ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 10 страница
Применительно к к. 2 у с. Большая Белозерка нет оснований говорить о реминисцении традиции доямного времени. Появление адорантов среди обычных захоронений следует объяснять внутренними причинами. Ключ к ним даёт явный дуализм п. 29, выразившийся в противопоставлении не только поз погребённых, но и бофра и сосуда при них. Пара последних заставляет вспомнить арийские представления о поднимаемой из потустороннего мира и опрокидываемой на землю небесной бадье (294. с. L 56—162], которые мы буаем неоднократно обнаруживать в поел едущих главах. Этими же представлениями можно объяснить дуализм последующего п. 33 с сосудом и воронки (“огромного бофра) на вершине досыпки над ним Предположив такое объяснение, проверим его состоятельность путём углубления в семантику всех одорированных захоронений рассматриваемого кургана.
У многих народов, в том числе и у ариев, правая сторона связывалась с небесами, со светлым началом, а левая—с потусторонностью, с хтоническими силами и т. п. [41, с. 134—149; 133, с. 750,915; 1019, с. 213]. Судя по направлению коленей, к последним следует отнести ямные погребения, предшествующие однокультурному п. 30 в позе адорации. Её символика «вызывания дождя» в совокупности с положением покойника на правом боку позволяет связать могилу п. 30 с образом «опрокинутой с неба бадьи», а другие могилы — с образом «бадьи, зачерпнувшей (или зачерпывающей) из потустороннего мира». То же можносказать об адорированном и обычном покойниках катакомбного л 29. которые хотьи помешены в одну могилу, но разграничены (помимо поз) различием ёмкостей. Важно, что все упомянутые здесь погребения ориентированы головой в восточном направлении, — это известный вариант древнего коловращения вод. к которому причастны Вивасват, Индра. Маруты [РВ 1.88.3—5;-ѴІІІ.72.8]. С началом срубного времени картина меняется. Символика «вызывания дождя» вп. 33 сочетается теперь с положением на левом боку и западной ориентировкой, что явно указывает на ночное коловрашение вод, к которому были причастны Варуна, Парджанья. С их образами связаны, возможно, прослойки ила в воронке на вершине слоя VI и кости крупного рогатого скота вокруг воронки; следы костров и крестообразностъ досыпки символизировали, по-видимому, солнце в различных его ипостасях; ночного Савитлра и дневного Сурью, также причастных к коловращению вод. С X, последним слоем кургана была связана модификация идей VI слоя и перекрытого им п. 33. Роль «■зачерпывающей из потустороннего мира бадьи» выполняло здесь трупосожжение п.
|
|
|
4 — с сосудом, окружённое лёссовым кольцом (символизирующим, очевидно, солние). а роль «опрокинутой с неба бадьи» — одорированное безинвенгарное п. 20, уложенное хоть и на левом боку, но годовой на восток. В последнем случае подъём и опрокидывание бадьи связывались, наверное, с ночью и днём.
|
|
|
Можно утверждать правомерность использования арийских представлений о небесной бадье для объяснения хотя бы часта поз адорации. Пример к. 2 у с. Большая Белозерка показывает продолжительность, разнокультурность ы многозначимость поз. Тем не менее, здесь они принадлежат единой развивающейся традиции, и общим для них явдяется идея связи потустороннего и небесного миров. Если ранее удавалось обнаруживать лишь потустороннюю символику адораіліи, то причастность ее к образу небесной бадьи открыла и небесную символику; более того, стало очевидным их органическое сочетание. Пример рассмотренного кургана показывает вероятность местных возникновений поз адорации (в связи с распространением идей «небесной бадьи» и яр-), появляется альтернатива мнению о распространении этих поз в связи с миграциями племён срубной культуры Нижнего Поволжья и пр.
