ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 13 страница
Южная ориентация возобладала лишь в позднекатакомбный период, среди вытянутых и слабо скорченных захоронений ингульской культуры [202, с. 99“ 100; 320, с. 11—14]. Однако на Левобережье Днепра, на границе степи и лесостепи, она распространилась ешё в позднеямный период. По мнению 3. П. Мариной, эта особенность питалась здесь «местными истоками», которые могут восходить к позднеэнеолитической группе синкретических погребений с чертами усатовской и майкопской культур» [464, с. 79]. Учитывая вышесказанное о начале доминирования этой ориентации в дольменной культуре, о весьма ярком её проявлении уже в одном из древнейших. Великоалександровском кургане, в обычном местоположении жг рпккіри« миыоій при кеми-обинских погребениях и в характерной асимметричности курганов, нельзя поддержать мнение Л. С. Клейна о возникновении именно в катакомбной культуре представлений о южном царстве Ямы [308, с. 37~38]. Распространение у «катакомбников» южной ориентации как одного ~ и притом довольно позднего—из знаков «царства Ямы», «пути предков», «нижнего мира» и проч. было обусловлено, скорее всего, угасанием докатакомбных представлений о выходе (воскрешении) из потустороннего мира; в устройстве же подземелий, резком увеличении в них инвентаря, в участившихся сяучаях обработки помещавшихся в них покойников (отчленения голов, маски и проч.) отразилось возобладание представлений о потустороннем существовании погребаемых, т. е. о тесной связи с царством Ямы. Поэтому следовало уже не избегать, а выделять южную ориентацию.
|
|
|
И- Ф- Ковалёва справедливо замечает, что для катакомбной культуры (поздней, ингульскоготипа) ориентация относительносторон света становится несущественной: она вытекает из комплекса правил кольцевой планировки могил относительно центра кургана, расположения камер к нему и вдоль под, размещения покойников головой справа от выхода и др. [320, с. 11~14]. Тем не менее продолжают встречаться локальные способы ориентировки даже внутри ограниченных областей. Так, в Нижнем Полонье для бахмутскоготипа катакомбной культуры характерна западная ориентация, встречается северо-западная, а иные отсутствуют; для манычекого типа свойственна северная ориентация, хотя нередки северо-западная и южная; последняя типична для донецкого типа [100, с. 33, 62, 80].
Подобная локализация и разнообразие ориентировок наблюдаются и в начале срубного времени. Вбассейне Северского Донцавозобладалатрадиция бахмутского типа [662, с. 90]; и такая западная ориентировка становится характерной затем для всей простирающейся до Нижнего Дуная культуры многоваликовой керамики. Наряду с западной, прослеживается бытование и наиболее характерной для позднекатакомбного периода южной ориентации. Так, в низовьях р. Сап (бассейн Дона) вплоть ло начала позднесрубного периода преобладала юго-западная ориентация, а впускные могилы располагались преимущественно в южной поле. И. А. Сорокина предполагает за этим «какую-то роль в представлениях носителейсрубной культуры о загробном мире» [733, с. 204]; здесьследует, наверное, вспомнить южное местоположение загробного царства Ямы индоиранцев. Впрочем, были распространены и .другие локальные варианты ориентаций. Для курганов у с. Хряшевка (Среднее Заволжье), например, была характернасеверная ориентация, асвойственные другимтерриториямерубной культуры восточная и северо-восточная ориентации составляли лишь 3,2% и 12%, причём первая
|
|
|
была представлена исключительно в могилах со следами жертвоприношений людей. Кстати, в этом же могильнике Н. Я. Мерперт впервые обратил внимание на круговую планировку [489, с. 141, 145], несвойственную курганам срубной культуры.
