Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 26 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 26 из 81Следующая ⇒

Согласно донесениям, посылавшимся тогда в Белград посольством и военным атташе Югославии в Москве и постоянным представителем ЦК КПЮ при ЦК ВКП(б), наоборот, в конце мая — начале июня 1948 г. с советской стороны тоже делались намеки на то, что урегулирование конфликта было бы возможно при хотя бы частичном признании югославским руководством некоторых «ошибок»¹¹³. Показательно и то, что когда Гомулка еще 7 мая обратился к Жданову, чтобы предварительно выяснить, считает ли Кремль целесообразным польский замысел обращения в Белград и последующей поездки туда, отрицательный советский ответ был дан лишь почти месяц спустя. И произошло это только после того, как заместитель заведующего ОВП ЦК ВКП(б) В. В. Мошетов, ездивший в Белград, передал советскому руководству письменный и устный ответ Тито об окончательном югославском решении не участвовать в совещании Коминформа¹¹⁴.

В распоряжении исследователей пока нет документов, которые бы раскрывали, как обсуждалась в советских верхах ситуация, возникшая в связи с советско-югославским конфликтом, какие расчеты там строили в тот или иной момент. Но и в случае если приведенные выше данные действительно свидетельствуют о том, что Сталин до конца мая — начала июня был заинтересован в хотя бы частичном признании югославской стороной выдвинутых против нее обвинений и в ее участии в совещании Коминформа, это, разумеется, вовсе не должно означать, что он стремился к примирению с Тито. Скорее, желательность некоторого югославского отступления могла рассматриваться под совершенно противоположным углом зрения: малейшая брешь в позиции Белграда повышала шанс на дискредитацию и ослабление положения Тито и его ближайшего окружения внутри Югославии, а тем самым на смену югославского руководства. Иным разрешением кризиса могло быть только то или иное отступление советской стороны, ее хотя бы частичное примирение с претензиями Белграда, что являлось несовместимым с тем жестким иерархическим принципом, на основе которого происходило само формирование блока. Даже много позднее, в послесталинскую эпоху, когда уже начался и стал развиваться процесс эрозии «лагеря», наследники Сталина тем не менее долго еще цеплялись за принцип иерархического монолитизма как основу существования и функционирования советского блока, лишь очень медленно и с огромным трудом вынужденно отступая от него под сыпавшимися один за другим ударами новой реальности. Тем более какое бы то ни было отступление было вовсе невозможно для Сталина, поскольку оно опасным образом подрывало бы положение Москвы как непререкаемого распорядителя в советском блоке, а тем самым — его собственное положение бесспорного «вождя», причем, возможно, не только в рамках «лагеря», но и внутри советского руководства.. Логика создававшейся под его главенством блоковой системы фактически не оставляла кремлевскому диктатору иного выбора. И в условиях, когда Сталин оказался не в состоянии вынудить непокорное югославское руководство к отступлению, ему оставалась лишь непрекращающаяся борьба с «еретиками». Это важнейшее обстоятельство совершенно не учитывается в построениях Волокитиной¹¹⁵.

Вместе с тем само нагнетание обвинений против югославского режима, а затем его отлучение от коммунистического движения и «лагеря», провозглашенное совещанием Коминформа 19—23 июня 1948 г., последовавшая, теперь уже публично, яростная антититовская кампания, официальный разрыв Советским Союзом и «народными демократиями» договоров о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с Югославией и принятая в ноябре 1949 г. новая коминформовская резолюция, вообще объявившая «клику Тито» фашистской, — все это стало мощным дополнительным фактором еще большей внутрибло-ковой мобилизации против как «империализма», так и якобы переметнувшегося к нему (или даже давно являвшегося его агентурой) «титоизма», инструментом еще большего советского контроля за странами Восточной Европы и соответственно усиления их дисциплины как во внутренней, так и во внешней политике под угрозой борьбы с проникновением югославской «ереси». К последней стал затем, как известно, приписываться — в зависимости от подозрений Кремля или соперничества внутри коммунистической верхушки той или иной из «народных демократий» — ряд руководящих деятелей восточноевропейских компартий (Гомулка, Райк, Костов и др.).

Еще в ходе подготовки совещания Коминформа, состоявшегося в июне 1948 г., в ОВП ЦК ВКП(б) были по заданию руководства составлены материалы, в которых на сей раз почти всем коммунистическим лидерам Восточной Европы инкриминировалась приверженность концепции «национального пути к социализму». В материалах содержалась установка на полный отказ от такой концепции, на развертывание борьбы с «кулачеством», на усиление репрессивной политики и копирование большевистской модели компартиями стран «народной демократии»¹¹⁶. Осуществление подобной линии стало одной из важнейших основ ужесточения консолидации советского блока как возглавляемого Кремлем социально-политического и одновременно военного объединения коммунистических режимов, противостоявшего Западу. Причем в военной сфере обозначается новое наращивание советского участия и руководства в организации вооруженных сил восточноевропейских стран, в том числе более четкое структурирование и расширение деятельности советских военных советников, а в отношении Польши — новая волна командирований советских офицеров на командные должности, включая назначение,, министром обороны маршала Рокоссовского¹'⁷.

