К всем отсутствующим братиям (II, 22) 7 страница
Итак, и об этом изречении кончено. Какое же – Феодота? «Мы приняли составлять образы святых не из вещественных красок на иконах, но научились изображать их добродетели сказаниями о них в писаниях, как бы некоторые одушевленные иконы, возбуждаясь этим к подобной и ревности; ибо пусть скажут выставляющие такие изображения, какую они могут получить от этого пользу или к какому духовному созерцанию возводятся они чрез это напоминание? Очевидно, что это – тщетная выдумка и изобретение дьявольской хитрости»[1144]. Начало речи немедленно порицать не следует, хотя оно и приготовляет к последующим нелепостям. Многие и из святых учителей считают повествование словами полезнее изображения на иконах, (516) не отвергая, впрочем, ни одного из них, а другие наоборот; но то и другое равны, как говорит Василий Великий: «Что повествовательное слово передает через слух, то живопись показывает молча через подражание»[1145]. Не все живописцы и не все повествователи, но какою Бог каждого наделил мерою благодати.
Поэтому, оставив это предложение, обратимся к последующему. «Ибо пусть скажут выставляющие такие изображения, какую они могут получить от этого пользу или к какому духовному созерцанию возводятся они чрез это напоминание?» Со своей стороны спросим доблестного мужа: какой пользы и какого священного созерцания нельзя заимствовать отсюда? Если свойство иконы – быть подражанием первообраза, как говорит Григорий Богослов[1146], и в образе усматривается первообраз, как говорит премудрый Дионисий [Ареопагит][1147], то очевидно, что от подражания, [Col. 1220] то есть от иконы, происходит много пользы и чрез это подражание возбуждается обильное духовное созерцание первообраза. Свидетель – сам божественный Василий, который в одном месте говорит: «…чествование образа восходит к первообразу»[1148]; если же восходит, то, без сомнения, и нисходит от первообраза к образу. Никто не будет столь безрассуден, чтобы назвать чествование бесполезным или не признать подражание отображением подражаемого, так что «одно находится в другом», по словам божественного Дионисия[1149]; а что может быть полезнее и способнее этого возводить горе? Подлинно, икона есть замена личного созерцания и, употреблю ближайшее сравнение, есть как бы лунный свет в отношении к солнечному свету. Если же это не так, то какую пользу приносила древним скиния свидения, бывшая отображением предметов небесных? И там, между прочим, были херувимы славы, осенявшие очистилище (Исх. 25:20), то есть изображения, подобные виду человеческому; всё возводило горе и способствовало созерцанию служения в духе (ср. Ин. 4:23). При таком предположении напрасно было бы у нас и изображение Креста, напрасно и изображение копья, (517) напрасно и изображение губки, ибо и это – подражания, хотя и не человекообразные; напрасно и всё то, что предано нам, скажу словами Дионисия, в чувственных образах, посредством которых, говорит он, мы по возможности восходим к духовным созерцаниям[1150]. Далее, одна из пяти сил души есть воображение[1151]; воображение же может представляться некоторою иконою, ибо в той и другой находятся изображения. Следовательно, не бесполезна икона, уподобляющаяся воображению. А если бесполезна [вторая], важнейшая, то тем более – [первая], нижайшая, которая слабее, и она напрасно существует вместе с природой; и если она напрасна, то [таковы же] и сродные с нею силы: чувство, понимание, суждение, ум. Таким образом, естественное учение возвышеннейшими соображениями обличает в безумии презрителя иконы или воображения. Я же и в другом отношении восхищаюсь воображением. Некоторые говорят, что одна женщина, во время зачатия вообразив эфиопа, родила эфиопа. Подобное тому известно и о праотце Иакове, когда он острогал жезлы, от воззрения на которые животные рождались пестрыми, и – о, чудо! – подобное иконе воображение оказалась довершением производительной силы (Быт. 30:37).
