Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 17 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 17 из 81Следующая ⇒

С проблемой послевоенных политических перспектив в Восточной Европе было также связано инициированное западными союзниками обсуждение вопросов, касавшихся эмигрантских правительств двух самых крупных стран региона — Польши и Югославии.

В польском случае это было вызвано крайней обеспокоенностью Лондона и Вашингтона, когда Москва в конце апреля 1943 г. прервала отношения с эмигрантским правительством, обвинив его в пособничестве Гитлеру. Обвинение, как известно, строилось на том, что ввиду немецкого заявления об обнаруженных в Катыни массовых захоронениях расстрелянных польских офицеров, попавших в советский плен в 1939 г., польское эмигрантское правительство обратилось, как и нацистские власти, к Международному Красному Кресту, чтобы он расследовал это дело¹⁹. Разрыв СССР с эмигрантским правительством во многом ставил под вопрос возможность последнего вернуться в страну, поскольку к тому времени стало уже очевидно, что роль освободителя Польши от гитлеровской оккупации скорее всего будет принадлежать советским войскам. Естественно, западные союзники сразу же начали добиваться от советской стороны восстановления прерванных отношений. Однако обсуждение этой проблемы правительствами Англии и США с руководством СССР, продолжавшееся вплоть до вступления Красной Армии в Польшу, так и осталось безрезультатным для западных участников: Москва на протяжении длительного времени вообще отказывалась иметь дело с польским эмигрантским правительством, а под занавес, весной — в начале лета 1944 г. в качестве условий восстановления отношений с ним потребовала не только дезавуирования его прежней позиции по поводу Катыни и немедленного признания той линии советско-польской границы, на которой настаивала советская сторона, но и коренного изменения состава самого правительства в соответствии с советскими желаниями²⁰. Последнее означало бы фактическую ликвидацию существовавшего правительства и включение в него тех, кто проводил бы просоветскую политику.

Документы, которые до сих пор было возможно исследовать, не содержат прямого ответа на вопрос о том, в какой мере решение прервать отношения с польским эмигрантским правительством явилось следствием крайне болезненной реакции Кремля на опасность разоблачения его собственного преступления в Катыни и было обусловлено стремлением во что бы то ни стало пресечь возможность возникновения подозрений на сей счет внутри антигитлеровской коалиции, а в какой мере Сталин просто воспользовался польским обращением к Международному Красному Кресту как удобным поводом для того, чтобы прервать отношения с эмигрантским правительством, к тому времени уже более чем прохладные, и таким образом получить свободу рук в будущем установлении промосковской власти в Польше, когда советские войска вступят на территорию этой страны. Но, во всяком случае, когда Москва объявила о разрыве отношений, уже были приняты меры по организации в СССР так называемого Союза польских патриотов в качестве политического центра, подконтрольного советской стороне и противостоящего эмигрантскому правительству, равно как и меры по созданию столь же подконтрольных польских воинских формирований (дивизии, позже преобразованной в корпус, а затем — в армию)²¹. А с конца 1943 г. Кремль начал то на время прерывавшуюся, то вновь возобновлявшуюся тайную подготовку образования органа, который при вступлении советских войск в Польшу должен был быть ввезен туда в качестве своего рода польского правительства. Такой орган под названием Польский комитет национального освобождения (ПКНО) в итоге был сформирован под непосредственным контролем Сталина в Москве в июле 1944 г. из ряда польских коммунистов и некоторых примкнувших к ним левых деятелей, находившихся в эмиграции в СССР либо специально с этой целью тайно, с помощью советских спецслужб, переброшенных из еще оккупированной немцами Польши. При пересечении вслед за тем Красной Армией линии западной границы СССР, установленной в сентябре 1939 г. и теперь рассматривавшейся Кремлем как советско-польская граница, последовал спектакль декларирования ПКНО в качестве национальной правительственной власти, якобы созданной в самой Польше, и «признания» этой власти со стороны советского правительства²².

