ПЕРВАЯ «ОТТЕПЕЛЬ» И НОВЫЕ «ЗАМОРОЗКИ» 15 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 68 из 81Следующая ⇒

Развитие советско-польских отношений находилось в прямой зависимости от процесса консолидации коммунистического режима в Польше. Если в первые месяцы после событий 1956 г. в Москве сохранялось недоверие к Гомулке и его окружению (так, в январе 1957 г. польские лидеры не были приглашены на встречу руководителей ряда социалистических стран в Будапеште), то с течением вре мени оснований для такого недоверия становится все меньше. В ходе новой советско-югославской полемики (конец 1956—1958 гг.) польское руководство дистанцировалось от Тито, в 1958 г. пошло на сближение с кадаровской Венгрией (чему не воспрепятствовала и казнь И. Надя, крайне негативно воспринятая польским общественным мнением). Различие векторов дальнейшей эволюции режимов Я Кадара и В. Гомулки неплохо передал известный польский публицист В. Ворршильский. «С течением лет, — пишет он, — террор в Венгрии ослаб, обнаружился и исторический парадокс: в то время как обожаемый в Октябре (1956 г. — А. С.) «вождь нации» Гомулка постепенно загонял страну в состояние все большей политической и экономической зависимости от СССР, растущего угнетения, нищеты и лжи — ненавидимый (и справедливо) Кадар как бы искал путей выхода из ловушки, довольно успешно пускался в экономические эксперименты, умеренно либерализировал режим, стремился прийти к соглашению с народом и его интеллигенцией»¹¹¹. Эволюция режима Гомулки проявилась и в области внешней политики. В конце 1950 — начале 1960-х годов Польша играла довольно активную роль в международных отношениях, выдвинув с ведома и согласия Москвы ряд важных мирных инициатив (в частности, о создании безъядерной зоны в Центральной Европе). В 1960-е годы по мере усиления экономической и политической зависимости Польши от СССР уменьшается и ее роль в диалоге между Востоком и Западом, Варшава низводится до положения статиста в межблоковых отношениях.

После 1956 г. существование сильных центробежных тенденций в социалистическом лагере (вне ОВД) было по-прежнему связано с наличием специфической югославской модели социализма. Критические высказывания Тито в адрес советского руководства в связи с его политикой в Венгрии в октябре—ноябре 1956 г., предоставление Югославией в своем посольстве в Будапеште убежища И. Надю и его окружению, где они находились в ноябре 1956 г. более 2 недель вплоть до их незаконного вывоза в Румынию¹¹², привели к заметному обострению советско-югославских отношений, что нашло отражение и в полемике в средствах массовой информации. К концу лета 1957 г. в двусторонних отношениях наметилось некоторое потепление. Встретившись в начале августа в Румынии с Хрущевым (впервые со времени венгерской революции). Тито, заинтересованный прежде всего в экономическом сотрудничестве с СССР, выразил согласие приехать осенью в Москву на готовившееся международное совещание коммунистических и рабочих партий, где предстояло обсудить принципиальные вопросы мирового коммунистического движения, принять решения о новых формах взаимодействия и сотрудничества, призванных заменить собой распущенный весной 1956 г. Коминформ. Между тем, ознакомившись в Москве с проектом Декларации международного совещания, делегация СКЮ его отвергла, Увидев, что КПСС по-прежнему претендует на роль гегемона в мировом коммунистическом движении. В отношениях двух компартий снова наметилось охлаждение, достигшее своей низшей в послеста линский период отметки к весне 1958 г., что было связано с принятием на VII съезде СКЮ (Любляна, 22—26 апреля 1958 г.) новой программы партии, хотя и не ознаменовавшей собой поворота в политике СКЮ, но приведшей в систему многие положения югославской концепции самоуправленческого социализма, неприемлемой для советских лидеров. К тому же новая программа СКЮ в целом ряде пунктов вступала в противоречие с декларацией, принятой на совещании представителей коммунистических и рабочих партий в ноябре 1957 г. В результате Москвой была развязана довольно шумная пропагандистская кампания антиюгославской направленности, пошедшая на убыль лишь через год, в 1959 г. (в отличие от 1948—1949 гг. в ходе новой кампании критика лидеров СКЮ удержалась на уровне их обвинений в ревизионизме и национализме, не привела к разрыву дипломатических отношений, о «шпионах», «убийцах» и «фашистах» во главе Югославии речь уже не заходила).

