ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 4 страница
Выводы и обшая концепция О. Н.Трубачёва были под держаны J1. А Лелековым, В.А.Сафроновым и др. археологами [426; 555, с. 67—68; 957, с. 28—34]. Л.АЛелеков, в частности, показал сохранение в скифских и предшествующих курганах не только арийской традиции [425], но и специфических скифо-индоарийских параллелей уже в античное время. Однако наиболее авторитетные исслед ователи отнеслись к открытиям О.Н.Трубачёва настороженно, рассматривая их изолированно от общего контекста историко-археологических исследований. Так, Д С.Раевский, признавая принципиальную правомерность выводов О.Н.Трубачёва, усомнился в том, могли ли позднейшие индоарии Северного Причерноморья, сосуществуя с родственными скифами, сохранить свою самобытность? «Представляется, что в этих условиях неизбежно должен был происходить процесс унификации двух близких традиций, их нивелировка» [656, с. 207]. Указанный процесс, безусловно, происходил, но не столь интенсивно, чтобы древние греки не делали вполне определенных различий между скифами, с одной стороны, а с другой—синдами, меотами, таврами и т. п., в среде которых выдающийся лингвист и обнаружил сохранение индоарийской традиции. Поразительно, как это
Д.С. Раевский упустил из виду позицию античных авторов и соответствующие ей археологические данные! Более взвешена в своём критическом отношении к работам О.Н.Трубачёва признанный знаток арийской культуры Т. Я. Елизаренкова. Устраняясь от дискуссии о прародине ариев, онасхлоняется к наиболее устоявшейсяточке зрения на то, «что впериод, предшествуюшийвторжению части племёнв Индию, они занимали области Средней Азии.., что они появились в Северо-Западной Индии после расцвета «митанийских ариев» в странах Малой и Передней Азии и до миграции иранских племён на территорию современного Ирана (приблизительное X в. до н. э.)» [67, с. 429—431]. Признавая при этом лингвистическиеследы индоариев вАзово-Черноморскомрегионе, исследовательница призывает к дальнейшему тщательному изучению объема и характера «индийского элемента в топонимах на этой территории».
|
|
|
Отечественная индоиранистика 70-х годов ознаменовалась, помимо выдающихся достижений лингвистики, значительными этнографическими исследованиями. Среди них можно назвать воспроизведение ранее опубликованных работ В. Я. Проппа [639; 640] иновыемонографии В. В. Иванова и В. Н. Топорова [267], а также Н. Н. Велецкой [ 114], хотя и посвящённые славянской тематике, но касающиеся и арийских параллелей (что согласуется с «арийской периферией славянства» в изысканиях О. Н. Трубачёва). С другой стороны, в работах Н. Р. Гусевой, В. Г. Эрмана и др. по индийской этнографии и литературе инаусов были выделены вопросы контактов со славянским миром, уходящие в проблематику арийской прародины [184, с. 26—45 и сл.; 10 ft, с. 78, 200; 1020 и др.].
|
|
|
Успехи лингвистов и этнографов в разработке указанной проблемы не могли не привлечь внимания археологов. Наиболее успешной в эти годы оказалась монография Д.С. Раевского «Очерки идеологии скифо-сакских племен» (1977 г.), посвящённая, правда, временам более поздним, но затрагивающая и проблему арийской (особенно скифо-иранской) прародины [655, с. 139—142]. Успех книги во многом обусловился ярким многообразием и прочными связями археологических и письменных данных, а также следующим (после «Космогонии и мифологии земледельцев энеолита» Б. А. Рыбакова, ряда публикаций В. В. Иванова, В. Н. Топорова и др.) шагом по пути внедрения семиотики в археологию.
