Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 21 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 81Следующая ⇒

Другой тип составляли режимы в Болгарии, Польше и Румынии. Для них было характерно фактическое коммунистическое преобладание во власти вплоть до значительной степени диктата компартий, что отчасти сближало упомянутые режимы с положением в Югославии и Албании. Но вместе с тем их серьезно отличали от югославского и албанского случаев допуск многопартийности, включавшей и оппозиционные (или таковые по сути) партии, а что еще важнее — существование элементов коалиционности власти: частично реальное, хотя и достаточно ограниченное участие в ней тех или иных некоммунистических группировок. Коалиционность участия во вла-сти была двоякой: во-первых, между левым блоком, где ведущая роль принадлежала коммунистам, и некоторыми силами, стоявшими правее блока, во-вторых, — и в большей мере — между партиями самого левого блока.

Первое имело место в Румынии и Польше. После произведенного под советским прикрытием в конце февраля — начале марта 1945 г. фактического переворота, возглавленного компартией Румынии (КПР), в образованное 6 марта румынское правительство, где подавляющее большинство принадлежало подконтрольному коммунистам Национально-демократическому фронту, вошла также группировка национал-либералов во главе с Г. Тэтэреску, которая в отличие от основных правых национал-либеральной и национал-царанистской партий, перешедших в оппозицию, посчитала тактически целесообразнее перескочить в просоветский лагерь³. А в Польше, как уже говорилось, в созданное в июне 1945 г. Временное правительство национального единства с его опять-таки подавляющим большинством от так называемого «блока демократических партий», возглавлявшегося ППР, были допущены представители гражданско-демок-ратических сил, чьим наиболее видным лидером являлся Миколай-чик.

Второе, т. е. частичная коалиционность участия во власти между партиями левого блока, было характерно как для тех же Польши и Румынии, так и для Болгарии. В польском и румынском случаях реальным коалиционным партнером коммунистов выступали внутри блока главным образом левосоциалистические группировки⁴. В Польше такая группировка, присвоившая себе традиционное название Польской социалистической партии (ППС), шла в основном вместе с ППР. Однако в послевоенных условиях ППС стала проявлять некоторые колебания, ряд ее лидеров, не удовлетворяясь местом пристяжных в упряжке ППР, в той или иной форме претендовал на более самостоятельную роль ППС и ее больший доступ к решающим рычагам власти. Это вело к заметным трениям между ППС и коммунистами вплоть до возникавших в ряде случаев кризисных явлений в отношениях между лидерами обеих партий, создавало существенные трудности для ППР, порождало серьезное беспокойство как ее руководства, так и советской стороны и даже вызывало в 1946—1947 гг. прямое вмешательство Кремля⁵. Стремление к большей самостоятельности по отношению к компартии проявилось и в социал-демократической партии Румынии, особенно сильно к концу 1945 г. Но оно было с успехом пресечено КПР с помощью левых социал-демократов уже в начале 1946 г., после чего социал-демократия все сильнее подчинялась курсу коммунистов, хотя временами ее руководство все еще пыталось претендовать на большее участие во власти и повышенно реагировало на некоторые проявления слишком явного коммунистического диктата⁶. В Болгарии в отличие от Румынии и Польши элементы коалиции вообще ограничивались исключительно рамками так называемого Отечественного фронта (ОФ), возглавляемого компартией: в правительстве и всей администрации были представлены только партии ОФ. Но уже с конца 1944 — начала 1945 г. коммунисты, при всей своей сильно выраженной руководящей роли в ОФ, столкнулись со значительным стремлением в рядах их партнеров, в том числе таких основных, как Земледельческий союз и отчасти партия «Звено», к занятию более самостоятельной позиции, к противодействию коммунистической гегемонии, к большему участию во власти вплоть до частичного соперничества с компартией. Это, несмотря на маневры коммунистических лидеров, привело летом 1945 г. к расколу ОФ и переходу его значительной, хотя и относительно меньшей части в оппозицию, ставшую, таким образом, действовать легально наряду с ОФ (до того времени партии вне ОФ разрешены не были)⁷. Компартия смогла в целом удержать положение в стране под своим контролем, однако раскол, особенно в первое время, вынуждал ее к тактике большей терпимости в отношении оставшихся партйеров по ОФ, что в середине 1946 г. было даже осуждено Сталиным как чрезмерная уступчивость⁸.