Место Югославии на международной арене определяла последовательно ею проводимая межблоковая политика, при этом в сравнении с началом 1950-х годов в конце того же десятилетия в отношениях как советского, так и западного блока с режимом Тито должна была больше учитываться его активная роль в «третьем мире» — ФНРЮ выступила одним из инициаторов движения неприсоединения, оформленного в 1961 г. Во внешних экономических связях Югославии доминировали ее контакты с несоциалистическими странами, лишь в 1963—1964 гг. активизируется сотрудничество ФНРЮ с СЭВ. Отказ режима Тито от проведения антисоветской политики даже в условиях нового охлаждения двусторонних отношений обусловил снижение интереса к нему тех западных кругов, которые в 1949—1953 гг. в условиях холодной войны пытались (без особого эффекта) разыграть против СССР югославскую карту. В военно-стратегических планах НАТО конца 1950 — начала 1960-х годов югославскому фактору не придавалось большого значения, и таким образом, не было серьезных предпосылок для далеко идущего сотрудничества Запада с этой страной в военной области. В то же время, заинтересованность Югославии в получении экономической помощи от СССР и его союзников оставалась перманентным фактором ее внешней политики, ограничивавшим поле ее маневров на международной арене и периодически осложнявшим отношения с Западом. Так, в 1957 г. ФНРЮ, исходя из экономической выгоды, устанавливает дипломатические отношения с ГДР, что в соответствии с западногерманской доктриной Хальштейна автоматически повлекло за собой разрыв ее отношений с ФРГ.

К концу 1950-х годов заметно усиливается элемент соперничества в отношениях двух коммунистических держав, в той или иной мере претендующих на лидерство в мировом коммунистическом движении: советской гегемонии открыто был брошен китайский вызов. Разногласия руководств КПСС и КПК к 1960 г. выливаются в публичную дискуссию. Наметившаяся тенденция к расколу в социалистическом лагере сказалась и на внешнеполитических ориентациях ряда союзников СССР. Открыто прокитайскую позицию занимает Албания, в начале 1960-х годов порвавшая с советским блоком. Новое усиление центробежных тенденций внутри социалистического содружества было связано также с Румынией, где жесткая, а временами даже репрессивная внутренняя политика сочеталась со стремлением к более независимому внешнеполитическому курсу, пересмотру характера отношений между Бухарестом и Москвой.

Уже в 1956 г. стремясь к освобождению от мелочной кремлевской опеки, режим Г. Георгиу-Дежа все же не стал и не мог стать союзником венгерских «национальных коммунистов» типа Имре Надя. Ведь даже самые робкие реформаторские проекты не могли найти сочувствия у румынских лидеров, которые явно не принимали идей демократизации социализма и видели в большей независимости Румынии лишь средство упрочения собственной власти и ограждения страны от нежелательных либеральных веяний, исходивших в первую очередь из Венгрии и Польши. Более того, стремясь к расширению поля самостоятельных маневров, Георгиу-Деж считал важным условием для этого укрепление к себе доверия со стороны Москвы. Жестокие репрессии, предпринятые его режимом внутри страны против тех, кто выразил симпатии венгерской революции, были призваны доказать советским лидерам: за Румынию они могут быть спокойны, там существует прочная коммунистическая диктатура и невозможно ничего подобного тому, что произошло в Венгрии (этот аргумент сыграл немалую роль при обосновании румынской стороной своих требований о выводе советских войск). Став не только соучастником, но весьма инициативным участником расправы над венгерским премьер-министром И. Надем¹¹³, Георгиу-Деж не просто подчинился блоковой дисциплине, но стремился извлечь максимум политической выгоды для себя. Более чем напуганный революцией в соседней стране, румынский лидер в конечном итоге сумел воспользоваться этим событием в интересах укрепления своей власти.