Менее существенными оказались поначалу успехи археологии энеолита и бронзы степей, непосредственно посвященные проблеме арийской прародины. Господствующий здееь метод сопоставлений данных археологии с другими науками начал принимать слишком уж поверхностный характер. Вполне очевидным примером тому явилась история выделения в Южном Приуралье синташтинской культуры середины II тыс. до н. э., которую В. Ф. Генинг поспешил определить как раннюю индоиранскую (арий-скую) [144]. При этом исследователь развил версию Е. Е. Кузьминой о при над-лежн ости первых повозок (а в Синташте — древнейших колесниц со спицами) к рубежу индоевропейской и индоиранской общности, рассмотрев также, как принадлежность последней, следы огненного ритуала, жертвоприношений коней и др. В двух последних моментах, как и в подходе к хронологии вышеуказанного рубежа, была использована, по-видимому, статья Н. Н. Чередниченко «Колесницы Евразии эпохи бронзы» (1976 г.). Соревнуясь с В. Ф. Генингом, К Ф. Смирнов и Е. Е. Кузьмина не только выделили (в Нижнем Поволжье, указав на более западное происхождение) новокумакско-синташтниский горизонт, поставив во главу крайне невыразительный памятник, но и связали его с «происхождением инаоиранцеввсвете новейших археологических открытий» [730]. Небезынтересно, что Е. Е. Кузьмина отошла тут от своего (со ссылками на В. Георгиева и Э. А. Гран- товского) предшествующего положения о соответствии общеарийскому периоду, скорее всего, ямной культуры, тогда как в катакомбное время арийская общность должна была разделиться на праиндийскую и праиранскую ветви [397, с. 68—69]; теперь же формирование ариев было отнесено к рубежу катакомбного и срубного времени.
|
|
|
Вскоре это направление было подвергнуто принципиальной критике. JI. А. Ле- леков справедливо указал на то, что увлекаясь исторической и этиогенетической сторонами индоиранисти ки, археологи порой весьма некорректно обращаются с исходными лингвистическими данными, «выхватывая из целогоединичные частности и произвольно толкуя их вне контекста, даже хронологического*. Последнее он проиллюстрировал тем, что новокумакский горизонт второй четверти И тыс. до н. э. никак не может свидетельствовать о происхождении индоиранцев, поскольку обособившаяся индо-арийскаяветвь появилась в Передней Азии (в процессе формирования Митанни) уже в XVIII в. до н. э. [426, с. 122— 123]. Немногим позже об этом же сказали
|
|
|
Н. А. Николаева и В. А. Сафронов [555, с. 50].
Между тем другие исследователи степей эпохи энеолита и бронзы не только продолжали отстаивать арийскую принадлежность ямной культуры, но и выдвинули тезис овыделении в ней же инлоарийской и иранской ветвей [841; 1016]. Впоследствии подобное положение было наиболее разработано В. А Сафроновым [707, с. 186—187, 204—205,216—217]. Первая половина III тыс. до н. э. и вместе с нею ямной культуры отведена исследователем под формирование и развитие арийской общности, а вторая половина—под разделение и сосу шествование двух вышеуказанных ветвей. Их раскол, авместе с тем возникновение индоариев В. А. Сафроновсвязывает с историей кубано- лнепровской культуры балканского происхождения, тогда как праираниев—систорией поздней ямной культуры.
Одновременное вышерассмотренной публикацией Л. АЛелекова (1980г.) вышла статья Л. С. Клейна «Откуда арии пришли в Индию?» [308], где он попытался занять центральную позицию между точками зрения о ямной и раннесрубной принадлежностью ариев. Такая позиция оказаласьешё уязвимее выдвинутой В.Ф. Генингом,—поскольку, хоть и несколько удревняла время формирования ариев, но выпадала из русла наметившегося генезиса индоевропейцев—индоиранцев—праинлийііев—праираниев. Их ведь соотносили со среднестоговской, ямной и срубной. генетически связанными культурами. Катакомбная же культура, по утверждению В.АГородцова, Л.С. Клейна и его последователей [304], выпала из этого генезиса. Впоследствии Л. С. Клейн тоже удревнил арийскую общность до ямных времён, а еше более раннюю, на его взгляд, новосвѳбодненскую культуру соотнёс с греко-арийским диалектным единством [309, с. 76]. По В.А.Сафронову же, новосвободненская культура асинхронна и родственна (происхождением от культуры шаровидных амфор) кубано-днепровской, но относятся они к протохеттам и ишюариям; что же касается греко-ариев. то они синхронизируются с началом ямного времени, и первый компонент сопоставим с древнейшей баденской культурой [707, с. 94, 131—134, 186—187].
Такая обстановка существовала внутри-(О. Н. Трубачев) и вокруг (В.Ф.Ге- нинг — Л.А.Лелеков) проблемы арийской прародины в годы раскопок и первых публикаций результатов исследования Высокой Могилы у с. Староселье в междуречье
Ингульца и Днепра, впервые (1972—1982 гг.) обеспечившей не сопоставление, а синтез (посредством реконструкции мифотворчества строителей курганов) археологических и лингвистических данных. Для того чтобы глубже понять значение Высокой Могилы, надо остановиться на тех новациях, которые были привнесены с нею в методику исследования курганов.
