ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ 3 страница
В этом регионе в послевоенные годы стали складываться и собственные основы. Ещё лежали впрхивахили готовились кпечати материалы обширных для своего времени раскопок в районах Днепрельстэна и Никопольстроя 1927—1940, 1945—1946 гг. [208; 379; 417], а уже развернулись работы ноеостроечных экспедиций Института истории материальной культуры АН СССР и Института археологии АН УССР. В Среднем и Нижнем Поволжье, в Волго-Донском междуречье и в долине Молочной главным объектом исследований стали курганы, а в последнем из названных районов — и петроглифы Каменной Могилы у с. Терпение Мелитопольского р-на Запорожской области. Эпоху в понимании уровня развития ямной и последующей за ней культур бронзового века степей Восточной Европы составило исследование Михайловского поселения нап правым берегом НижнегоДнепра у одноименного села Нововоронцовского р-на Херсонской области. Какие же горизонты духовного мира древних племён здесь приоткрылись?
Раскопки в 1952—1955 гг. Михайловского поселения — с его доямным • іооо іе t/iruflrcfc юхо типа», ранне- и позднеямным слоями; с каменными наземными домами и укреплениями, с обилием остеологических материалов и следами бронзолитейного ремесла; со святилищем в центре верхнего укрепленного слоя и грунтовым могильником у подножия этого поселения над одной из удобнейших переправ через Нижний Днепр,— всё это заставило по-новому взглянуть на уровень развития древнейших (кактогдасчиталось) строителей степных курганов [419]. Стало совершенно ясно, прежде всего, что это были никакие не охотники и собиратели, а племена с довольно развитым скотоводством. Анализируя их хозяйство, Е. Ф. Ла- годовская—руководитель раскопок Михайловского поселения—обратила внимание нато обстоятельство, что если охотникам эпохинеолита клали в могилы стрелы и проч. орудия для добывания пиши,— то теперь возобладали её подношения в виде содержимого горшков и костей животных как символа стад [418, с. 22]. Другой важный вывод: сосуществование курганных и бескурганных могильников, что в какой-то мере обуславливалось двумя укладами носителей ямной и последующих за нею культур, — наличием подвижных и оседлых групп населения [418, с. 20—21; 419, с. 167]. Последнее —наряду сосвятилишемвверхнем слоем находкой трипольской керамики в среднем слое—явилось указанием на проникновение и сохранение в ямной среде некоторых земледельческих традиций Триполья. С другой стороны, были несомненные связи с Культурами Кавказа, особенно выраженные в материалах нижнего и верхнего слоев [419, с. 30-38, 201-202].
|
|
|
Исследования в 1951—1957 гг. под руководством М. Я. Рудинского Каменной Могилы подытожили предшествующие работы над петроглифами этого выдающегося памятника [678, с. 18—22]. Были сделаны выводы охронологическойоднослойности изображений, о принадлежности их к «эпохе раннего металла» [678, с. 131—138] и ареалу петроглифов Западной Европы и Скандинавии [678, с. 138—139; 153]... Однако Приазовская экспедиция Института археологии АН УССР во главе с В. Н. Даниленко накопила в 1969—1973 гг. новые данные, показавшие сомнительность, а то и ошибочность многих предыдущих выводов. В частности, обнаружились несомненные памятники верхнего палеолита — соотносимые, к тому же, с материалами нижнего слоя поселения под Червоной горой рядом с Каменной Могилой. Последующие слои этого поселения относятся к докерамическому неолиту (коіда, по мнению В. Н. Даниленко, в Северном Приазовье началось формирование скотоводства — древнейшего в Юго-Восточной Европе), неолиту и энеолиту, а в слое современной почвы встречаются материалы от ранней бронзы до средневековья. Все эти эпохи отражены и в петроглифах Каменной Могилы. Как и несомненные связи не только с Европой, но также «по крайней мере» с Закавказьем [ 191, с. 67—68,144—146 и др.]... И асе же, как будет сказано ниже, М. Я. Рудинский оказался прав, называя центральное святилище Каменной Могилы «Гротом быка** и относя его к бронзовому веку, — вопреки палеолитическому «Гроту мамонта» О. Н. Бадера и В. Н. Даниленко. Справедливыми даже весьма актуальным осталось также заключение, что «петроглифический комплекс Каменной Могилы в какой- то своей части является одним из проявлений того мировоззрения, которое складывалось в пределах широкого культурно-исторического пояса, протянувшегося через Старый Свет между Индией и европейским побережьем Атлантики» [678, с. 140].
