ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 53 страница
Три одинаковых, устремленных вверх острия железа из п. 5 к. I в совокупности с нарочитой извилистостью рукояти и следами охры более всего отвечают образу ведического ‘Огня’-Агни, который «извод» {фактура кремня), «из камня,... из деревьев» (рукоять), «из растений» (рукоять и обшая конфигурация как навершия, так и всего жезла) (РВ 11.1.1]. Он, «трижоырождённьш», проживаете «Трижды троякихжилищах» ит. п. [РВ Х.45.1—3 и др.]. Значение Агни (а следовательно, и воплощавшего его жезла) пояисеманпгачно, поскольку «длявсей вселенной боги сделали Агни» и, всвою очередь. С помощью его силы распространились боги,
Чтобы нести вселенную (и) поддерживать её.
[РВ Х.88. 1,12]
Тем не менее можно попытаться несколько конкретизировать значение рассматриваемого жезла и смысл его помещения в мотилу.
Прежде всего следует отметить отсутствие следов какого-либо использования на его остриях — он предназначался для дистационного, так сказать, управления: по- видимому, не земным, а небесным огнём или молниями. Ригведе известно такое значение «Агни, пламенем пробивающимся вперед, как сверкающие молнии (за дождем)»; показательно, что это значение сопряжено с указанием, что огонь-мешнкя «словно тайно вырос в своём обиталище, в безбрежном океане...» [РВ III. 1.14]. Таким образом, Агни хоть и связывается здесь с небом, но оно выступает грозовым, ионическим, «потусторонним» и огонь-мояниядолженэту потусторонность преодолеть. Даже боги страшатся пребывания Агни во мраке [РВ VI1-9-7], естественно, что авторы Ригведы уделили внимание преодолению такого состояния. В одномиз гимнов [Ѵ.11.3] сказано, что Агни «возник как радостный прозорливец Вивасвата» — ‘Сияющего* (охрой?) прародителя живущих и умерших людей, называвшегося также ‘Яйцом мёртвого’ или Мартандой. В другом гимне [РВ 111.29.14,11] сказано, что Агни «родился из чрева Асуры»—верховного владыки потустороннего мира, и выдвинута концепция этого рождения:
|
|
|
а) Танунапат — зовётся отпрыск Асуров;
б) Нарашанса становится он, когда рождается,
в) Матаришван — когда он формировался в матери.
г) Порывом ветра он становился в (своём) движении.
Исходя из значений «ышеіірміслемиых имён [670, с. 277; 1019, с. 87-89,200 и др.], данный отрывок можно пересказать следующим образом:
а) Агни-’Огонь’, отпрыск “Жизненных сил”, самозародился {в потустороннем мире),
б) набухнув (как зерно) в чреве матери-земли;
в) родившись, он был восславлен людьми,
г) и подобно ветру распространился по белому свету.
Эти и рассмотренные выше значения Агни и могли быть заложены в жезл из позднеямного п. 5 к. 1, который был зажат в левой руке и помещен на таз, а остриями направлен к восходу летнего солниа или даже в зенит. Погребённого вполне могли уподобить Матаришвану, выносящему огоныіз потустороннего мира [294, с. 147—155].
|
|
|
Следует остановиться на вышеупомянутом изделии из позднеямного п. б к. 17 у с. Златополь, которое Д. Я. Телегин и С. Н. Ляшко сочли амулетом, а А. И. Кубышев к A. JL Нечитайло—скипетром, сославшись на выявленные В. Ф. Коробковой «следы залошенности на нижнем (обушковом) конце от трения о руку» [395, с. 114]. Верным представляетсявторое определение, тем более что для амулета изделие чересчур вел ико и располагалось, по-видимому, вне могилы.
