Глава четырнадцатая. Враги приходят снизу
1812 год
Завидев казаков возле Императорского штаба и решив, что битва проиграна, капитан Бюсси позорно дезертировал. Такова была официальная версия произошедшего. Жена трусливого капитана, не то чтобы прекрасная, но, по мнению других дам, весьма милая Беатрис, рыдала дни и ночи напролет. Конечно, теперь она навсегда была покрыта позором. Следовало бы отправить ее во Францию, с глаз долой, но после победы в Бородинской битве армия спешно заняла Москву. На запад потянулись десятки обозов с награбленным добром, и до бедняжки Беатрис просто никому не было дела. Впрочем, добрый и таинственный мсье Колиньи нашел для жены капитана Бюсси занятие при офицерском госпитале, расположенном в Кремле. Там она и выполняла обязанности медицинской сестры.
Конечно же, на самом деле Колиньи пристроил туда Беатрис‑Мари, чтобы удобнее было за ней следить. Он не был уверен, что она знала о покушении на Императора. Однако имел все основания полагать, что муж может попытаться наладить с женой какие‑нибудь связи. Одного не знал мудрый Колиньи: природного таланта Мари становиться незаметной и проникать за любые двери. Игра была опасной, но по природе своей склонная к риску Мари только забавлялась. Куда больше ее беспокоила судьба Антона, но он пока не подавал никаких вестей.
Находясь в Кремле, Мари могла попасть куда угодно – не считая, конечно, особо охраняемых покоев Императора. Почти каждую ночь она проводила в увлекательных путешествиях, пытаясь найти путь к Наполеону. Кремль, как и всякая большая средневековая крепость, изобиловал тайными переходами, подземными ходами и потайными комнатами. Вот только все это никак ей не помогало. Единственное, что узнала Мари – Наполеон не живет на самом деле в кремлевском дворце, как думали все. Но где именно, оставалось для нее секретом. Впрочем, круг поиска постепенно сужался.
|
|
|
Все еще оставаясь молодой женщиной, а по характеру и вовсе девчонкой, она мечтала украсть Льва сама. Украсть, потом отыскать мужа, наврать ему с три короба, и как‑нибудь подсунуть фигурку Антону. Например, спрятать в тарелке спагетти. Чтобы он намотал на вилку прочный кожаный ремешок или цепочку – Мари не знала, как именно Император бережет предмет – а потом увидел Льва и понял, что игра сделана. Эта воображаемая сценка так ее потешала, что Мари порой, пробираясь по коридорам, хихикала вслух, пугая часовых. Гвардейцы крестились, несмотря на свой революционный дух, и рассказывали друг другу о привидениях жертв Ивана Грозного, злобно хохочущих и гремящих цепями. Мысль о том, что Антон мог погибнуть от шашки сердитого казака, которому в этот день не нужны были пленные, или по тысяче других причин, Мари просто не допускала.
|
|
|
Все происходящее вне стен Кремля благодаря стараниям Колиньи было полностью ей неизвестно. Она, конечно же, видела из окон башен огромный пожар, и подслушивала уйму всяких разговоров. Но вот о большой охоте за тремя беглецами и хранимым ими предметом даже не подозревала. И уж совсем не могла знать Мари, что Гаевский вместе с друзьями находится рядом...
...Они благополучно добрались до задних дверей храма Василия Блаженного, он же, по официальному наименованию, Собор Покрова Пресвятой Богородицы. Преступникам, на которых вели охоту все ищейки, пришлось пройти прямо под кремлевскими стенами, но удача сопутствовала им в тот вечер. На тихий стук никто, конечно же, не вышел – это было слишком опасно в те дни. Однако через некоторое время их окликнули из‑за двери.
– Кого принесло на ночь глядя: Божьего человека, или лиходея французского?
– Нам бы отца Григория, – попросил Остужев. – А люди мы хорошие, тихонько тут подождем, сколько надо.
На самом деле все трое уже не держались на ногах, и если бы что‑то случилось с отцом Григорием, то просто не знали, куда идти. Но отец Григорий, ворча, скоро подошел и тут же услышал пароль:
|
|
|
– Что надо спрятать, спрячь сперва от солнца.