|
|
|
|
|
|
Чю же касается изучения курганов, то именно в 50-х годах наметились и далее всё более усугублялись различия между восточным, Волго-Донским, и западным, Буго- Днепровским, ареалами. Н. Я. Мерперт, М. Гимбутас и др. указали на более плавное развитие первого и прерывистое—второго 1490, с. 58—60; 1057]; В. Н. Д аниленко,
А. М. Лесков и др. — на зону контактов в Нижнем Похшепровье местных культур с выходцами с Балкан и Кавказа [188; 437]- Но дело не ограничивается только лишь объективными обстоятельствами. Различия в исследованиях восточной и западной частей степной зоны Восточной Европы были усугублены методическими обстоятельствами. В Поднепровье сложилась традиция более тщательного исследования курганных насыпей, нежели в Поволжье (ср.127 и 718; др.), — что, впрочем, во многом было обусловлено соответствующим наличием и отсутствием каменных конструкций и большей выразительностью почв (а значит насыпей и досыпок курганов) в западном ареале.
|
|
|
Именно каменные конструкции, гробни цы и изваяния обеспечили в 50-60-хгодах проникновение в духовный мир строителей «степных пирамид» - второе, после предшествующей попытки А. А. Бобринского и В. А. Городцова.
Показательно, что этот второй этап начался не только с изучения петроглифов Каменной Могилы, но с публикации изображений на плитах кромлеха из кургана у с. Вербовка, раскопанного некогда А. А. Бобринским. Изображения так и остались неразгаданными, однако идея о заложенной в кургане символике жилища крепла от публикации к публикации [85; 846]—и, очевидно, сыграла немалую рольв выдвижении М. П. Грязновым тезиса о том, что курган является архитектурным памятником [ 173]. Принято считать, что этот тезис 1960—1961 гг. открыл новый период в исследовании курганов, положил начало изучению насыпей. По сути же состоялся следующий—после работ А. А. Бобринского по майданам и И. И. Мещанинова по кромлехам — шаг к постижению сущности курганов Путь получался извилистым; от акцентирования символики—кстроению; к тому же оставались пока непонятыми сложные каменные фигуры не только с. Усатово, но и Молочной [127, рис 87; 416; 748; 966, рис. 3].
Археологи рубежа 50—60-х годов оказались более подготовленными к восприятию каменных конструкций иного рода — антропоморфных (человекоподобных) стел, располагавшихся обычно на перекрытии могил. Впервые на них обратил внимание Г Л. СкадовскийешёвконцеХІХв. [724,с. 159—160; тлбл Ѵ11:2.Ѵ11І],нопонадобилось более 60 лет, чтобы это открытие укоренилось в сознании ученых Наибольших усилий потребовало понимание того, что такие изваяния возникли вместе с курганами, во времена формирования ямной культуры. Решающую роль сыграли здесь находки антропоморфных стел иззакл ада лаза раннекатакомбною погребения ус. Первомаевки наХерсоншине[780]инадосновнымямнымпогребениемк. 5ус. Ново-Филипповки на р. Молочной [127. с. 36—38,775, с. 7]. Публикация последней А. И. Тереножкиным и яр. явилась толчком для множества подобных и обобщающих публикаций.
В это же время начали выходить статьи А.А.Щепинского о памятниках искусства бронзового века в Крыму. Наряду с петроглифами и стелами он впервые приалек расписные гробницы, выделив их в особую кемн-обинскую культуру [1006; 1008; 1009].