Режимы данного типа существенно отличались друг от друга с точки зрения своей массовой базы. В Румынии и особенно в Польше, несмотря на то, что на волне левых настроений, охвативших значительные слои народа в обстановке разгрома фашизма во Второй мировой войне, коммунисты и примыкавшие к ним серьезно расширяли свое влияние, тем не менее не только сами компартии, но и в целом возглавляемые ими левые блоки, будучи сосредоточением новой власти, не имели, однако, поддержки преобладающей части населения. В румынском случае более либо, по крайней мере, не менее влиятельной являлась оппозиция вкупе с группой Тэтэреску (временная коалиция с Тэтэреску, на которую лидеры компартии пошли по указанию Москвы, была призвана хоть в какой-то мере расширить базу режима), а в польском случае намного превосходящей поддержкой в обществе пользовалась формально представленная в правительстве, но фактически ставшая играть роль оппозиционной партия Миколайчика Польске стронництво людове (ПСЛ). Поэтому в обеих странах коммунистические лидеры с согласия советского патрона оттягивали, насколько возможно, послевоенные парламентские выборы, предусматривавшиеся по настоянию западных союзников договоренностями «большой тройки». В Польше выборы сначала просто заменили состоявшимся только через год после образования Временного правительства национального единства референдумом 30 июня 1946 г. с демагогическим подбором вопросов, результаты которого были к тому же абсолютно сфальсифицированы коммунистической частью аппарата власти с помощью специалистов, специально отряженных для этой цели МГБ СССР. И лишь в январе 1947 г. провели, наконец, выборы, активно использовав запугивание, шантаж, прямую фальсификацию⁹. В Румынии выборы оттянули до ноября 1946 г. и широко применили на них манипуляции, подтасовки и другую, как выражались лидеры КПР, «технику», так что итоги не соответствовали действительному соотношению влияния политических сил¹⁰. Хотя в обоих случаях эти выборы, в результате которых было объявлено о решительной победе «блока демократических партий», использовались как формальное подтверждение легитимности существовавших режимов, однако очень левый характер власти с господствующим положением в ней коммунистов продолжал быть обусловлен в Румынии и тем более в Польше, по сути, не столько (а то и вовсе не) внутренним развитием, сколько советским военным присутствием, затянувшимся затем надолго". Между тем в Болгарии дело обстояло по-иному, хотя и там пребывание советских войск, завершившееся в конце 1947 г., являлось чрезвычайно важным фактором укрепления режима. Стоявшие у власти силы во главе с компартией до раскола ОФ опирались на явное большинство общества, а после ухода отколовшейся части в оппозицию пользовались хотя и значительно меньшей, чем прежде, но скорее все-таки преобладающей поддержкой, которая позволяла им в отличие от происходившего в Польше и Румынии уже сразу после войны пойти на неоднократное — в ноябре 1945 г. и в октябре 1946 г. — проведение парламентских выборов'².

Наконец, еще один тип составляли режимы, установленные в Чехословакии и Венгрии. Их характерной чертой было еще более реальное, чем в режимах второго из названных выше типов, коалиционное партнерство между компартиями с примыкавшими к ним левыми группировками, с одной стороны, и некоторыми силами гражданско-демократической, а отчасти и более консервативной (особенно первоначально в Венгрии) ориентации — с другой. Оно базировалось либо на примерном, хотя и колебавшемся паритете между совокупными позициями каждой из сторон в системе органов власти, либо даже на определенном преобладании некоммунистических партнеров над коммунистами. Некоммунистическое преобладание было вначале и в Венгрии, и в Чехословакии: как уже говорилось, в первых правительствах этих стран, пришедших к власти в ходе ликвидации гитлеровского господства, коммунисты с примыкавшими к ним получили в обоих случаях треть мест. Однако затем соотношение сил в каждой из стран стало развиваться по-разному.

КП Венгрии, занявшая указанное выше положение в правящей коалиции благодаря преимущественно советскому патрону, не обладала соответствующими позициями в венгерском обществе. На парламентских выборах в ноябре 1945 г., проводившихся в достаточно демократических условиях, она получила всего 17 %, а вместе с близкой коммунистам Национально-крестьянской партией — около четверти голосов. С помощью последовавшего вслед за выборами воздействия советской стороны, которое было особенно важным в условиях непосредственного советского военного присутствия в Венгрии (затянувшегося затем тоже надолго), коммунистам удалось в общем сохранить, если даже не расширить в какой-то мере свои позиции во власти¹³. Однако им пришлось оставаться и дальше в положении меньшинства в правительстве и парламенте, вследствие чего установленный режим даже не всегда рассматривался руководством КП Венгрии и Москвой как «народная демократия»¹⁴. Что же касалось Чехословакии, откуда советские войска (одновременно с американскими, находившимися на западе Чехии) были выведены в конце 1945 г., то на первых после войны парламентских выборах в мае 1946 г. компартия получила около 38 % голосов, выйдя на первое место среди других партий, а вместе с социал-демократической партией, где левое крыло, сильно связанное с коммунистами, имело очень значительное влияние, набрала до 50 %. Кроме того, у компартии были сильнейшие, если не преобладающие позиции среди руководителей региональных и местных органов власти, главным образом в Чехии¹⁵. В целом в государственно-политической системе Чехословакии коммунисты и в значительной степени примыкавшие к ним социал-демократы вместе заняли в итоге положение, примерно равное всем остальным партнерам по коалиции, вместе взятым.