Смысл разнообразия ориентаций (атакже положений налевоми правом боку) при обшности обряда довольно очевиден в древнейших захоронениях раннесрубного кургана у с. Михайлики возле Полтавы [450, с. 43—47, 53—55]. Основные для I и II насыпей п. 1 и п. 6 были ориентированы на северо-восток и уложены в позе адорации на правом боку, в то время как подросток из п. б, а также жертвенная женщина п. 2 (из III насыпи, объединившей две предыдущие) были уложены на левом боку и ориентированы на юго-запад. Таким образом, выявляется связь основных погребений с восходом летнего солнпа и небесами (правая сторона), а сопутствующих—с закатом зимнего Солнца и с потусторонним миром (левая сторона). Этот дуализм был усугублён размещением покойников в срубах, установленных в яме (п. I) и на древнем горизонте (п. 6), а также без сруба у вершины насыпи (п. 2); сочетанием выемок и огня, жертвоприношений мелких и крупных парнокопытных, и др. (рис. 48). За этим дуализмом, подобно вышерассмотренному к. 2 ус. Большая БелозеркаНово-Каменско- го р-на Запорожской области, проступает идея двух положений «небесной бадьи».
|
|
|
Ещё явственней выражена она в обряде раннесрубного п. 26 к. 2 у с. Ново кайры Бериславского р-на Херсонской обл. Основной безынвентарный, ориентированный к восходу летнего Солнпа погребённый был уложен на дно могилы, в то время как 3 сопровождающих покойника — на круговой уступ; два первых из них были наделены сосудами, а сосуд третьего размещён в стороне от погребённого. Наиболее близкий к основному покойнику мужчина был размещен в характерном для срубной культуры положении скорченно на левом боку, головой на северо-восток; подросток у правой ноги основного покойника — на правом боку, головой на юго-юго-запад: у левой ноги — на левом боку» головой на юго-юго- восток [819, с. 48—50, рис. 11]. Здесь, как и у Хряшевюі в Среднем Заволжье, кольцевая планировка связана с жертвоприношениями; в их ориентациях и обшем размещении вокруг основного захоронения вполне очевидны и приуроченность к «потустороннему» зимнему (юто-западному) направлению, и следование от восхода летнего (первый сопровождающий) к восходу зимнего Солнца, к которому, по- видимому, приурочивалось вознесение, подъём добытой покойниками «небесной бадьи» (третьего сосуда, под дери ом на вершине кургана).
|
|
|
В позднесрубный период вновь возобладала архаическая северо-восточная ориентировка (рис. 43—49 и др.). Причём, если в Нижнем Поволжье её можно считать продолжением традиции ямной культуры, то в низовьях Днепра её возврат носил сложный характер,—сродни новому (после доямного времени) распространению позы адораиии, которая была известна всем культурам Восточной Европы энеолита и бронзы, но распространялась лишь в некоторые периоды. Можно полагать, что с отказом от катакомбных конструкций могил (реминисценции которых в виде подбоев встречались вплоть до скифов, у которых распространились вновь) произошло угасание представлений о царстве Ямы и вновь возобладала идея воскрешения (пробуждения и др.), выхода из потустороннего мира, проявлением чего и стало увеличение количества погребений с северо-восточной ориентацией, указующей на восход летнего солнца.
3. Окрашенность погребённых и могил
Эта сторона погребального обряда фиксируется гораздо ненадёжнее двух предыдущих — положения и ориентировки. Помимо неизбежной субъективизаиии цветовой гаммы, степени окрашенности и даже её наличия, невозможно сказать, не заменялись ли порой неорганические красители органическими (охра—кровью, мел —молоком); почти не фиксируется чрезвычайно важная для реконструкции обряда окраска покрывал и одежд, нет данных о букетах цветов и т. п. Специальные исследования в этом направлении только лишь начинаются. И первые выводы, что -в погребальном обряде минералы использовались в связи с цветовой символикой, причем их качественный состав, структурное состояние значения не имели*, что «меловая посыпка» сплошь естествениого образования и ее надо исключить из рассмотрения обряда и т. п. {339], требуют дополнительной аргументации и проверки.
Применение охры в погребальных обрядах бронзового века Ю. А. Кулаковский.
В. А. Городцов и др. археологи рубежа XIX—XX в. в. сочли, опираясь на её цвет и этнографические данные, имитацией крови и огня, а в обшем—символикой жизни [162, с. 151—153; 404, с. 190—191]. Подобная трактовка сохраняется и поныне {58, с. 188; 945, с. 59; 1052, с. 40]. Однако её правомерность очевидна лишь для архаичных времён господства присваивающего хозяйства. С началом эпохи производящего хозяйства старые представления должны были наполняться новым содержанием, и этот процесс не мог оставить в стороне такой яркий элемент культуры, как краска в погребальном обряде. Вот нам и предстоит выяснять, как менялась семантика охры, какие новые представления возникали. При этом необходимо учитывать, что выяснения развития семантики охры весьма усложнено -многовариантностью её использования: посылка дна, окраска определённых частей тела, сооружение «подушечек» под кистями рук, наличие вальков» и др. [819. с. 63].