Эти три группы связанных с камнями источников, отразивших духовный мир строителей древнейших курганов, и сами курганы послужили А А.Формозову основой для написания обобщающего очерка по искусству степного населения Восточной Европы эпохи энеолита и бронзы. Здесь он подытожил не только предыдущие публикашшпосхроениюкурганаус. Вербовка,антропоморфным стеламидругимпер- вобыіным изображениям человека, а также по зачаткам письменности в орнаментации керамики [846; 848; 849], — но и научные взгляды своего времени на эти вопросы [847; 850; 852]. Осознавая их незрелость, исследователь постарался избегать субъективизма. С этой целью он ограничил круг источников наиболее фиксируемыми и доступными проверке, а круг задач—установлением хронологического истадиального соотношения памятников, выделениемтипичных сюжетов. Кроме того, им была дана хорошая критикасложившихсяксерединебО-хгодовспособовдешифровкипервобьггной культуры — и выдвинут принцип привлечения местных и одноэтничных или же стадиально близких аналогов, избегания при этом узкоспецифических и предпочтения свойственных «всему человечеству, вроде магии, тотемизма и т. д.» [850, с. 19—23].
Однако избежать субъективизма А. А. Формозову не удалось. Наложенные им ограничения во многом лишили его возможностей анализа и вынудили прибегать к поверхностным постулатам. Так, установка на земледельческий характер трипольской и скотоводческий—ямной культур послужила основанием для объяснения отсутствия в первой монументальных изваяний человека и отрицания позднетрипольской принадлежности стелы из к. 3-1 возле Усатово; с этим оказалось связано утверждение о непременной вторичности использования антропоморфных стел на перекрытиях ямных могил, — что было развито затем Д.Я.Телегиным в концепцию о нижнемихайловских святилищах, разрушенных племенами более поздней ямной культуры [760]. Человекоподобныеизваянияямногоипоследуюшихвремён,помнениюА. А. Формозова, * это «кусок степи, деталь архитектурного сооружения — кургана», призванного «создатьдалекозаметаыйи вечныйпамятникпогребённому». Исходя из предположения, что монументальная скульптура Азово-Черноморских степей возникла не без влияния цивилизаций Востока, исследователь привносит в неё и толику существовавших там в то время социальных отношений: уже древнейшие антропоморфные стелы ставились «выдающимся членам рода», а если лаже богам, то «всё равно это первые фигурылюдей, гордо возвышавшиеся на земляных пьедесталах» [850,852, с. 100—108, с. 186—189]. Ещё более упрошенную трактовку получили сложнейшие росписи кеми-обинских гробниц,
— как имитация ковров и циновок жилиш [850, с. 166; 1011, с. 262].
Ниже мы постепенно поймём, насколько далеки и почему столь поверхностны оказались представления А А.Формозова от подлинной культуры степного населения Восточной Европы эпохи энеолита и бронзы Приближение к адекватному восприятию этой культуры, углубление в неё началось в 1965 г. с очередного успеха триполиеведения: с публикации обширной статьи Б.А.Рыбакова «Космогония и мифология земледельцев энеолита» [680]. Показательно, что, обвинив автора в субъективизме и прямолинейности логических построений, АА.Формозов [850, с. 17—18] проигнорировал его указания на то, что для анализа духовного мира недостаточно даже самой добросовестной фиксации факторов (к чему тшетно пытался прибегнуть А. А. Формозов) и приходится поневоле обращаться к чреватой субъективизмом дедукции, — но её можно отфильтровать постоянным учётом уровня развития и особенностей хозяйственно-общественного уклада изучаемого населения; главным же критерием правильности конечных выводов «должна быть взаимосвязанность разгаданных сюжетов, слияние их в единую систему» [681, с.
174—175] Такой подход соответствовал вышеуказанным установкам О. М. Фрейденберг и В. Н. Даниленко. Можно считать, что публикация Б. А. Рыбакова стала первым существенным шагом археологии по пути семиотики — науки о знаковых системах позволяющей «в значительной мере приблизиться к видению мира «глазами» участника той культуры, которая анализируется» [634, с. 82].