Рассмотрев крайне противоположные по происхождению и типологии положения погребённых — вытянутые с уложенными вдоль туловища руками и скорченные с поднятыми к груди и/или голове руками (рукой), перейдём к наиболее характерным для ямного и катакомбного времени положениям скорченно на спине с вытянутыми вдоль туловища руками и скорченно на боку с вытянутой (обычно нижней, прижатой к земле) и слегка согнутой рукой. Сменяясь в тенденции на протяжении ранне- и позднеямного периодов, эти позы (II и III—а, по Д. Я. Телегину) сосуществовали ещё и в позднекатакомбный период. Для ямного времени степного Побужья отмечена их характерность, соответственно, для мужских и женских захоронений, что, «вероятно, объясняется воздействием западных культур, в частности, шнуровых» [844, с. 236].
|
|
|
Следуя обшему замечанию Д. Я. Телегина о постепенном увеличении числа адорантов от ямного к срубному времени, где «коренные изменения в идеологии* уже вполне состоялись [761, с. 16], позы II и Ш-а (рис. 22 и др.) можно было бы счесть типологически переходными между вышерассмотренными I и ІІІ-б (рис. 18,39и др.).
Если обрашскны книзруки позы II можно рассматривать в контексте обращённости к потустороннему миру и «зачерпывающей бадье», то объяснить согнутость или сочетание согнутости и вытянутости рук положения III—а сложнее. Здесь следует исходить из того обстоятельства, что ІІІ-а не обнаруживает своего происхождения (подобно II на примерах из курганов у Великой Александровки и Староселья), а является не менее древней, нежели позы I и Ш-6. Так, древнейшие погребениякурганов L у вышеназванных пунктов были совершены в позе ІІІ-а, а за ней уж последовали ІІІ-б и II (рис. 7, 20). Древнейшее, среднестоговское п. 19 к.. 1 у с. Староселье было уложено скорченно на левом боку, кисти его вытянутой левой и немного согнутой правой руки располагались на коленях и перед тазом. Спустя длительное время такая поза становится характерной для позднеямного и раннекатакомбного периодов в этом и во многих других курганах Юго-Восточной Европы, сосуществуя местами с положением на правом боку и с противоположным (нередко несколько иным) размещением рук. Архаичность и самостоятельность позы II заставляет искатьобъяснение ей внеконтекста представлений о «небесной бадье».
|
|
|
Достаточно очевидно, что ключом к пониманию семантики позы II является помещение одной изруку таза или живрта. На трипольских статуэтках такое положение рук (или руки, чаще левой) сочетается с изображением лона или же фаллоса, что «достаточно выразительно указывает на связь с идеей плодородия» [626, с. 39—40]. По приводившейся выше ссылке на представления ариев, это тоже могло означать дикшу [1060, с. 315—462] с его представлениями о самопожертвовании (самозачатии) и последующем возрождении погребаемых: «Тот, кто жертвует, кто делает (это) хорошо, в это именно, в небесное чрево он своё тело изливает» [ДжБр 1.17]. Л. С. Клейн справедливо объясняет причастностьк обряду яикша некоторых из парных и групповых погребений (распространившихся какраз в позянеямный и раннекатакомбный периоды), особенно с символикой совокупления [307].
Несмотря на архаичность своего происхождения, поза II и стоящие за ней представления стали характернымилишьввышеуказанньіе периоды, распространившись на кеми-обинские и старосельские захоронения и потеснив тем самым присущую им
идею «небесной бадьи». Объяснение этому следует искать в изменениях исторической обстановки и в противоборстве тех центробежных и центростремительных начал разлагающегося первобытного строя, о котором было сказано в начале’раздела. Нарушениеединообразияпогребалъного обряда, распространение инвентаря и утверждение обряда дикша или подобных ему следует рассматривать на фоне резкого усиления миграционных движений и тенденции к замене кровнородственныхсвязей соседскими, вытеснения родоплеменных связей связями семейно-родовыми [956, с. 111—112]. В таких условиях ослабевали, естественно, ежегодные поминки и др. заботы живых о почивших (показателем чего становится, в частности, угасание обычая отмечать .насыпью или досыпкой каждое погребение) и потусторонняя судьба погребаемых перекладывалась на их же попечение (этим можно объяснить распространение инвентаря и представлений о самозачатии).