|
|
|
|
|
|
Впрочем, [обратим] речь к настоящему предмету. «Пусть скажут выставляющие такие изображения, какую они могут получить от этого пользу или к какому духовному созерцанию возводятся они чрез это напоминание». Но, любезный, кто, посмотрев внимательно на картину с правой или с левой стороны, отходит от нее, не получив впечатления в уме: от прекрасной – прекрасного, а от постыдной – постыдного, так что часто, и дома находясь, то сокрушается, то волнуется страстью? Не случается ли иногда, что кто‑нибудь, заснув, пробуждается от ночных представлений с радостью или скорбью? Если же тогда бывает так, то тем более при изображениях [Col. 1221] наяву взирающий необходимо получает то или другое расположение. Разве ты, любезнейший, не читал, что древние служили образу и тени небесного (Евр. 8:5)? Что? Не икона ли то и другое? Не иконою ли они были возводимы к созерцанию небесного? Не образом ли, скажу словами Давида, ходит всяк человек (Пс. 38:7)? И сам ты, иконоборец, не (518) образ ли Божий, не по подобию ли отца рожден и не изображаешься ли на картине? Или ты один без образа, как не человек, а выродок, и потому так думаешь и о святых?
|
|
|
Но чтобы речь об этом получила большую достоверность, мы, оставив собственные рассуждения, представим самые светила вселенной, которые ответят тебе на вопрос. Григорий Нисский говорит: «Я часто видал на иконе изображение страдания и без слез не проходил этого зрелища; так живо искусство представляет зрению событие»[1152]. Златоуст: «Я с любовью смотрел и на вылитое из воска изображение, исполненное по благочестию, ибо я видел на иконе Ангела, прогоняющего толпы варваров, видел попираемые племена варваров и Давида, истинно взывающего: Господи, во граде Твоем образ ихуничижиши (Пс. 72:20)»[1153]. Кирилл Александрийский: «Я видел картину на стене, деву, ратоборствующую на ристалище, и не без слез взирал на это зрелище». Григорий Богослов: «На ней[1154] был начертан образ Полемона, и эта блудница, увидев [его] (а он имел почтенный вид), тотчас ушла, пораженная этим зрелищем и устыдившись написанного, как бы живого»[1155]. Василий Великий: «Восстаньте теперь предо мною вы, славные живописатели подвижнических заслуг; добавьте своим искусством это неполное изображение военачальника; цветами вашей мудрости осветите неясно представленного мною венценосца; пусть я буду побежден вашим живописанием доблестных дел мученика; рад буду признать над собою и ныне подобную победу вашей крепости; посмотрю на эту, точнее изображенную вами, борьбу руки с огнем; посмотрю на этого борца, живее изображенного на вашей (519) картине. Да плачут демоны, и ныне поражаемые у вас доблестями мученика; опять да будет показана им палимая и побеждающая рука»[1156]. Видишь ли, как один предпочитает словесному изложению живопись, в которой заключается такая Божественная сила, что от нее и бесы плачут; как другой называет живописное изображение столь почтенным, что оно служит к вразумлению блудницы; как еще иной не без слез отходит от живописного зрелища, видев на картине ратоборствующую мученицу; как опять другой называет любезным вылитое из воска изображение, как бы видев в нем первообраз; потом как и следующий за ними также не без слез отходит от картины, [Col. 1224] как бы лично видев самый предмет ее? Посмотри, сколько благ; вникни, сколько пользы. Услышав же на свой вопрос ответ не от того или другого из маловажных и ничтожных людей, но от самих мужей, говоривших Духом Божиим и громогласно оглашающих вселенную, доскажи, умствователь, и конец твоей речи. «Очевидно, что это – тщетная выдумка и изобретение дьявольской хитрости». Благовременно здесь громко воззвать: ужаснися, небо, о сем (Иер. 2:12); тщетной выдумкой и изобретением дьявольской хитрости названы священные догматы богоносных [отцов]! Но не так, о величайший из обманщиков, а напротив – на тебя надобно направить извержения языка твоего.
|
|
|
Итак, когда уже окончено это сплетение, я хочу внушить тебе, брат, что из выражений, приводимых иконоборцами, одни явно еретические, ибо невозможно, чтобы ложь не примешивалась к истине, как плевелы к пшенице (ср. Мф. 1325); другие принадлежат святым отцам, но превратно понимаются омраченным умом их; иные же совершенно неуместны, приписывая иконе Христовой относящееся к идолам; не должно без рассуждения одобрять их речь и даже вступать в беседу с еретиками, вопреки апостольской заповеди (см. Тит. 3:10–11).