Основываясь на орнаментике стелы из к. 3—I возле Усатово и др. трипольских аналогах, Д. Я. Телегин справедливо усмотрел в фигурке из п. 6 соединение «образов быка-оленя и женшины» — «синкретичный образ, связанный с культом животных и плодородия» [763, с. 85], Это заключение можно углубить и конкретизировать, привлекши хорошо аргументированный вывод В. Г. Петренко об изображении на сказанной стеле женского божества с коровьими1 или бычьими рогами, увенчанными дабрисовидными и лунарными знаками [612]; В. Н. Даниленко, вьщвинувещё раньше такое же предположение, счёл возможным определить данное божество как «скотоводческую Артемиду» [189, с. 221]. Возможность переноса такого определения на скипетр из п. 6 вытекает не только из одновременного уподобления его опрокинутой вверх ногами, «обнажающейся» женской фигуре и коровьей или бычьей (в меньшей мере— саеньей) голове, но также из отождествления грудей и отростков рогов. Последнее обстоятельство сближает рассматриваемый скипетр со специфическими амулетами Триполья, удачно соотнесёнными Ю. Н. Захаруком с символами многогрудой Артемиды Эфесской [242].
|
|
|
Заслуживаетвнимания попытка С. Н. Ляшко найти индоиранские соответствия изделию из п. 6 и др. букраниям ямной культуры [452, с. 76], хотя фактическое игнорирование признаков оленя и женщинынесмогло, конечно, обеспечить успех. А они-то—с учётом расположения скипетра (над северо-восточным углом основной в к. 17 могилы п. 6, при восточной ориентации покойника) и количества его отростков (7+2 рог + 2 груди) и позволяют выявить арийскую модификацию многогрудой «скотоводческой Артемиды». На мой взгляд, это Ушас—единственное выделенное в Ригведе женское божество.
Это её слагатели гимнов «вызвали к жизни рёвом быка», и Пробуждая пять человеческих поселений,
{Правя своими) прекрасными быками, она...
|
|
|
... Открыла ворота закрытой скалы, выпустив опудалучеподобное стадо коров [РВ ѴІІ.79.1,2,4; ІѴ.52.5; др.]. И теперь вот «стоятнавостоке яркие зори», высвечивая богатство «Ангаре, Дашагве семиротому» и другим жрецам-песнопевцам [РВ IV.51.2—4]. В последнем гимне Уілас выступает во
множественном числе, как вереница сменяющих друг друга рассветов, уподобленная выпущенному стаду коров; зори — дочери неба блистают при этом своими телами [2, 8—11]. Такая множественность делаетмногогрудой коровоподобную Ушас, когда (РВ
1.92.4]
Она обнажает грудь, словно корова — вымя.
Создавая свет для всего мира,
как коровы — загон, Ушас раскрыла мрак.
Можно полагать, что зооантропоморфный скипетр из п. 6 к. 17 у Златополя представляетсобой уникальное произведение жрецов ямной культуры, исходивших из прототипов Триполья; скилеір воплощал Ушас, но, вероятно, с элементами Артемиды.
В катакомбное время жезлы и скипетры замешаются булавами и топорами, во многом воспринявшими, очевидно, их семантик}’. Они рассмотрены в предыдущем разделе.
В срубное время жезлы и скипетры распространяются вновь. В. В. Отрошенко [586] насчитывает «более 60 захоронений с остатками жезлов», включая сюда, правда, околотрети с навершиями «в виде булавыили топорика», атакже «жезлы-плетки» [582]. Наиболее выразительное изделие последнего типа — «в виде деревянной тросга. украшенной роговыми и костяными втулкой, кольцами и навершием»—происходит из погребения с. территории Куйбышевской обл.; его сопоставляют даже с ближневосточными царскими скипетрами [586, с. 86]. Однако аналоги — кольца из резной кости, украшавшие рукоять беломраморной булавы с четырьмя выступами из п.7к. 1 у с. ГрушевскоеАлексанцровскогор-на Ставропольского края [203, с. 93—95] — известны и в предкавказской катакомбнойкультуре серед ины II тыс. до н. э., откуда они могли восприняться населением срубной культуры; не обязательно выводить их из микенских влияний [586, с. 87]. Не более убедительной — особенно с учетом распространенности жезлов, скипетров, топоров и булав не только в катакомбное н ямное, но и в доямное время — выглядит попытка В. В. Отрощенко рассматривать перечисленные мзделиявсрубной культуре кпкаргумені утверждения здесь л аіриархатэ даещё с правом наследования. Факт преобладания их в мужских погребениях (8; 4 «жезла и проч. найдено с подростками, 1 — с ребёнком, 1 — с женщиной, 3 — в кенотафах.
4— с кремированными) может оіражатьнетолько власть, но также исконное разделение труда, где мужчина был преимущественно охотником и воином.
