ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 38 страница
Ввиду приуроченности к календарному циклу вышеуказанной сцены из «Грота быка», а также родственных ей изображений пары собак и проч. на I кромлехе Великоалександровского кургана [966], появляется возможность связать мифы об оборотнях, уходящие в индоевропейское прошлое, с собаками, сопровождавшими умерших в загробное царство индоираниев. Эта мифологема, согласно которой владыке ‘Двойнику’Яме прислуживают ‘Пёстрая’ Шарвара и ‘Коричневая’ Удумбала, не является этнически детерминированной; сходные сюжеты обнаруживаются среди шумерских [910, рис. 2:3] и хурритских изображений [60,табл. XI—XII; 219, рис. 22:6], а Шарвара или Карвара родственна греческому Кврберу [1019, с. 94,204] и, быть может, потусторонним псам Ставру и Гавру славян [263, с. 364].
Два похитителя жизни, с широкими ноздрями, дваудумбала,
Два вестника Ямы, бродят они среди людей.
Пусть они снова сегод ня здесь дадут нам Счастливую жизнь, чтобы мы увидели солнце?
[РВ Х.14.12]
Отталкиваясь от материалов 1 Великоалександровского кромлеха, таких собак можно связывать с Большим и Малым Псом, которые в ночь летнего солнцестояния («на Купала» и др.) провожали в потусторонний мир умирающего (и воскресающего затем по весне) бога первого урожая. Такое же значение можно предполагать в серебряной и медной фигуркахсобакизіробницы 5 к. 31 ур. «Клады»уст. Новосвободной [667, с. 31—32]. Вероятно, не все, а лишь умершие или принесённые в жертву в этот период и наделялись способностью оборошичества. Они же могли сопровождаться амулетами из собачьих клыков и фаланг, которые присутствуют далеко не во всех погребениях.
|
|
|
Однако этаже или подобные амулеты, а вместе с тем и представления опсах Ямы, могли сопровождать и те погребения, которые приурочивались к весенней встрече воскресающего божества. Именноздесь могли возникнуть представления оворожеях- оборотнях, о связи клыков-амулетов с брошенными в землю зёрнами и об охране посевов волками или собаками. Это предположение согласуется с распространённым на Кавказе мифом о героях Аре — арм., Амиране — груз., Аслане — абх., которых воскрешают собаки, зализав смертельные раны [47; 60, с. 52]. Особенноразвитэтотмиф в Араратской долине, изобилующей святилищами-обсерваториями III—II тыс. до н. э. Одно из них находилось впешерах горы Ара, где происходилакульминация мифа; здесь же выявлены площадки для наблюдении за Сириусом и связанными с ним созвездиями Большого и Малого Пса. «Продвигаясь из одной пещеры в другую в сторону движения звезды Сириус, нетрудно убедиться, что каждая из этих пещер как будто является носителем одной части знаменитого мифа», замечает Е. Г. Саркисян [703, с. 90}.
|
|
|
С. Б. Арутюнян обнаруживает родство между мифами об Аре и Таммузе (Думузи) [47].
Элементы последнего, а также почитания созвездий Псов обнаруживаются и в кромлехе I Великоалександровского кургана, созданном представителями докуро- араксской (и трипольской) культуры. Однако впоследствии признаки почитания двух псов как бы стираются, количество их становится неопределённым. Это наблюдается и в сохранившихся вариантах армянского мифа об Аре; на одном из кобанских поясов, которые М. Хидасели относит к кругу почитания Амирани [1047, с. 33—36], изображены различные псы и волки, а также два тоже разных оборотня [1047, рис. 2—4, 3:76]- Охраняющий Аид греческий Кербер хоть и один, но о трёх головах, не считая головы дракона, которой оканчивается его хвост, а также множества змеиных голов на шее [405. с. 147—148]. Кербер подобен псу (одному или четырем) авестийского первочеловека Йимы [1019, с. 204]; у более древнего ведийского Ямы их два, но они четырёхглазые [РВ X. 14.11 ]. Такую неопределённостьможно объяснить угасанием значения созвездия Псов, сопровождавших охотника Ориона (Яму?), впериод утверждения производящего хозяйства, особенно земледелия, эту группу потеснили созвездия с мифологией соответствующей хозяйственной направленности [420, с. 431— 132 и др.; 1024]. Тем не менее, следы почитания именно двух псов обнаруживаются и в позднеямный период. Так, в п. 7 к 1 у ст. Каланчах Чаплинского р-на Херсонской области [341, с. 39—40] слева от ориентированного на запад покойника было уложено 4 половинки нижних челюстей двух лисиц или небольших собак, а также астрагал и 5 эпифизов овцы или козы, ешё 10 клыков от нескольких собак расположили у левой кисти; 4 половинки копытц, раковина с молоточковидной булавкой и 2+(1+7) пронизок (из собачьих фаланг?) помещены были справа. В этом комплексе отразились представления о калевдарно обусловленном выходе (булавка и пронизки) с помощью Пушана (копьпца) из потустороннего мира (раковина); для этого покойнику придется, по-видимому, задобрить мясом (эпифизы) псов Ямы (челюсти) и вырвать зубы ещё каким-то собакоподобнымдемонам. Последнее перекл икается с победой Геракла над Кербером или, что более вероятно, хетто-лидийского героя Канядвланадпсомзаіробного царства [42, с. 179].