– От Никанора, что ли? – ключ заскрипел в тяжелом замке и дверь приоткрылась. Однако сунувшийся было в нее Гаевский уткнулся лбом в дуло старого мушкета. – Я что, неясно спросил?
– От Никанора, конечно! – раздраженно ответил Антон. – От масона.
– Масоны разные бывают! – назидательно заметил ему отец Григорий. – Бывают такие, что и в церкви им рады. Проходите, да не шумите. Следуйте за мной, горемычные.
Горемычные, переглянувшись, вошли в храм. Впрочем, собственно храм они видели только мельком. Там было много людей, и служителей, и куда больше паствы, искавшей утешения в трудные дни. Шла служба. Но лишь Байсаков, как человек искренне верующий, успел перекреститься, как отец Григорий уже толкал их прочь, в боковой темный ход с низкими сводами, занавешенный полотном.
– Куда так спешить‑то? – шепотом возмутился Иван. – В церкви‑то грех так вести себя, отец Григорий!
– Поучи отца‑то! – Григорий не постеснялся тут же, в храме, отвесить Байсакову тычка под ребра. – Хочешь, чтобы кто‑то увидел вас? Чтобы кто‑то узнал? Так иди на площадь Красную, да и пляши там голышом, вот тут тебя все и увидят. А сюда ты хорониться пришел. Дверку видите? Откройте, да посторонитесь, дальше я вперед пойду.
|
|
|
В удивительной тесноте им кое‑как удалось выполнить распоряжение отца. За дверкой оказалась крохотная комнатка, где лежали метлы, веники, тряпки, ведра и все прочее, необходимое для уборки. Отодвинув в сторону замаранную краской лестницу, отец Григорий стал выковыривать изразцовую плитку, покрывавшую пол, и аккуратно складывать в угол.
– Вот Никанор, а? Вот бесовское отродье! Прислал гостей. А сам не пришел. Жив?
Иван и Антон одновременно посмотрели на Остужева.
– Жив, я думаю, – смело предположил Александр. – Отец Григорий, а он, правда, масон?
– Может быть, а может и нет, – священник продолжал разбирать пол. – Но человек хороший, хорошо бы жив остался. Много хороших людей в этой войне полегло. А уж на вашей войне, что никогда не кончается... И говорить противно, что вы там творите.
– Так вы знаете о...
– Нет! – Отец Григорий, несмотря на длинную седую бороду, резво вскочил на ноги. – Не знаю, и знать не хочу. И зачем ты здесь, не знаю, и что от солнца прячешь – не знаю, и знать не хочу. Вот вам лаз. Полезайте, да назад не проситесь, не допрыгнете. И, вот еще... – Он оттолкнул Байсакова и потянул за руку Гаевского. – Ты первым ползи, да не прыгай, а вот этого толстого за ноги ухвати. А то застрянет ишшо! Все, убирайтесь с глаз долой, все трое.
– Но Никанор... – Остужев рассчитывал на несколько иной прием. – Никанор придет?
– Жив будет – придет! – Отец Григорий явно томился тратой времени. – Чего ждете? Свечи там есть, воду найдете. А харчи – я по запаху чую, толстяк целый мешок приволок.
– Да там кроме сала да сухарей нет ничего! – обиделся Иван. – Одно название, что харчи!
– Ты, милок, по Москве походи, как вылезешь. Сала нигде не купишь, – тихо сказал священник. – Голод в городе начинается. Кутузов француза голодом морит, вот и нам те же щи хлебать. Всегда так, исстари... Ну полезайте, что ли! Меня люди ждут.
Сделали, как предлагал Григорий. Сначала в дыру спустился Гаевский, ухватил за ноги Ивана, и действительно, с некоторым усилием помог плотному Байсакову пролезть вниз. Потом Остужев скинул вниз мешок с едой, и, наконец, прыгнул сам. Было довольно высоко, но его подхватили друзья.
– Бог с вами! – сообщил сверху отец Григорий и начал закладывать пол обратно.
– А свечи‑то где? – крикнул Байсаков, но ответа не получил. – И как искать в темноте?
Остужев прислушался.
– Все должно быть рядом. Вот там, слева, вода течет. А вы вокруг себя щупайте, должны найтись свечи.