Для грунтовых могильников мариупольского типа, относящихся к развитой лнепро-донецкой культуре, была характерна сплошная посыпка укладываемых друг лолле друга, а то и в 2—3 яруса покойников; смешанной с землёй охрой засыпали траншеи внутри ломов мёртвых или имитации челнов [456; 677, с. 148]. Такая, и последующая интенсивная засыпка погребаемых охрой могла имитировать потусторонние воды к зарождающийся в них космический жар. Это предположение подтверждается обрядами позднеямных п. 8 к. 1 у с. Семёновка, п. 6 кургана у с. Бычок и др. с наличием охры й явственно выраженной идеей потустороннего плавания [4; 741, с. 54—56; 977; 1027], а также ведийскими гимнами, повествующими о возникновени и мира из космических вод и огня [ РВ X. 121.7; 129.3] Модели такой пучины наиболее очевидно предоставлены в курганах I и II у сел. Цнори в Ал азане кой долине (Закавказье): в первом случае вдоль стенок могилы на дне была вырыта канава, заполненная грунтовыми водами и огромным количеством охры (рис. 30, л вовтором дномогилыбылозасьшанослоемохрытошциной 0,3—0,5м и промазано поверх нее разжиженной глиной, затем вдоль стенок на дне разложили костёр {198, с. 22—23, 39].
Уже в постмариупольских могилах-челнах и др. стали окрашивать охрой преимущественно голову и ступни погребаемых — низ и верх человека; это стало характерным и для последующих культур ямного и катакомбного времени. Эти же части тела выделялись обычно и в антропоморфных стелах с их довольно очевидным уподоблением жертвенному столбу, мировому древу или космическому страннику [536, с. 86—108; 975, с. 93—96, 133—136]; роль посредника между потусторонним (земным) и небесным мирами предназначалась, по-видимому, и покойнику с окрашенными головой и ступнями. Наряду с этим локальная окрашенность погребаемых могла символизировать их расчленение (действительно практиковавшееся, как увидим ниже), уподобление космогонической жертве, о которой в «Гимне Пуруше» (жертвенному ‘Человеку’) сказано так: «Из головы развилось небо, из ног — земля» и т. д. [РВ Х.90.14].
От вышеозначенной семантики локальной окрашенности в красный ивет погребённых прослеживается направление к идеям сотворения мира — посредством преобразований как членов Пуруши (на чём мы остановимся ниже, при рассмотрении человеческих жертвоприношений), таки верхней и нижней половинок мирового яйца. В ведических мифах оно предстаёт 'Яйцом мёртвого’ (Мартандой) и 'Золотым зародышем’ (Хираньягарбхой). Мартанда (или Вивасват — “Сидяший’, т. е. солнцеподобный, золотой или красный; рожпаюшийся округлым, т. е. яйцеобразным [801]) — это восьмой сын праматери сущего Адити, отец прародителя живых людей Мануса и повелителя мёртвых Ямы, брат героя Индры? Матр-анд(р)ы; связь этого образа с погребаемыми и окрашиваемыми охрой (а также пеленаемыми в саваны?) достаточно очевидна. Гораздо менее заметно их отношение к «золотому зародышу, происходящему от (бога) Праджапати»—мифического прародителя сущего [РВ X. 121 ]. Такое отношение наиболее очевидно в обряде нижнемихайловского п. 1а грунтового могильника у с. Чапли, неподалёку от Днепропетровска, на берегу Днепра [209, с. 109—111]. Ребёнок был помешен в яму, стенки которой со стороны его головы и ног были укреплены двумя плитами; среди многочисленного инвентаря выделяются 13 скорлупообразных бусин и клык кабана; могила была засыпана смешанным с охрой песком. Этот комплекс сопоставим с мифами о рождении Праджапати, возникшем из золотого яйца, которое в течение года плаваловмировом океане (помещённые в могилу песок и бусы, символизировавшие, вероятно, месяцы лунного календаря); из двух половинок яичной скорлупы Праджапати создал землю и небо (плиты у ног и головы погребённого); в иной версии Праджапати в виде красноговепря достал илсодна праокеана и сотворил из него землю (клык кабана у головы погребённого). Эти мифы запечатлены в поздней ведийской литературе [MCII.7.15; ІІІ.4.7;идр.],но,помнениюспециалистов [294, с. 119—120], отражают весьма архаические представления; Их могли отражатьтакие обряды как засыпка охрой и ракушками, из которых вокруг могил сооружены были также «кольцеобразные» (или яйцевидные?) валы— основных ямных п. 5, п. 6 и п. 7 в к. 7 и к 5 у с. Красное Скадовского р-на Херсонской области [392, с_ 56,58]; голова мужчины 20—22 лет из позднеямного п. 4 к. 14 у с Целинное (Северный Крым) была окрашена охрой, а всё остальное тело покрыто глиной, смешанный с чернозёмом [366, с. 85]. Подобные обряды с ракушками и илом практиковались и в катакомбное время [666, с. 74—77; 839, с. 37—38].