|
|
|
Из вышесказанного следует, что зубы, фаланги и др. кости собак в погребениях можно рассматривать не только какобереги или свидетельства оборотничества, ной как знаки воскрешения. Последнее наиболее очевидно для собачьего черепа, уложенного поверх правого локтя и живота всреднестоговскогоп. 17к. 17 у с. I >ак*шн; гжлп* недалеко от Перекопа [1038, рис. 78], а также для костей собаки из заполнения ямного п. 11 к. 3 у с. Мартыновка того же района [1010, с. 277]. Истоки обычая укладывать собаку поперёк могилы хозяина уходят на Ближний Восток IV тыс. до н. э [444, с. 49], а реминисценции обнаруживаются в обычае зороастрийцев скармливать собаке пищу с іруди умирающего, что должно было отгонять злых духов и самое смерть [214, с. 56].
|
|
|
Сопоставлениеобрядовотносительносинхронныхп. 17к. !7уПервоконстанга- новки, п. 21 к. 1 у с. Пуркары и п. 22 ~ п. 24 внутри I кромлеха Великоэлександровского кургана с одной и двумя собаками, а также единичных и парных животных в росписи позднетрипольской керамики (479, табл. LXXX-LXXXII] открывает, вероятно, рубеж, когда «вестница Индры» [РВ Х.108.2,4] породила «двух псов, потомков Сарамы» [РВ X. 14.10]. Такой переход объясняется тем, что вместо одного, уходящего в доиндоевро- пейское прошлое Пса—Сириуса [259, с. 11], стали выделять два (и это дробление, как показано выше на примерах Кербера, Карвара и Удумбала, др., было продолжено дальше). Тем не менее, этот единичный образ порхающей «над пределами неба» 'Быстрой’ Сарамы [РВХ. 108.5] продолжал бытоватьи после Триполья. Не исключено, что именно с ним связывались распространения в катакомбное время захоронений не только голов и лап, но также полных тушек собак [93, с. 307; 320, с. 53; 433, с. 67]. В срубное время таких захоронений (отдельных или, обычно, при покойниках) становится меньшей встречаются они, преимущественно, восточнее Волги [144, с. 65—66,70; 324, с. 61; 490, с. 90]. Из западнее встреченных находок следует отметить лапы молодой особи в сочетании с лошадиными зубами, которые входили в состав ашвамедхи, сопровождавшей захоронение воина-колесничего в Кондрашкинском кургане абашевско- срубной культуры [642, с. 9—10].
Наиболее выразительный комплекс обнаружен, однако, вбелозерском п. 25 к. 12 у с. Кайры Горностаевского р-на Херсонской области [967, с. 27“29; 975, с. 137]. Над теменем обращенного ли иом к восходу летнего солнца (-стояния) мужчины поместили неотдельныекости, аполную тушку собаки. Оназаняла головнуючасть антропоморфной могилы, ориентированной к восходу зимнегосолнца. Под обрашённойк закату зимнего солнца головой собаки положили обломок нижней челюсти козла или барана, а у передних и задних ног поставили по сосуду. В этих находках обнаруживается намёк на выводящего из загробного царства Пушана—козлоподобного божества с выбитой челюстью, который питаетсяжертвенной кашей. Вместе с тем обломоккостиу собачьей пасти можно трактовать и как предназначавшуюся ему пищу; сосуды же, особенно задний, явно предназначались хозяину и были разысканы псом. Они, вероятно, содержали «мёршую и живую воду» — амриту и сому. Причастность погребённого к этим напиткам отчасти подтверждается находкой у его рук кремнёвого скребка, которых: мог использоваться при добывании сокарастений. Важно, что могила располагалась у плечачеловекоподобногорва I, западнеекоторогобыл вырыт ров II в виде разомкнутого рва (у которого были сосредоточены остатки жертвоприношений в виде обломков посуды, костей лошади, крупнотой мелкого рогатого скота); ещё западнее расположили змиеподобный ров III. Эти рвы отвечают основному мифу Ригведы: противоборству героя Ищры (I) со змием Вритрой (III) за обладание Валой (II), вместилище новогодних благ и зародыша обновляемого мироздания [229, с. 17—18; 294, с. 28—37 и др.]. В этом контексте собака над головой покойника п. 25 соответствует главному назначению Сарамы: отыскать Валу и привести к нему Индру [РВ Х.108 2,7,11].
