Моя семья и другие лабораторные крысы

 

Статус «аборигена» несколько облегчает мне исполнение ро­ли участника в задаче участия-наблюдения, но в таком случае на что можно рассчитывать в отношении второй составляю­щей — наблюдения? Удастся ли мне должным образом абстрагироваться и оценивать родную культуру с позиции объективного ученого?

Этот вопрос беспокоил меня недолго, так как друзья, род­ные, коллеги, издатели, агенты и многие другие постоянно на­поминали мне, что я, в конце концов, более десяти лет скрупу­лезно анализировала поведение своих земляков — причем с бесстрастностью, указывали они, ученого в белом халате, пин­цетом перебирающего клетки в чашке Петри. Родные также добавляли, что мой отец — Робин Фокс, гораздо более выда­ющийся антрополог, чем я, — готовил меня для этой роли с пеленок. Если большинство детей дни младенчества проводят в коляске или в кроватке, глядя в потолок или на подвешенные игрушки, то меня привязывали в вертикальном положении в индейской люльке*, которую ставили в удобных для наблюде­ния местах, так чтобы я могла обозревать весь дом и изучать типичные формы поведения семьи английского ученого.

------------------

* Индейская люлька — закрепляется на доске, часто расписана узорами, распространена у многих племен, главным образом.

Отец также был для меня образцом научной беспристрас­тности. Когда мама сообщила ему, что беременна мной, их первым ребенком, он тут же стал просить разрешение при­нести в дом маленького шимпанзе и в качестве эксперимен­та воспитывать нас вместе — чтобы сравнить, как развива­ются обезьяна и человек. Мама категорически отвергла его идею и много лет спустя пересказала мне тот случай — как пример эксцентричного и нерадивого отношения отца к своим родительским обязанностям. Я не уловила морали ее рассказа и воскликнула: «А что, прекрасная идея. Наверно, это было бы здорово!» На что мама, уже не в первый раз, за­явила: «Ты такая же, как твой чертов папочка». И я опять не­верно истолковала ее слова, сочтя их за комплимент.

 

ПОВЕРЬ МНЕ, ВЕДЬ Я - АНТРОПОЛОГ

К тому времени, как мы покинули Англию и мне пришлось получать беспорядочное образование в разных школах Аме­рики, Ирландии и Франции, отец уже мужественно справил­ся с разочарованием относительно несостоявшегося экспе­римента с шимпанзе и принялся учить меня этнографии. Мне было всего пять лет, но он великодушно смотрел сквозь пальцы на этот маленький недостаток. Пусть я в росте усту­пала остальным его студентам, но это не помешало мне усва­ивать каноны этнографической исследовательской методо­логии. Одним из важнейших был, как я узнала, принцип по­иска правил. Когда мы начинали внедряться в какую-то незнакомую культурную среду, я должна была выявлять зако­номерности и сообразующиеся с ними модели поведения местных жителей и на их основе пытаться установить скры­тые правила — обычаи или совокупность понятий, обуслав­ливающие эти модели поведения.

В конечном итоге эта охота за правилами превращается в почти неосознанный процесс — в рефлекс или, как говорят некоторые многострадальные коллеги, в патологическую одержимость. Например, два года назад мой жених Генри повез меня в гости к друзьям, проживающим в Польше. Пос­кольку мы ехали на английской машине, я, пассажирка, как он считал, должна была предупреждать его, когда можно ид­ти на обгон. Не прошло и двадцати минут после того, как мы пересекли польскую границу, а я уже начала говорить: «Да, давай, можно», — даже когда по дороге с двухрядным движе­нием нам навстречу двигались автомобили.

Пару раз поспешно нажав на тормоза, Генри засомневал­ся в моей способности верно оценивать ситуацию на дороге. «Ты что делаешь? Какое, к черту, «можно»?! Не видела, что ли, тот большой грузовик?» «Видела, — ответила я, — но ведь здесь, в Польше, правила другие. По всей вероятности, сущес­твует негласная договоренность при необходимости исполь­зовать дорогу с двумя полосами движения как трехрядную. Поэтому, если бы ты пошел на обгон, водители едущей впе­реди машины и той, что движется навстречу, прижались бы к краю дороги, уступая тебе место».

Генри вежливо поинтересовался, откуда у меня такая уве­ренность, принимая во внимание, что в Польше я нахожусь впервые, причем всего полчаса. Я объяснила, что наблюдала за польскими водителями, а они явно следовали этому пра­вилу. Мой ответ был встречен скептически, что, впрочем, не удивительно. «Поверь мне, ведь я — антрополог», — добави­ла я, но и эти мои слова ждала та же реакция, и прошло неко­торое время, прежде чем Генри согласился проверить мою теорию. Когда, по моему настоянию, он все же решился пой­ти на обгон, автомобили расступились, словно Красное мо­ре, освобождая для нас «третью полосу». Позже наш при­ятель-поляк, к которому мы ехали в гости, подтвердил, что и впрямь существует некий неписаный кодекс поведения автомобилистов, согласно которому необходимо уступать доро­гу идущему на обгон.