Впрочем, да спасешься, чадо мое; молись, чтобы и мне спастись.
Книга вторая
381. Феодор – всюду рассеявшимся братиям. Огласительное (II, 37)[1157]
Неизреченная радость – страдать за Христа.
(521) Благодать вам и мир да умножится (2 Пет. 1:2). Справедливо обратиться к гонимым ради Христа со словами апостольскими. Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа (Еф. 1:3), отверзший дверь нам, смиренным, хотя мы и охраняемся строго, сообщаться беседой посредством письма с вами, возлюбленными нашими братьями. Поистине для слова Божия нет уз (2 Тим. 2:9), хотя властвующие и думают, что они связывают; поистине нам следует весьма радоваться, что мы видим на самих нас, грешных, исполнение Божественных предсказаний. Так, братия, скажем с апостолом: кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? (Рим. 8:35). Ибо не о себе только он сказал это, но и о нас, дабы мы были так расположены в отношении к Богу, чтобы не огорчались среди страданий, но готовы были с радостью перенести и еще недостающие скорби (Кол. 1:24). Подлинно, неизреченная радость – страдать ради Христа и со Христом, как показали все святые до Фаддея, нашего мученика, и всякого другого исповедника, отошедшего после него или из темницы, или из какого‑нибудь другого места ссылки с благою ревностью и соответствующей гонениям деятельностью.
Смертоносная похоть.
(522) [Col. 1225] Да будем и мы, братия мои, мучениками таким же образом, в постоянной готовности быть схваченными, явиться исповедниками, подвергнуться бичеванию, потерпеть смерть. Это значит ежедневно быть мучеником, это значит ежедневно умирать (1 Кор. 15:31); от этого происходит очищение души, удаление от страстей, приближение к Богу, отвращение от мира, представление неба и вечных благ, равно как и скорбей. Ибо такая готовность не дает уму времени предаваться удовольствиям и пристраститься к тому или другому, но особенно укрепляет сердце, побуждает глаза заливаться слезами, [побуждает] желать исхода из тела, как бы из какой‑нибудь ненавистной темницы. Будем же впредь наблюдать, каковы мы: если мы таковы, то очень хорошо, а если нет, то обратимся и очистимся. Будем убегать от неукротимого дракона – диавола, от разжженных стрел печальной и смертоносной похоти. От нее не удовольствие, а скорбь; не сладость, а горечь; не благополучие, а вражда, рабство, тление, беснование, искажение естественного состояния. Ибо если она есть добро и сладость, то почему тех, которыми овладевает она, тотчас делает глупыми, скотоподобными, постыдными, раболепными, безнадежными, расслабленными, осужденными на вечную смерть? Так что она, обворожительница, будучи на самом деле не такой, какой представляется, заражает, приводя в исступление и изменяя человека подобно тому, как бывает с бесноватыми, которые не понимают, что делается с ними, пока не опомнятся. Будем же впредь смотреть, возлюбленные, на наши места жительства, на то, где и с кем обращаемся; и если там есть вред, надобно переселиться, если – с соблазнителем, надобно удалиться, если – ни с кем, надобно соединиться, ибо горе быть единому (Еккл. 4:10), пока нет к тому необходимости. Надобно наблюдать и прочее: пищу, питье, сон, деятельность, так чтобы всё было в меру, укрепляя тело для содействия исполнению заповедей, а не раздражая его восставать против души. Оно – жеребец: если слишком откармливается, то бесится и низвергает всадника – ум. По себе мы изображаем и ваше состояние, ибо все люди в равной мере получили от Бога бразды власти над собой, хотя постоянно происходит война между душою и телом, противящимися друг другу.
Тело – жеребец, ум – всадник.