И свечи, действительно, нашлись – большая коробка прекрасных, толстых церковных свечей. Когда они зажгли несколько штук и осмотрелись, картина стала ясна. Отец Григорий спустил их в небольшой зал со сводчатым потолком, из которого в разные стороны вели три узких хода с низкими, сводчатыми же потолками. Это так явственно напомнило всем подземелье Сфинкса, что, переглянувшись, они не стали ничего говорить. В зале нашлась лопата с коротким черенком и сточенным лезвием, сломанный ржавый нож и довольно много мусора, в основном костей. Гаевский сразу ими заинтересовался. Немного порывшись, сделал радостное заключение:
– Человеческих нет! Наверное, друг друга нам тут жрать не придется.
– Подземелье большое! – сообщил Байсаков. – Входов несколько, да где они – не знает никто. Говорят, один выход к башне Брюса, чародея Петровского вел, другой в Кремль, третий...
– В Кремль? – перебил его Антон. – Там же Бонапарт прямо сейчас! Не судьба ли?
– Спать! – просто приказал Остужев из угла зала. – Здесь доски, сухие. Желоб с чистой проточной водой. У нас есть еда, и никто не знает, что мы здесь. Спать, Антон.
– Согласный я! – Иван уже стаскивал сапоги. – Невозможно больше так бегать. Да что ты завелся? До завтра Бонапарт из Москвы не уйдет, искать нас будет. Отдыхай.
Гаевский не стал спорить, и тоже улегся на доски. Но через четверть часа, когда оба друга уже крепко спали, он тихо поднялся, обулся, взял свечу и пошел по тому ходу, что вел в сторону Кремля. Антон тоже очень хотел спать, и не Бонапарт его сейчас интересовал. Он надеялся хоть что‑то узнать о Мари. Зная характер жены, Гаевский был уверен: она постарается остаться поближе к Наполеону, несмотря на опасность. Он прошел длинным, узким, поворачивающим сперва понемногу направо, а потом налево ходом и оказался перед каменной лестницей. Ступени посередине были стерты почти полностью. Здесь ходили часто, но, видимо, очень давно, потому что все было покрыто мелкой «каменной пылью», как назвал ее про себя Антон. Оставляя в этой пыли четкие следы сапог, он поднялся по лестнице и пламя свечи задрожало. Сберегая огонек, Гаевский сделал последние шаги и уперся в толстую дверь из мореного дуба, перехваченную железными, но давно ржавыми полосами. Пробуя, он надавил плечом на дверь – безрезультатно. Тогда стал тянуть, и понемногу, рывками, смог отвоевать у нее достаточно пространства, чтобы протиснуться в сырую темноту. Пахло даже не подвалом, а давно замурованным, и забытым новыми хозяевами подклетом.
Неровный свет позволил ему увидеть какие‑то огромные бочки, сундуки... С едва слышным писком из‑под ног разбежались мыши. В поисках выхода из этого затхлого, заброшенного помещения Антон пошел вдоль стены. Иногда ему попадались ведущие вверх деревянные лестницы, но все они сгнили, и упирались в замурованный потолок. Он уже совсем было разочаровался в возможности попасть в Кремль, когда далеко впереди вдруг увидел тонкий луч света. Гаевский мгновенно задул свечу, достал пистолет и пригнулся. Кто‑то совершенно не слышный спустился в подклет, и тоже пошел вдоль стены, движение незнакомца выдавала лишь свеча. А потом незнакомец взвизгнул, и Антон встал во весь рост. На толстом бочонке стояла Мари и испуганно подбирала подол платья.
– Тут мыши! – дрожащим голосом сообщила она. – Знала бы, ни за что бы, ни спустилась! Кстати, Антон, я сегодня получила весточку от Джины Бочетти. А еще я рада, что ты нашелся. Ну, кажется, ничего не забыла!
***
Бочетти уже не могла ни остановиться, ни отступить. Слишком долго она ждала, слишком много было поставлено на карту и проиграно, и слишком близко были ее враги. Все в одном городе! И все по разным причинам взаперти. И, тем не менее, до сих пор она не смогла добраться ни до одного. Глупо погиб Витольд, а ведь он чего‑то стоил. С ней осталось четверо, остальные разбежались. Эти четверо были самые глупые и бесполезные, зато фанатично преданные. Джина удерживала их возможностью отомстить за полковника, и этого они действительно хотели. Но как подобраться к Императору? Как‑то раз, нагло проезжая в сумерках прямо по Красной площади, Бочетти увидела между зубцами кремлевской стены до боли знакомую фигурку, освещенную факелом часового. Это любопытная Мари рассматривала Москву, насколько для нее это было возможно.