Правда, чувство торжества во мне несколько угасло, когда сестра приятеля заметила, что ее соотечественники также слывут бесшабашными лихачами. Очевидно, будь я более на­блюдательна, то наверняка увидела бы по обочинам дорог кресты с возложенными к их основанию цветами — так родственники погибших в автомобильных катастрофах при­носят дань памяти своим несчастным близким. Генри вели­кодушно воздержался от комментария относительно дове­рия к антропологам, но спросил, почему я не могу довольс­твоваться просто наблюдением и анализом польских обычаев, почему непременно должна включиться в игру по новым для меня правилам, рискуя собственной жизнью, да и его жизнью тоже.

Я объяснила, что эта потребность — отчасти результат на­уськиваний одной их моих внутренних ипостасей: Участника, и вместе с тем указала, что в моем кажущемся безумии при­сутствует определенная методология. Выявив некую законо­мерность или модель в поведении местных жителей и ориен­тировочно установив определяющее их поступки негласное правило, этнограф с помощью разных «тестов» может под­твердить существование такого правила. Можно рассказать репрезентативной группе местных жителей о своих наблюде­ниях относительно моделей их поведения и спросить, верно ли вами идентифицировано правило, обычай или принцип, обуславливающие эти модели. Можно нарушить (гипотети­ческое) правило и посмотреть, какая будет реакция: выкажет ли кто-то признаки неодобрения или даже применит «санк­ции». Иногда, как в случае с «третьей полосой» в Польше, мож­но «протестировать» правило, подчинившись ему, а после посмотреть, будете ли вы «вознаграждены» за это.

 

СКУЧНО, НО ВАЖНО

Данная книга написана не для социологов, а скорее для тех не поддающихся определению существ, которых издатели раньше называли образованными дилетантами. Я использую ненаучный подход, но это не значит, что я вправе неясно вы­ражать свои мысли, излагать их небрежным языком или не да­вать определений терминам. Это — книга о «правилах» анг­лийской самобытности, и я не могу просто заявить, что нам всем известно значение слова «правило», не сделав попытки объяснить, что я имею в виду, употребляя данный термин.

Концепции правила я даю довольно широкое толкование, руководствуясь четырьмя определениями, представленными в «Оксфордском словаре английского языка» («Oxford Eng­lish Dictionary»), а именно:

· принцип, установление или максима, регулирующие поведение индивида;

· критерий распознавания или оценки, мерило, показатель, мера;

· образец (человек или вещь), стандарт;

· факт или констатация факта, который имеет силу; нормальное или обычное положение вещей.

Таким образом, стоящая передо мной задача по выявлению правил английской самобытности не ограничивается поис­ком неких особых норм поведения. Моя цель — установить правила в более широком понимании стандартов, норм, иде­алов, руководящих принципов и «фактов» «нормального или типичного» поведения англичан.

Это последнее — значение «правила», которое мы вкла­дываем в данное слово, когда говорим: «Как правило, англи­чане имеют качество Х (или предпочитают Y, или не любят Z». Используя термин «правило» в данном смысле, мы не имеем в виду — и это важное замечание, — что все англича­не всегда или неизменно демонстрируют особенность, о ко­торой идет речь. Мы лишь подразумеваем, что эта особен­ность или манера поведения типичны или ярко выражены и потому примечательны и показательны. По сути, любое обще­ственное правило, какое бы определение мы ему ни давали, тем и отличается, что его можно нарушить. Правила поведе­ния (или нормы, или принципы) такого рода — не то что на­учные или математические законы, установления должного порядка вещей. Они по определению условны. Например, ес­ли б было абсолютно невозможно, немыслимо пройти или сделать что-то без очереди, тогда не возникло бы необходи­мости в законе, запрещающем лезть без очереди³.

--------------------

³ На самом деле, существуют правила, запрещающие формы по­ ведения, которые хоть и возможны в принципе, тем не менее явля­ются редким исключением и даже считаются неестественными (см. книгу Робина Фокса о табу на кровосмешение), — случаи, когда фак­ тическое «так не делается» возводится в ранг официального запрета «так нельзя» (вопреки заявлениям философов, утверждающим, что логически невозможно вывести форму долженствования из глагола в настоящем времени). Однако это по большей части всеобщие пра­ вила, а не специфические, присущие какой-то конкретной культу­ре, — а в данной книге мы рассматриваем главным образом пос­ ледние.

Говоря о неписаных правилах английской самобытности, я вовсе не подразумеваю, что этим правилам подчиняются все члены английского общества или что мы не найдем ка­ких-то исключений или отклонений. Это было бы смешно. Я лишь утверждаю, что это относительно «типичные и тра­диционные» правила, по которым можно судить о характере нации в целом.