Поставив, таким образом, своих британских и американских партнеров перед совершившимся фактом, руководство СССР в ответ на продолжавшиеся обращения к нему Лондона и Вашингтона с призывами к восстановлению отношений с польским эмигрантским правительством перешло к новой тактике: теперь оно заявляло о необходимости достижения договоренности эмигрантского правительства с ПКНО и даже выражало готовность «посредничать» в этом, в том числе в создании обеими польскими сторонами единого правительства. В рамках такой тактики эмигрантские представители во главе с премьер-министром С. Миколайчиком были приняты в конце июля — начале августа, а затем в середине октября 1944 г. в Москве, где состоялись их встречи со Сталиным и Молотовым и организованные советской стороной переговоры с делегацией ПКНО. Миколайчика склоняли как к принятию советско-польской границы, отстаивавшейся Кремлем и несколько откорректированной по линии Керзона (она уже была фактически согласована Сталиным и западными союзниками в Тегеране и зафиксирована формальным соглашением между СССР и ПКНО), так и к образованию единого правительства, в котором премьером был бы Миколайчик, но основу составлял бы, однако, ПКНО, а эмигрантская сторона получала бы всего 20—25 % мест, причем без участия тех, кого советское руководство и его подопечные из ПКНО обвиняли в реакционности и антисоветизме²³. В качестве запасного варианта Сталин во время октябрьских переговоров имел в виду возможное увеличение эмигрантской доли даже до 1/3 объединенного правительства, но с тем, что подавляющая часть важнейших министерств, в том числе все силовые, а также иностранных дел, гражданской администрации, пропаганды, в значительной мере экономические министерства, равно как руководство армией и пост президента останутся в руках коммунистов и сил, тесно сотрудничающих с ними в ПКНО²⁴.

Предлагавшаяся Москвой комбинация была нацелена на то, чтобы в обмен на довольно ограниченный допуск части эмигрантских деятелей в единое правительство вместе с тем удержать решающие позиции в системе власти в руках советских подопечных. Это давало бы серьезные возможности для сохранения основ уже устанавливаемого в Польше режима, тем более в условиях присутствия Красной Армии, а вместе с тем позволяло бы получить его признание западными союзниками. Между тем Черчилль, проявлявший особую активность в польском вопросе, со своей стороны, не видел в сложившейся ситуации иного выхода, кроме комбинации с объединенным правительством, но, наоборот, надеялся, что путем участия в нем сил во главе с Миколайчиком будут созданы условия, при которых удастся не допустить полного коммунистического контроля в Польше. Потому он усиленно склонял эмигрантского премьера, особенно в октябре 1944 г., к соглашению с Москвой и ПКНО, для чего пытался добиться как от Миколайчика, так и от Сталина взаимоприемлемой договоренности о границе между СССР и Польшей, без решения вопроса о которой нельзя было достигнуть и компромисса относительно создания объединенного польского правительства²⁵. Это, однако, тогда не удалось ввиду сопротивления основных сил эмиграции и довольно сдержанной позиции США, а впоследствии вопрос о создании единого польского правительства, став, начиная с Ялты, предметом напряженных переговоров между державами «большой тройки», получил практическое решение лишь в июне 1945 г., о чем еще будет речь впереди.

Что касалось Югославии, где развернувшееся с 1941 г. массовое сопротивление почти сразу сопровождалось и вооруженным столкновением противоположных по своей ориентации антиоккупационных движений — партизанского, руководимого компартией, и чет-нического, выступавшего в стране в качестве сил королевского эмигрантского правительства, то еще в 1941 — 1942 гг. сложилась ситуация, когда СССР стал поддерживать партизан, а западные союзники, главным образом Великобритания, — четников. Британская сторона с конца 1941 г. пыталась добиться от советской, чтобы та инструктировала коммунистическое руководство партизан подчиниться четническому командованию. Москва сначала просто уклонялась от этого, хотя и ориентировала компартию Югославии (КПЮ) на достижение сотрудничества с четниками для совместных действий против оккупантов, но частично с весны, а более решительно и прямо — с середины 1942 г. выступила против четников, обвиняя их, на основе сообщений руководства КПЮ, в коллаборационизме. Обращения англичан и югославского эмигрантского правительства к советской стороне в попытке оспорить обвинения (хотя тактический коллаборационизм четников, особенно в интересах борьбы с партизанами, имел место) были безрезультатны, так же как и продолжавшиеся до осени 1943 г. британские усилия склонить СССР к примирению партизан с четниками²⁶.

