Основные тенденции в развитии литературы и искусства

В конце войны и сразу после нее довольно широким кругам ху­дожественной интеллигенции казалось, что должна произойти ли­берализация всей духовной сферы общественной жизни, в том чис­ле и в области литературы и искусства. Они надеялись и на то, что общение со своими иностранными коллегами, довольно широкое во время войны, будет непредосудительным и в мирное время.

Для начала новой волны гонений на интеллигенцию Сталину нужен был подходящий повод, и он вскоре представился.

Во второй половине мая 1946 г. в Кремле состоялся просмотр второй серии фильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный». Первую серию этой картины, как мы отмечали выше, Сталин оценил высо­ко, и она продолжала свое победное шествие по экранам страны. Но материалы второй серии таили непримиримые расхождения ме­жду вождем и режиссером. Эйзенштейн, между прочим, предчувст­вовал трагическую развязку; не выдержав нервной нагрузки в ожи­дании затянувшегося на многие месяцы кремлевского просмотра своего творения, режиссер слег на целых четыре месяца в больницу с инфарктом. Оттуда он 14 мая 1946 г. обратился к Сталину с просьбой все-таки просмотреть эту картину, и вождь внял желанию больного режиссера.

Предчувствия Эйзенштейна в полной мере оправдались. После просмотра нового фильма Сталин в окружении членов Политбюро бросил одну короткую фразу: «Не фильм, а какой-то кошмар!» Та­кую негативную реакцию вождя вызвали те узловые сцены второй серии фильма, где боярская оппозиция, озлобившая Ивана Грозно­го, привела к необузданному разгулу террора опричников, назван­ных Сталиным «целесообразным инструментом». Воспользовавшись этим своим гневом, Сталин через председателя кинокомитета И. Боль­шакова высказал суровый приговор всей художественной интеллигенции: «У нас во время войны руки не доходили, а теперь мы возьмемся за всех вас как следует».

Угроза Сталина не заставила себя долго ждать. Одно за другим последовали репрессивные постановления ЦК ВКП(б) по всем ви­дам художественного творчества: «О журналах «Звезда» и «Ленин­град» (14 августа 1946 г.); «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26 августа 1946 г.); «О кинофильме «Большая жизнь» (4 сентября 1946 г.); «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели» (10 февраля 1948 г.). Одновременно началась травля крупнейших советских писателей, композиторов и художников под видом борьбы с «формализмом» и «безыдейщиной».

Первый удар Сталин решил нанести «по безыдейщине» в лите­ратуре, где, по его мнению, особенно был заметен отход от классо­вых принципов в творчестве. В связи с этим последовала команда главному партийному идеологу А.А. Жданову: проверить один-два журнала, лучше всего в Ленинграде. К Ленинграду Сталин всегда относился с подозрением, предполагая наличие там каких-то заро­дышей духовной автономии. А тут ему кто-то из окружения подсу­нул сборник речей фашистского министра пропаганды Геббельса на русском языке. Оказалось, что Геббельс в пропагандистских целях обильно цитировал сатирические произведения М. Зощенко. А ленинградские журналы «Звезда» и «Ленинград» продолжали пуб­ликовать его произведения.

В итоге упомянутым постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"» за публикацию «идейно-порочных произве­дений М. Зощенко и А. Ахматовой был отстранен от работы глав­ный редактор журнала «Звезда» новым его руководителем назначался заместитель начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б) А. Еголин. Журнал «Ленинград» был вообще закрыт. Со своего поста был снят секретарь Ленинградского горкома партии по идеологии.

Зощенко вменяли в вину его рассказ «Приключения обезьянки», опубликованный сначала в журнале для детей «Мурзилка», а затем пе­репечатанный журналом «Звезда». Жданов долго объяснял, что в этом рассказе Зощенко изобразил жизнь советских людей нарочито уродли­во, карикатурно, что в уста обезья­ны писатель вложил «гаденькую, отравленную антисоветскую сен­тенцию насчет того, что в зоопарке жить лучше, чем на воле, и что в клетке легче дышится, чем среди советских людей».

