ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 49 страница
Крестообразность, хоть и в меньшей степени, присуща также некоторым металлическим топорам. Наиболее показательны древнейший из найденных в Юго- Восточной Европе медный лроушной топор из Петро-Свистуновского могильника мариупольского типа [91, с. 123—124; 919, с. 124] и один из позднейших бронзовых топоров кобанской культуры, случайно найденный под Керчью [574]. Знаменательно, что, помимо крестообразности, оба они были украшены Х-образными знаками.
До конца ямного времени вышеуказанные топоры клались в могилы нечасто, как и булавы. Однако, в отличие от последних, в Мариупольском грунтовом и Усатовском курганном могильниках широко представлены клиновидные топор£і (соответственно, каменные и бронзовые) преимущественно не магического, а рабочего предназначения. Тем не менее в них прослеживается и первая из двух вышеназванных функций, которая будет рассмотрена ниже.
Следует выделить ешё одно обстоятельство: если в мариупольской (поздней днепро-донецкой) культуре семантика булав явно переднеазиатского происхождения довлела над семантикой топоров, то в усатовской культуре топоры, изготовлявшиеся в традиции металлургии Триполья (но также кинжалы, отчисти импортируемые иа Малой Азии), и вовсе не знали конкуренции отсутствующих в могилах булав [356. с. 175—176; 603, с. 43—85]. Не здесь ли состоялось разграничение между инаоарийсксв ваджрой-булавой (палицей) и иранской вазрой-топором (клевцом) [92, с. 1SJ? Впоследствии, особенное кагакомбноевремя, подобные этнокультурные различия у»з не прослеживаются.
|
|
|
Аналогии медному топору из позднего днепро-донецкого могильника у о-в ГІетро-Свистунов на Нижнем Днепре известны в регионе рудных месторождении
Закавказья [370, рис. 21:4; 409, с. 300—303, табл. 1:1,2]. Сюда тяготеют и проушные глин авидные топоры, которые отливали сьв формах itз п остмариупольских п. 10к. 2—XII у с. Верхняя Маевка и п. 9 к. 2 на о-ве Самарский [322, с. 33,36—38,48]. Аналоги им извесхнывкуро-араксскойимайкопскойкультурах [411,с. 122—123, рис. 40:4-5,41:1-4]. Находка подобного, но изготовленного из камня топора в насьти к. 9 у сел. Новый Арпшгги [532, с. 137—140, табл. ХХІ:ІѴ, рис. 11], в основе которого было характерное зля Кавказа адорированное погребение, но среди впускных были и вытянутые (свойственные культурам днепро-донецкого круга), может служить указателем одного извосточныхпутей проникновения проушныхтопоров в Юго-Восточную Европу. Ещё более отчётливо прослеживаетсяэтона основании химико-технологических показателей. Древнейшиепроушкыетопорымайкопскоготипатянутся ш ШумераиСузчерезкуро- араксскую культуру Закавказья (где они несколько отличаются сп своих прототипов) до Крыма. Однако наряду с импортным, кавказским и закавказским металлом в постмариупольское время стали использовать и восточноевропейские руды Донбасса [358, с. 18,28, рис. 4; 889, с. 66].
|
|
|
По авторитетному мнению X. Тодоровой, уже в V тыс. до н. э. — за несколько столетий до появления в могилах Юго-Восточной Европы топоров, первых здесь крупных металлических изделий — металлургия стала древнейшим «настоящим ремеслом в истории», стимулировав разложение кровнородственной общины, выделение личности из первобытного коллектива, вызвав зачатки торговли и пиктографических знаков, «благодаря чему люди вышли на путь, ведущий к цивилизации» [783, с. 10,56—58]. По-ввдимому, именно в связи с этими стали утверждаться представления о «медном небе» и светилах [496, с. 143; 619], потеснившие более архаические представления о «каменном небе». Дело заключалось, по-видимому, не только в «солнечном» блеске [909, с. 20] внедрявшегося в быт и производство материала, или в его способностях менять цвет сп красного и золотистого до зелёного и синего, но и в его теснейшей связи с огнём, в сочетании твёрдости и пластичности, в отношении к высочайшему мастерству—созиданию. Не зря в древнейших надписях V тыс. до н. э. медь или бронза именуется описательно как ‘солнце по заговору установлено’ [297, с. 32,35]. Но уже последующие лингвистические данные раскрывают в уходяших в іщцоевропейскоепрошлоетерминах ‘медь’ и ‘метал* преобладание отнюдь несакрального, а хозяйственного значения, охватывающего такие понятия, как рудник, обмен, нож. Отношение к небесам обнаруживают лишь, «возможно, лат. mensis и сл. ьнеяпъ (сближение по цвету)» [190, с. 110]. В индоевропейских языках выделяется несколько хоть и родственных, но довольно различающихся между собой диалектических разновидностей термина ‘металл — медь’. Считается, что он восходит к шумерскому umdu [1067, с. 67].