После того как движение под руководством КПЮ, добившись крупных военно-политических успехов в борьбе как с оккупантами, так и с четниками и другими противостоявшими ему внутриюго-славскими силами и создав значительные освобожденные районы, провозгласило в конце 1943 г. образование так называемой новой Югославии и заявило о лишении эмигрантского королевского правительства всех прав, а советская сторона продемонстрировала затем поддержку этого шага, Лондон, выступавший главным покровителем югославского короля и эмигрантского правительства и стремившийся, насколько возможно, спасти их позиции, начал добиваться отвечавшего данной цели компромиссного соглашения между ними и новой Югославией, которую возглавил лидер КПЮ И. Броз Тито. На соответствующие британские обращения не только к Тито, но и прямо к советскому руководству, как к патрону югославских коммунистов, Кремль отреагировал в пользу компромисса, однако вместе с Тито стремился к тому, чтобы вопреки расчетам англичан компромиссное решение фактически было бы преимущественно в интересах КПЮ и контролируемого ею движения. Благодаря сильным военно-политическим позициям последнего и советской поддержке это удалось. В результате заключенного в июне 1944 г. соглашения Тито с эмигрантским премьер-министром И. Шубашичем эмигрантское правительство было вынуждено практически признать новую Югославию и довольствоваться на деле вспомогательной ролью при ее высших органах. А соглашение с Шубашичем о создании объединенного правительства, чего добивались англичане, Тито, действовавший согласовано с СССР, подписал лишь в начале ноября 1944 г. (оно было дополнено в декабре), когда его вооруженные силы вместе со вступившими месяцем раньше в северо-восточную часть Югославии советскими войсками уже приступили к изгнанию оккупантов из страны и на окончательно освобождаемой территории стала устанавливаться власть, всецело руководившаяся коммунистами. В этих условиях дело свелось к столь незначительному включению эмигрантских представителей в объединенное правительство, созданное в марте 1945 г., и к столь ограниченному допуску их сторонников к участию в политической жизни новой Югославии, что реальный характер уже установленной власти фактически не изменился²⁷. Английские расчеты потерпели неудачу.

Еще в мае 1944 г. перед лицом все более вероятной перспективы прихода в Восточную Европу Красной Армии и соответственно установления там советского контроля британское правительство попыталось хотя бы частично ограничить заранее зону продвижения советских войск, по крайней мере, в балканском субрегионе, где оно надеялось осуществить высадку сил западных союзников. С этой целью советской стороне было сделано предложение о разграничении сфер «инициативы» (или «ответственности») между СССР и Великобританией в предстоявших военных операциях на Балканах: к советской была бы отнесена Румыния, а к британской — Греция. Москва ответила, что готова к такому соглашению, однако обусловила его согласием США, которые с подозрением относились к возможному англосоветскому сговору о фактических сферах влияния. Но несмотря на то, что Черчиллю с большим трудом удалось убедить Ф. Рузвельта согласиться на предлагаемое разделение «зон ответственности», хотя бы ограниченное трехмесячным сроком, советская сторона в переговорах по этому повод}' с англичанами, тянувшихся в течение мая — июля 1944 г., продолжала ссылаться на сомнения Вашингтона. В результате, вопреки усилиям Лондона, рассчитывавшего затем расширить проектируемое соглашение, чтобы английская зона охватила вместе с Грецией Югославию, а в обмен советская зона — вместе с Румынией Болгарию, весь вопрос о реализации британского плана фактически повис в воздухе²⁸. Таковым положение продолжало быть и тогда, когда со второй половины августа 1944 г. масштабным прорывом в Румынию началось советское наступление на балканском направлении, а между тем надежды Черчилля на организацию сколько-нибудь значительной высадки на Балканах сил западных союзников так и остались неосуществленными.

Поскольку до сего времени мы не располагаем документами о том, как и почему принимались тогда в Кремле решения по поводу британского обращения в мае относительно разграничения зон военной ответственности, остается не совсем ясным, насколько советская позиция была обусловлена нежеланием вступать в соглашение, вызывавшее американскую настороженность, а насколько ссылка на США являлась предлогом, чтобы дипломатично уклониться от английского предложения. Но так или иначе избранная в Москве линия поведения позволяла избежать прямого отказа англичанам и демонстрировать готовность к межсоюзническим договоренностям, а вместе с тем практически не связывать себя заранее ограничениями относительно вступления советских войск в те или иные балканские страны. Кремль активно использовал такую ситуацию. Так, вслед за наступлением в Румынии, в начале сентября 1944 г., накануне намеченного подписания перемирия Болгарии с Великобританией и США, которые находились в состоянии войны с этим гитлеровским сателлитом, советская сторона, ставя западных партнеров перед свершившимся фактом, неожиданно сама объявила о состоянии войны с Болгарией и ввела туда войска, тем самым торпедировав действия союзников, до того координировавшиеся с ней, и явочным порядком установив в Болгарии собственный контроль. А три недели спустя Москва ввела войска в Югославию, утверждая, что это делается лишь для их прохода в Венгрию, хотя на самом деле тем самым оказывалась также важная поддержка утверждению власти движения во главе с КПЮ.