Тем не менее, как показывает пример к 2 ѵс. Большая Белозерка, Ново-каменского р-на Запорожской обл, (рис. 22), представления о «небесной бадье» не только не забывались, но и вплетались в обряд дикша. С началом срубного времени они снова возобладали, обогатившись, по-видимому, от предшествующих период ов воззрениями насушествен ную самостоятельность погребаемых. Которые, становясь преимущественно уже не «зачерпывающими» (поза II, характерная для раннеямного периода), а «опрокидывающими небесную бадью» (примерп. 33 и п. 20 к. 2 у с. Большая Белозерка), превращаются из подопечных в покровителей живущих. Такая метаморфоза, подчеркнём ешё раз, была обусловлена разложением первобытнообщинного строя, ослаблением кровнородственных и усилением соседских связей. А в плане мифологическом она выражалась, конечно же, в ослаблении почитания хтонических (кровнородственных, «черпающих из потустороннего мира») и усилении почитания небесных (отчуждённых, - даруюших «опрокидыванием небесной бадьи») начал. В мифологии индоариев это соответствует противоборству хтонических асуров и небесных дэвов; в русле сказанного о развитии погребального обряда в курганах эпохи энеолита и бронзы можно полагать, что авторитет аэвов (а с ними небесного и к тому же дневного положения «небесной бадьи») особенно укрепился в срубное время, накануне переселения ариев в Индию.
Следует остановиться на редко встречающихся положениях покойников, которые Д. Я. Телегин отнёс к IV типу.
Оговорим, прежде всего, то обстоятельство, что поза Ш-а, под которой были рассмотрены неадорированные положения скорченнона боку, у Д. Я. Телргина означает лишь редко встречающееся положение «скачущего всадника». Такое определение слишком рисковано; мы ничего не знаем о посадках аокиммерийских всадников. Наиболее определённым в этом смысле являются погребения с псалиями, плётками, повозками и имитирующими их «молоточковидными булавками», однако положенияпокойников в них не выделяются из массы однокультурных и хронологически близких.
Более определённа редко встречающаяся поза IV—а—сидя. Она зафиксирована ешё среди погребений среднестогоаской культуры [759, с. J12], куда могла проникнуть под влиянием обрядов Ближнего Востока. Изображения сидячей фигуры обнаружено в дольмене из к. 28 у ст. Новосвободной [309; 667]. Концентрация сидЯчих захоронений наблюдается в дольменной и Новотатаровской культурах [114, с. 58; 181, с. 16; 467, с. 230]. Одновременно они появились и в позднеямной культуре. Особенно выразительны Ъ таких погребения.
Наиболее ранним из них является п. 5 к. 8 у Семёновки на Нижнем Днестре [732, с. 56—58], которое будет рассмотрено ниже. Здесь же укажем лишь то, что труп старика был усажен на брасман из прутьев с символом (в виде мелового круга) потустороннего солнца Савитара-«(0)Живителя». Покойниквоплощал собой «Набухающего вматери(- земле)» Матаришвана, принесшего людям из потустороннего мира огонь [294, с. 147~155]. Таковы здесь функции сидячего погребенного, обусловленные, правда, не только его позой, но и комплексом дополнительных элементов обряда (на которых остановимсяниже).
В п. 4 к. 3—II у с. Александровка (Нижнее Присамарье) в положении сидя погребён был ребёнок, в то время как находившиеся в той же могиле мужчина и женщина были уложены скорченно на спине и на правом боку. Руки всех погребённых были вытянуты вдоль туловиша, т. е. направлены вниз; у ребёнка они охватывали щиколотки [334, с. 7—8]. В какой-то мере положение ребёнка объяснимо набором инвентаря, включавшего сосуд, пронизки и молоточковидную булавку, которую М. П. Чернопиский доказательно считает разновидностью брасмана [888, с. 38] (что сближает данное погребение с предыдушим). Однако подобная булавка и пронизки (а вместо сосуда — топор) находились и при мужчине. Объяснение особой позы ребёнка следует искать в размещении его обособленно от взрослых, в южном углу могилы. Это направление считалось индоираниами «страной смерти*, через него проходил «путь предков» (в отличие от северного «пути богов»). Сидячий ребёнок, вероятно, заслонял собой эту сторону, предоставляя родителям (?) возможность последовать высшим путём:
Прочь, о Смерть! Ступай другим путём!
Твой собственный (путь) иной, чем путь, исхоженный богами.