Что же удалось рассмотреть Б. А. Рыбакову в орнаментике керамики и пластике Триполья? Прежде всего, пожалуй, то, что усложнение орнаментики трипольской культуры в периоды В,—С, было сопряжено со значительным усилением её мифологии. а значит и всего мировоззрения [680, ч- II, с. 13]. Затемто, что не следует пытаться понять мировоззрение древних мнфотвориевпосумме отдельных знаков, ибо «анализ отдельных элементов орнаментаможстбыть доведен до конца лишь после того, какбудет рассмотрена и понята вся система орнамента» [680, ч.І, с. 30]. Были сделаны и конкретные выводы, развивающие предшествующие достижения Т.С.Пассек,
С. Н. Бибикова и других: о ромбических знаках плодородия, концентрических и крестовидных — солярных, 8-образных — передающих идею движения времени, чередования Солниа и Луны, S-образных или «змеиных» —с подобной идеей, но акцентирующих солнценосное начало Вселенной, сочетание её полугодий и половин суток Затем были выделены образы Великой Матери, парных богинь и заклинательниц дождя, вселенского змия-Ужа, а также титана; сочетания символов земной и небесной половин мироздания, знаки дождя и произрастания. Важным оказался вывод о безликости статуэток, безглавоети грудастых сосудов или «невидимости» (т. е. бесконтурности,всео6ъемле,мости) орнаментальных изображений Великой Матери [680. ч.І, с. 33—35], последнее подтвердилось затем при изучении южносибирских писаний и изваяний [412].
В качестве этнографических соответствий Б.А. Рыбаков избрал два основных круга аналогов—славянский и индийский, предположив их родство посредством относящегося к индоевропейской языковой общности Триполья. В качестве второго семиотического ключа он избрал отдельные гимны и образы индоарийской Ригведы, — сопоставив Великую Мать с Адити, Титана — с Пурушей [680, ч I, с. 33,40—41 и др.] Этим самым было положено начало обращения археологов — специалистов по древнейшим земледельцам и скотоводам Евразии — к этому наиболее раннему литературному произведению индоевропейцев. Доступ к нему советских археологов был значительно облегчен выходом в 1972 г. избранных гимнов Ригведы в переводе и с комментариями Т.Я. Елизаренковой [670].
Впервые в археологии Азово-Черноморских степей Ригведа былаиспользована в 1974г. Е-Е. Кузьминой —для объяснения ролидревнейших повозок в подхурганных захоронениях и для освещения социальной истории оставившегоих населения [397, с. 83—85] Это было использование в русле традиционного сопоставления археологических и лингвистических (этнографических и т. п.) данных, упирающегося в ‘ необычные трудности ввиду почти полной невозможности сколько-нибудь достоверно связать» такие данные [397,с. 79]. Однако исследовательница усмотрела перспективу здесь в том, что терминология древнейшего колесного транспорта сложилась, по-видимому, в процессе выделения арийской общности из более обширной и древней индоевропейской, — а значит пропесс этот может быть маркирован культурно-хронологическим ареалом соответствующих находок. Ареал был определен как степи от Подунавья до Поволжья времён ямной культуры, с которой Е.Е.Кузьмина (вслед за-В.Георгиевъш и Э. А.Грановским) связала арийскую (индоиранскую) обшность.
Работа Е. Е. Кузьминой углубила и конкретизировала те представления о строителях древнейших курганов (также отнесенных, вместе с коневодством и ролью огня в погребальном ритуале, к признакам арийской общности), которые немногим ранее были подытожены А А.Формозовым. Однако исследовательница осталась на позициях общих сопоставлений — значительно упростив и связь всех(?!) богов индоевропейского пантеона с колесницами, и отношение последних {а также колёс) исключительно к временному движению Солнца и переезду в загробное царство, и выделение ими захоронений родовой знати. Более высокий, наивысший в предшествующей историографии Азово-Черноморских степей энеолита и бронзы уровень сопоставления археологических и лингвистических данных был представлен в монографии В.Н. Даниленко «Энеолит Украины». Эти данные—не только о тран спорте и коневодстве, но практически о всех сторонах жизнедеятельности первобытных племен — были использованы автором для реконструкции этноистори- ческого развития индоевропейцев и их предшественников; погребальный обрял и другие специфические проявления духовной культуры остались при этом за рамками исследования (будучи рассмотрены, очевидно, в монографии «Космогония первобытного общества», которая хоть и не увидела свет, но, несомненно, стимулировала работы Б.А.Рыбакова, М.Гимбутзс й др.). Вопросы духовной культуры были затронуты В. Н. Даниленко лишь в связи с конеголовыми скипетрами древнейших всадников «азово-черноморской линии развития степного энеолита» да антропоморфными стелами, увязанными исследователем с «процессом расселения смешавшихся с Кеми-Обой древнеямных племён на Нижний Дунай и на Балканы» [190, с. 83, 82-84; 92-106]. Стелы здесь более аргументированно, нежели у
А.А.Формозова, связуются с ближневосточ-ными цивилизациями, и объявляются изваяниями «не реальных людей, а скорее божеств».