Зачастую исключения и отклонения помогают «доказать», так сказать, «протестировать» правило — в том смысле, что реакция на отклонение — та или иная степень удивления или гнева — указывает на его значимость и «нормальность» поведения, которое оно предписывает. Многие ученые мужи, преждевременно похоронившие английскую самобытность, допускают грубейшую ошибку, в качестве причины ее смер­ти называя нарушения традиционных установлений (как то: неспортивное поведение футболиста или игрока в крикет). При этом они игнорируют реакцию народа на такие нару­шения, свидетельствующую о том, что англичане считают эти отступления от правил аномальными, неприемлемыми и неанглийскими явлениями.

 

ПРИРОДА КУЛЬТУРЫ

В своем исследовании, посвященном национальным особен­ностям англичан, я буду делать упор на правила, поскольку считаю, что на основе правил проще выстроить систему «грамматики» английской самобытности. Но, учитывая, что термин «правило» я намерена использовать в очень широ­ком смысле, поиск правил неизбежно повлечег за собой по­пытку понять и охарактеризовать английскую культуру — еще один термин, требующий определения. Под понятием «культура» я подразумеваю совокупность моделей поведения, традиций, образа жизни, идей, верований и ценностей той или иной социальной группы.

Это ни в коем случае не означает, что я рассматриваю ан­глийскую культуру как гомогенный организм и не ожидаю, что обнаружу какие-либо отступления от типичных моделей поведения, традиций, верований и т. д., равно как не предпо­лагаю, что «законы английской самобытности» исповедует все общество в целом. Как и в случае с правилами, в рамках английской культуры я ожидаю найти множество вариантов и разновидностей типичных форм, но при этом надеюсь об­наружить некое ядро — совокупность скрытых базовых мо­делей, которые помогут нам охарактеризовать черты анг­лийской самобытности.

В то же время я понимаю, что существует опасность «эт­нографического камуфляжа» — неспособность увидеть сходство между культурой Англии и культурами других на­родов. Стремясь дать определение «национальному характе­ру», можно зациклиться на поиске отличительных черт ка­кой-то отдельно взятой культуры и забыть, что все мы — представители одной породы⁴.

------------------------

⁴ Хотя недавно я прочитала весьма занимательную книгу под на­званием «Англичане: разве они люди?» (« The English : Are They Hu ­ man ?»; опубликована в 1931 г.). Вопрос, как вы понимаете, ритори­ ческий. Автор (Д. Д. Ренье) «пришел к заключению, что мир населяют два вида человеческих существ: люди и англичане».

К счастью, несколько выдающихся антропологов составили для нас перечни «общекультурных универсалий», — обычаев, традиций, верова­ний и т. д., присущих всем человеческим обществам, — кото­рые должны помочь мне избежать такого риска. Нет единого мнения относительно того, какие именно обычаи и т. д. должны быть включены в данную категорию (хотя, с другой стороны, разве ученым когда-нибудь удавалось прийти к согласию по какому-либо вопросу?)⁵.

----------------------

⁵ Также существуют огромные разногласия относительно того, стоит ли рассматривать эти «универсалии» как неотъемлемые харак­ теристики природы человека, но я не стану рассуждать на эту тему по той причине, что она не имеет прямого отношения к нашей дис­куссии об английской самобытности. Лично я считаю — как бы ни расценивали мое мнение, —что все споры на тему «Природа —вос­ питание» — довольно бессмысленное занятие, в которое мы вовле­чены потому, как указал Леви-Стросс (р. 1908; французский социо­ лог, один из основателей структурной антропологии. — Пер.), что человек предпочитает мыслить категориями бинарных оппозиций (черное — белое, левое — правое, мужчина — женщина, они — мы, природа — культура и т. д.). Почему мы так мыслим? Этот вопрос ос­ тается открытым, но такое бинарное мышление превалирует во всех институтах общества, в том числе и в среде ученых, любящих поспо­ рить на званых обедах, как и представители «болтливого» класса (политико-журналистская братия. — Пер.).

 

Например, Робин Фокс приводит следующий список:

«Законы о собственности; отношение к инцесту и браку; тради­ционные табу и случаи отмены запретов; методы разрешения споров с наименьшим кровопролитием; верования относитель­но сверхъестественного и связанные с ними ритуалы; система социального статуса и методы его обозначения; обряды посвя­щения молодых мужчин; ритуалы ухаживания и связанный с этим обычай дарить женщинам украшения; культура символи­ческой нательной росписи; определенные виды деятельности, доступные только мужчинам; азартные игры; изготовление инс­трументов и оружия; мифы и легенды; танцевальное искусство; адюльтер и, в различных дозах, убийства, самоубийства, гомосек­суализм, шизофрения, психозы и неврозы, а также различные ле­кари, наживающиеся на болезнях или исцеляющие больных, — как на это посмотреть».

