Имитация работы вместо самой работы
Природа человека вовсе не располагает к труду. Напротив, она делает все возможное, чтобы оттолкнуть его от себя любыми хитростями: наем работников посредством убеждения, перенаправление деятельности на более легкую физически или интеллектуально, оправдания в пользу своего бессилия, что приводят к жалостливым последствиям и некоторым привилегиям. Все вышеупомянутые хитрости позволили утвердиться политической власти: сначала многим видам монархии, начиная с древнего Шумера, и уже значительно позже демократии в Древней Греции. Официальная власть предрасполагала к выявлениям природных потребностей человека (кроме того времени, когда случались революции). Безусловно, она не всегда считалась с ними, особенно когда они противоречили ей в каком-либо вопросе, но природная основа не подвергалась чрезмерному линчеванию. Если вы хотели бы стать торговцем, спекулирующим на цене товара ради собственного эгоизма и нежелания работать – вы имели на это право, но только при условии умения это делать. Если вы хотите создать собственную научную школу или доктрину, которая бы подкармливала вас – вы могли это сделать, но лишь при одном условии: не идти напрямую против основного учения государства. Вышеупомянутые факты говорят о том, что людям древности было в некоторой степени дозволено больше, чем людям советской эпохи. Они могли свободно перемещаться по стране, торговать, создавать организации, партии, и даже иметь возможность проголосовать за утверждение того или иного права. Иными словами, личность древности была не скована наручами запретов; напротив, государство считалось с человеческой природой эгоизма, поэтому оно использовало эго в своих выгодах, взимая необходимый налог с каждого предпринимателя. При этом не обязательно в деньгах. В Афинах, например, в классический период дворцовая администрация брала налог в виде еды или изделий, и это было частой практикой. Иными словами, тем, что характеризовало систему древнего человека, были – универсальность во взглядах, считающееся отношение с природой личности и направление ее на государственные нужды, наличие минимального компромисса.
|
|
|
А что же советский человек, который не мог обуздать свой эгоизм? Куда ему было справлять естественную нужду в эгоизме, когда все сосуды самореализации убраны? Конечно, можно было стать торговцем, но, чтобы добиться желательного эффекта, необходимо было спекулировать, подвергая свою жизнь наряду со свободой опасности. Стандартная же работа торговца заключалась в присмотре сверху и стабильной стоимости товара, что для эгоистичных потребностей было губительно. Безусловно, можно было создавать организации, но уже не политического масштаба, а, в лучшем случае, кружка по интересам. Однако вряд ли бы вы получали много денег с каждого элемента, состоящего в вашей организации. Если бы она достигла широких масштабов, власть бы просто признала вас, наложив на нее свою руку, а вас бы сделала обычным техническим руководителем, чья ставка не сильно бы отличалась от тех, кто работает на вас. Таким образом, эффективность труда сводилась на нет только из-за того, что она шла против самой природы индивидуальности – эгоистичной и единой. На этом моменте стоит отметить, что в своем труде «Единственный и его собственность» Макс Штирнер называл народное сознание типичным призраком, в который каждому приходилось вкладываться, хотел он этого или нет. Особенных размеров этот призрак достиг во времена СССР, когда каждый жил ради якобы народа или партии, но никак не ради себя. Не было никакого справления эго – притом разумного и компромиссного, а не бичующего, каким его представляла система прошлого. Вот почему организованность труда, отношение к работе и отсутствие альтернативы стали тем, что я условно назвал «Имитация работы вместо самой работы».