Тебе, зрящей и внемлющей, я говорю:
«Не поражай ни наших детей, ни мужей!»
Как дни возникают один за другим.
Как времена года идут за временами года правильной чередой,
Так, о Создатель, соразмеряй сроки их жизни.
Чтобы юный не покидал древнего..
[РВ Х.18.1,5]
Комментируя последнюю строку, Т. Я. Елизаренкова отмечает: «чтобы сын не умирал раньше оша* [670, с. 358:5], но.эту строку можно понять и как указание, чтобы сын содействовал воскрешению оша. К такому предположению подводит указание в предыдущих строках на годовой цикл: известно ведь, что «путь богов© й «путь предков* приурочивались к полугодовым циклам поднимающегося (от зимнего к летнему солнцестоянию) и опускающегося солнца (711, с. 147 и др.].
П. 1 к. 9 к/г «Три брата» у г. Элиста [717] обладает признаками, родняшими его с вышерассмотренными п. 5 и п. 4: наличие брасмана, обыгрывание северного и южного направлений. Но помимо общей для всех сидячих захоронений устремлённости внебо, здесь отчётливо выражена связьс потусторонним, хтоническим миром: у ног, перед лицом погребённого на валике из сырой глины найдены скелеты двух змей. Покойник явно выступал связным между потусторонним и небесным мирами, как это отмечалось уже для некоторых вытянутых (уподоблявшихся «мировому древу») и скорченных (адорированных) погребённых.
Сидячие захороненияпрактиковалисьи в позонекатакомбный периол. Вынесенная при этом во входную яму жаровня из п. 2 к. 11 Павловского могильника на Среднем Дону (722. с. 14,17- рис. 3:11] указывала, возможно, на выход из могилы покойника. В основном п. 12 к. I у с. Белорешсое Веселовского р-на Запорожской области в двух последовательных камерах располагались вытянутый (в дальней от входа камере) и сидячий покойники. С. Ж. Пустоваловсклонен объяснять эту ситуацию захоронением господина (вытянутый) и стражника [647, с. 59, 66]. Оянако такое предположение умозрительно и несогласуется с вышеприведенными фактами. Кроме того, совершенно очевидно, чтои более поздние сидячие покойники, обнаруженные, например, в могилах с повозками и колесницами у сел. Лчашен на Берегу оз. Севан J513, с. 139], отнюдь не были социально ущемлены.
Положение ничком встречалось и среди вытянутых (IV—в по Д. Я. Телегину), и среди разнообразноскорченных. в том числе адорированньк погребённых. Наибольшее количество древнейших из них сосредоточено в районе Ливии в Болгарии, где они охватывают 50% вытянутых и 27% скорченных, причём исключительно мужских [783. с. 54, табл. 19]. Объяснение этого обстоятельства страхом пред мёртвыми [268. с. 160] слишком поверхностно и лишено аірументаіши. И столь высокую концентрацию, и половой состав указанных захоронений следует рассматривать, по-видимому, в связи с чрезвычайно развитым здесьдревнейшим мореходством V—ІІІтыс. дон. э.; положение лицом внизмогло означатьобрашение к (потусторонним) водам. Реминисценции таких представлений сохранялись в соседних и др. регионах до недавнего времени. Так, у румын полагалось перевернуть ночью покойника, подозреваемого в оборотничестве, а затем поливать его могилу помоями, чтобы предотвратить вселенский пожар [708, с. 133]. На Вологодчине покойника, подозреваемоговколдовстве, переворачивали вгробу у реки по дороге на кладбище [784, с. 120].
В могильниках Юго-Восточной Евролы положение ничком прослеживается с позднеямногопериода. Наиболее показательно п. Ік. 1 ус. МаяозахарьиноСолонянского р-на Днепропетровской области: старуха была спелената и уложена «спиной вверх, опираясь на колени, локти согнутых рук и нижнюю челюсть» [330, с. 5—6]. В п. 18 к. I у с. Соколовка в Среднем Поигаулье скелет был предварительно расчленён, а при сложении костей ему была придана северная, редкая ориентация и положение скорченно на груаи [931. с. 81]. Комплекс подобных признаков зафиксирован в славянской этнографии. В вышеуказанном обычае Вологодчины колдуна полагал ось выносить из избы головой вперёд, а перевернув у реки, тут же подрезать пятки и подколенные жилы [784, с. 120].