Джордж Питер Мердок представляет более длинный и под­робный перечень универсалий⁶ — в удобном алфавитном порядке, но в менее забавных выражениях:

«Возрастная классификация; атлетика; нательные украшения; ка­лендарь; прививание навыков гигиены; организация общества: ку­линария; совместный труд; космология; ухаживание; танцы; деко­ративное искусство; гадание; разделение труда; толкование снов; образование; эсхатология; этика; этнобиология; этикет; лечение внушением и молитвами; семья; праздники; добывание огня; фоль­клор; табу в еде; погребальные обряды; игры; жесты; подношение подарков; правительство; приветствия; прически; гостеприимс­тво; гигиена; табу на кровосмешение; законы наследования; шут­ки; родственные группы; система родственных отношений; язык; законодательство; суеверия; связанные с опасностью неудачи; магия; супружество; время приема пищи; медицина; стыдливость в отношении отправления естественных нужд; траур; музыка; ми­фология; числительные; родовспоможение; меры уголовного на­казания; личные имена; демографическая политика; постнатальный уход за ребенком; отношение к беременности; имуществен­ные права; умилостивление сверхъестественных существ; обычаи, связанные с половым созреванием; религиозные обряды; правила домашнего обихода; ограничения в сфере половых отношений; представления о душе; различия в социальном статусе; хирургия; изготовление орудий труда; торговля; походы в гости; отнятие от груди младенца; наблюдение за погодой». (В переводе соблюсти алфавитный порядок невозможно. — Пер.)

---------------------

⁶ По чести говоря, Фокс дал примеры социальных универсалий, в то время как Мердок попытался перечислить все явления и понятия, какие только существуют в человеческом обществе.

 

Я лично не знакома со всеми существующими на свете культурами, а значит, подобные перечни помогут мне сосре­доточиться на том, что и в самом деле уникально в английс­кой классовой системе, а не на системе как таковой, посколь­ку в каждой культуре есть «система социального статуса и методы его обозначения». В общем-то, это довольно очевид­ная мысль, но другие авторы упускают ее из виду⁷, и многие, как следствие, также допускают ошибку, полагая, что некото­рые особенности английской культуры (например, причинно-следственная связь «потребление алкоголя — насилие») — это черты, присущие всем человеческим обществам.

---------------------

⁷ Но не Гегель, прекрасно уловивший суть вопроса, о чем свидетель­ ствуют его слова: «Дух нации — это... всеобщий дух в определенной форме». (Если допустить, что я верно поняла его высказывание, — Гегель не всегда настолько ясно выражается, как того хотелось бы.)

 

ВЫРАБОТКА НОРМ И ПРАВИЛ

В представленных выше перечнях не упомянута одна уни­версалия⁸ — «выработка норм и правил», хотя и в одном, и в другом она ясно подразумевается.

---------------------

⁸ На самом деле выпущены два пункта. Второй — «влияние на на­строение или использование изменяющих состояние сознания фак­торов». Эта практика существует во всех известных культурах, и кон­кретно ее английский вариант будет рассмотрен в данной книге.

Люди склонны придумы­вать правила. Все без исключения виды человеческой де­ятельности, в том числе исполнение естественных биологи­ческих функций (например, питание и секс), осуществляют­ся в рамках целого комплекса правил и установлений, диктующих, когда, где, с кем и в какой форме тот или иной вид деятельности может быть осуществлен. Животные прос­то осуществляют те или иные действия, а у человека каж­дый вид деятельности сопровождается определенными це­ремониями и ритуалами. Это называется цивилизацией.

Каждой культуре, возможно, присущи свои правила, но они есть всегда. В разных обществах не принято употреблять в пишу разные продукты, но табу в еде существует в каждом обществе. Правила есть на все. В представленных выше пере­чнях каждой универсалии, если она и не содержит обозначен­ную прямо или косвенно ссылку на правила, может предшест­вовать слово «правила» (например, правила подношения по­дарков, правила в отношении причесок, танцев, шуток, правила приветствия, гостеприимства, отнятия от груди мла­денца и т. д.). То, что в своем исследовании я делаю упор на правила, это не странная причуда. Я хочу подчеркнуть, что в психологии человека правила и их выработка играют важную роль. Если подумать, отличия в правилах — это главный по­казатель при установлении различий между разными культу­рами. Отправляясь в отпуск или в командировку за границу, мы в первую очередь отмечаем, что в той стране, куда мы приехали, «иные порядки». Под этим мы обычно имеем в ви­ду, что там правила, касающиеся, скажем, еды, приема пищи, одежды, приветствий, гигиены, торговли, гостеприимства, шуток, системы статусов и т. д., отличаются от правил, быту­ющих в аналогичных областях у нас на родине.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ТРИБАЛИЗАЦИЯ*

--------------------

* Трибализация — процесс этнической консолидации.