Выше было указано на то, что особенностями курганов западного, с Нижним Поднепровьем в центре, ареала Азово-Черноморских степей является выразительность почв, обилие каменных конструкций и рвов, купыурно-типолошческая насыщенность погребений, совокупность чего породила более высокий уровень исследований (полевых, а затем реконструкционных и интерпретационных). К середине 70-х здесь уже был внедрен раскопочный метод «параллельных траншей» с помощью бульдозеров, при котором оставляется много бровок {между ходами механизмов) и зачерчивается до 14 и более обстоятельных профилей [770; 1038, с. 258, рис. 38]. Основная цель метода: накопление доброкачественной информации для воссоздания трёхмерной модели, а затем истории и семантики раскапываемого объекта [915]. Между тем, в восточном ареале, примерно между реками Дон и Урал, доныне господствует оставление одной бровки и фиксация единственного профиля, по которому пытаются порой делать сложные реконструкции и интерпретации [722, с. 32—33,41,44; 832 и др.]. Немалые,
нопо сути ненужные усилия прикладываются длятого,чтобы соотнести ширину бровок
(не более трех) и траншей, и проч. [289]. Очертания насыпей и досыпок курганов исполняются здесь «под циркуль*, идеально круглыми. Впрочем, от этих недостатков не избавились и некоторые из лучших специалистовзападногоареапа [1032, рис. -,11, 38, 50, 52, 58, 67, 73, 76, 82, 86, 93].
В начале 70-х годов, когда раскапывалась Высокая Могила, сушествовалок тому же предубеждение против использования механизмов в раскопках, а ручные раскопки насыпей поныне считаются гораздо более качественными. Да, теоретически. На практике же как раз наоборот. АИ-Тереножкин, один из признанных полевиков и приверженец ручных раскопок, на опыте Молочанской экспедиции 1951—1952 гг. честно признал: «Раскопки производились без применения машин, что негативно сказалось на масштабах земляных работ, а вместе с тем и на полноте исследования памятников. Если небольшие курганы (до 20 м диаметром) удавалось раскопать на снос, то большие насыпи, земля которых тверже, раскапывались далеко не полностью» [775, с. 5]. И если уж оставались нераскопанными в полах погребения, то что говорить о качестве исследования насыпей! Неполнота и единичность фиксации профиля объясняются тут не только небрежностью [127, рис. 10,13,15,31,41, 45, 82, 88], но и медленностью ручных раскопок — вследствие чего бровки растрескиваются, замываются дождями и т. п. и становятся невыразительными, а то и вовсе невозможными (для высоких курганов). При бульдозерных же раскопках не только удается избежать таких препятствий, но и—сопоставляя многие профили —значительно углубить и повысить качество конструктивно-стратиграфического анализа (а значит реконструкции и интерпретации памятника) [915, с. 89-91, рис. 34—39,35-48]. Потери же при этом незначительны: частичные нарушения немногочисленных впускных погребений, жертвоприношений и проч. в насыпи, во избежание чего надо лишь постоянно и внимательно следить за механизмом.
Не будет преувеличением сказать, что раскопки в 1972 г. Высокой Могилы высотой до 10 м, диаметром около 80 м и протяжённостью (вместе с присоединенным при помощи вала курганом 4) 200 м использовали все лучшие качества бульдозерно-лстатных работ [915, рис. 35, 37; 949; 1038, рис. 3, 5—8]. Было зафиксировано 11 подлых или практически полных и 3 частичных профиля, в которых прослежено 11+7 строительных горизонтов. Примененное при этом новшество — систематическая фиксация в толще горизонтов конструктивных прослоек
— позволило сделать затем полные реконструкции первичных насыпей Высокой Могилы и соседнего к. 4, а также всех их досыпок и подсылок [1038, рис. 11,31—33]. Вот тут-то вдруг и открылось, что такие реконструкции, выполненные по 20 и более точкам нескольких профилей, весьма отличаются от условных кругов, вычерчиваемых циркулем по 2 или даже 1 точке единственного профиля. Вместо таких вот кругов появились антропоморфные и астральные фигуры [948, с. 55; 949, с. 5І, рис.