Навести справки о Мари у захваченных в городе французских офицеров? Это было привычным занятием для Джины Бочетти. Вот так Мари и получила письмо, в котором Джина сообщала: твой муж находится у меня, и если хочешь еще хоть раз его увидеть – помоги проникнуть в Кремль и дотянуться до Бонапарта. Именно поэтому Мари отправилась ночью в кремлевские подвалы, искать способ для Бочетти проникнуть внутрь. Результат поисков превзошел все ожидания, но счастливые супруги решили все же исполнить обещанное, и провести авантюристку в крепость.
– Спасибо, что разбудили! – проворчал Остужев, когда ему сообщили о плане. – Рад тебя видеть, Мари. Но как Бочетти пробьется к Наполеону?
– Она знает, куда идти, – пояснил Гаевский, потирая щеку. – У нее свои методы работы с пленными офицерами. Поэтому Бочетти точно знает, где на самом деле ночует Бонапарт. И она готова напасть с теми силами, которые у нее есть – не думаю, что большими. Безопасность Императора Колиньи гарантирует скорее секретностью, чем большой охраной. Значит, у Бочетти на плечах сможем ворваться в личные покои и мы. Решим все одним ударом.
– Что ж, почему бы и не попытаться. Иван, ты согласен?
Байсаков пробурчал что‑то утвердительное. На Мари он предпочитал не смотреть, и только теперь Остужев понял, что мешало общаться его друзьям в годы его отсутствия. Но теперь было не до старых разногласий. Остаток ночи был посвящен изучению подземелья, и вскоре нашелся еще один выход – в подвал сгоревшего дома на Кузнецком мосту. Бочетти получила утвердительный ответ и путь, которым она и ее люди могли пройти в Кремль.
Следующей же ночью, едва сдерживая ярость, Джина спустилась в подземелье. Она понимала, что это может быть ловушка, понимала, что идет на чудовищный риск, но уже не могла думать ни о чем, кроме близкой мести. Пусть другие ее враги уцелеют, но Бонапарт должен умереть. Хотя хотелось ей, конечно, убить Императора, вернуть Саламандру и уйти живой, чтобы мстить дальше, но если бы Джину поставили перед выбором – жить, или умереть вместе с Наполеоном – она предпочла бы второе. С оружием наготове Бочетти и ее поляки прошли подземным ходом и оказались в забытом кремлевском подклете. Отсюда их впустила в Кремль Мари, открыв потайную дверцу.
– Где мой муж, графиня?
– В безопасности! – резко ответила Бочетти и попыталась схватить Мари за руку, но она была к этому готова и, казалось, просто растворилась в воздухе. – Как же ты это делаешь, мерзавка? Найдешь своего Антона внизу. Но с ним мой человек, и если подымешь шум, он умрет.
На этот раз Мари удержалась от хихиканья. Между тем Джина, сориентировавшись в подвале, уверенно повела свой маленький отряд к Боровицкой башне. Туда же, держась на расстоянии, двинулись и Остужев с товарищами. Графиня и правда знала, куда идти, а ее люди знали, как поступать с французскими часовыми. Ничто не нарушило покой этой ночи, пока Бочетти не добралась до дверей, ведущих в личные покои Императора, о которых не знал почти никто.
Все шло необычайно гладко. Остужев, следуя по темным коридорам за графиней, просто кожей чувствовал, что так не бывает. Что‑то обязательно должно было пойти не так. Мари легкой тенью, то появляясь, то исчезая, металась по коридорам и докладывала о продвижении Бочетти. И даже она не заметила засады, слишком тонко выстроил Колиньи систему безопасности своего Императора. Бочетти он пропустил вперед, на заклание своим людям, как наименее опасную, а вот группу Остужева решил атаковать сам.
– Здравствуйте, Алекс!
Завернув за угол, Остужев увидел Колиньи, державшего кинжал у горла Мари. Сзади послышался шум – это несколько человек попытались скрутить Байсакова и жестоко поплатились за это. Ахнул Гаевский, увидев жену.