Праджапати представлялся не только вепрем (отражённым, возможно, на I кромлехе Великоалександровского кургана и в нередко встречающихся в ямных и катакомбных могилах кабаньих клыках), но также быком или коровой—воплощением Брахмы (‘Молитвы’), с которым всё более отождествлялся Праджапати [1019, с. 83 и
лр.]. «Праджалати принес жертву, и из неё возник человек... Он в третий раз принёс жертву, и из неё возник бык...» [МС 1.8.1—2]. В иной версии, человека он создает из своей мысли, а из дыхания—корову [ШБр 5.2.6]; подобным образом создаётся годовой цикл. Не исключено, что рождение таких представлений отражено в обряде п. 5 рубежа ранне- и позднеямного периодов к. 1 у с. Староселье [949, с. 54; 970, с. 81]. Охрой были окрашены стенкау ступеней, а также обращённая на северо-запад голова погребённого. В ТУ же. западную сторону направили быкоголовую досыпку над п.-5; во рту этой досыпки-Тельца найдено 11 комков охры, уложенных сырыми и потому деформированных. Подобное скопление из 44-х округлых и яйцевидных, густо- пересыланных порошком комков охры, которые, «очевидно, предназначались для всех покойников» ямной культуры кургана, было обнаружено в к. 3 на Никопольском поле [379, с. 12,24]. Очевидно, что количество комков охры в указанных к, 1 и к. 33 неслучайно кратно II. Это магическое число обыгрывается водном из гимнов Атхарваведы [ХІХ.47.3]: «Те твои, о ночь, взирающие на людей смотрите (числом)* 99—22. Судя по обряду п.
5 к. 1. их следует отождествлять не столько со звёздными божествами [49, с. 396:3], сколько с эманацией Тельца: с его дыханием, рёвом, пишей, слюною. Два первых момента сопоставимы с образами "Отца существ’ Праджалати идр. высших божеств, «•нарекающих имена» мироздания, сотворяя тем самым его элементы. А два последних момента отвечают идее жертвоприношения («приношения пищи» вселенским силам), представленного охрой в сосудах или в виде «хлебцов», находящих аналога в ритуальных красных хлебах и обёрнутых красной шерстью сосудах хеттов [41, с. 104, 212]. Охра, таким образом, могла наделяться значениями не только крови, огня, жизни, жертвы, избранничества, но и пищи. Последняя хоть и смыкается с жертвой, однако обнаруживает в ведических представлениях самостоятельные значения бессмертия и космогонии [670, с. 404:2]:
Ведь Пуруша — это вселенная.
Которая была и которая будет.
Он также властвует над бессмертием.
Потому что благодаря пище перерастает (своё начальноесостояние ).
[РВ Х.90.2]
Но вернёмся к уподоблению досыпки над п. 5 к. 1 Тельцу, держащему во рту 11 катышек охры (рис. 79, 83:27). В ряду вышерассмотренных значений их следует связывать, прежде всего, со звёздами. Вернее, с созвездиями зодиака, возглавляемого Тельцом, что было в действительности 4400 — 1700 г. г. до н. э. [911, с. 255—256; др]. Ближайший образ такого зодиака сохранился у греков: Зевс-’Небо’, возглавляющий «воинство богов и демонов, выстроенно в одиннадцать рядов» [Платон. Федр.247.А]. Число 11 отвечает здесь особенностям наиболее известного в Греции 11-месячного аттического календаря — в котором наиболее почитался (связываясь, очевидно, с Тельцом) Аполлон, сын-соперник самого Зевса [477, с. 423—426]. Исходя из совокупности вышеуказанных мифологических параллелей, п. 5 к. 1 у Староселья, относящееся к ямной культуре рубежа её раннегои позднегоэтапов, можетбытьсопоставленос греко- зрийским единством [707, с. 33].