|
|
|
Никто не мог, даже имея способности, организовывать человеческую деятельность в угоду себе. По этой причине и деятелей-то было немного, да и все они были «партийными», чья цель в своеобразности труда заключалась в утверждении социалистического, но не человеческого Я. Деятелю такому не пристало быть своеобразным, блистать идеями или, тем более, быть личностью; он – всего один из ключевых механизмов. Личность, в свою очередь, могла больше проявляться в обычном работнике, для которого партия не была оплотом жизни на Земле. Он видел себя лучше, чем предприниматель, который, притом, смотрел на него сверху вниз. Уникальность труда пролетария была чем-то неинтересным, нужно было количество, а не качество. Но, даже бы если этот пролетарий имел способность к лучшей организованности труда, он все равно направлял ее не на то, чтобы работать меньше, ибо он был недоволен вышеупомянутым раскладом вещей. Всю свою уникальность он сводил к уникальным отговоркам и ухищрениям, чтобы минимизировать количество работы, но никак не перенаправлять в лучшее русло, как это случалось в древности. Так или иначе, это относилось к каждому работнику. И, если для организованных эгоистов тот труд был каторгой, от которой следовало избавляться по мере ее наступления, то единственные, кто от этого выиграли – это лентяи. В демократично-монархичном строе, не работая, они превращались в бездомных и умирали на улицах, позволяя занимать нужные места более прогрессивным, а также умелым. В Советском Союзе лентяям не приходилось предпринимать вообще ничего, ибо партия о них позаботится. К слову, им много и не нужно было: лишь дай на еду и выпивку. Таким образом, уникальные личности в такой системе не могли организовать себя, предпочитая всевозможными способами обходить труд, а лентяи по определению почти бездействовали. Поэтому и тем, и другим приходилось создавать имитацию работы, вместо нее самой. Это было удобно, так как, во-первых, их все равно не увольняли, что бы они не сделали; это было крайней мерой в СССР. Во-вторых, контроль качества хоть и присутствовал, но он работал по той же системе, поэтому максимум советский человек мог на недельку-вторую, в самом деле, поработать в привычном смысле слова после проверки. Но все сводилось к привычному ходу событий со временем. В-третьих, переработка, что привилась удачно со времен Стаханова наряду с Кировым, хоть и поощрялась, но труд обесценивался только из-за того, что он не предусматривал физические или интеллектуальные способности человека. Иными словами, в СССР труд упирался в слепой идеализм, который считался только с тем, что должно быть; это был принцип должного вместо необходимого. Вот почему и переработка в СССР было делом крайне редким, на которое были способны только самоотверженные единицы. Все вышеупомянутое и стало главным принципом советского человека: «Имитация работы вместо самой работы». Ненормальная работа всегда была нужна только идеалистам, которые ставили собственную идею выше человеческих потребностей. Вот и превосходная система:
|
|
|
|
|
|
1. Слепое руководство с идеей, что закрывает глаза, рот и уши;
2. Партийные исполнители-предприниматели, что были в меру слепы и не предрасположены к труду, особенно интеллектуальному;
3. Контроль качества, что работал по тому же принципу, что и обычный пролетарий: работа ради имитации работы, не более;
4. Типичный труженик, которому было выгоднее создавать имитацию работы вместо нее самой.
СССР, безусловно, держался только на одном – количестве. Ибо миллионы лентяев, в самом деле, могли производить больше продукции и сырья, чем тысячи профессионалов в Европе. Именно количество стало палкой о двух концах, благодаря которым и маршал Жуков мог говорить во время войны: «Солдат не жалеть, бабы еще нарожают!». Даже авторы книги «Человек и его работа в СССР и после» Здравомыслов А. Г. и Ядов В. А. отмечали во второй главе своей работы: «Естественный практический вывод из этих данных таков: техническое обоснование производственных норм не поспевало за реальными возможностями обычного рабочего (т. е. рабочего средних способностей и квалификации). Именно поэтому оценка «выполняет норму выработки» оказывается не положительной, а отрицательной, находится ниже эмпирической нормы». Очевидно, не будь количества у Советского Союза, он бы пал так же быстро, как и утвердился.