(523) Об этом пусть будет так. Что же далее? Вера твердая, неизменная, как я предал вам и сам принял от святых или, лучше, и те и другие[1158] – от одного и Того же Духа. Христос – не Христос, если Он не может быть изображаем. Ибо когда говорится о Христе, то надобно разуметь таинство Его воплощения. Ибо Христом не может быть названо Слово, представляемое чуждым телесности. А так как Слово стало плотию (Ин. 1:14), то очевидно, что Оно может быть и изображаемо по плоти, и вместе с именем «Христос» соединяется и представляется свойство описуемости. Таким образом, те, которые говорят, что Он не описывается, то есть не изображается на иконе, признают Его бесплотным. Но далеко вне двора Христова, хотя бы то был Петр, хотя бы Павел, [Col. 1228] как сами Петр и Павел возвестили для нашего предостережения, а не только что кто‑нибудь из апостолов или из бывших после них святых, тот, кто говорил бы, будто Христос неописуем по телу, – нет! – как говорят нечестивые, проповедуя неправду.
Эту чистую веру будем содержать, братия; это благое исповедание будем исповедовать, совершенно не увлекаясь [ничем]. Мыслящие не так – суть отступники от Христа, а защищающие это суть мученики Христовы, вместе с сорока [мучениками], вместе с сонмом ратоборцев, бывших от века. Как? Маккавеи, отказавшись вкусить свиного мяса, запрещенного тогда законом, сделались мучениками (2 Мак. 6:18–19); а ты, страдая за то, что не отрицаешься от начертанного Христа, не мученик? Иоанн Предтеча, убитый за правое обличение Ирода (Мф. 14:3‑11), сделался украшением мучеников; а ты, умирая за Христа, не в числе мучеников? Никто да не обольщает вас пустыми словами, ибо за это приходит гнев Божий на сынов противления (Еф. 5:6). Несомненный мученик тот, кто исповедует, и тем более, чем более многочисленным страданиям он подвергается. Да не колеблет вас продолжительность гонения; мы еще не много лет [страдаем] в сравнении с прежними исповедниками, мы еще не были сожигаемы вполне достаточным огнем самого надежного испытания; еще остается примесь свинца, еще остается греховная ржавчина. Кто ты, что исследуешь глубины непостижимых судеб? Яже ти повелена, сияразумевай (Сир. 3:22). Семени Авраамову, которому благословением Божиим обещано было наследовать святую землю (Быт. 17:18; ср. 28:14), Бог судил четыреста тридцать лет быть
(524) под рукою фараона в качестве рабов (Быт. 15:13). Христианство, от начала апостольской проповеди до Константина, первого царя христианского, более двухсот лет терпело жестокое гонение; последующие, хотя слабее, но также много лет были [гонимы], помимо гонения при Юлиане Отступнике. Великий Павел был гоним тридцать пять лет и ежедневно умирал (1 Кор. 15:31); а ты за пять лет[1159] теряешь мужество? Многострадальный Климент был мучим двадцать восемь лет[1160]; а ты ослабеваешь в короткое время? И достанет ли мне времени исчислить деяния других мучеников? Разве ты не слыхал о терпении Иова? Не страдал ли он пятнадцать лет или еще более от дурной язвы, кроме других бедствий, постигших его, и притом не сознавая за собой никаких злых дел, а, напротив, весьма много добрых? Какое же было к нему изречение? «Чтобы тебе, – сказано было, – оказаться праведным» (Иов. 33:32). Так и ныне Промысл как бы просеивает нынешних людей, чтобы отбросить оставшиеся еще плевелы, чтобы осталась чистая пшеница (ср. Мф. 13:25–40). Не слышишь ли, что говорит Он Иеремии? Вложи я в горнило, и смотри, аще искушено есть, имже образом искушен бых о них (Зах. 11:13)[1161]. Потерпим еще, мужественные воины Христовы. Дние яко сень преходят (Пс. 143:4), хотя гонители и думают, что они ждут. Если Меня гнали, говорит Господь, будут гнать и вас; [Col. 1229] если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше. Но все то сделают вам за имя Мое, потому что не знают Пославшего Меня (Ин. 15:20–21). Ибо поистине они не знают, что Бог и Отец послал Сына Своего [Единородного], Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных (Гал. 4:4), чтобы Он приобрел вселенную Отцу Своему. Иначе они не отвергали бы того, что он может быть изображаем. Ибо никто из рожденных от жены не бывает неизобразимым, если не будет выкидышем.