1, 2; 957, с. 32—34; ел.]. Вокруг них, как говорится, развернулась активная научная дискуссия, принявшая весьма некорректные формы (показателем чего является наибольшая полнота публикаций не в научных, а в научно-популярных изданиях [957; 960; 975]; обстоятельной научной публикации Высокой Могилы до сих пор нет). Понадобилось не столько доказывать, сколько «менять восприятие и традиционные взгляды» на курган как на сегментовидную или коническую кучу земли с элементами простейшей архитектуры [173; 696, с. 47; 846]. В такой перемене научно-популярные публикации действуют эффективнее научных. Что же касается доказательств, то выстроились и они. Было указано на геодезические и геоморфологические аналоги реконструкций древних поверхностей по профилям [915, рис. 5,33,63—65; 959, с. 30; 1038, рис. 11], были найдены аналоги среди отечественных [127, рис. 87; 966, рис. 3; 995, с. 70—71] и зарубежных памятников [1073, В.І, S.135; 1081, Taf.413—416,418,421 —422,610,612,618,620; др.]. Особо убедительным стало обнаружение антропоморфного кромлеха (1981 г.) неподалеку от Высокой Могилы (1972 г.) с ее внтропоморфными досыпками, восходящими к этому кромлеху [960, с. 48—50, рис. 1 —2], а также выявленная В. Г. Петренко фигурность многих каменных конструкций (1983 г.), зафиксированная в свое время (1939 г.), но так и не понятая Е. Ф. Лагодовской. К настоящему времени фигурные курганы уже довольно признаны в археологии степей энеолита и бронзы [31; 323, с. 27—28; 335, с. 55-57; 504, с. 228-230; 596, с. 104; 611; 716, с. 89; 748; 900, с. 22-24; яр.].
Это открытие предшествовало двум другим; выявлению в курганах календарей и выделению человеческих жертвоприношений.
Открытие календарей в орнаментации посуды, блях, пряслиц [955; 906; 907; след.] и росписях гробниц [195], а также обсерваторий календарного назначения [951, с. 55; 953] было подготовлено исследованием Дж. Хокинсом английского Стоунхенджа и другими успехами зарубежной астроархеологии [864; 865]. Новым в отечественных изысканиях оказалось увязывание этих элементов естествознания с семантикой погребального обряда.
Что же касается человеческих жертвоприношений, то в отечественной археологической литературе —вслед за этнографической, преимущественно зарубежной — этот вопрос осторожно выдвигался уже с начала XX в. Применительно к расчлененным скелетам из подкурганных захоронений он был поставлен
В. А. Городцовыми объяснен, отчасти, каннибализмом [159, с. 184—185,191];такая точка зрения встречается и в позднейших публикациях [521, с. 59—60]. В 30-е годы М. И. Артамонов [45] объяснил совместные погребения умерщвлением
патриархально зависимых членов семьи, а В. И. Селннови Е. Ф. Лагодовская [709, с. 2S3] определили безынвентариое сильно скорченное погребение в поле к. 2-II возле Усатово как рабское, сопровождающее патриарха из центральной могилы. Эти точки зрения получили широкое признание, но у них есть и противники. А. И. Тереножкин, исходя из несомненных случаев подхоронений в катакомбы счел, что можно «отказаться от неправильного толкования коллективных погребений ямной и катакомбной культур, будто бы связанных с убийством зависимых людей» [776, с. 11], однако следы убийств на костях хоть и очень редко, но все же встречаются [320,с. 79] (требуя, несомненно, выяснения мотива убийства в каждом случае). Подчеркивая отсутствие в исследуемых ими материалах следов умерщвлений, О. Г. Шапошникова и др. справедливо считают, что, таким образом, «нет оснований присоединиться к мнению тех исследователей, которые видят в коллективных захоронениях факты жертвоприношений, в виде насильственно погре-бенных женщин и детей в могилах родоплеменной знати» [927, с. 18—19]. Собственно жертвоприношения людей — не только расчлененных, но и порубленных, а затем особым образом уложенных в курганах — были впервые прослежены Н. Я. Мерпертом при раскопках курганов у сел Ягодное и Хряшевка (Среднее Заволжье). Описав несколько таких погребений срубного времени, автор выдвинул осторожное предположение, «что расчленённые захоронения имели особое, скорее всего ритуальное значение» [489, с. 143]. Этой публикацией 1954г. вопрос о человеческих жертвоприношениях в курганах энеолита — бронзы Юго-Восточной Европы был, по сути, исчерпан на долгие годы. Материалы Высокой Могилы и окрестных курганов заставили выдвинуть его вновь [957, с. 31, 35; 965]. При этом было обращено внимание на взаимосвязь человеческих жертвоприношений с другими, а также с антропоморфными статуэтками, стелами, кромлехами и досыпками, могилами; последовал далеко идущий вывод о тяготении указанных жертвоприношений не к каннибализму или социальному неравенству, а к космогоническим ритуалам и мифотворчеству.