Это дополнилось образованием в январе 1949 г. СЭВ как экономической блоковой структуры. Решение советского руководства о его создании (он первоначально фигурировал в советском проекте как Координационный совет) и созыве с этой целью учредительного совещания из представителей СССР, Румынии, Венгрии, Болгарии, Польши и Чехословакии было оформлено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 декабря 1948 г.¹¹⁸ Как и во многих других аналогичных случаях, исследователи пока все еще не располагают документами, из которых было бы видно, как и почему это решение возникло. В самом упомянутом постановлении Политбюро содержалось поручение, чтобы МИД СССР разослал соответствующее приглашение на совещание правительствам перечисленных «народных демократий» с указанием, что совещание созывается по инициативе правительств СССР и Румынии. Судя по аннотированной описи шифровок, которыми в сентябре — ноябре 1948 г. обменивались Сталин, отдыхавший тогда на Кавказе, и остававшиеся в Москве руководящие советские деятели, от румынской стороны через советского посла в Бухаресте действительно поступало некое предложение об образовании «экономического блока», состоящего из СССР и восточноевропейских «народных демократий». Предложение представил послу В. Лука, один из наиболее влиятельных членов политбюро Румынской рабочей партии (так стала называться КПР после слияния с ней социал-демократической партии в феврале 1948 г.), занимавший также посты секретаря ЦК и министра финансов. 21 января Молотов телеграммой, предварительно посланной на визу Сталину, уполномочил посла ответить Луке, что «московские друзья» в принципе не возражают против установления более тесных экономических отношений между СССР и странами «народной демократии», но выражение «экономический блок» требует разъяснения¹¹⁹.

Поскольку в тогдашней советской практике как в Коминформе, так и в советском блоке нередко использовался тактический прием, когда с той или иной акцией Кремль предпочитал выступать не сам, а тайно организовывал соответствующую «инициативу» руководства какой-либо из компартий или «народных демократий», остается не совсем ясным, было ли предложение, которое представил Лука, на самом деле румынским или он лишь озвучил подсказанное самой советской стороной. Хотя указание Молотова, чтобы Лука разъяснил, что имелось в виду под «экономическим блоком», может скорее свидетельствовать в пользу того, что на сей раз имела место действительно румынская инициатива. Согласно некоторым данным, подобного рода идеи высказывались, например, и чехословацким коммунистическим руководством¹²⁰. Насколько можно понять, восточноевропейских коммунистических лидеров подталкивали к этому как политико-идеологические ориентиры, которым они следовали, вкупе со стремлением продемонстрировать Москве свою приверженность советскому блоку, так и экономическая заинтересованность в дополнительных источниках получения сырья, энергетических ресурсов, продовольствия, промышленного оборудования, финансовой, технико-технологической, хозяйственно-организационной и кадровой помощи. Но даже независимо от того, откуда исходило стремление к созданию СЭВ, очевидно, что кремлевское решение об этом было принято ввиду собственной заинтересованности советского руководства в образовании подобной структуры.

В уже упоминавшемся постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 декабря 1948 г., в приложенном к нему проекте документа «О тесном экономическом сотрудничестве СССР и стран народной демократии», в качестве основных задач создаваемого органа фигурировали разработка планов экономических связей между странами-участницами, согласование их хозяйственных и импортно-экспортных планов. Принимая во внимание реальную иерархию отношений между СССР и восточноевропейскими режимами, речь тем самым шла об образовании управляемого Москвой механизма координации и контроля в отношении основных параметров как внутриэкономического развития этих режимов, так и их внешнеэкономических связей внутри и вне «лагеря». Все указанные параметры вошли как базовые в решение учредительного совещания СЭВ, состоявшегося в Москве 5—8 января 1949 г. Они были дополнены в этом решении и некоторыми другими задачами нового органа, более нужными с точки зрения практических хозяйственных интересов «нарoдных демократий» и потому внесенными как раз представителями последних: согласование планов развития транспорта и транзитных перевозок, разработка вопросов многостороннего клиринга и валютных курсов, мероприятий по научно-техническому сотрудничеству, мер помощи в случае стихийных бедствий или дискриминации со стороны капиталистических стран¹²¹.