Наряду с жезлами и скипетрами бытовали,конечно, и посохи. Истоки их теряются по крайней мере во времена становления скотоводства, особенно это относится к пастушьим палкам-герлыгамс большими изогнутыми «рукоятями» для отлова овей иі отары. Изображения их известны на антропоморфных стелах ямного времени [16; 563. с. 86—103, рис. 22:1,5]. Не исключено, что культурно-хронологический диапазон подобныхизображенийнаКаменнойМогилеболееширок;наэтоуказываеіпосоховидный ров из-под предсабатиновского к. 4 у с. Скворцовка Каховского р-на Херсонской области [975, с. 149,рис. 19]. Во всех этих случаях «посохи» можно считать герлыгами. предназначавшимися не столько «для путешествий между мирами» £563, с. 99“ ЮЗ], сколько для «ловли и удержания». В этом смысле «посохи» ближе не жезлами скипетрам, а «петле Варуны», рассмотренной выше по находкам верёвок и т. п. в погребениях.
Наиболее показателъновэтомотношенииизображениегерлыг на стенкегробншіы кеми-обинского л. 3 к. 8 у с. Львово Бериславского р-на Херсонской области [103S.
рис. 45] и под вышеуказанным Скворцовским курганом. В первом случае оно сопрягалось с антропоморфным кромлехом, во втором—со стопообразной насыпью, в обоих располагалось северо-западнее от погребённых. Являясь, таким образом, атрибутами божеств, эта герлыги как бы удерживали погребённых от заката летнего солнца(-стояния), не давая им сойта с «пути богов» (между восходами в дни зимнего и летнего солнцестояний) и ступить на «пуіь предков» (между закатами в дни летнего и зимнего солнцестояний) [711, с. 71—96]. Вполне возможно, что и в иных случаях «ПОСОХи»-герлыги означали не простое, а калеццарно детермин ированное путешествие между мирами. Такое значение отчасти согласуется с функциями Варуны, но более — Вишну [975, с. 147—149]; изображения герлыг следует сближать в таком случае с его чакрой * ‘колесом’ с элементами посоха.
Остатки посохов, не считая сомнительных рукоятей новоланиловскоготііпа [563, с. L01] и «толстой дубины* слева от позднего «ямника» из к. 32 у с. Белозерка возле Херсона [164, с. 103], известны лишь в катакомбных захоронениях, где дерево сохраняется наилучше. Древнейший происходит из раннекатакомбного п. 25 к. 4 у с. Новопетровка Новоодесского р-на Николаевской области [666, с. 81]. Изделие располагалось перед грудью уложенного скорченно на левом боку погребённого; •круглый набалдашник» при длине изделия в 45 см уподобляет его булаве и заставляет отождествлять не с посохом, ас жезлом (возможно, русальского типа [682, с. 682—685]) или даже шаманской колотушкой, подобной той, которая была найдена (ио без набалдашника) в однокультурном п. 5 к. 1 возле Сосновки [508, с. 109]. Второе довольно раннее катакомбное погребение из курганау г. Северска (на Донце) содержало лукили посох, уложенный вдоль правой руки обрашённого к выходу из камеры мужчины{?>. У головы, неподалёку от рукояти посоха{?), найдено серебряное (змеевидное?) колечков полтора оборота, акнижнему концу примыкало выполненное охрой изображение левой стопы [697J. Таким образом, здесь отражён «комплекс Вишну», подобный представленному на некоторых стелах ямного времени, а также в конструкции Скворцовского кургана.
Погребение к. 4к. 33 у с. ВиноградноеТокмакскогор-наЗапорожскойобл. отно- ситсякпозднекатакомбному периоду. Свышерассмотренным-захоронениему Северска его сближает наличие лука или посоха, уложенного (рядом с топором) между правой рукой погребенного и выходом из катакомбы У верхнего конца этого посоха(?) были поставлены 3 сосуда и изображены 2 стопы, направленные от черепа к стенке [647, с. 58, рис. 4:1]). Наиболее выразителен и близок образу Вишну комплекс из кенотафной, примыкающей ко входной яме камеры двухкамерного ингульского п. 36 к. 3 той же курганной группы [647, с. 58, 66, рис. 4:3]. Посох-герлыга с направленной к выходу из камеры рукоятью был помещен на ложе 1+2 обращенными туда же изображениями сандалий. Чрезвычайно важнанаходкаотчлененнойкости (и зуба) взрослого человека у нижнего конца «посоха»: этим подтверждается предположение об использовании таких изделий в качестве герлыг «для удержания» (в данном случае, наверное, выхода из камеры). Помещение туда же трёх(?) необожженных сосудов соответствует и количеству «шагов (стоп) Вишну», и его функции наполнителя «небесной бадьи» потусторонними благами [294, с. 101—111, 158].