|
|
|
Ближневосточный приоритет сохранялсяв Юго-Восточной Европе в позднейшем Триполье [686], а в катакомбное время был, по-видимому, обновлён, весомая система формочек для бронзовых слитков из ингульского п. 7 к. 2 у с. Терновка Акимовского р-на Запорожской области хоть и не обнаружила полного своего соответствия какой- либо из известных науке систем, но оказалась довольно близкой египетской и древневавилонской [394, с. 106—109]. Соответствующее направление влияний выявлено нами в распространении и семантике металлическихножей, обнаруживших близость к культу древневавилонского (шумеро-аккадского) бога солнца Уту-Шамашу и кис- токам іщеи брасмана... А какова была семантика древнейших, металлическиктопсров{?), тоже проникших наисследуемую нами территорию с Востока.
|
|
|
Форма для отливки топора и др. инструменты в захоронении трёх мужчин из п. Юк.2-ХІІ у с. В ерхняя Маевка расп алогалисьнадих головами, причём преимущественно уодногоизних [322, рис. 6:1—10]. При этом центральное место, в окружении литейных форми др., занималанаковальня 5-угольных, близких каніропоморфным очертаний. Антропоморфность проступает и в форме молота-топора из могильника у с. Петро- Снистуново: онасопосіавимасостатузіками серезлиевскоготипа. 1 Іігігркэюзясла цммж на месте сердца фигуры: косой крест, ограниченный сверху и снизу чёрточками. Подобные знаки выявлены на- комке охры из однокультурного захоронения новоданиловского тала в г. Ворошиловграде [765, с. 316]. Сосредоточие таких пиктограмм — на срсок)ро керамике, где, сочетаясь с изображениями
летящих журавлей и др. птиц [411, с. 62—63, рис. 21:3,16], они означали, очевидно, потустороннее солнце, готовое воспрянуть с началом весны. Вместе с тем данную пиктограмму на молоте-топоре и др. можно рассматривать в качестве одного из прообразовлабриса.
Семантика бронзовых клиновидных топоровУсатово проступает в их сочетаниях с другим инвентарём и покойниками [603, с. 43—85]. В трёх случаях (к.З, к. 9, к. 121 могильника) они сопровождали основные захоронения, входя в наборы из шильев, кинжалов (и др.), которые связываются, как мы уже знаем, с идеей брасмана. В двух остальных случаях (к.13—I, к. 3—II) шильеви кинжаловне было притопорах, и они были помещены при юго-восточных покойниках групповых основных погребений. Можно повагать, что в сочетании с брасманами топоры связывались с восходом летнего, а без них—зимнего солнца. Последняя идея особенно выразительнав п. I к. 13: покойник с топором оказался обезглавлен, а в кромлехе со стороны заката зимнего солнца обнаружилась отбитая голова антропоморфного изваяния [603, с. 72—74].
Рассмотрение двух этих примеровподгверждает отношение семантики древнейших металлических топоров к небесам, но обнаруживает также связь с идеей преодоления потустороннего мира и стремлением к возрождению (в виде ребёнка, а также неких антропоморфных божеств). Семантика, какввдим, сходнас той, которая былаприсуша булавам, но они больше связаны с образами яйиа и фаллоса, а не с солярноантропоморфным культом. Это, по-видимому, и стало одной из основных причин последующего раздельного существования культовых топоров и булав, даже когда те и другие стали изготовляться из камня.