Предскифское п. 25 и его окружение, впрочем, как и предшествовавший им комплекс жертвопрііношений Кондрашкинского кургана, обнаруживают некоторое сходство со скифским святилищем, устроенным в ямном кургане Цьгганча нал Новосельской переправой через Нижний Дунай [971, с. 31]. Здесь тушку собаки поместили у ногопрокинутого на бокизваяния воина-бога, голову которого отметили жертвенным костром и амфорой вина; фрагменты др. амфор вместе с обломками костей коняи коровы обнаруженыу западногопроходаво рву. Не исключенасвязьэтой собаки с иранской ‘Собакой-птиией’ Сэмурвом, откоторого произошёл древнерусский Семаргл [682, с. 442—444; 822]; вышерассмотренный обряд Белозерского п. 25 к. 12 у Каир позволяет поставить вопрос об их происхождении от индоарийской Сарамы.
Вопрос о содержимом сосудов при собаке из п. 25 — повод для рассмотрения еще одного одомашненного существа, труднообнаруживаемого при раскопках: пчелы. Арийские амрита и сома, греческиеамвросия и нектарвтой или иНой мере связывались с мёдом и др. продуктами пчеловодства — использовавшимися, в частности, б погребальном обряде [654]. Использование мёда уходитвдоарийское, индоевропейское прошлое — поэтому неслучайна близость его к древнейшим божествам Ригведы. Особено примечательны в этом отношении обладающие мадхукашей и т. п. Ашвины [1019, с. 57]. Божественные близнецы, повелители рассветов и сумерек, непременные участники новогодних состязаний, они являлись также целителями, исцеляя, главным образом, мёдом. Узрев «везущую (по небу) мёд колесницу*, люди умоляли Ашвинов «окропить нас кнутом, полным мёда».
О Ашвины, привезите вы нам питание.
Коснитесь нас кнутом, полным мёда,
Продлите срок жизни, смахните недуги,
Отвратите враждебность, будьте (нам) помощниками!
[РВ 1.157.4]
Между тем следов пчеловодства в степ ных культурах Восточной Европы покамест необнаружено. Положение исправится, возможно,когдабудетпроанализировансостав «жёлтой массы», отмечаемой археологами впоіребениях навсёмпротяжении энеолита и бронзы, и когда будет окончательно доказано отношение к прополису хотя бычасти лицевых накладок и проч. из смолы, которыми снабжали погребаемых [126].
В заключениерассмотренияостажовжертвшньіхжйвотньіхпри погребениях следует подьпхэжитьихіі****^». іѵхчкмд. u> Ксожалению, это будетнебслеечемпредвартельный итог,псхжолькунетнихакойуверснности, что приисследованиимогилъшжовсобираются, фиксируются, а затем определяются все без исключения кости. Между тем было бы важно провести серию культурно-хронологических сопоставлений с исторически известными жертвенными компл ексами различных народов, что я сейч ас и попытаюсь предварительно сдслазь.
Древнейший комплекс, связанный с формированием курганного обряда, обнаруживается при поіребенияхусатовской, постмариупольской исреднестоговской культур. Для него характерно сочетание раковин с костями крупного рогатого скота, коней и птиц [111, с. 147; 661, с. 15—16; 862, с. 14]. Крайние компоненты связаны, несомненно, с волной и воздушной стихиями, а животные — с землёй; весь комплекс предназначался, по-видимому, для поддержания единства трех уровней мироздания. Подобные жертвоприношения, не обязательно обращённые сразу к трём мирам, не имеют чётких культурно-хронологических границ; в той или иной мере они прослеживаются на всём протяжении эпохи энеолита и бронзы.