Венгерские события явились фактором, заметно ускорившим формирование румынской национальной модели тоталитаризма. Из опасений, что либерализация социализма у соседей зайдет настолько далеко, что составит серьезную угрозу положению румынского руководства, Георгиу-Деж с конца 1956 г. все более целенаправленно стремился к созданию механизмов противодействия не только венгерскому, но и советскому влиянию, а обострение советско-китайских разногласий дало румынским лидерам возможность играть на противоречиях двух великих коммунистических держав в целях упрочения собственных позиций внутри страны и вовне. В 1964 г. из-за разногласий с румынским руководством не было проведено очередное заседание Политического консультативного комитета ОВД, деятельность всех высших органов Варшавского Договора была фактически парализована¹¹⁴. Положение мало изменилось и после отставки Н. С. Хрущева, когда новый советский лидер Л. И. Брежнев предпринял ряд шагов в целях преодоления наслоений в двусторонних отношениях.

Линия Георгиу-Дежа с 1965 г. получила продолжение и развитие его преемником Н. Чаушеску. Следyeт при этом сказать, что особый курс Румынии, оставаясь политикой «национального эгоизма», был адресован не только и не столько Западу (где серьезное отношение к Румынии как диссиденту внутри содружества сложилось, главным образом, лишь после отказа Н. Чаушеску принять участие в совместной акции ОВД в отношении Чехословакии в августе 1968 г.), сколько собственному населению, эксплуатируясь как средство укрепления внутренней поддержки режима, поддержания его устоев.

В Чехословакии, как и в Румынии, коммунистической власти удалось нейтрализовать влияние XX съезда КПСС. При этом большие внутренние ресурсы экономически развитого (хотя и все более отстававшего от западных стандартов) государства позволяли, лишь немного ослабив после 1956 г. репрессивный механизм, фактически законсервировать вплоть до 1963 г. модель социализма, сложившуюся на рубеже 1940—1950-х. годов. Поворот к более либеральным веяниям во внутренней (в том числе экономической) политике наметился лишь в середине 1960-х гг., а полную силу набрал к 1968 г. Чехословацкие коммунисты-реформаторы не могли не учитывать уроков венгерского кризиса 1956 г. В отличие от И. Надя они подчеркнуто декларировали верность своим союзническим обязательствам по ОВД. Это, впрочем, отнюдь не успокоило советское руководство, резонно видевшее в любых серьезных политических и экономических реформах усиление прозападных ориентации, а значит, угрозу своему влиянию в Чехословакии и в конечном счете установлениям ялтинско-потсдамской системы. Интервенция 21 августа 1968 г. положила конец одному из наиболее интересных социальных экспериментов второй половины XX в.

¹ По просьбе лидера венгерских коммунистов М. Ракоши, весьма активного в антиюгославской кампании, в 1949 г. была увеличена численность советского воинского контингента в Венгрии, размещенного на основании Парижского мирного договора 1947 г.

² Единственный известный нам источник, в котором довольно подробно описан ход совещания, — это крайне тенденциозные мемуары венгерского лидера М. Ракоши. См.: «Людям свойственно ошибаться»: Из воспоминаний М. Ракоши / Публ., вступ. ст. и коммент. А. В. Короткова, В. Т. Середы, А. С. Стыка-лина, А. Д. Чернева и А. А. Чернобаева // Исторический архив. 1997. № 3, 4, 5/6; 1998. № 3, 5/6; 1999. № 1.

³ Планы создания внепартийного противовеса всесильному аппарату ВПТ в лице ОНФ были с особым воодушевлением встречены в кругах интеллигенции, а также среди активистов тех левых политических партий, которые, хотя и не были запрещены в юридическом порядке, однако после 1949 г. существовали лишь формально, в частности партии мелких сельских хозяев и национальной крестьянской.