Начало распространению каменных п роушных топоров было положено также в ареалеусатовской, позднетрипольской культуры—назападе Юго-Восточной Европы. Древнейшее изделие обнаружено восновном погребении из кургана у с. Березино [240. с. 324—325]. Подобные топоры бытовали в лендельской и гумельницкой культурах (в том числе и в погребениях), но встречались и на поселениях среднего Триполья [12. с. 25; 707, с. 99 и др.]. В позднетришыйьском же п. 9 Выхватинского грунтового могильника найден «топор-молото изкрупнозернистого гранита. Грубая егообработк* в сочетании с металлическими креплениями кдеревянной ручке и следами пощэеждениі не оставляет сомнений в его боевом назначении; расположение же у лица и кистей адррированных рукмужчины 45—47 лет заставляетпринять мнение Т- С. Пассек [601. с. 83—88] и овгоромназначении изделия—каксимвалавласта. ВсвязисэтойнаходюА- необходимоотметить наличие в усатовских могильниках немалого количества поіре- ■ бениЙ мужчин, чьи череп а оказались травмированы «в ходе групповых боевых схваток» топорами, клевцами и молотами [249, с. 26—27, 33—34, 37—38], что на остальное' территории Юго-Восточной Европы наблюдается ещё лишь в абашевской культуре Среднего Привояжья. Сказывалась, очевидно, особая напряжённость исторических обстановок в этих районах се«.-г>стстшти»* периодов. Возможно, правы К. В. Зиньковский и В. Г. Петренко, что мужчины усатовской культуры с ф| ШЩКШО »и ѵ * черепами были «воинами и военачальниками», а данное общество находил осьна стадии военной демократии. В данных условиях топоры (и рассмотренные выше кинжалы) должны были обрести большую утилитарностьи несколько демифологизироваться. То же можно предположить о каменных проушных топорах, поп звших в степные культуры под влиянием позднего Триполья (322, с. 19,31—32; 661, с. 20J. Но нельзя исключать и того, что «усатовцы» были убиты ритуально (114, с. 86], и тогда временную деса- крализашоо топоров приходится признать недействительной, а их редкость в могилах докатакомбных времён—значительной разобщённостью представлений, связанных, с одной стороны, с топорами, а с другой, с потусторонне-загробным миром.
Пссле своего столь яркогопоявл ения металлические топоры продолжали встречаться впогребениях степных культур идалее, но чаще их наличие проявляется опосредствованно, через следы ударов на черепах и др. костях [127, с. 62, рис. 46; 249, с. 26—27, 38; 489, с. 124,130—131; 718, с. 49]. Предпочтительность помещения в могилы каменных топоровследует объяснятьнестсшькоэкономией металла (которая не очень-тосказалась при замене кремневых ножей бронзовыми), сколько магической сущностью. Ножи больше связывались с идеей «ефтэсгтмисикмм ■, а топоры (и особенно булавы), если и нес противоположной,то ужнесомненно дуальной идеей воскрешения, преодоления потустороннего мира. Идея воскрешения, как убедились мы выше, исконносвязьшалась преимущественно с яйцом и подобным его скорлупе камнем. Исконность этого сакрального представления не была преодолена даже в изобилующей металлами Малой Азии: ритуальные топоры изготавливали там тоже из камня [219, с. 44]. Сказалась, очевидно, и логика обрядов, действующая обычно вопреки утилитарности: первые металлические топоры, как явствуетиз погребений у Верхней Маевки, Петро-Свистуново, Усатово, были сакрализованы, однако последующее хозяйственное и военное их рас- пространеяиенривслок десжрализашіи и отказу помешать их в могилы. Показательна вэтомплаие единственная пока что находкаметаллическоготопоравабашевско-сруб- ном п. 1 Кондрашкинского кургана (у райцентра Каширское Воронежской обл.): он сопровождал (вместе с металлическими я» ножом и наконечником копья) уникальное захоронениевоина-колесничего, т. е. довольно однозначно отражал своё функциональное (военное и, быть может, рабочее) назначение [642, с. 4-9, рис. 4]. Оанако в комплексе металлических изделий проступает древняя, уходящая в Усатово, магия.