Более определённы редко фиксируемые комплексы, включающие остатки домашних и ди ки х животных. Такие комплексы распространяются в трипольской культуре. Применительнок курганам они были рассмотрены в контексте представлений dieva ѵйй (новоданиловские и проч. нижние слои к. 9 у Григориопол я, апазано-беденский к. 2у сел.Цнори, катакомбное п. 19изкурганау с. Пелагеевка), а также сотворения существ посредством жертвоприношения Пуруши (последнее из погребений). Подобные комплексы создавалисьивсрубноевремя [832, с. 141—142]. Особенно характерны они для так называемых костищ, встречающихся как на поселениях [68], так и в курганах [324, с. 31, 54—55].
Третий, уже довольно специфический, комплекс складывается, вероятно, в усатовской культуре: п. 6 могильника у с. Маяки на Нижнем Днестре содержало жертвенные останки человека, быка и лошади [604, с. 80, 83]. Таков же состав жертвоприношений (с тёлкой вместо быка) выявлен в близком по времени, а может и культуре, святилище Чауш над Новосельской переправой через Нижний Дунай [971 ]. Он же (включая погребённых) представлен в насыпи ямного к. 5 у с. Красное Скддовского района Херсонской области, а также в катакомбном п. 9 этого же кургана [392, с. 55,57]. Можно привести и др. примеры. Не исключено, что случайно, но такой состав характерен для римских жертвоприношений [1050, с. 453].
В курганах наиболее распространён четвёртый комплекс, включающий помимо жертвенных останков и покойников кости крупного и мелкого рогатогоскота. Впервые онпроявилсяприсреднестоговскомп. 26к. 17уПервоконстантиновки[Ю38,с. 50—52, рис. 78], позднетрипольском или нижнемихайловском п. 17 к. 9у Григориополя [715, с. 78—80,121—123], одном из древнейших кеми-обинских п. 14 к, 11—Ік/гАккермень [127, с. 112—113,116—117], т. е. в энеолитических культурах между Днестром и Молочной. Каяищмо хшчкігьчм подоплёкаданного комплекса указанавыше: она обусловлена соседством Тельца-быка, Овна-барана, Капелы-козы. Традиция таких изначальных, сложившихся ещёвЧатал-Гуйюкекомплексов [904, с. 90~91],прослеживается на всем протяжении курганного обряда. Его теснейшее, сопряженное с почитанием мирового древа, соответствие обнаруживается у хеттов [41, с. 67—68,93—94 и др.].
Пятый комплекс включает жертвоприношение человека, лошади, крупного и мелкого скота (иногда и собаки). Онродственен двум предыдущим и тоже, вероятно, сложился в позднетрипольской культуре. Во всяком случае, он впервые представлен в усатовском п. 21 и сопряжённой с нимкультовой яме у с. Пуркары на Нижнем Днестре [1032, с. 62—70]. Следующий комплекс, из к. Зус. Атманай [960, с. 52] — позднеямного периода, Болеепоздним является катакомбноеп. 14к. 2ус. Мартыновка [1010, с. 257], а также сабатиновский к 10 в ур. Нос аки, где кости животных находились во рву [80, с. 131—132, рис. 28].К этому же времени относится центральное захоронение к. 2—VIII ус. Новая Ульяновкавдолине закавказской р. Алазань [198, с. 17J. Помимоуложенного на повозку или катафалк погребённого, могила содержала 40сосудови др. инвентарь, а также черепа и конечности 2-х лошадей, 3-х коров и 5-ти овец. Чрезвычайно выразительный комплекс, не связанный, впрочем, с конкретным захоронением, обнаружен в культовой яме I Синташтинского могильника (Южное Приуралье): в среднем слое заполнения из костей животных обнаружены их черепа (5+1 лошадиных,
4 бычьих, 1+1 бараньих), разделенные поставленным межяу ними вверх дном сосудом [ 144, с. 67]. В этомслучае наиболее отразилась календарная основажѵт»пюпрімнш нн/. А вместе с курганом у с. Новая Ул ьяновка он показывает распространение комплекса за пределы Юго-Восточной Европы. Рассмотрев аналогичный комплекс Павловского могильника на Среднем Дону, рассредоточенный, правда, по отдельным культовым ямам, А. Т. Синюк справедливо указал на его соответствие составу полных арийских жертвоприношений [722, с. 172—174; 1019, с. 140].