Ахматову Жданов охарактеризо­вал как «помесь монахини и прости­тутки» и обвинил ее в «разложении советских людей эгоцентрическими любовными стихами», доступ­ными только элите и уводящими молодое поколение от таких «позитивных» тем, как прославление труда и достижения страны под водительством партии. Ни Зощенко, ни Ахматову не посадили, но обоих тут же исключили из Союза советских писателей, что лиши­ло их заработка и возможности публиковаться. Атака Сталина и Жданова на литературу была задумана как сигнал всем деятелям советской культуры и искусства идти в ногу и посвятить себя раз­витию социалистического реализма, признавая себя «служителями партии и государства».

26 августа 1946 г. М. Зощенко обратился с письмом к Сталину, пытаясь защитить свое честное писательское имя. Но адресат оказался глух к откровениям всена­родно признанного писателя. У Сталина и его идеологического ок­ружения были другие представления о человеческой чести.

4 сентября 1946 г. на расширенном заседании президиума прав­ления Союза советских писателей СССР М. Зощенко и А. Ахматова были исключены из союза «как не соответствующие в своем твор­честве требованиям параграфа 2 Устава Союза, гласящего, что чле­нами Союза советских писателей могут быть писатели, стоящие на платформе советской власти и участвующие в социалистическом строительстве».

Был утвержден новый состав секретариата Союза советских пи­сателей, Генеральным, секретарем стал А.А. Фадеев, его заместителя­ми — К.М. Симонов, В.В. Вишневский, Н.С. Тихонов, А.Е. Корнейчук. Новому руководству Союза ЦК партии поручил «навести порядок» в этой организации.

Политический утилитаризм Сталина в отношении литературы и искусства, его последовательное стремление, во что бы то ни стало, «огосударствить» культуру приняли в послевоенный период неви­данные масштабы. В уже упоминавшихся воспоминаниях Симонов писал, что в связи с присуждением Сталинских премий в 1950 г.

Приложение к литературе ленинского принципа «партийности» Сталин называл в это время «новорапповской теорией», «новорап­повской точкой зрения в литературе». Этот принцип фактически был объявлен Сталиным принципом «государственности» литерату­ры, т.е. она была превращена в своего рода особую отрасль народ­ного хозяйства, контролируемую государством.

На практике в отношении партии к литературе ничего не изме­нилось. От Сталина по-прежнему исходило, по словам Симонова, волевое начало, связанное с его утилитарным отношением к произ­ведениям литературы и искусства, с поддержкой только того, что могло послужить прямым интересам современности. Официаль­ные партийные установки требовали от литературы и искусства, прежде всего, воспевать «пафос восстановления», подчеркивать ис­ключительно позитивные явления общественного развития. Никто не мог чувствовать себя спокойно в такой обстановке.

Партийным идеологам не нужна была трагическая прав­да о войне, об ошибках вен­ных лет. Эти требования вновь отбрасывали литературу и ис­кусство к бесконфликтности, лакировке действительности и исторического прошлого. Прав­да, на XIX съезде партии в 1952 г. теория бесконфликт­ности формально подверглась критике. Тем не менее, боль­шая часть Сталинских премий по-прежнему присуждалась пи­сателям, чьи произведения бы­ли далеки от реальной жизни, в которых надуманные конфликты раз­решались легко и быстро, а герои были идеализированы и чужды обычным человеческим чувствам.

После расправы с М. Зощенко и А. Ахматовой произведения лите­ратуры, искусства, труды обществоведов могли появляться в свет толь­ко с ведома Секретариата ЦК ВКП(б) и Управления пропаганды и агитации. Руководствуясь убеждением в том, что литература и искусст­во являются всего лишь средством идеологического воздействия, инструментом в руках партийного аппарата, партийные руководители выносили приговоры, чинили суд и расправу над творческими работ­никами, стремились исключить любые отклонения от единомыслия, от заданного трафарета. Агитпроп ЦК регулярно создавал как реко­мендательные, так и «черные» списки произведений литературы и искусства. На основании последних изымали тысячи книг из библиотек, снимали из кинопроката сотни фильмов, меняли музейные экспози­ции и репертуар театров. Новый партийный еженедельник «Культура и жизнь» получил задание постоянно проверять, действительно ли наука, литература, искусство, кино, радио, музыка, пресса, музейное Дело «поставлены на службу коммунистического воспитания масс».

Сфера партийного руководства распространялась на все области театрального искусства.