Не замечаем ли мы того же самого отношения и сейчас? С одной стороны, разнузданность со времен СССР, а с другой – сегодняшняя вольность, которые в совокупности порождают великое невежество. Более всего оно проявляется в тех институциях, куда людей посылает, как это принято говорить, в добровольно-принудительном порядке: армия, общественно-исправительные работы, школа где личность загнана в психологический угол и может даже покончить жизнь самоубийством. Уже меньше на официально-зарегистрированных предприятиях: заводах, фабриках, где привыкли матом не ругаться, а разговаривать, чтобы наладить работу нижнего звена. Подтверждение этому даже не нужно искать в книгах. Достаточно самому побывать в этих институциях, чтобы убедиться в вышесказанном. Почти всегда некомпетентное начальство сверху, суровые и, в то же время, продажные надсмотрщики по середине, а также доведенный до крайней нищеты и недовольства – исполняющий персонал. Такова, к сожалению, реальность, в которой почти отсутствуют социальные лестницы.
Качество под нагайкой
Заранее стоит извиниться перед будущим читателем за то, что здесь не представлена ни одна книга в пользу сказанного. Причиной этому является то, что многие работы, связанные с экономикой СССР или отношению пролетариата к труду насквозь пропитаны пропагандой. Других же достойных работ, к сожалению, на сегодняшний день я не нашел. Тем не менее будущий читатель может задать вопрос, связанный с использованием других трудов, рожденных в СССР. И это вполне справедливо. Ведь нужно учитывать, что, говоря об истории Советского Союза, ее нужно видеть глазами советского человека. Но, когда мы говорим о достоверных фактах, связанных с экономикой, промышленностью, ментальностью, здесь следует избежать всяких неточностей. Однако для тех, кто родился в эпоху СССР или после то, что будет написано ниже целиком и полностью будет знакомо. Ведь текст по логике своей соответствует нашему менталитету, с которым определенно каждый из нас знаком. Таким образом, хочется заранее предупредить, что здесь степень субъективности может быть значительно выше, чем в других главах.
В современном мире вряд ли кто-то будет спорить о качестве советской продукции. Особенно это касается тех личностей, которые жили в СССР и питались, как это принято говорить, органической продукцией. Однако во многом дело доходило до того, что элементарно не было альтернативы; в то время СССР не знал ни о каких консервантах, кроме натуральных и, уж тем более, о сложных химических производных. По этой причине возникал вопрос о том, как сохранить бесподобную форму каждого изготовленного товара, будь это обычный больничный бинт или еда. Альтернативой в виде пищевых добавок, что уже начинали внедряться в середине 50-х годов в Европу, Советский Союз не пользовался. Причин тому может быть более, чем достаточно: продукт капитализма, дорогое внедрение, неприязнь чего-то нового извне. Однако это все теории, которые заслуживают рассмотрения лишь заочно. Главный вопрос качества заключался в отношении к работе каждого трудящегося, которое, скажем так, было не особенно вдохновленным. Советский человек вообще не любил трудиться по своей природе, но стране нужен был прогресс во всех отраслях. Поэтому, СССР производил для количества, но не для качества, ибо оно было по определению внедрено в его продукцию за неимением альтернативы. Плюс это был или минус – каждый может решить сам для себя.
Главное отличие работы от сегодняшней было в том, что она всегда находилась под нагайкой. Насилие в СССР достигало своего апогея: если плохо трудился – могли побить, если плохо учился – то же самое со стороны родителей. Уже куда чаще заводчики использовали психологические методы принуждения или же запугивания. Поэтому настолько же частые были случаи не только штрафов на производстве, но даже отправления за решетку. Всем было страшно, особенно во времена Сталина, когда труд был под кипящей нагайкой. Безусловно, все работали, но лишь на количество, чтобы поднять страну. В этой системе человек был боевой единицей, которая начала приобретать человеческие очертания только в хрущевский период. Однако вместе с тем начало приобретать очертание то, что мы называем галантным отношением к труду. Тем не менее, до 1991 советский человек трудился в поте лица, где качество его труда и, прежде всего, количество определялось тем, как нагайка ударит его психологически или даже физически. Но была ли сама философия труда? Был ли человек образован настолько, чтобы самому понимать, за что он трудится