(525) Так, братия, будем приготовлять себя и так будем утешать себя словами Спасителя нашего Иисуса Христа, ожидая воздаяния. Вы знаете, каков Леонтий: это род евнухов, не только бесчестный, как сказал некто из богоносных мужей[1162], но и отрекшийся от Христа и не довольствующийся этим, но и жестоко терзающий братьев наших. Прежде ученик – ныне иудействующий отступник; бывший в числе преимуществующих братьев – ныне больше всех судий против братьев; называвший икону не просто, но святою иконою – Христа ли, Богородицы или кого‑либо из святых – теперь сожигает их, истребляет, хулит, как неистовый зверь. Поэтому он и императору любезен, и над монастырями нашими[1163] начальствует, и всё делает, несчастный, к оскорблению Христа. Но увы мне! От меня постыдные дела его. Впрочем, он подобен родившему его по плоти; ибо и тот в прежние времена был начатком нечестия, сходного с Ермиевым[1164]. Оба они беснуются; и Бог не соединяет ворона с голубем, но подобное с подобным.
Таковы они. Да даст им Господь познание истины, уловленным от диавола в его волю! Вас же с теми, которых мучит отступник, Христос да утвердит, да поддержит, да укрепит еще потерпеть, алчущих, жаждущих, наготующих, бичуемых, не имеющих постоянного пристанища, труждающихся, злословимых, гонимых, хулимых, как сор для мира, как прах, всеми попираемый, по словам великого Павла (1 Кор. 4:13), с которым да будет и ваша часть! Братия, молитесь о нас, грешных, чтобы нам спастись, удостоившись хотя бы последней степени всех защищающих [истину]. Приветствует вас находящийся со мною брат Николай. Благодать Божия со всеми вами. Аминь (Тит. 3:15).
382. Огласительное. Феодор – всюду рассеявшимся братиям (II, 38)[1165]
(526) Радуйтесь, желанные мои братия и отцы, ибо радостные вести. Мы, недостойные, опять удостоились исповедать благое исповедание: опять оба мы подверглись бичеванию за имя Господне. Ибо и брат Николай подвизался прекрасно и верно. Мы, смиренные, видели, как из плоти нашей текла кровь на землю, видели раны, гной и тому подобное. Не достойно ли это радости? Не достойно ли духовного веселия? Но кто я, [Col. 1232] несчастный, чтобы мне, непотребнейшему из всех людей, стать наряду с вами, достойными исповедниками Христовыми? Причиной, почему это случилось, было прежнее огласительное послание, которое император, получив в свои руки, отправил к военачальнику с приказанием послать к нам комита когорты; этот, прибыв с вождями и воинами поздней ночью и внезапно с криком окружив домик, в котором мы находились, как бы [напав] на какую‑нибудь охотничью добычу, быстро при помощи землекопов разрушил ограду, потом вывел нас, допрашивал, показывая послание. Мы признались, что действительно мы составили его, как благоугодно было Богу. Он же домогался только одного, чтобы мы согласились на волю императора. Мы сказали, что требовала истина: «Да не будет, не отречемся от Бога нашего» и прочее, что следовало отвечать по выслушании его. Затем он подверг нас жестокому бичеванию. Брат [Николай] не потерпел ничего особенно тяжкого после заключения и наказания, а я, смиренный и слабый, подвергшись сильной горячке и невыносимым страданиям, едва не лишился и жизни; впрочем, Благой Бог, вскоре милуя, помиловал меня при содействии брата, в чем нужно было, хотя (527) раны еще и остаются, не получив совершенного исцеления.
Так это было, и я рассказал вам о страдании в той уверенности, что вы желаете знать об этом по сострадательности. Что же после того? Тягчайшая угроза и строжайшее заключение. Ибо под страхом бичевания [приказано] и стражам, и надзирателю, чтобы мы даже не говорили шепотом, не только что не писали бы никому. Итак, убоимся ли мы и будем молчать, из страха повинуясь людям, а не Богу (ср. Деян. 4:19)? Конечно, нет; но доколе Господь не отверзет нам дверь, мы не перестанем исполнять должное, сколько возможно для нас, трепеща и боясь угрожающего суда за молчание. Если кто поколеблется, говорит Господь, не благоволит к тому душа Моя. И еще апостол: мы же не из колеблющихся на погибель, но стоим в вере к спасению души (Евр. 10:38–39).
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!