Что неизбежно приводит нас к проблеме глобализации. По­ка я работала над данной книгой, меня часто спрашивали (представители «болтливого» класса), какой смысл писать о самобытности англичан или какой-либо другой нации, если это явление в скором будущем отойдет в историю, потому что во всем мире будет господствовать быстро распростра­няющийся американский культурный империализм. Уже сейчас, указывали мне, мы живем в отупляющем гомогенизи­рованном мире «Макдоналдсов», где богатый ковер, соткан­ный из самобытных своеобразных культур, затирается все­пожирающим потребительством под диктовку компаний «Найк», «Кока-кола», «Дисней» и других транснациональных капиталистических гигантов.

В самом деле? Как типичный представитель антитэтчеровского поколения, воспитанный на статьях газеты «Гардиан» и либеральных идеях левого толка, я не испытываю симпатии к корпоративным империалистам, но, будучи профессиональным наблюдателем, отслеживающим социо­культурные тенденции, я обязана сообщить, что их влияние сильно преувеличено — точнее, неверно истолковано. На­сколько я могу судить, следствием процесса глобализации стали главным образом рост национализма и трибализма, распространение очагов борьбы за независимость, отделе­ние и самоопределение наций, возрождение стремления к этнической обособленности и сохранению самобытной культуры почти во всех уголках мира, в том числе и в так на­зываемом Соединенном Королевстве.

Хорошо, пусть это не следствие (взаимосвязь — это еще не причинность, как заметит вам любой ученый), однако не­льзя не признать, что более яркое проявление этих движе­ний с ростом глобализации — поразительное совпадение. То, что люди во всех странах хотят носить спортивную одеж­ду фирмы «Найк» и пить кока-колу, вовсе не означает, что они меньше заинтересованы в сохранении самобытности своей культуры. В действительности многие из них готовы бороться и умереть за свой народ, за свою религию, страну, культуру или любой другой аспект «племенной» принадлеж­ности, оказавшийся под угрозой.

Экономическое влияние крупных американских корпо­раций, возможно, и впрямь огромно и даже пагубно, но их культурное влияние, пожалуй, менее значительно, что бы ни думали по этому поводу они сами или их противники. Учи­тывая глубоко укоренившиеся в нас «племенные» инстинкты и возрастающую тенденцию к дроблению наций на мелкие культурные общности, бессмысленно говорить о том, что шестимиллиардное население Земли объединяется в одну огромную монокультуру. С распространением глобализа­ции, безусловно, происходят изменения в обществах, кото­рые затрагивает данный процесс, но эти общества сами по себе не были статичными, а происходящие в них изменения необязательно связаны с отменой традиционных ценностей. На самом деле такие новые виды средств массовой информа­ции, как Интернет, весьма эффективно содействуют популя­ризации традиционных культур, а также общемировой суб­культуры антиглобалистов.

В самой Великобритании, несмотря на влияние амери­канской культуры, налицо гораздо больше фактов, свиде­тельствующих в пользу роста трибализации, а не утраты са­мобытных национальных черт. Непохоже, чтобы американ­ские безалкогольные напитки, продукты питания из пищевых суррогатов или фильмы как-то усмирили пыл и боевой дух шотландских и валлийских националистов. Если уж на то пошло, этнические меньшинства в Великобритании все бо­лее активно и отчаянно борются за сохранение своей само­бытности, да и сами англичане тоже немало обеспокоены «кризисом идентичности» собственной культуры. В Англии наблюдается повальное увлечение идеями регионализма (особенно громко шумят по этому поводу корнуэльцы, и да­же ведутся полушутливые разговоры о том, что, возможно, следующими потребуют отделения жители Йоркшира), мно­гие возражают против того, чтобы их страна вошла в состав Европы и уж тем более стала частью общемировой моно­культуры. Поэтому я не вижу причины отказываться от попытки по­нять английскую самобытность только потому, что отовсюду звучат предостережения о вымирании английской или ка­кой-либо другой культуры.

 

КЛАСС И РАСА

Когда данная книга находилась еще на стадии проекта, поч­ти каждый, с кем я говорила о ней, спрашивал, намерена ли я посвятить главу понятию «класс». Я изначально считала, что писать отдельную главу о классе нецелесообразно: класс как реалия присутствует во всех областях жизни и культуры анг­личан и, соответственно, будет освещаться при исследова­нии всех аспектов, рассматриваемых в данной книге.