Количество поіребённых ничком заметно увеличивается в позднекатакомбный период, в ингульской культуре. Их вытянутое положение, концентрация западнее Днепра [202, с. 99] и, наконец, некая преемственность от постмариупольских свидетельствуют о реминисценции древней традиции, уходящей своими корнями на Балканский полуостров. Наиболее выразительные п. 4 и п. 3 выявлены в к. 3 у с. Бурлацкое Великоновоселовскогор-на Донецкой области [701,с.238—248]. Положение ничком основного взрослого захоронения и последовавшего за ним подростка было предварено рытьём котлована, перекрытого затем первичной насыпью; этоткотлован
— несомненное указание на акцентрирование в обряде потустороннего мира. Те обстоятельства, что котлован был тут же засыпан выкидом из вышеупомянутого п. 4, а поверхность насыпи покрыли таким же жёлтым, «солнечным» выквдом наследующего однокультурного п. 3, свидетельствуют об идее преодоления потустороннего мира. С этим согласуется наличие в обеих могилах брасманов в виде стрекал и стрел, а также изображений стоп каксимволоввыхоаа их потустороннего мира. Такч'то трактовкаС.
Н. Санжаровым рассматриваемого положения как «нежелание возвращения душ» избранных умерших» [700, с. 108] представляется односторонней, не учитывающей многих деталей обряда. А суть его • в преодолении потусторонних сил и небытия; положение ничком здесь—одно из проявлений «потусторонней кинетики». В связи с последним обстоятельством следует отметить вытянутое ингульское п. 24 к. I у с. По- повка на Чонгарском полуострове [987]. Покойник был уложен ничком, сопровождался левой рукой жертвенного человека, и входил в группу однокулыурных расчленённых захоронений, предшествовавшую погребённым с адорированными руками, а затем и скорченными вподбоях (т. е. относящимися уже к культуре многоваликовой керамики). В данном случае рассматриваемый обряд стал одним из элементов ломки прежних и утверждения новых традиций.
Особенно много захоронений среди адорированных погребённых раннесрубного периода. Следуя мнению Т. М. Минаевой, выдвинутому на основании материалов к. 6 у ст. Дурновской на р. Бузувлук (Волгоградская обл.) [497, с. 214], их принято считать захоронениями рабов или подчинённого иноплеменного населения. Между тем семантика указанного кургана свидетельствует совсем об ином.
Насыпь, центральная в курганной группе, и единственная могила пои ней обнаруживают трёхчастную структуру: дно могилы, её перекрытие, надмогильная площадка в толше насыпи. На дне могилы был уложен в окружении трёх змей человек —скорченно на правом боку, с вытянутыми вдоль туловиша руками, головой на северо- восток; нож, вложенный в правую руку, указывает на змееборческие представления. На краях могилы состороны головы и ногосновногопокойникабыли уложеныкучакамней и второй погребённый—скорченно ничком, с адорированными руками, головой на юго- восток; это «как бы сопровождающий хозяина раб». Брёвна помоста, устроенного в насыпи над могилой, были ориентированы по оси север—юг; на них были разбросаны кости овны и коровы, всевернее поставлены 3 сосуда. Брёвна сопоставимые брасманом, помост и вся насыпь — с ведическим Валой. Основной погребённый сопоставим с Инарой (с реминисценцией Триты), сражающимся с трсхголовьгм змием Вишварупой. В этом контексте второй покойник («раб») выступает Вишну, соратником Индры. Его положение ничком и ориентация в сторону восхода зимнего солнца соответствуют приверженности (происхождению) Вишну потустороннему миру, а его помещение над краем могилы даешё в паре с кучей камней—вобрашённости Вишну кнебесному миру, к «горам». Неоднократно обращаясь ниже кданному комплексу, мы постепенно усилим аргументацию его (выдвинутого здесь) мифологического истолкования.
Рассмотренный комплекс, явно устремлённый кверху соответственно трём уровням мироздания, увенчанный едой и напитками, сопоставим с ведическими п релставлениями подобного рода:
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 201; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!