Реконструкция ритуалов и мифов стала следующим этапом изучения Высокой Могилы и др. курганов Азово-Черноморских степей. Это стало возможным благодаря интеграции традиционных методов и направлений с новыми — фигурными конструкциями, обсерваториями и календарями, человеческими и яр. жертвоприношениями. Первая из этих новаций оказалась особенно важной: впервые к вещам и могиламбыл присовокуплен сам курган — и образовавшаяся триада ознаменовала появление целостного историко-археологического источника необычайной выразительности [949, рис. 2—3,5—6; 956, рис. 1 ]. Такая целостность была распространенас отдельного кургана на группу и район (из 6 взаимосвязанных курганных групп, расположенных на узловых участках исконных путей Нижнего По-днепровья [950; 955]) — чем продолжилось начинание ML П. Гряз нова и яр по изучению археологических микрорайонов [481; 1018, с. 22]. Впервые в отечественной археологии история стала воссоздаваться здесь не по отдельным культурам, а по совокупностям их сосуществующих ірупп [948, с. 61; 950; 954, рис. 1; 956, рис. 2; 1038], что предвосхитило концепцию «блоков культур», выдвинутую вскоре В. С. Бочкаревым и др. представителями ленинградской школы [667; с.29,32; 823, с. 19; 935, с. 44]. Таким образом переход отописанияархеолошческих свидетельств погребального обряда к реконструкции мифотворчества строителей курганов подытожил основные достижения в изучении энеолита — бронзы Юго- Восточной Европы и стал началом его нового этапа [950; 953; 959; 960; 963].
были подытожены не только археологические, астроархеологические, исторические. но также этнографические и лингвистические достижения. Уже в 1977 г. удалось выяснить, что обряд кеми-обинских п. 3 и п. 4 Высокой Могилы отразил космогонические мифы арийской Рипведы [949, с. 51 ], но только в начале 80-х годов появились публикании с обоснованием данного и ар. положений [952; 954; 957]; ешё несколько лет потребовалось для выхода более солидных работ [960; 975], а наиболее обстоятельные остались покуда неизданными. Олнако невзирая на трудности с публикациями, можно считать, что в 1981—1982 гг. состоялся синтез данных археологии, лингвистики и др. наук [952; 953; 957], длительное время занимавшихся поиском Прародины ариев; она была обнаружена в низовьях Днепра. Вместе с тем достаточно определенные велические соответствия вТриполье [680, с. 33,40-41 ]. в предерубных памятниках Среднего Подонья [722, с. 173—177] и Южного Приуралья [ 144] засвидетельствовали широкий территориальный и культурно-хронологический диапазон и предыстории, и распространения ариев — от их выделения из индоевропейской обшности до частичного переселения в Индию.
3. Современное состояние проблемы арийской прародины
В начале 80-х годов О. Н. Трубачёв завершил, в оеновном, разработку темы «Индоарика в Северном Причерноморье» [830], и поднявшееся было волнение в научных кругах улеглось. Показателем этого можно считать рассмотренную выше позишію Т. Я. Елизаренковой, высказанную в комментариях к Ригведе издания 1989 г.: лингвистические следы индоарийиев в Азово-Черноморском регионе хоть и признаются, но весьма осторожно и вне связи с проблемой прародины, которой исследовательница считает (во всяком случае исходной территорией переселившихся в Индию арийских племён) Среднюю Азию, рассмотренную в качестве арийской прародины (ранее публикаций О.Н.Трубачева) такими авторитетами, как М.Майрхофер, И. М-Дьяконов, В.М. Массон, НЛ.Членова и др. [671, с. 429—431; 902]. Тем не менее, одновременно со свертыванием публикаций О. Н. Трубачёва появились другие, авторы которых считают прародиной ариев пространство Черноморско-Каспийских степей [96, с. 155—162; 152: 1096].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 182; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!