Англия — культура с высокоразвитым классовым созна­нием, однако в действительности те категории, которыми англичане мыслят о социальном классе — и определяют по­ложение человека в классовой структуре, — имеют мало об­щего и с упрощенной трехуровневой моделью (высший класс, средний класс, рабочий класс), и с весьма абстрактны­ми алфавитными системами (А, В, С,, С„ D, Е), базирующими­ся на принципе классификации по роду занятий, столь из­любленном экспертами по исследованию рынка. Школьный учитель и агент по продаже недвижимости формально оба принадлежат к «среднему классу». И у того, и у другого может быть свой домик и автомобиль «вольво», они оба могут посе­щать один и тот же паб и иметь примерно одинаковый годо­вой доход. Но мы судим о социальном классе по более слож­ной совокупности едва уловимых признаков: как вы органи­зуете свой быт, как обустроен ваш дом, какая в нем мебель; марка автомобиля, на котором вы ездите, а также моете ли вы его сами по воскресеньям, пользуетесь услугами мойки или полагаетесь на английский климат и дожди; что, где, когда, каким образом и с кем вы едите и пьете; какие слова вы упот­ребляете и как их произносите; где и как вы делаете покупки; какую одежду носите; каких домашних питомцев держите; как проводите свободное время; какие дежурные фразы ис­пользуете, чтобы завязать знакомство или разговор.

Каждый англичанин (признаем мы это или нет) тонко чувствует едва уловимые различия, по которым судят о при­надлежности человека к тому или иному классу. Поэтому я не стану выводить «таксономию» английских классов и свойственных им особенностей, а просто попытаюсь пред­ставить нюансы восприятия англичанами классовых разли­чий в контексте перечисленных выше тем. Невозможно го­ворить о классах, не упоминая дома, сады, автомобили, одеж­ду, домашних питомцев, еду, напитки, секс, разговоры, хобби и т. п., равно как невозможно исследовать правила любого из этих аспектов жизни английского общества, не натыкаясь постоянно на существенные классовые разграничители или не спотыкаясь о менее заметные из них. А это значит, что о классовом делении я буду говорить тогда, когда мне будут встречаться такие «разграничители».

В то же время я постараюсь не быть «ослепленной» клас­совыми отличиями, помня замечание Оруэлла о том, что та­кие отличия «исчезают в то же мгновение, как только два британца сталкиваются с европейцем», и что «даже в какой-то степени размывается грань между богатыми и бедными, когда смотришь на нацию со стороны». Будучи сторонним наблюдателем — профессиональным иностранцем, если угодно, — по собственной воле, я, ставя перед собой задачу дать определение английской самобытности, вовсе не соби­раюсь кричать о внешних различиях, а намерена сосредото­читься на поиске скрытых общих черт.

Раса — гораздо более сложный вопрос, опять-таки под­нимавшийся всеми моими друзьями и коллегами, с которы­ми я обсуждала данную книгу. Заметив, что я ловко уклони­лась от дискуссии о национальном своеобразии шотландцев, валлийцев и ирландцев, ограничив круг своего исследования «англичанами», а не «британцами» или «народом Великобри­тании», они неизменно вопрошали, подпадают ли под мое определение английской самобытности азиаты, африканцы, выходцы из стран Карибского бассейна и другие этнические меньшинства.

На этот вопрос есть несколько ответов. Во-первых, этни­ческие меньшинства — по определению — должны быть те­мой изучения при исследовании английской самобытности.Степень адаптации и приобщения иммигрантов к культуре и обычаям принявшей их страны и в свою очередь влияния на них, особенно на протяжении нескольких поколений, — это сложный вопрос. Этнографы, как правило, делают упор на элементы адаптации и приобщения (обычно объединяемых в одно понятие — «аккультурация»*), игнорируя не менее интересную и важную проблему влияния.

--------------------------

*Аккультурация — здесь: приобщение одного народа к культуре другого народа в процессе взаимных контактов.

 

Это странно, ведь мы признаем, что туристы способны оказывать огромное влияние на культуры посещаемых ими стран — по существу, изучение задействованных в этом социальных процессов уже возведено в ранг отдельной дисциплины, — но наши ученые по каким-то одним им известным причинам менее заинтересованы в исследовании способов воздействия куль­тур иммигрантских меньшинств на модели поведения, обы­чаи, идеологию, верования и систему ценностей народов тех стран, где они осели. Этнические меньшинства составляют примерно 6 % населения Великобритании, но их влияние на многие аспекты английской культуры было и остается зна­чительным. Это влияние неизбежно найдет отражение на любом «снимке» поведения англичан вроде того, что я пыта­юсь сделать сейчас. Очень немногие из живущих в Англии азиатов, африканцев и выходцев из стран Карибского бас­сейна считают себя англичанами (большинство назвались бы британцами, а это понятие более широкого содержания), но они, несомненно, вносят свой вклад в «грамматику» анг­лийской самобытности.