Советская сторона наиболее высоко оценивала режимы первого из перечисленных типов. В частности, немного позже, на рубеже лета — осени 1947 г., при подведении некоторых итогов в аналитических материалах, составлявшихся в Отделе внешней политики (ОВП) ЦК ВКП(б) в связи с подготовкой к учредительному совещанию Коминформа, Югославия и Албания характеризовались как государства, которые в сравнении с остальными восточноевропейскими «народными демократиями» идут значительно «впереди других стран» по пути «демократических преобразований». Причины такой оценки назывались в самих этих материалах: прежде всего, монопольная власть компартий, а также сопутствовавшее ей установление доминирующей роли государства в экономике обеих стран (уже в 1945—1946 гг. государственный сектор охватил там подавляющую часть промышленности, транспорта, сферу финансов, оптовую торговлю)¹⁶. Таким образом, в качестве самого передового, наиболее предпочтительного варианта рассматривались те режимы, где начиная уже с завершающего этапа войны, а затем вслед за ее окончанием стала, по сути, проводиться ускоренная советизация.

Что же касалось стран с режимами второго и особенно третьего из упомянутых типов, то исходя как из реалий внутренней ситуации в каждой из этих стран, так и из тогдашних соображений, связанных с позицией западных держав, Москва и соответственно руководимые ею восточноевропейские компартии стали вначале ориентироваться на перспективу проведения там, хотя бы на какое-то обозримое время, более длительной, «растянутой» советизации. В качестве способа ее осуществления в политической сфере был взят курс на постепенное, по мере возможности, усиление роли (в режимах второго типа — фактического диктата) компартий в государственном управлении, а одновременно вытеснение или, как в режимах третьего типа, сначала еще только оттеснение от власти сил, которые на деле противостояли коммунистам, являлись их соперниками либо лишь временными попутчиками, и фактическое, полное подчинение компартиями своих партнеров по левому блоку. Параллельно усилия в социально-экономической сфере были направлены на то же постепенное, максимально возможное в каждый данный момент расширение государственного сектора в промышленности, на транспорте, в финансах, оптовой торговле (вместе с проведением радикальной земельной реформы). Последовательное продвижение в данном направлении, несоветское по форме, с использованием чужого флага демократии, с применением компартиями тактики политической мимикрии и обманных коалиционных комбинаций, с употреблением атрибутов многопартийности и отчасти парламентаризма, где номинального (вплоть до фактически фиктивного), а где на первых порах в определенной мере реального, но все больше контролируемого, было призвано, по замыслу Кремля, привести в итоге к тому же социалистическому, в советском понимании, результату, к какому намного более ускоренным темпом (хотя частично тоже с камуфляжным, но более ограниченным по времени и содержанию использованием внешне несоветских форм) продвигались режимы первого типа. Такой курс был выражен в выдвинутом Сталиным еще в конце Второй мировой войны тезисе о том, что к социализму можно идти не только через советское устройство, но и через другие государственно-политические формы — демократическую республику, а то и конституционную монархию. Данный тезис, излагавшийся им в беседах с рядом руководящих деятелей восточноевропейских «народных демократий», был вслед за окончанием войны трансформирован советским лидером в формулу о возможности движения к социализму, минуя диктатуру пролетариата¹⁷.

В упомянутых непубличных высказываниях Сталина, однако, никоим образом не конкретизировалось, как долго, по его прогнозам, продлится в странах Восточной Европы подобного рода несоветский путь к тому, что, по мнению Москвы, можно было бы с точки зрения характера власти и собственности на основные сред-ства производства считать устройством, относящимся хотя бы в минимальной мере к социалистическому типу. В том числе никак не уточнялось, на сколь длительную перспективу он допускал сохранение там многопартийности, более или менее действующих атрибутов парламентаризма, включая легальную оппозицию, и той или иной степени реальной коалиционности власти. А какие-либо другие документы, в которых содержались бы планы Кремля на сей счет, тоже пока не известны.

В этих условиях в историографии получили хождение весьма различные трактовки того, что именно имел в виду Сталин: от оценки, что подобные его сентенции, повторявшиеся затем рядом восточноевропейских коммунистических лидеров, были — как и сама практическая политика, свойственная упомянутым выше вариантам «растянутой» советизации, — выражением тактико-камуфляжного маневрирования, рассчитанного на довольно ограниченный срок, и до совершенно противоположной интерпретации, согласно которой Кремль тогда всерьез допускал, что страны региона могут в относительно длительной перспективе развиваться по действительно отличному от советского, более демократическому пути к социализму.