так долго? За что его жизнь превращают в типичный трудовой цех, которого хватает на 8 часов в сутки, а то и больше? В большинстве своем, к сожалению, нет. Советский человек лишь по своей структуре европеец, но по образу действий и мысли – почти азиат. Однако структура, взаимодействуя с его мыслью, порождала отторжение от того советского, что ему навязывали чуть ли не с пеленок. Многие люди вовсе не задумывались о системе; они видели ее через призму своего труда, а он был, в свою очередь, безобразный. Личность без осознания можно было заставить трудиться только под нагайкой, но и над тем, кто держит данную нагайку следовало поставить еще одну нагайку. Иными словами, то, что в капиталистическом мире решает финансовый расчет и экономика, то в Советском Союзе решала нагайка. «Не хочешь работать, хорошо! Ты не умрешь с голода, но и уволить тебя я не могу! Поэтому, чтобы ты все хорошенько понял, я тебя пару раз ударю, а ты подумай над своим поведением!» - говорит нагайка. «Не желаешь работать? Без проблем – я тебя уволю, но ты умрешь с голоду и вряд ли найдешь более выгодное место» - говорит капитализм. Поэтому, наряду с колоссально огромным количеством продукции, ее качество тоже было на уровне, но уже не на таком высоком. Оно достигалось не за счет тех работников, кто отлынивал, а за счет тех, на кого, в самом деле, подействовала пропаганда. Однако даже последние были не особенно-то рады такому раскладу вещей. У них было все просто: «Партия сказала сделать – значит сделаем!». Но о духовном достатке или хотя бы нормальном материальном не могло быть никакой и речи. По этой причине даже эти люди искали иногда, как можно было бы работать поменьше, пока не приходила нагайка в виде начальства и не ударяла пару раз. Этого было достаточно для самоотверженной работы на некоторое время, где, в самом деле, качество еще могло виднеться. Лишь в совокупности рабочей силы оно достигало того уровня, который сегодня мы можем называть высоким. Но основная работа СССР – это только бездуховное количество, рассчитанное на не более духовное потребление.
Сейчас же труд несколько изменился, это так. Однако в 21 веке нагайка ушла, оставив кровавые раны на спине каждой постсоветской державы. Те, кто сейчас работает с тех времен на заводах и фабриках видят, что нагайки нет и можно расслабиться – они это делают. Можно ли их винить в этом? Безусловно, нет. Тем не менее, качество по-прежнему оставляет желать лучшего, и это мягко сказано. Сейчас в каждом съестном продукте достаточно пищевых добавок, вызывающих болезни. Что же до остальной продукции – она стала менее прочной, надежной и, безусловно, качественной в общих чертах. Заслуга ли это современного, постсоветского мира? – да. После 1991 года производитель увидел насколько выгодно использовать обильное количество добавок, а работник, в свою очередь, увидел насколько можно больше взять к себе домой с завода или фабрики – обычная практика советского времени. Можно сказать, все остались довольными. Все, кроме потребителя. Однако сегодня многие жалуются, какая плохая продукция, какое плохое качество. Но спросить каждого из них: «А что вы сделали для того, чтобы исправить это?». Вряд ли бы многие ответили что-нибудь внятное. Поэтому следует видоизменить вопрос: «А каково ваше отношение к вашей же работе?». Очень немногие ответят, что хорошее; будем откровенны, практически никто не ответит, что хорошее. Почему? Потому, что условия и оплата намного хуже, чем в те времена, когда нагайка пригревала рабочий процесс. Сейчас личность начала играть большую роль во всем, поэтому многое стало зависеть от ее осознанности и, безусловно, образования. Но, когда нет ни того, ни другого, будет ли этот человек хорошо делать свою работу, особенно если он находится на руководящей должности? Грубый принцип: «Нагни или будь нагнутым» действует и по сей день. Единственное отличие от советского – он еще учитывает личностное, но хорошо ли это? И да, и нет. Кто бы сейчас при такой ментальности и оплате труда хотел, чтобы его били нагайкой? Но, в то же время, кто бы не хотел иметь хороший отечественный товар по приемлемой цене и кушать органическую продукцию? Ответы говорят сами за себя. Какие-то очерки народного понимания есть, но в нем еще не пробуждается самосознания. Как в советское время, все ждут пока придет мастер цеха или главный руководитель и скажет, что делать. Поэтому советский человек по сей день остается ребенком – ребенком, который строит свое будущее только под прицельным надзором отца – то есть, нагайки.