⁴ Подробнее об этом см. нашу вступительную статью к одному из разделов мемуаров Ракоши: «Людям свойственно ошибаться»... // Исторический архив. 1998. № 5/6.

⁵ На выступление премьер-министра не могли не отреагировать и западные наблюдатели. Парижская «Le Monde», откровенно называвшая курс И. Надя «венгерским нэпом», предсказывала, что «дуэль Надь — Ракоши должна закончиться победой одного из двух противников».

⁶ Речь шла о недостатке внимания к развитию тяжелой промышленности, о чрезмерном поощрении мелкого собственника в ущерб кооперативам, о попытках противопоставить партии Отечественный народный фронт, о националистических перекосах в идеологии. См. материалы этой встречи: «Konzultaciok». Dokumentumok a magyar es a szovjet partvezetok ket moszkvai talalkozojarol 1954— 1955-ben // Multunk. Budapest, 1992. № 4. Особое возмущение вызвали сам факт публикации и содержание статьи в «Сабад неп» от 20 октября. В связи с ней И. Надю были предъявлены упреки во фракционности.

⁷ Кратковременная «оттепель» в Венгрии сменилась новым «похолоданием»: застопорился, едва начавшись, процесс реабилитации невинно осужденных, ужесточилась цензура, усилились гонения на инакомыслящих, были свернуты все дискуссии в прессе по проблемам реформ экономического и политического механизма. В экономической политике происходит частичный возврат к не-оправдавшей себя концепции начала 1950-х гг., выдвигавшей задачу превращения Венгрии в страну «железа и стали». Принимаются, в частности, решения о новых, разорительных для страны капиталовложениях в строительство крупных индустриальных объектов.

⁸ Эту проблему на основании американских архивных документов (госдепартамента и других ведомств) глубоко изучил венгерский историк Л. Борхи. См.: Laszlo Borhi. Rollback, Liberation, Containment, or Inaction? U. S. Policy and Eastern Europe in the 1950s // Journal of Cold War Studies. Vol. 1, № 3. Fall 1999. P. 67-110.

⁹ Borhi Laszlo. Az Egyestilt Allamok Kelet-Europa-politikajanak nehany kerdese, 1948-1956 // Tortenelmi Szemle. Budapest, 1995. № 3. 281 o.

¹⁰ Цит. по: Чуканов М. Ю. Постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий» в контексте своего времени // Авторитарные режимы в Центральной и Восточной Европе (1917—1990-е годы). М., 1999. С. 166-167.

¹¹ Там же. С. 167-168.

¹² 27 января 1953 г. Дж. Ф. Даллес в первом своем программном выступлении в роли госсекретаря США заверил «угнетенные» восточноевропейские народы в том, что они могут рассчитывать на американскую помощь. 20 февраля в том же духе высказался президент Д. Эйзенхауэр. Он указал на извращенное толкование Советским Союзом рожденных по итогам Второй мировой войны международных соглашений, дающее возможность третировать восточноевропейские народы. О необходимости гарантировать независимость стран Восточной Европы было сказано и в обращении Эйзенхауэра к правительству СССР от 11 апреля 1953 г., содержавшем предложения по ряду неразрешенных вопросов международных отношений (война в Корее, германский вопрос и т. д.). Комментируя изменения в советском руководстве, а также перемены в тактике СССР на международной арене после смерти Сталина, высокопоставленные американские наблюдатели заявляли о том, что гегемонистские притязания СССР остались неизменными, в силу чего доктрина «освобождения» признавалась сохранявшей актуальность.

¹³ Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 499. Разницу между восточноевропейскими доктринами администраций Трумэна и Эйзенхауэра Киссинджер попытался свести «всего лишь к ораторскому нюансу».