Хотя в решение учредительного совещания было, по личному указанию Сталина, внесено положение о том, что «СЭВ является открытой организацией, в которую могут вступить и другие страны Европы», желающие участвовать в экономическом сотрудничестве государств-учредителей, и то же самое подчеркивалось в публично объявленном сообщении об образовании СЭВ¹²², последний на самом деле с самого начала учреждался как замкнутая экономическая структура «лагеря», подчиненная политическим блоковым целям (в 1949—1950 гг. ее членами стали также Албания и созданная в октябре 1949 г. ГДР). Сам же Сталин на встрече с участниками совещания 8 января, а затем на банкете в их честь развивал идею, согласно которой значение СЭВ будет определяться тем, что объединенные в нем государства смогут совместными усилиями развить чрезвычайно мощное производство сырья для промышленности и энергетики — угля, хлопка, каучука, цветных металлов и т. п., в результате чего СССР и «народные демократии» окажутся в состоянии стать сырьевой базой для всех остальных европейских стран. А тем самым, как утверждал Сталин, в Западной Европе будут подорваны роль США и Англии как основных поставщиков сырья и, следовательно, их влияние на западноевропейские страны, что приведет там к радикальному изменению соотношения сил и даже к революционизированию ситуации¹²³. Независимо от того, считать эту идею химерой или нет, очевидно, что если советский лидер излагал ее всерьез, то речь шла о плане, который носил ярко выраженный политический, бло-ково-конфронтационный смысл. В любом случае он ориентировал своих собеседников именно на такого рода цели и характер СЭВ.

То же демонстрировала постановка югославской проблемы при образовании и с самого начала деятельности СЭВ. В первый же день учредительного совещания при обсуждении задач новой организации был поставлен в качестве «важного» вопрос о том, что «в связи с переходом югославских вождей в лагерь империализма нужно менять экономическую политику всех наших стран» в отношении Югославии с соответствующей «координацией действий»¹²⁴. Предложение, выдвинутое чехословацкой делегацией, отражало; однако, политическую линию, определенную Кремлем. Не случайно на той же встрече с участниками совещания Сталин интересовался, говорилось ли о Югославии¹²⁵. И уже на первой регулярной сессии СЭВ 26—28 апреля 1949 г. инициатива конкретного рассмотрения вопроса о Югославии была проявлена непосредственно советской стороной. Результатом явилось принятое сессией решение о прекращении «в кратчайший срок» членами СЭВ торговых, кредитных, транспортных и иных экономических отношений с Югославией, в том числе и по ранее заключенным соглашениям, за исключением лишь закупок у нее некоторых видов стратегического сырья. На следующей сессии СЭВ 25—27 августа 1949 г. каждая страна отчитывалась о выполнении этого решения¹²⁶.

В отличие от Коминформа, СЭВ по своей организационной структуре и процедуре рассмотрения хозяйственных вопросов в большей мере напоминал коллективный орган. Его деятельность частично отражала не только советские интересы, но и специфические экономические устремления восточноевропейских режимов. Это во многом было связано с особенностями самой сферы работы СЭВ, носившей преимущественно конкретно-экономический, а не политико-идеологический характер. Однако, хотя при рассмотрении в рамках СЭВ ряда вопросов его участники из Восточной Европы стремились реализовать собственные хозяйственные задачи, что находило определенное отражение в его конкретных решениях, тем не менее, как видно из архивных документов, основные направления его деятельности и сколько-нибудь важные постановления, начиная с самых первых — о ценах и многостороннем клиринге между государствами-участниками, о внедрении единой системы стандартизации, определялись советской стороной, вели к усилению ее доминирующего положения¹²⁷. В этом смысле СЭВ, целиком находившийся в советских руках, фактически оказывался своеобразным придатком остававшейся преимущественно «лучевой» структуры советского блока.

Значительно позднее, в начале 1951 г., был создан еще один межгосударственный орган СССР и большинства европейских коммунистических режимов (кроме Албании и ГДР) — Координационный комитет, занимавшийся военными вопросами. Основной его функцией являлись координация и контроль выполнения решений о резком повышении численности вооруженных сил «народных демократий» и соответствующем развитии там военной промышленности для их оснащения, которые были сформулированы советским руководством на созванном в Москве в январе 1951 г. секретном совещании с участием партийных лидеров и министров обороны Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Пока что о совещании, тон которому задала вступительная речь Сталина, в распоряжении исследователей есть лишь сведения, содержащиеся в обнаруженных несколько лет тому назад заметках, сделанных тогда румынским министром обороны Э. Боднэрашем, и в некоторых более поздних свидетельствах участников, наиболее обширные из которых исходили от бывшего чехословацкого министра обороны А. Чепички и М. Ракоши. Во многом эти сведения аналогичны, но если, по утверждению Чепички, поставленная Сталиным задача резкого военного усиления «народных демократий» была связана с вырабатывавшимся тогда же планом последующего военного вторжения в Западную Европу для установления там «социалистического порядка», то в заметках Боднэраша и воспоминаниях Ракоши говорилось о мероприятиях на случай военной опасности со стороны США и НАТО¹²⁸. Как бы то ни было, речь шла как о большом витке наращивания военного потенциала советского блока, так и о значительном шаге в переходе от его также исключительно «лучевой» военной структуры к более всеохватывающей коллективной организации в рамках «лагеря», управление которой, однако, по-прежнему всецело находилось в кремлевских руках и с этой точки зрения базировалось на все том же жестко иерархическом принципе.