– Что ж, пора поговорить? – Колиньи растянул губы в злобной улыбке. – Давно не виделись, и...
– Не разговаривай, нападай! – крикнула Мари.
И Остужев прыгнул, не обращая внимания на кинжал у горла женщины, на пистолеты, нацеленные на него и звуки боя за спиной. Пули почти не задели его, лишь вспороли мундир в двух местах. На Колиньи летел настоящий, кровожадный зверь. Несмотря на предмет, дарующий ему такую же силу, итальянец испугался и выставил вперед кинжал, позволив тем самым Мари вырваться.
«Все должно кончиться этой ночью!» – успел подумать Александр, и в следующий миг два зверя сшиблись и покатились по полу.
Гаевский разрядил во французов оба пистолета и выхватил саблю, отражая первый удар. За его спиной Иван, словно медведь гончих псов, разбросал навалившихся на него врагов и вырвал у одного из нападавших ружье с примкнутым штыком. Остужев видел это так, будто его друзья и их противники едва двигались. Зато для него и Колиньи время ускорило бег. Чудовищной силы удары наносились и отбивались с немыслимой быстротой. Любого другого они прикончили бы почти сразу, но два бойца стоили друг друга.
– На помощь! – донесся до них, словно из другого мира, голос Бонапарта. – На помощь!!
И Колиньи ослабил хватку, а Александр позволил ему выйти из боя. Как бы там ни было, а два противника не собирались позволять извлечь выгоду из их противостояния кому‑то третьему. Попятившись и утерев кровь с лица, Колиньи развернулся и кинулся на помощь Наполеону, бросив своих людей на произвол судьбы. Остужев помог товарищам, и очень скоро бой был окончен. Когда трое, тяжело дыша и переглядываясь, стояли над телами врагов, ночной Кремль начал наполняться звуками. Заиграли тревогу горны, загрохотали сапоги бегущих гвардейцев, где‑то уже стреляли.
– Назад! – приказал Остужев. – Уходим вниз!
Между тем Бочетти почти удалось исполнить задуманное. Неожиданно выбив двери, поляки ворвались в комнату дремавшей стражи, как лисы в курятник. Двое остались лежать там, среди мертвых гвардейцев, но с последними двумя людьми Джина ворвалась в спальню Императора. Успевший схватить пистолет Наполеон выпалил, но она смогла пригнуться, и пулю получил идущий следом. Последний головорез с криком «За Войтека!» набросился на Бонапарта с кинжалом в руке и прижал к кровати. Император боролся, а Джина, растягивая удовольствие, первым делом срезала с его шеи ремешок, на котором висела фигурка Саламандры. Вот тогда и раздался крик о помощи.
– Слишком поздно! – Бочетти подняла руку, любуясь давно потерянной ценностью. – Вот мы и снова вместе, моя милая!
В следующее мгновение сабля Колиньи сперва пронзила спину напавшего на Императора, а потом отсекла кисть руки Джины вместе с предметом. Она посмотрела на итальянца, как обиженный ребенок, глаза ее были полны слез.
– Пальцев вам было мало? – мрачно спросил Колиньи. – Думаю, мало будет и руки.
Следующим ударом он отсек несчастной Бочетти голову и ее кровь забрызгала лицо Наполеона. Император поморщился.
– Как это понимать, Жерар? Я думал, я в безопасности!
– Они пришли из подземелья, мой Император! – преданный Колиньи склонил голову. – Теперь мы узнаем, где вход. Я не мог прийти сразу, потому что за этой змеей шел зверь опаснее: Остужев.
– Проклятье! – Бонапарт начал быстро одеваться. – Хорошо бы его не упустить! Но где Саламандра?
Колиньи опустил глаза и увидел отсеченную руку Бочетти. Она была пуста. Этого просто не могло быть! Колиньи упал на колени, заглядывая под кровать, секундой спустя к нему присоединился и Наполеон. Однако поиски так и не дали результата. А где‑то уже далеко, ловко уворачиваясь от взглядов, и оттого никем не замеченная, спешила в госпиталь неуловимая Мари. На ходу она разглядывала серебристую Ящерку, которую успела подобрать, всего лишь на мгновение, заглянув в спальню Императора.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 109; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!