¹⁴ Как заявил министр иностранных дел СССР В. М. Молотов, «Президиум ЦК пришел к выводу, что нельзя дальше продолжать проводившуюся в последнее время линию в отношениях с Югославией. Стало ясно, что поскольку нам не удалось решить определенную задачу лобовым ударом, то следует перейти к другим методам. Было решено установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами, связанными с Северо-атлантическим агрессивным блоком, — послы, официальные телеграммы, деловые встречи и пр.» (Пленум ЦК КПСС. Июль 1953 г. // Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 164—165). Приведенная в словах Молотова оценка места Югославии на международной арене явно искажала реальную ситуацию. Оказавшись в состоянии блокады со стороны СССР и стран народной демократии, Югославия была вынуждена активизировать в начале 1950-х годов внешнеэкономические связи с Западом, но при этом последовательно дистанцировалась от блока НАТО, выступая в роли нейтрального государства. Все-таки устами Молотова (кстати сказать, наиболее жесткого ортодокса в советском руководстве, менее других склонного к преодолению сталинского наследия, в том числе и в югославском вопросе) было выражено стремление к определенному компромиссу.

¹⁵ Подробнее см.: Советско-югославские отношения. Из документов июльского пленума ЦК КПСС / Вступ. ст. А. Б. Едемского // Исторический архив 1999. № 2.

¹⁶ Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), ф. 5, оп. 28, д. 138, л. 117.

¹⁷ Как отмечалось, в частности, в докладе Н. С. Хрущева на июльском пленуме ЦК КПСС 1955 г., «по экономической структуре и по классовой природе государственной власти Югославию нельзя отнести к государству буржуазного типа» (Там же, оп. 30, д. 88, л. 140).

¹⁸ Разные компартии с неодинаковой степенью готовности подошли к решению этой задачи, что было обусловлено множеством факторов — раскладом сил на политической арене той или иной страны, характером взаимоотношений коммунистов с их союзниками по левому лагерю, не в последнюю очередь тем, в какой мере скомпрометированными оказывались те или иные национальные коммунистические лидеры своей причастностью к политике Сталина и его окружения. Если П. Тольятти, решительно взяв курс на опережение официальной линии СССР в критике сталинизма, сумел нажить для себя и для своей партии немалый политический капитал как внутри страны, так и в рамках мирового коммунистического движения, то более косное руководство Французской компартии, оказавшись в незавидной роли «догоняющего Москву», в первые же месяцы после съезда в значительной мере подорвало свое влияние в кругах левой интеллигенции Франции.

¹⁹ Состоявшийся в сентябре 1949 г. судебный процесс над видными венгерскими коммунистами, обвиненными в подрывной деятельности в пользу режима Тито, в свое время дал толчок еще большему разжиганию антиюгославской кампании, переходу ее как бы на новый виток, когда Югославия в резолюциях Коминформа провозглашалась страной, находящейся во власти уже не просто ревизионистов, а «шпионов и убийц» (Совещания Коминформа. 1947/1948/1949. М., 1998). Но после того как начал медленно, но неуклонно разворачиваться процесс нормализации советско-югославских отношений, многим в Венгрии и за ее пределами стало ясно, что неминуем пересмотр дела Райка. В одном из выступлений середины 1955 г. Ракоши в обтекаемой форме был вынужден признать несправедливость выдвигавшихся в ходе сентябрьского процесса 1949 г. обвинений против Югославии, хотя полной реабилитации Райка тогда еще не последовало. Главная ответственность за раздувание в Венгрии антиюгославской истерии в связи с делом Райка была возложена на Берию и его венгерского коллегу, председателя Управления государственной безопасности Г. Петера, арестованного еще в январе 1953 г. После XX съезда КПСС, столкнувшись с непривычно резкой критикой, Ракоши был вынужден пойти на новые уступки — в конце марта он признал полную несостоятельность обвинений против Райка и осужденных вместе с ним коммунистов, пытаясь вместе с тем сделать «козлом отпущения» одного из своих приближенных, М. Фаркаша. Была создана специальная партийная комиссия по делу Фаркаша.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 271; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 63 64 65 66 676869 70 71 72 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!