Помимо индоарийских, для объяснения охры впогребениях можно использовать и специфические иранские (зороастрийские) соответствия. Вспомним, например, приводившееся выше представление таджиков Западного Памира о «вхождении Солнца в тело мужчины (человека)»-, начиная с большого пальиа правой ноги, за 40 дней до новогоднего Навру за (весеннего равноденствия) [534, с. 33—44]. Если сопоставить такое представление с локализацией пятен охры возле ступней погребённых, то можно предположить наличие в таких пятнах календарно-магического предопределения: связей с датами погребения и воскрешения и т. п.
Дифференциахшя значения охры выражалась, очевидно, не только в различных её локализациях относительно мотилы и погребённого, не только в жиже-, порошко- , комковидном (в различных формах)её применении, но также вмногообразии составов и оттенков. Фиксация исследователями опенковохры весьма субъективна; темне менее в публикациях встречаются указания на использование в одной и той же могиле охры разных цветов [58, с. 188; 949. с. 50—51. Выяснена причина специфического розового цвета так называемых цилиндров из могил постмариупольской культура: они изготавливались (отливались в деревянных и др. формах) из разжиженной смеси охры, каолина и измельченных раковин [322, с. 40—43]. Очевидно, что значение состава не ограничивалось стремлением получить определённый ивет: для этого можно было обойтись смешением охры и каолина (мела, известняка). Вероятно, компоненты избирались по принципу двойной оппозиции: охра — каолин (как символы крови — молока, огня — золы и др.) и жидкость—раковина (жидкое—твёрдое, первостихия — первожизнь и др.). И. Ф. Ковалёва замечает, чтотакие изделия, присутствующие в 70% постмариупольских захоронений, «замешают собой сосуды» [324, с. 38]. Доля истины в таком замечании есть, поскольку в керамику добавляли иногда не только раковины, но и охру, однако в целом оно неверно, цилиндры распространились в могилах гораздо раньше сосудов (и потому никак не могли их «замешать») и не обладали их характернейшим признаком — ёмкостью. С учётом состава, формы, обычного расположения у головы, нередко расколотости на части и случаев «ёлочной» орнаментации, их правильнее считать одним из воплошений мирового древа или скамбхи — “опоры’, ‘жертвенного столба’.
Это предположение подтверждается обрядом п. 2 к. 11—1 у с. Усатово [603. с. 64—65]. Оно располагалось юго-заладнееосновного погребения, между красноглиняным выкидом из него и обширным скоплением речных раковин — т. е. между двумя цветовыми компонентами «цилиндров». В развитие такого сочетания, л также обращённости могилы к потустороннему миру (к закату зимнего сол нца), в южном ее углу обнаружен «обложенный деревом четырёхугольник, в середину которого была насыпана белая и красная краска». Идею такой скамбхи развили вертикально поставленным камнем, подпершим изнутри перекрытие, а также тремя стелами, установленными у юго- западной полы кургана в завершение намеченной расположением п. I и п. 2 оси.
Ниже, при анализе семантики фигурных конструкций к. 11—1, мы углубимся в сущность вышеописанной трёхчастной скамбхи. Здесь же отметим, что реминисценции постмариупольских (и позднетрипольских?) «цилиндров» прослеживаются затем до кониа катакомбного времени. То же можно сказать и о смешивании охры и мела. Так, в п. 6 к. I у с. Малозахарьино Солонянского р-на Днепропетровской области найдено деревянное блюдо, «на котором горкой была насыпана охра вперемешку с гранулами мела» [330, с. 8]. Один из позднейших случаев подобного рода зафиксирован в п. 19 культуры многоваликовой керамикииз к. 1 у с. Новые Раскаеиы на Нижнем Днестре: на равномерноокрашенном охрой скелете взрослого человека «зачишено много мелких комочков белой глины» [І032, с. 25].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!