори огонь, подите тени прочь…».
Тинкины тени…
Я легко мог найти какой-нибудь предлог и позвонить Юле, так, мол, и так, и, между прочим, пригласить её на ужин, и под каким-либо предлогом, уговорив Лену остаться дома, мол, пустяшное дело, смотаться в Москву на часок-другой, на ночь…
Я не ищу предлога. И Аня не ищет.
«…варись, трава…».
И так далее! Дальше – больше… Я даже вымолвить себе этого не могу!
Сон как рукой сняло!
- Что же дальше-то? – спрашивает Лена.
Эти побеги от самого себя – зряшное дело.
- Книги, - потом уточняю я, - это уже были ягодки… Как только костерец под Жорой запылал полным ходом, продолжаю я, стали приносить кто что мог и хотел… Рухлядь всякую… Газеты, журналы… Потом старые стулья, какие-то тумбочки, целые шкафы… Кто-то бросил в огонь даже старый кассетный магнитофон… Потом полетели телевизоры и пишущие машинки… ну… я рассказывал… автомобильные шины и даже целые легковые авто… «рено», «пежо»… почему-то сперва франзузские, затем немецкие (полный гитлеризм!) и японские, итальянские и американские… Слышались взрывы – бензобаки… Затем…
- Рест, какие взрывы?
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 188; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!