Эстетика серости
Любой человек, побывавший в советском городе наверняка видел обширные серые улочки с домами, которые больше похожи на коробки. В каком-то смысле здесь можно найти красоту, если вы умеете ее находить в серых, бездушных уголках, рассчитанных скорее на депрессию, чем на радость. Стоит отметить, я говорю не о показательных советских улицах, которые остались либо со времен царской России (Красная Площадь), либо строились специально для «показухи» (Русаковская улица). Речь идет о тех улицах, что населяют обычные люди; это именно те места, где преимущественно живем все мы. И все они на один лад деланы: гряда бетонных серых коробок и магазины внутри них, а наряду с этим какие-то неуклюжие посадки или не менее серые детские площадки. Стоит изъездить только одну Украину вдоль и поперек, чтобы увидеть нечто подобное, но, то же самое можно узреть в любом краю СНГ.
Если же мы возьмем в пример любой город бывшего СССР и спросим себя, а где же находится его центр, то с иронией для себя обнаружим, что он находится преимущественно там, где присутствует больше всего архитектуры, улиц, домов, фасадов, парков из царских времен. В пример можно взять не только Киев с его выразительным Крещатиком – излюбленным местом старой украинской интеллигенции в лице Ивана Франко, Марка Вовчка, Николая Кулиша и других, но еще Москву, Питер, Минск. В этом смысле советская власть, будто бы поставила самой себе противоречие: если мы упрекаем царизм во всех его проявлениях, почему мы основываем центры культуры и показательности именно на нем? Безусловно, хорошо, что они вообще остались, но, если бы советская власть хотя бы в плане эстетики была последовательной до конца, не захотела бы она создать что-то в разы превосходящее культуру царизма наряду с его архитектурой? Да, мы знаем, что были построены высотки МГУ в Москве, равно как метро во всех крупных городах и парковые зоны. Но, что из этого стало таким же центром, как, например, Крещатик или Красная Площадь? Ничего. Как и упоминалось выше, это были скорее показательные строения с маленькой толикой эстетики, что были направлены скорее на функцию пропаганды, чем на что-то еще. Поэтому, советский человек мог дополнять социалистическими элементами непризнанное величие прошлого, круша памятники одних диктаторов, заменяя их другими. Равно так же достраивались дополнительные здания в лучшем духе коммунизма, от которых сейчас даже, бродя по центру одного из больших городов, хочется отворачиваться. Присваивать достижения одних диктаторов другими и провозглашать их собственными – это то, что характеризует советскую эпоху. Современные центры большинства городов не строились, а достраивались, причем очень небрежно и бесчувственно, в то время, как большие запасы вкладывались в развитие оружия, заводов, фабрик и рабочих предприятий. И где же жили рабочие – это мы все прекрасно знаем, далеко не в центре. А в специально достроенных районах, где раздавали бесплатно квартиры за добрый труд. Если же в советское время они хоть были более-менее ухожены, то сейчас все достаточно плачевно. Зато в центре города всегда давали квартиры верхушкам: партийным, директорам заводов, ученым, военным. По сути дела, почти тот же капитализм, только отделяющий тех, кто выслужился перед системой (элиту) от тех, кто не захотел под нее прогибаться (чернь). Поэтому-то, даже сейчас, выезжая в центр города, видишь преимущественно счастливых, беззаботных людей, а окраины города – наследие советского прошлого – в трущобах переживают нищету, борясь за последний кусок хлеба. На этом фоне, полагаю, вопрос о том, зачем же нужна эстетика в каждом городе, сам по себе отпадает. Конечно, финансы тоже играют немаловажную роль, но разве личность познается в денежном достатке, а не в эстетическом? Что, если вчерашний алкоголик увидит вокруг себя цветущий луг и красивые дома? Захочет ли он снова взять бутылку и жить в привычном, сером мирке? Как минимум, ему станет сложнее пребывать в нем, а как максимум со временем он увидит, что все вокруг не так уж плохо, о его внутренних потребностях кто-то думает.