Изложенная картина основана на совокупности археологических реалий, мифологии и лишённой сакральности этимологии меди и бронзы. Напротив, имеются данные о каменном оружии магического действия Таков лит. Perktnoakumd‘Перунов камень’, восходящий к этимологии др.-инд. или арий, asman-: ‘скала’ и‘небо’, ’каменное орудие (молот)’ и ‘камень Громовержца’. Подобные семиотические схождения обнаруживаются в др.-исл. mjqlinir ‘молот (богагрозыТора)’, латыш, milna “молот (бога грозы Перуна)’, др.-рус. перун ‘молот’ и ‘молния’, хет. mnlntii ‘боевое оружие’. Во всех этих случаях подразумевается каменное оружие ударного действия—молоты и топоры, потеснившие изначальные булавы [133, с. 442,614—615,667,715]. И лить попавший, очевидно, из аккадского (семитского) языка в греко-арийские диалекты уже после распада и.-е. общности — *plh)ele£f™u — является именно металлическим, притом двулезвийным ‘топором’, 0<іШру хішиіш/л также значения ‘ограниченная территория’, ‘жертвенный нож’ идр. [133, с. 716-717]. Примечательно, что подлинные находки таких пелек или лабрисов в могилах Восточной Европы неизвестны, их функцию, как мы видели, выполняли бронзовые ножи. Однако родственные этим топорам символы широкопред- ставленывтрипольскойи куро-араксской, тесно связанных с Блтокним Востоком культурах; встречаются онии навеем протяжении энеолйтаи бронзы степей—откостяных накладокмариупольскоготипа ло элементов орнамента позднесрубного периода.
Возвратимся к археологическим реалиям.
Двухэтапность помещения в могилы топоров менее выражена, нежели булав. Можно указать ряд находок, относящихся к интервалу между особенно многочисленными их распространениями в позднетрипольский и следующий, начавшийся в конце ямной культуры, период. Древнейшей из таких находок является каменный молот-клевец из гробницы Констаншновского кургана неподалёку от Каменной МоГилы. По комплексу признаков это п. 1 отражает контакт майкопской и формирующейся на нижнемихайловской основе кеми-обинской культуры [500; 966, с. 12, рис. 3:7]. В развитой кеми-обинской культуре Крыма наряду с каменными встречен и металлический топор [1011, с. 263]. Последний, из кургана у с. Долинка, относится к новосвободненскому типу, но изготовлен из меди донепкого(?) происхождения и, очевидно, кеми-обинским мастером. Подобные изделия встречаются на Среднем Дону и в Орельско-Самарском междуречье [358. с. 22,28, рис. 7]. Возможно, что одно из них — наряду с каменными топорами иных типов и булавой, изображено на Керносовском и др. идолах [391, с. 44, рис. 1:1; 563, рис. 22—23], знаменующих контакт кеми-обинской, ямной и родственных им культур. Неслучайно, очевидно, то обстоятельство, что на всех изображениях топоры обращены к правой руке изваяний.
Единственный в захоронении ямной культуры бронзовый топор-молот, уже не кавказского, а трансильванского происхождения — найден в п. 15 к. 9, у с. Старые Куконешты МССР [202, с. 56]. На этой территории и в прилегающих районах Одесской области в 1000 погребений ямной культуры был найден лишь I каменный топор, 2 заготовки м 6 обломков со следами вторичного испрльзования [1026, с. 79]. Отсюда же происходит единственное выразительное захоронение мастера по изготовлению каменных топоров. Помимо заготовки и инструментов, п. 6 к. 1 у с. ЧервоныйЯрна Нижнем Дунае содержало еше сосуд и ромбический наконечник стрелы или дротика [І2, с. 26]. Последняя находка сближает значение топора (или процесса его изготовления) с идеей брасмана—магического, обычно колющего орудия воздействия на небеса. Такая связь наиболее выражена в позд неямном (отнесённом исследователями к катакомбным на основании крайне невыразительного подбоя) п. 38 к. I у с. Пуркары [1032, с. 83—85]. рассмотренном выше при анализе сірея-брасмановизэтого захоронения. Расколовшийся (или расколотый?) надвое топор был помешен перед лицом взрослого погребенного, уложенногоскорченно на левом боку, головой на запад-северо-запад. Еще ближе клипу расположили кремневый нож и медный остроконечник; подобный остроконечник в окружении 2+2 кремневых наконечников стрел положили у предпологаемого конпа топорища. Топор, таким образом, связался здесь с мощью брасмана.