Мой второй ответ о расе касается более изученной облас­ти — «аккультурации». Здесь я веду речь не о культурах мень­шинств как таковых, а о группах и индивидах. Проще гово­ря — пожалуй, слишком просто, — некоторые группы и ин­дивиды из этнических меньшинств более «англичане», чем другие. Говоря это, я имею в виду, что некоторые представи­тели этнических меньшинств — либо по собственной воле, либо под давлением обстоятельств, либо в силу того и друго­го — лучше, чем остальные, усвоили обычаи, систему цен­ностей и модели поведения народа принявшей их страны. (В отношении представителей второго, третьего и последу­ющих поколений дело обстоит сложнее, поскольку их пред­шественники уже повлияли на культуру их второй родины.)

Как только мы начали оперировать данными понятиями, вопрос перестал быть вопросом о расах. Когда я говорю, что некоторые группы или индивиды из этнических меньшинств более «англичане», чем другие, я веду речь не о цвете их кожи и не о странах их происхождения. Я подразумеваю, что сво­им поведением, манерами и обычаями они демонстрируют определенную степень «английскости». То же самое я могла бы сказать — и говорю — о группах людей и индивидах анг­лосаксонского происхождения.

В принципе, мы все так говорим. Описывая социальную группу, человека или даже, скажем, какую-то реакцию или отличительную особенность индивида, мы употребляем вы­ражение «чисто по-английски» или «типично по-английски». Нам ясно, что имеется и виду, когда кто-то говорит: «В чем-то я настоящий англичанин, а в чем-то — нет» или «В тебе боль­ше английского, чем во мне». Мы выработали концепцию «степеней» «английскости». Заметьте, сейчас я не открываю ничего нового или удивительного. Ежедневно оперируя эти­ми понятиями, мы совершенно сознательно подразумеваем, что тот или иной человек — англичанин «лишь отчасти», «в чем-то» или даже «в отдельных проявлениях». Мы призна­ем, что все мы — в некотором смысле — «выбираем», до ка­кой степени нам быть англичанами. Это я к тому говорю, что данная концепция может быть применима и к этническим меньшинствам.

В сущности, я даже осмелюсь утверждать, что этнические меньшинства, проживающие в нашей стране, более свобод­ны в своем выборе, чем мы, коренные англичане. Те из нас, кто в детстве не был подвержен влиянию другой культуры, столь глубоко впитали в себя некоторые черты английской самобытности, что нам очень трудно, практически невоз­можно переступить через них, даже когда это в наших инте­ресах (как, например, в моем случае: я долго собираюсь с ду­хом, чтобы заставить себя попытаться пролезть без очереди, хотя это всего лишь эксперимент на благо науки). В данном случае иммигранты в сравнении с нами находятся в более выгодном положении: им легче делать выбор, и они зачастую перенимают менее странные, на их взгляд, английские при­чуды и привычки и старательно игнорируют те, что кажутся им нелепыми.

Иммигранты, конечно, могут по собственному выбору перенимать обычаи аборигенов, и в Англии некоторые из них по всем параметрам больше похожи на англичан, чем сами англичане. Среди моих друзей есть два человека, кото­рых я с готовностью могу охарактеризовать как «настоящих англичан»: один — выходец из Индии, второй — польский беженец, и оба иммигранты в первом поколении. Со сторо­ны того и другого это изначально был сознательный выбор, и хотя «английскость» стала их второй натурой, они по-пре­жнему способны дать объективный анализ своего поведения и объяснить правила, которым научились подчиняться, — что большинству коренных англичан фактически недоступ­но, потому что мы воспринимаем эти нормы как само собой разумеющееся.

Многие из тех, кто считает себя специалистом в области «аккультурации», склонны недооценивать элемент выбора. Процесс «аккультурации» часто рассматривают как навязы­вание «доминирующей» культуры несведущим инертным меньшинствам. При этом совершенно не принимается в расчет, что представители этих меньшинств вполне сознатель­но, обдуманно, с умом, а то и шутки ради подстраиваются под те или иные модели поведения и обычаи культуры принима­ющего сообщества. Я признаю, что в какой-то степени анг­лийский образ жизни зачастую «навязывается» или успешно «насаждается» (но так ведет себя любое принимающее обще­ство, если только вы не явились в страну как завоеватель или проезжий турист), и положительные и отрицательные ас­пекты конкретных требований могут и должны быть подвер­гнуты всестороннему рассмотрению. Но я хочу подчеркнуть, что подчинение этим требованиям — сознательный про­цесс, а не результат воздействия некой формы «промывки мозгов», как это подразумевается в некоторых определениях понятия «аккультурация».

Из вышесказанного должно быть ясно (но я все равно подмечу), что, говоря об английской самобытности, я не рассматриваю это явление как некую великую ценность и не ве­ду речь о превосходстве английской расы. Когда я говорю, что некоторые иммигранты более англичане, чем другие, я (в отличие от Нормана Теббита* с его пресловутым «кри­терием крикета») имею в виду, что эти люди ничем не лучше других и что они такие же граждане, имеющие те же права, как и те, кто меньше похож на настоящих англичан.