В том же 1974г. вышла монография М.Гимбулас « Боги и богини древней Европы 7000—3500 гг. до н. э. Мифы, легенды и культовые представления» [ і 058]. Здесь была представленадуховная культура индоевропейцев, предшествовавшая развитому Триполью. Особое внимание исследовательница уделила праяйцу и птицеподобной богине.
Из других важных работ середины 70-х годов, посвяшенных или затрагивавших вопросы духовной культуры степного населения Восточной Европы, следует отметить интерпретацию Б. А. Шрамком знаменитой кеми-обинской(?)стелыс земледельческим сюжетом из Бахчи-Эли под Симферополем [ 1001 ], публикацию А. А. Шепинским свя- тилиш и стел этой же культуры [ (012], а также ряд статей изсборника <• Энеолит и бронзовый век Украины» (1976г.): Д. Я. Телегина—об основных положениях погребенных первобытной эпохи Восточной Европы [76і], Л. П. Крыловой—антропоморфного идола ямноговремени из Керносовки [391 ], В. Г. Збеновича - опозднеірипольской пластике и погребениях усатовского типа в низовьях Днепра [244], Н. Н. Чередниченко— о ксшеснишх Евразии эпохи поздней бронзы [879], В. В. Отрошенко—о погребениях струпосожжениему племён срубной культуры Нижнего Поднепровья [577]. Подробнее эти работы будут рассмотрены в соответствующих разделах нашей монографии. Здесь же отметим то, что совместно с предшествующими, они подготовили условия для исследований рубежа 70—80-х и последующих годов, ознаменовавших качественно новый уровень постижений «степных пирамид» и открытие прародины ариев.
2. Начало открытия
Итак, к концу 70-х годов были подготовлены условия для открытая прародины ариев. Эту подготовку произвели публикации В. А. Городиова и Г. Чайляа — об основных культурах в курганах бронзового века Юго-Восточной Европы и об индоевропейской принадлежности древнейших из этих курганов; В. Георгиева — об индоиранской принадлежности учредившей курганы ямной культуре; В. Н. Даниленко — об этнокультурных процессах в до- и ямное времена Азово-Черноморских степей; Б. А. Рыбакова — о мифотворчестве Триполья; В. И. Абаева — о прародине ариев в Юго-Восточной Европе; Т. Я. Елизаренковой — избранных гимнов Ригведы и комментариев к ним; Е. Е. Кузьминой — о повозках в погребальном обряде древних курганов.
Начало открытию положили два основных обстоятельства: публикации лингвиста О. Н. Трубачёва и археологическое исследование Высокой Могилы.
Статьи О. Н. Трубачёва об Индоарике в Северном Причерноморье начали выходитьс 5 975 г. [825; 826; 827; 830], ноим предшествовала монография об этимологии и этнической интерпретации гидронимов Правобережной Украины [824]. Обнаружив на периферии древнейшего славянства арийскую лексику, ученый перенёс свои исследования в Азово-Черноморский регион. К важнейшим выводам О. Н. Трубачева можно отнести то, что «исконная Скифия» Геродота или же Синдская Скифия более поздних античных’авторов (между Дунаем и предгорьями Крыма, с центром в Буго- Днепровском междуречье) совпадает с прародиной ариев, а также их праиндийской ветви, позднейшие носители которой сосуществовали с ирано-язычными скифами [829; 830]; чтосинды-индоарии низовьев Донаи Кубани—не говоря ужо предшествующих, буго-днепровских—древнее переднеазиатских [828, с. 36—37]; что название древнейшего арийского (индоарийского) государства Митанни на севере Месопотамии происходит от Меотиды, Азовского моря [827, с. 16—17]; что важнейшие арийские божества и верования сформировались до распада и расселения арийской общности, ешё в Азово- Черноморских степях [826, с.50_52].
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 201; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!