Выразительнатакая связь и в однокультурном п. 4 к. 1 у с. Кировка Томаковского р-на Днепропетровской области [330, с. 22]. Топор был уложен у левого плечамолодого мужчины, в грудном позвонке которого застрял кремневый наконечник стрелы. Был ли покойник убит в бою или его принесли в жертву, однако 8 ямок (от кольев?) на дне могилы вдоль стен, поіфытая кожей мел оваяпромазкавцентре ямы, дай местоположение топора указываютна особую сакральность обряда. «Белаякожа» известна уже нам как символ новогоднего солнца, за который арии вели ритуальный поединок [294, с. 50], внём, быть может, и погиб поіребённый (а чтобы он мог продолжить борьбу за солнце с потусторонними силами, егоснабдили и «белой кожей», и топором). Колья при этом могли связываться со стрелой (а также с топором) и идеей брасмана. Наряду с этой, в п. 4 к. 3—II у с. Одиновка (Нижнее Присамарье) прослежена также иная идея. Могила содержала «семейное» захоронение, причём инвентарь был сосредоточен возле лежащего мужчины и сидящего ребёнка Оба были наделены молоточковидными булавками и пронизками (3 клыка у мужчины и 1 клык, а также 8 трубочек из собачьих фаланг у ребёнка), но при первом был ещё топор, имеющий соответствие в Михайловке—III, а при втором—глиняный сосуд [334, с. 78]. Так что налицо семантическое схождение топора и сосуда; возможен сюжет о шаманско-воинском добывании сомы. Поздневедййская литература [АБрІѴ.1.4] знает такой: «при помощи шестнадцатой (чаши) как ваджры он заключает вовнутрь скот».
В томже Самарско-Орельскоммеждуречье, откудапроисходит вышерассмотренное погребение, найдено ещё два позднеямных погребения с топорами. Дети были снабжены обломками, «которые длительное время находились во вторичном употреблении» [324, с. 15], что можно трактовать не только как показатель хозяйской рачительности, но и как свидетельство почитания даже отслуживших своё топоров. Причины поломок могли быть различны. Наиболее явственная зафиксирована на Михайловском поселении: два нижних неукреплённых слоя были без топоров, а верхний, укреплённый каменными стенами, содержал не менее 14-ти обломков [447, с. 138—140]. По-видимому, это обстоятельство следует коррелировать со следами «тупых орудий» на черепах некоторых погребённых, а также с появлением в ямных захоронениях топоров, характерных для катакомбной культуры [744, с. 52].
В раннекатакомбный период захоронений с топорами стало больше, заметно усилилась их связь с идеей брасмана, т. е. со стремлением воздействовать на небеса. Топор из наиболее архаичного раннекатакомбного п. 7 к. 8—1 к/г Аккермень относится к древнейшим вислообушным, которые во второй половине III тыс. до н. э. появились в Малой Азии [219, с. 44; 1042, с. 51,227, рис. 10,25], затем среди изображений на стелох низовий Дуная и Днепра [391, рис. 1:1; 1097, с. 143, рис. 11] и уже в конпе III тыс. до н. э., в раннекатакомбный период, стали внедряться в массив преобладающих лодье-видных топоров.
П. 7 содержало скелеты взрослого и ребенка, которые были ориентированы в редком направлении — на севср, к зениту [1035, с. 27—33]. Взрослого уложили на ярко выраженный брасман. Он представлял собой камыш и ветки лли прутья, а также 9 стрел, помещённых в ямку юго-восточнее покойника и направленных остриями на восток (этим, вероятно, было «покорено» полугодие между осенним и весенним равноденствиями, с кульминацией в период зимнего солнцестояния); после этого подстилку подожгли. Перед сожжением и засыпкой входной ямы топор был разбит надвое; обушок поместили между ребёнком и взрослым, у левого локтя последнего, а лезвийную половину вбили в дно возле детского черепа (стремясь, возможно, обезопасить его или, что вероятнее, подчеркнуть связь рабочей части топора и ребёнка с потусторонним миром, тогда как взрослому, с обушком и стрелами, было предначертано «вознесение» к небесному миру). Достаточно очевидно, что топор был уподоблен расколовшемуся (как и в вышерассмотренном п. 38 к. 1 у Пуркар?) Хираньягарбхе — ‘Огненному (золотому) зародышу’ мироздания. Эта мифологема сказалась и в тяготении топора к ребёнку. Кроме того, она находит соответствие в индийском заклинании: «Будь камнем, будь топором, будь непреходящим золотом» — с подношением соответствующих предметов новорожденному [598, с. 89].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!