Каждая эстетика манит разных людей, которым она больше всего подходит. Так, например, на окраинах города, которые преимущественно строились в советское время можно заметить господ весьма скудного внутреннего мира. В народе таких условно прозывают быдлом, сметая под одну гребенку всех и вся. Но, что же мы увидим в центре города? Красивые, роскошные здания, миловидные улицы, фазенды, радующихся людей. И, стоит отметить, что далеко не все личности, встречающиеся там, являются жителями центра города. Весомый процент приходится, если взять в пример большой город вроде Киева, либо на приезжих из других мест, либо на жителей того же города, но уже его дальних уголков. Все же, спросив себя о том, где приятнее прогуливаться и наслаждаться жизнью, почти каждая личность скажет, что где-то в центре города или центральных окраинах, где располагаются парковые зоны или тихие места. На этом фоне выделяется то, что можно условно назвать «городской менталитет» - элемент, который касается каждого населенного пункта не только бывшего СССР, но и всей планеты. Представьте, что вы живете где-то в трущобах Томска и переезжаете в те же трущобы, только уже, допустим, американского города Детройт. Большой разницы в менталитете людей вы не увидите. И не иронично ли получается, когда большинство бедных семей, смотря на красивые места Европы или США, всерьез думают, что там все настолько идеально? При этом они упускают из виду, что в их центре города красота может не только сравниться, но и превзойти эстетику некоторых заграничных городов. Смотреть дальше своего носа, но не видеть ничего возле него – не это ли привилегия чуть ли не каждого современного жителя СНГ?
Советский человек совершенно не понимает и не догадывается, зачем нужен эстетический подход ко всему. Прежде всего, он будет думать не о нем, а скорее о собственной выгоде с той или иной постройки, а также ее функции. Советский человек едва может понять, зачем рассаживать красивые клумбы возле домов, создавать красочную архитектуру или культурные места. Спросите себя – что можно было назвать в СССР культурным местом? Это был либо храм (как бы парадоксально не звучало), либо какой-то парк, либо центр города. А масштабный эффект культуры созидался только на фоне царских улочек и построек, но их занимали те, кто смог доказать свою преданность и самоотдачу советской власти. Возможно, это был специальный план, который касался подавления личности, а, возможно, обычная случайность, которая произрастала из системы. Но точно по этому поводу выразился американский писатель Джек Лондон: «Красота — абсолютна. Человеческая жизнь, вся жизнь покоряется красоте. Красота уже существовала во Вселенной до человека. Красота останется во Вселенной, когда человек погибнет, но не наоборот. Красота не зависит от ничтожного человека, барахтающегося в грязи». И как жаль сейчас осознавать, что преимущественное большинство в СССР только и могло, что барахтаться в грязи, пока государственные диктаторы заботились о фанатичной идее и об оружейном потенциале, чтобы ставить надсмотрщиков над надсмотрщиками.
Сейчас же, смотря на современные страны СНГ трудно решить: смеяться или плакать. Если в советское время бетонные коробки наряду с серыми улицами хоть были ухожены, асфальт уложен, а мусор убран, то сейчас, увы, все это далекая мечта. Но современные власти большинства держав СНГ поступают достаточно хитро: они понемногу забирают эстетические элементы даже из серости, всерьез предполагая, что от одного маленького изменения в худшую сторону ничего не произойдет. В середине 90-х все начиналось с заборов около дорог, чья функция заключалась, прежде всего, в безопасности, а затем в эстетике. Напрочь все снесли, продав в нужные руки. В 2000-х принялись за детские площадки и реконструкции – в плохом смысле этого слова. Доходило до того, что 50% горок, качелей и прочих аттракционов сметалось подчистую, а реконструкция происходила, как это сейчас принято называть, по экономическому варианту. Взять в пример хотя бы киевскую реконструкцию театра на Подоле или Милославский вокзал в России. Нелепость современной мысли и чиновничьей скупости обгладывают кости великих сооружений старых эпох…
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!