Кремлевских идеологов интересовало не служение народу, они преследовали свою узкопартийную цель — подавление именно «народного духа» в музыке. Этим задачам и было подчинено поста­новление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 г. «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели». В нем композитор осуждался за то, что яко­бы «пренебрег лучшими традициями и опытом классической оперы вообще, русской классической оперы в особенности, отличаю­щейся внутренней содержательностью, богатством мелодий и ши­ротой диапазона, народностью, изяществом, красивой ясной музы­кальной формой, сделавшей русскую оперу лучшей оперой в мире». И этот музыкальный «ликбез» предназначался не только В. Мура­дели, но и всему советскому музыкальному искусству, блиставшему тогда многими именами. Примечательна в этом постановлении ЦК, открыто высказанная великодержавная националистическая идея — русская опера объявлялась лучшей в мире просто потому, что она русская.

Композиторам было предписано черпать вдохновение исключи­тельно из наиболее распространенных «народных мелодий», так как якобы существовала опасность того, что музыкальный язык, менее понятный для всех, а поэтому оцениваемый как «формалистиче­ский», может содержать в себе «нежелательные намеки». Борьба с «формализмом» продолжалась на Первом съезде советских компо­зиторов, состоявшемся в апреле 1948 г. Последующие годы ознаме­новались новыми нелепейшими запретами, десятками грубых проработочный статей, снятием с репертуара лучших произведений со­ветской и современной зарубежной музыкальной классики, изгна­нием виднейших композиторов-педагогов из числа профессоров консерваторий.

Что касается киноискусства, то в 1946 г. Сталин сам решил за­няться упорядочением сферы производства фильмов. В Кремль бы­ли приглашены несколько человек из числа руководителей Мини­стерства кинематографии во главе с И.Г. Большаковым. По расска­зу участника этой встречи И.А. Василькова, Сталин, после очень краткого приветствия, сказал, что хочет посоветоваться, как дальше развивать кино, затем он произнес монолог, на чем «совет» и за­кончился.

В заключение своего монолога вождь высказал свою основную «реформаторскую» мысль: «Я подсчитал, сколько времени надо, чтобы показать фильм по всей стране при хорошем тиражировании копий. Получается, что в течение одного месяца. Значит, нам надо двенадцать фильмов в год производить. Не больше. Но все филь­мы должны быть направленными, иметь четко обозначенную цель. Как передовые статьи в "Правде", тогда не появится идейно не­верных произведений. Чтобы не было ошибок в выборе тем для фильмов, чтобы не проходили ненужные вещи, я сам буду смотреть сценарии».

Министр кинематографии И. Большаков, придя в себя к концу «совета» вождя, осмелился на вопрос: «А как быть с режиссерами. Ведь их у нас больше двенадцати?» Сталин сразу ответил: «Режис­серов не трогать, не увольнять. Пусть остаются. Сохранить им зар­плату. Кого на какую картину назначить — я буду говорить». Тем самым Сталин предельно точно определил принципы административно-командной системы в сфере киноискусства.

На просмотр в Кремль отвозились все более или менее крупные работы — художественные, документальные, научно-популярные. Без согласия Кремля, т.е. фактически одного Сталина, ни один фильм, особенно известного режиссера, не мог появиться на экра­нах страны.

Немало авторских замыслов и готовых лент получили короткое резюме — размашистым почерком через всю страницу — «Не под­ходит. И. Ст.». Так решалась судьба произведения: быть ему на эк­ране, подвергнуться переделке или «уйти в никуда». В последнем случае оригиналы (негативы) и копии шли на «смыв». Замечания Сталина по сценариям и фильмам приобретали силу закона.

Опустошительному разгрому кинематография подверглась в но­вом постановлении ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 г. «О кино­фильме "Большая жизнь"». В нем было названо и осуждено три «безыдейных» фильма: «Большая жизнь» (Л. Луков), «Адмирал Нахимов» (В. Пудовкин) и вторая серия «Ивана Грозного» (С. Эйзенштейн). Выдающиеся мастера советского и мирового кино обвинены были в легкомыслии, невежестве, пренебрежении к идей­но-художественному содержанию своих произведений.

За выпуск «политически порочных картин» был распущен худо­жественный совет при Министерстве кинематографии во главе с И.А. Пырьевым. Руководителем нового состава этого совета был на­значен главный редактор газеты «Известия» Л.Ф. Ильичев, который был далек от киноискусства, но зато умел ловко маневрировать в сложных ситуациях. Художественный совет пополнился доверен­ными людьми из партийного аппарата и некоторыми деятелями ис­кусств, также весьма далекими от кино. Кинематографисты были озадачены тем, что среди тех, кто должен был принимать их карти­ны, оказался художественный руководитель хора им. Пятницкого.