Несколько отличался от герлыги приближался, очевидно, к, ^альскимжезлам- тоягам [б82,с. 682—687] посох длиной 1,2м «с булавообразной, загнутой вниз рукоятью» из п. 6 к. 2—XII у с. Верхняя Маевка на Днепропетровщине. Менее выразителен посох
из п. 11 того же кургана [316, с. 47; 333, с. 22]. Поскольку п. 6 тяготеет к волго- манычскому типу, то семантикапосохаиз него сопоставима с семантикой распространенных там (а также в северо-кавказской культуре) посоховидных булавок.
Следуе заключить о разнообразии н многофункциональности посохов, использовавшихся в ритуалах задержания, странствий, воспроизводства и плодородия. Те же функшш представлены и в индоарийских обычаях [598, с. 249, 256, 258 и др.].
2. Булавки и сопровождающие их амулеты
На урсвне типологии костяные и металлические булавки представляются миниатюрнойразновидностью скипетров,жезлов и посохов, рассмотренных в предыду- щемразделе. Это впечатление отчасти подтверждаетсяприанализе их семантики. Между тем в рхеологическом веще ведении стало традиционным считать их булавками главным образомблагодаря наличию заостренного конца. Выяснению подлинного их назначения помогает рассмотрение возникновения и развития этих изделий.
Прототипы булавок и сопутствующих им блях обнаруживаются в предкуро- араксскай, трипольской и др. культурах ближневосточного происхождения [783, рис. 58,60в, 70а]. В Египте, Шумере и последующих цивилизациях Ближнего Востока были распространены булавковидные изделия, в частности, использовавшиеся при закладке строений антропоморфные «гвозди», символизировавшие человеческие жертвоприношения, которые имели ритуальное назначение. Их головкампридавался вид довольно реалистичных фигурок [553; 1079, с. 240—242]. Чаще всего это были апоранты, несущие на головах священные доры. Впоследствии реалистично выполненные головки всё более вытесняются астральными символами. Подобное явление наблюдается и в раннеземледельческих культурах, примыкавших к степям Восточной Европы. На рубеже среднего и позднегоТрштолья распространяются глиняные женские статуэтки с гвоздеобразным завершением ног, а их костяные воспроизведения, бытующие и в позднем Триполье, в ряде случаев можно отнеста у разряду «булавок» [479, табл.Ш, LXXXV: 13—14; 601, рис. 44:1,46:5]. Данные изделия, хотя и проникали на Левобережье Нижнего Днепра [244, рис. 1:1—4], но не оказали заметного влияние на культуру степных скотоводов. Такое влияние было оказано со стороны кавказских культур куро-араксского круга [411, с. 47, 152, рис. 18:38, табл.ХѴ:8].
На серии хорошо стратифицированных курганов Северного Приазовья н Причерноморья прослежено, что предшественники булавок ямного и катакомбного времени появляются в захоронениях новоданиловского и нижнемихайловского типов. Так, в новоданиловском погребении из кургана в г. Ворошиловграде у левого плеча мужчины была найдена булавка или подвеска с кольцевидной головкой, очертани* которой «нескольконапоминаютстилизованныеантропоморфные изображения» [624, с. 22,27]. В нижнемихайлрвекомп. 24кургана«Радутка» налевом берегу Нижнего Дона наряду с бусиной-печаткой закавказского (если не ближневосточного) происхождения были найдены 2 костяные проколки или булавки с признаками амулетов [458, с. 253]. Одна из них имела ракетовидные очертания, другая — посохо- или крюковидные. Изделия, подобные последнему, обнаружены в посімариупольском п. 2 к. 14 у с. Виноградное Токмакского р-на Запорожской обл., а также в п. 1 к. 6 у г. Болграж
Одесской области и вп. 7 к. 3-Х у с. Подгорное Новомосковского р-на Днепропетровской обл:; в последних двух погребениях заметны влияния позднего Триполья [661, с. 17—19]. Все четыре изделияимеют довольно обширный культурно-хронологический диапазон, однако в комплексе и в металлических воспроизведениях наиболее рано представлены в куро-араксских памятниках начала — середины III тыс. до н. э. [411, с. 62, рис.43:3Д9]. Под обные, атоианалогичные формыиспол ьзуютсято Кавказе доныне
— для протягивания и закрепления шнура-пояска штанов и юбок. О древности и распространённости таких изделий свидетельствует сходство их наименований в кабардинском, русском, украинском языках: готиханс, гачник, ганок [679].