В некоторых работах последнего времени указывается на отдельные сталинские заявления, сделанные им непублично в 1946 г., главным образом во время ставших недавно известными его бесед с лидерами ППР и ППС 23 мая и с руководством ППС 19 августа¹⁸ , как на свидетельство того, что, по крайней мере, еще летом — осенью 1946 г., а то даже, «пожалуй, до середины 1947 г.» он продолжал оставаться сторонником «национальных путей» к социализму в Восточной Европе. Более того, по утверждению авторов данных работ, из говорившегося тогда Сталиным следует, что он мыслил такое развитие «на основе принципов парламентаризма» и рассматривал соответствующую этому «новую демократию», отличную от диктатуры пролетариата и советской системы, как «долговременную модель» для стран региона¹⁹.

В высказываниях руководителя СССР, о которых идет речь, действительно продолжала декларироваться приверженность идее несоветского пути для восточноевропейских государств²⁰. Но на самом деле Сталин при этом не говорил, ни сколь продолжительной может быть подобная модель, ни о ее парламентском характере. По поводу протяженности названного им варианта движения к социализму он ограничился лишь сделанным в беседе с поляками 23 мая 1946 г. замечанием, что режим, который установился в Польше и который он характеризовал как воплощение такого варианта, отличного от диктатуры пролетариата, «стоит сохранить»²¹. На какое, хотя бы примерно, время, — не уточнялось. А по поводу парламентаризма он в той же беседе с поляками всего лишь упомянул о том, что Ленин «допускал возможность прихода к социализму путем использования таких учреждений буржуазного демократического строя, как парламент и другие институты»²². В тогдашнем коммунистическом лексиконе сие означало тактическое использование парламентских форм, а не следование «принципам парламентаризма». Характерно, что при этом Сталин в качестве безоговорочных примеров «новой демократии» указал польским собеседникам, во-первых, на режим в их собственной стране, к которому понятие парламентаризма было тогда в действительности просто неприменимо, ибо, как уже отмечалось выше, отсутствовал парламент ввиду боязни ППР провести выборы, а во-вторых, — и вовсе на югославский режим, близкий по сути советскому. В то же время Чехословакию, где как раз существовала более реальная парламентская система, он назвал страной, где «новая демократия» установлена лишь «отчасти»²³.

В доказательство версии о серьезной ориентации Кремля в пользу «национальных путей» некоторые авторы ссылаются и на изложенный Сталиным в беседе с делегацией британской лейбористской партии 7 августа 1946 г. тезис о двух путях к социализму: русском — более коротком, но требующем больше крови, и английском — парламентском, но более длинном²⁴. Т. В. Волокитина неоднократно резюмировала даже, что тем самым советский лидер констатировал «возможность отказа при продвижении к социализму от основных, наиболее одиозных постулатов коммунистической доктрины»²⁵. Подобный вывод выглядит более чем странно, если принять во внимание тот вполне очевидный факт, что в этой беседе Сталин, как часто бывало при его встречах с такого рода посетителями, просто разыграл очередной спектакль. Сначала выслушав гостей, которые рассказывали ему о мерах и планах лейбористского правительства, ориентированных, как подчеркивали члены делегации, на социалистическую перспективу, кремлевский хозяин в тон собеседникам заявил о значимости того, что два столь больших государства, как СССР и Великобритания, идут к одной цели — социализму²⁶. Конечно, это заявление, в контексте которого Сталин и сказал о двух путях, вовсе не выражало того, что он думал на самом деле.

Трудно с точностью определить, насколько предпринятый им ход был сделан с общим прицелом на то, чтобы повысить имидж СССР среди европейских социалистов и следовавших за ними масс, а насколько был обусловлен более конкретными соображениями, связанными с прогнозами советского руководства по поводу Англии. Прогнозы, а точнее ожидания заключались в том, что при усилении противоречий между Англией и США, на которое надеялся Кремль, лейбористы, давшие слишком много социалистических обещаний британским рабочим, столкнутся не только с собственной буржуазией, но и с «американскими империалистами» и будут вынуждены искать некоторой поддержки со стороны Москвы²⁷. Не исключено, как раз на такую перспективу было рассчитано сталинское замечание, что поскольку «и вы, и мы», т. е. Англия и СССР, «идем к одной цели — социализму», «можно было бы только удивляться, если бы между двумя странами не было дружбы»²⁸. Но независимо от того, какая из задач являлась для Сталина превалирующей во время беседы с лейбористской делегацией, в любом случае все сказанное им тогда об английском социализме представляло собой не более чем тактическую уловку.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!