В таком виде советский блок продолжал функционировать вплоть до середины 1950-х годов.

¹ Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 86; Он же. Молотов. Полудержавный властелин. М., 2000. С. 115.

² См.: Kostunica V., Cavoski К. Stranacki pluralizam ili monizam: Drustveni pokreti i politicki sistem u Jugoslaviji 1944—1949. Ljubljana, 1987; Vodusek-Staric J. Prevzem oblasti 1944—1946. Ljubljana, 1992; Петрановип Б. Тугославща на размену (1945—1950). Подгорица, 1998. С. 9—386; Краткая история Албании: С древнейших времен до наших дней / Отв. ред. Г. Л. Арш. М., 1992. С. 394—397, 400— 401.

³ Что же касалось включения представителей оппозиционных национал-ца-ранистов и национал-либералов в правительство, предпринятого вследствие договоренностей, достигнутых в декабре 1945 г. между СССР, США и Англией, то, как уже отмечалось выше, оно было превращено в фикцию.

⁴ В обеих странах в блок входили также левокрестьянские партии — Строн-ництво людове в Польше и Фронт земледельцев в Румынии, но они фактически руководились коммунистами и играли во многом камуфляжную роль.

⁵ См., напр.: СССР — Польша. Механизмы подчинения. 1944—1949 гг.: Сб. документов / Под ред. Г. Бордюгова, Г. Матвеева, А. Косеского, А. Пачковско-го. М., 1995. С. 152-155, 157-163, 164-166, 170, 173-181, 187-190; Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953 гг. Т. 1: 1944—1948 гг. / Отв. ред. Г. П. Мурашко. М.; Новосибирск, 1997. С. 303, 308, 310, 453-454, 458—461, 487—490, 497—513, 536—538; Советский фактор в Восточной Европе. 1944-1953: Документы. Т. 1. 1944-1948 / Отв. ред. Т. В. Волокитина. М., 1999. С. 276-280, 330-332, 357-358, 359-363, 372-374.

⁶ Romania: Viata politica in documente. 1945 / Coord. I. Scurtu. Bucure§ti, 1994. P. 454—455; Romania: Viata politica in documente. 1946 / Coord. I. Scurtu. Bucure§ti, 1996. P. 97-98, 117-118,'121—126, 127—128; Romania: Viata politica in documente. 1947 / Coord. I. Scurtu. Bucure§ti, 1994. P. 117—118, 119—121; Советский фактор... Т. 1. С. 289-290, 444.

⁷ См., в частности: Исусов М. Политическите партии в България, 1944—1948. София, 1978. С. 115—166; Он же. Сталин и България. София, 1991. С. 16-^-28 и др.

⁸ БКП, Коминтернът и македонският въпрос (1917—1946) / Съст. Ц. Биляр-ски, И. Бурилкова. Т. 2. София, 1999. С. 1268—1269; Димитров Г. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997. С. 527.

⁹ Подробнее см.: Dokumenty do dziejow PRL. Zesz. 4. Referendum z 30 czerwca 1946 roku: Przebieg i wyniki / Oprac. A. Paczkowski. Warszawa, 1993; Петров Н. B. Роль МГБ СССР в советизации Польши (проведение референдума и выборов в сейм в 1946—1947 гг.) // Сталин и холодная война / Отв. ред. А. О. Чубарь-ян. М., 1998.

¹⁰ В частности, об этом в той или иной степени говорилось в секретных донесениях как советских представителей в Бухаресте, так и их югославских коллег, поддерживавших в то время самые тесные отношения с руководством КПР (Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ (11 jun 1945 — 7 jul 1948) / Prired. B. Petranovic. Beograd, 1995. S. 592-593; Волокитина Т. В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Народная демократия: миф или реальность? Общественно-политические процессы в Восточной Европе. 1944—1948 гг. М., 1993. С. 174-176).

¹¹ Характерно, например, что в Польше, где помимо значительного контингента Советской Армии находились и войска МВД СССР, выполнявшие охран-но-карательные функции, коммунистическое руководство режимом проявило обеспокоенность, когда осенью 1946 г. часть их была выведена из страны, и просило оставить хотя бы одну дивизию внутренних войск, по крайней мере, до 1 марта 1947 г. (НКВД и польское подполье. 1944—1945 (По „Особым папкам" И. В. Сталина) / Отв. ред. А. Ф. Носкова. М., 1994. С. 291-292).

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 258; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!