Выделим вопрос об использовании «булавок» — поскольку их положение в отношении покойников сильно варьирует (каки более определённых поясных пряжек, которые далеко не всегда находят у таза). Наиболее доказан вариант использования их вкачестве поясных застежек. Проанализировав значительную серию поздних комплексов с металлическими, преимущественно посоховидными булавами из Центрального Предкавказья к примыкающих областей, С. Н. Кореневский [361] пришел к выводу о появлении здесь примерно в XVIII в. до н. э. поясных наборов со свисающим хлястиком к «привешиваемой к нему булавкой-стержнем», а также выдвинул предположение отом, что костяные и металлические молоточко-, посохо- и дуговидные булавки, бляхи, пронизки «и другого рода подвески к поясу» являлись не только украшениями, «но и атрибутами культа женщины и ребёнка, сопряжёнными с магией космических сил». Говоря о помещении булавок в погребения женщин {что отмечено не только для Предкавказья, но и для Днепро-Бугского междуречья [927, с. 21]) — да ещё преимущественно у таза и между ног, следует вспомнить о близости предшествовавших булавкам «лошадиноголовыхскипетров» ккультовым инструментам женской инициации и эротических обрядов, направленных на воспроизводство тотема и плодородие {413, с. 231—233,290]. Дальнейшее развитие подобных обрядов и представлений стало важным элементом «большого собрания» хеттов, когда царь в присутствии царицы вставлял калмус (ритуальный посох типа герлыги) в хлеб, а жрец возлагал бараний фаллос на другой хлебец [41, с. 101—102]. В функции калмуса могли выступать, во ■сяком случае иногда, хотя бы некоторые из булавок; отсюда — заостренность и заполированность их нижних концов. Бесспорным это представляется для тех экземпляров, которые наделены очевидными фаллическими признаками.
Вместе с тем нельзя исключать и некоторые женские элементы венмволикехотя бы отдельных изделий. К этому предположению приводят два обстоятельства. Во- нервых, распространённость отверстий в головках булавок, которые могли служить не только для протягивания шнура, но и как зиак женского начала (наподобие отверстий в порталах дольменов Кавказа [476, с. 212]). Во-вторых, типологическое сходство рогатковидных булавок с притуплёнными концами и хлебцов-джвар, концы которых шмели иногда сосцевидные завершения [60, табл.ХХІѴ:3, 7, 8]. Подобное второе обстоятельство будет рассмотрено ниже. Здесь же пока отметим, что размещенные у пояса булавки действительно имели не только бытовое (какгоншханс — гаечник), но
■ магическое назначение. То же можно сказать о помещении булавок у груди ногребённых. Так, посоховидные булавки со свисающими с головок амулетами скрепляли шали на груди женщин, изображенных на мозаике шумерского времени из Мари [1085, с. 164, рис. 11—12]. Эти булавки следует понимать как застёжки-обереги. •Булавка» же с кольцевидным навершием в ожерелье мужского идола ямного времени из курганной группы III у с. Езерово возле Варны (Болгария) [1097, с. 139, рис. 5] представляла собой, вероятно, не только оберег, но и магический инструмент, возможно, для астрономических наблюдений [911, с. 343]. Выдвигались также предположения об использовании булавок в ожерельях [446, с. 57—59] и прическах [72, с. 63]. В обшем исследователи сходятся во мнении о многофункциональности булавок, однако преобладает точка зрения об использовании их в качестве амулетов [422, с. 35—36]. В связи с этим особенно примечательна точка зрения И. Ф- Ковелёвой, настаиваюшей на «сакральной выделенности лиц (жрецов, колдунов, шаманов), в погребальном инвентаре которых присутствуют так называемые молоточкообраз-ные булавки, обычно входящие в ожерелья из клыков хишников» [324, с. 16].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 193; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!