-----------------------

* Теббит, Норман (р. 1931) — английский политический деятель, в 1990-е гг. — член парламента от консервативной партии.

 

И когда я говорю, что любой может — при условии, что у него было на то достаточно времени и что он затратил определенные усилия, — «стать» настоящим англичанином, я вовсе не под­разумеваю, что он обязан это делать.

В какой мере иммигранты должны приобщаться к анг­лийской культуре? Это спорный вопрос. Если речь идет об иммигрантах из бывших британских колоний, тогда, воз­можно, степень их «аккультурации» должна соответствовать той, какой достигаем мы в качестве незваных гостей, внед­рившихся в их культуру. Вообще-то, англичане не вправе — это доказано историей — читать мораль о важности усвое­ния обычаев и нравов культуры принимающего сообщества. Наши собственные «достижения» в этой области ужасны. Где бы и в каком количестве мы ни осели, мы не только создаем зоны, где правят исключительно законы английской само­бытности, но также пытаемся навязать свои культурные нор­мы и привычки местному населению.

Однако данная книга — описание, а не предписание. Я стремлюсь осмыслить английскую самобытность во всех ее проявлениях. Антрополог не должен заниматься морали­заторством и указывать племенам, которые он изучает, как им относиться к своим соседям или членам своего общества. Разумеется, у меня есть собственное мнение по этим вопро­сам, но оно никак не связано с моими попытками охаракте­ризовать правила английской самобытности. Правда, иногда я, возможно, буду его высказывать (ведь это моя книга, и я вправе писать в ней все, что хочу), но я постараюсь провести четкую границу между личным суждением и объективным наблюдением.

 

БРИТАНЦЫ И АНГЛИЧАНЕ

Прежде чем приступить    к     полноценному  анализу английс­кой самобытности, я бы хо

тела извиниться      перед     всеми   шот­ландцами  и  валлийцами,  которые: а)   считают   себя

британца­ми     и    б)  удивлены тем, что я пишу о своеобразии англичан, а не британцев.

(Кстати,  здесь  я  обращаюсь      к     истинным, ко­ренным шотландцам и валлийцам, а не

к англичанам, — та­ким,    как      я   сама, —   которые    любят  прихвастнуть,    когда   им    это

выгодно, тем, что в их жилах течет валлийская или шотланд­ская кровь.)

Так почему я пишу о своеобразии англичан, а не британ­цев? Ответ следующий:

· отчасти просто из лени;

· отчасти потому, что Англия — это отдельная страна,
следовательно, она имеет свою, отличительную культуру и свой характер, в то время как Великобритания — это чисто политическое объединение, состоящее из нескольких стран, каждая из которых обладает собственной культурой;

· отчасти потому, что эти культуры, имея точки соприкосновения, все-таки абсолютно неидентичны и не должны рассматриваться как единое целое, объединенное понятием «британская самобытность»;

· и наконец, потому, что «британская самобытность», на
мой взгляд, термин бессмысленный: люди, оперирующие этим словосочетанием, почти всегда на самом де­ле ведут речь об английском традиционализме, а вовсе не подразумевают, что тот или иной человек до мозга костей валлиец или шотландец.

У меня есть время и силы только на то, чтобы попытаться постичь лишь одну из этих культур, и я выбрала свою собс­твенную — английскую культуру.

Я сознаю, что можно, если задаться целью, отыскать в мо­ей аргументации множество уязвимых мест. В частности, мне могут указать, что «страна» сама по себе тоже искусст­венное образование. А корнуэльские «националисты» и даже ярые регионалисты из других частей Англии (на ум сразу приходят Йоркшир и Норфолк), разумеется, не преминут за­явить, что они обладают собственной аутентичностью и их не следует смешивать со всеми остальными англичанами.

Вся беда в том, что фактически каждая страна состоит из целого ряда регионов, каждый из которых непременно мнит себя отличным от всех остальных и претендует на превос­ходство. Подобное вы встретите во Франции, в Италии, США, России, Мексике, Испании, Шотландии, Австралии — везде, в любом государстве. Жители Санкт-Петербурга отзываются о москвичах как о людях другой породы. Американцы с вос­точного побережья и те, что живут на Среднем Западе, — как существа с разных планет. То же самое можно сказать о тос­канцах и неаполитанцах, мексиканцах с севера и юга страны и т. д. Даже такие города, как Мельбурн и Сидней, считают се­бя уникальными, ни с чем не сравнимыми, а про Эдинбург и Глазго я уж и вовсе умолчу. Так что регионализм вряд ли мож­но назвать исключительно английским явлением. Тем не ме­нее во всех перечисленных примерах жители этих, по обще­му признанию, исключительно самобытных регионов и го­родов имеют между собой много общего, что и выдает в них итальянцев, американцев, русских, шотландцев и т. д. Меня интересуют как раз общие черты.

 

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 208; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!