Порядок производства фильмов из года в год ужесточался, осо­бенно после того, как в 1948 г. Политбюро ЦК, а практически лич­но Сталин, принял на себя утверждение годовых планов кинопро­изводства.

У Сталина были свои пристрастия в оценке творчества кинорежис­серов. На упоминавшемся выше заседании Политбюро ЦК он рассу­ждал так: «Вообще все важные картины надо поручать опытным режиссерам. Вот Ромм — хорош, Пырьев, Александров, Эрмлер, Чиаурели. Им поручать. Такие не подведут. Им же поручать цвет­ные фильмы. Это дорогая штука. Козинцев хорош. Лукова надо гнать. Пудовкин хорош. Вот тут Большаков распинается, что нужны выдвиженцы, молодежи надо поручать. А вы такие эксперименты за свой счет делайте, а не за счет государства».

Сталин всячески поддерживал «значительные по темам» доку­ментальные и хроникальные фильмы о Ленине, о жизни советских республик, социалистических стран («Демократическая Венгрия», «Советская Украина» и т.д.). И всегда, по выражению Шепилова, «морщился» при просмотре картин лирического, психологического плана, или экранизаций литературных произведений, которые он не считал высокохудожественными или политически значимыми.

В такой обстановке и родился «могучий» сериал документаль­ных фильмов, сделанных по сталинскому шаблону и полностью лишенных подлинной жизни в тех или иных странах с бесчислен­ным количеством нелегких послевоенных проблем. Над фильмами работали большие мастера, для написания дикторских текстов при­влекались видные кинодраматурги, писатели, но ничего не могло помочь — ни красивый пейзаж, ни броское слово. Все усилия уби­вала мертвая схема, в которой по строго установленному порядку следовали: на первом месте индустриализация, за ней — сельское хозяйство, потом культура; завершался «показ действительности» искусством. Танцы и песни. Праздник с ликующей толпой, над которой портреты «вождя» заслоняют небо. Такие картины нравились Сталину.

Огромным успехом у миллионов зрителей пользовался фильм «Кубанские казаки» (И. Пырьев), вышедший на экраны в кон­це февраля 1950 году. В том же году вышел двухсерийный фильм «Падение Берлина» (М. Чиаурели), фальсифицирующий историю и переоценивающий военные заслуги Сталина. Очевидно, за это он и был удостоен Сталинской премии.

На развитии изобразительного искусства также тяжело сказалась борьба с «формализмом». Возглавила этот процесс созданная в 1947 г. Академия художеств СССР. На ее заседаниях в отходе от принци­пов «социалистического реализма» были обвинены многие видные художники — С. Герасимов, П. Корин, А. Осьмеркин, М. Сарьян, Р. Фальк, А. Шевченко и др. От художников по-прежнему требова­лось писать в основном патетические многофигурные полотна, по­священные Ленину и Сталину. Официальной критикой было про­возглашено, что образ Сталина является самым убедительным свидетельством идейно-творческой зрелости искусства и его творцов.

В день 70-летия вождя, 21 декабря 1949 г., в залах Третьяков­ской галереи была открыта выставка «И.В. Сталин в изобразитель­ном искусстве». На ней было представлено более 200 произведений живописи, скульптуры и графики, прославлявших Сталина.

Вместе с тем изобразительное искусство тех лет не исчерпыва­лось официозом. В рамках строго реалистичного изображения и ка­нонов социалистического реализма оставалось какое-то пространство для свободного творчества. Конечно, наиболее выигрышными оста­вались изображения «строек коммунизма» и портреты «передовиков производства», но и пейзаж, натюрморт, жанровая сцена сохраняли право на существование при всей их аполитичности.

В архитектуре, скульптуре на первом плане была задача про­славления вождя и эпохи сталинизма. Этим целям подчинено было строительство помпезных высотных домов, украшенных шпилями, башнями, скульптурами. Постепенно сложился так называемый «сталинский ампир», в стиле которого построены павильоны ВДНХ в Москве и многие общественные здания по всей стране.

 

---

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 1334; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!