К ним следует присовокупитъжертвенньгй комплекс изабашевско-срубного п. I Коцдрашкинского кургана у райцентра Каширское Воронежской области [642, с. 9—10], где вместо костей крупного рогатого скота найдены кости собаки, проводника в загробное царство Ямы. Собаки, но в сочетании с полным составом рассматриваемого ацеськомплекса, найдены в ранних киммерийском и скифском памятниках у с. Кайры [962] и Новосельской переправы [971], обнаруживающих тесную связь с арийскими традициями. Это пятичастная жертва соответствует индоарийскому обычаю закладки в основу алтарей голов 5-ти существ [184, с. 128]. Аналогичный комплекс описан и в XXIII песне древнегреческой «Илиады». Показательно, что в начале погребального обряда, предваряющего кремацию Патрокла, вокруг его трупа трижды объехали конными колесницами, потом совершили тризну с закланием быков, коз, овеци свиней [Гомер. Илиада XXIIL10,30], а затем последовалоархаичное, уходяшее виндоевропейское прошлое жертвоприношение. Оно включило посыпание покойника отрезанными волосами скорбящих соратнике® [ 135,140-158], обкладывание его туком овец и волов и разбрасывание вокруг«обнажёкных туш® [(65—169]; были поставлены также сосуды с елеем и мёдом. Аперед зажжением погребального костра на поленья, кроме крупного и мелкого рогатого скота, бросили 4 коней, 2 псов и 12 пленников [171—176].
Шестой комплекс зафиксирован лишь на Новосельнииком зольнике (Одесщина) сабатиновской культуры. От предыдущего он отличается наличием ещё и свиньи. Нельзя согласиться с Г. Н. Тошевым и И. Т. Черняковьш относительно его сходства с составом хеттских жертвоприношений [821, с. 134—136): для хеттов нехарактерно жертвоприношение лошади [41, с. 67—68; 257, с. 109], в то время как здесь ей при- надлежит34% остеологии. Сдругойстороны, дляариевнехаракгерножертвоприношение собаки и, особенно, свиньи. Ближе всего остеология Новосельницкого зольника отве- чает вышеописанному прогогреческому комплексу, засвидетельствованному Гомером.
4. Культурные растения
Переходим крассмотрению представлений, связанных обальсаш* о иОгтяеммыиі растениями. Их появление фиксируется в неолитическихбуго-янестровской и днепро- донецкой культурах и объясняется малоазийским влиянием [472, с. 151—156; 608], весьма древним, уходящим в индоевропейскую цивилизацию Аратгу VI—V тыс. до н. э. [297, с. 32—33]. В курганахданныеоземледелии появляются л ишьс рубежаэнеолита и бронзы. Однако не следует забывать приводившиеся выше изображения кеми- обинского и новотитаровско-сіаросельского круга из Каменной Могилы и др., свидетельствующие о наличии пашенного земледелия в степях Восточной Европы по крайней мере с середины 111 тыс. до н. э.; позже оно свидетельствуется находками рал в могилах ямной и катакомбной культур. Эти рала, а также пшеница-двухзернянка, пленчатый многорядный и голозерный ячмень, просо приходят сюда, очевидно, из Триполья [402; 608], во всяком случае упоминания о них есть уже в надписях среднедунайской Арапы.
Какие же культурные растения и как отражены в ритуалах?
В качестве подосновы таких ритуалов можно рассматривать находки в культовом здании докуро-араксского поселения Гудабергха [411, с. 168]. Здесь под глинобитным полом обнаружен настил из колосьев пшеницы, ржи, ячменя, проса, а на полулежали расчленённые бычьи черепа (маски?), печати с изображениями оленя и астральных символов, статуэтки мужчин, овеци собак Сходные черты обнаруживают жертвенники Триполья. Для них характерно сочетание костей, фигурок и символов быка и др. животных с женскими статуэтками, в глину которых подмешивали муку и зёрна, и которые обмазывались или засыпались землёй, а также помещались в могалы [479, с. 243—244]. Могилы ірунтовыхмоіильниковпозднегоТрипсльяперекрывались деревом, а некоторые из них забутовывались смесью соломы и глины [249, с. 31]. Возможно, отсюда происходят конструктивные особенности древнейших постмариупольских курганов: обмазка подкурганной площадки «глиной, замешанной с травой» и шатровая, поджигавшаяся затем обкладка насыпи деревом [325, с. 41—42].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 180; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!