Показательно, что к концу сентября 1944 г., когда Красная Армия уже заняла, помимо Румынии, Болгарию и должна была со дня на день войти в Югославию, а Лондон, встревожившись, как бы следующей в данном ряду не оказалась и Греция, вновь напомнил Москве о своих претензиях на эту страну как зону британских военных операций, советская сторона вдруг без всяких оговорок ответила, что придерживается достигнутого, по ее мнению, еще в мае соглашения о разграничении ответственности на Балканах на основе предложения англичан, согласно которому Греция относится к их сфере действий²⁹. Теперь, в условиях уже происшедшего советского продвижения вглубь Балкан, далеко за пределы Румынии, обозначенной в упомянутом майском предложении в качестве зоны СССР, Кремль мог позволить себе задним числом изобразить, будто он действовал в соответствии с советско-британской договоренностью, тем более что к тому времени он уже принял решение, удовлетворившись большинством балканских стран, не идти в Грецию, чтобы не вступать в слишком лобовое противостояние с Великобританией, проявлявшей в греческом случае особо острую заинтересованность. Советская тактическая игра продолжилась затем и в связи с известным предложением, сделанным Черчиллем Сталину на московских переговорах в октябре 1944 г., о процентном соотношении влияния СССР и Великобритании на Балканах, с помощью которого англичане хотели не только еще раз гарантировать свой контроль в Греции, где в начале октября произошла высадка их войск, но и пытались все-таки получить для себя или вместе с США определенные позиции в странах, куда к тому времени вошла Красная Армия. В отношении Югославии, а также непосредственно примыкавшей к Балканам Венгрии речь шла даже о равной с СССР роли, а в отношении Болгарии — о несравненно более скромной, но хотя бы заметной двадцатипятипроцентной роли (по поводу же Румынии имелось в виду уже закрепленное соглашением о перемирии, подписанным 12 сентября 1944 г., положение СССР, аналогичное тому, какого Англия хотела для себя в Греции). Вопреки официозной версии, господствовавшей в советской историографии, будто Сталин просто отверг идею Черчилля о распределении влияния в балканских странах, как британские записи этих переговоров, уже давно открытые для исследователей, так и долго скрывавшиеся советские записи, свидетельствуют, что московские хозяева охотно стали обсуждать предложение гостей из Лондона, подтверждая согласие по поводу фактического контроля Англии в Греции, но настаивая на аналогичном положении СССР в Болгарии, а не только в Румынии, и стараясь добиться преимущественной, а не равной с англичанами советской роли в Югославии и Венгрии³⁰. Ведя эту торговлю, Кремль, с одной стороны, поддерживал в англичанах представление о его готовности к партнерству в решении поднятых ими вопросов, а с другой стороны, старался использовать британскую инициативу для того, чтобы его контроль в странах, занятых советскими войсками, приобрел, по возможности, как бы законный вид, подтвержденный межсоюзнической договоренностью.

Хотя по некоторым позициям договоренность не была окончательно достигнута, фактически в подавляющем большинстве случаев англичанам перед лицом реальности уже состоявшегося прихода Красной Армии во все, кроме Греции, страны, о которых в данной связи шла речь, пришлось почти смириться с советскими условиями. Относительно Болгарии это нашло отражение в подписанном 28 октября 1944 г. соглашении о перемирии с ней. Практически немногим отличалось и подписанное 20 января 1945 г. соглашение о перемирии с Венгрией. В обоих случаях действительный контроль в этих бывших сателлитах нацистской Германии был, как и в Румынии, сосредоточен в руках СССР³¹. Лишь в случае с Югославией публично заявленное в англо-советском коммюнике по итогам московской встречи в октябре 1944 г. решение проводить там «совместную политику» внешне как будто напоминало британское предложение. Но на самом деле такая формулировка была для советской стороны не более чем голой декларацией в чисто тактических целях, ибо ни Великобритания, ни вообще западные союзники не получили там никакого реального контроля, даже частичного, а допуск патронируемых Западом сил в объединенное правительство был, как уже говорилось, в действительности символическим, не помешав утверждению руководимой коммунистами «народной демократии». Подобный результат соглашения о Югославии уже полгода спустя пришлось констатировать Черчиллю в одном из его посланий Сталину³².

Будь то в Польше или на Балканах, — почти во всей Восточной Европе, куда вступила Красная Армия, определяющее позиции тем самым оказывались у советской стороны, в то время как западные союзники были вынуждены в той или иной мере приспосабливаться к возникшему положению. Западная политика в отношении стран региона все больше приобретала импровизационный и догоняющий характер, в лучшем случае будучи в состоянии лишь немного притормозить или хотя бы затруднить, но никак не изменить то развитие восточноевропейских государств, которое в одних случаях поощрялось и поддерживалось, в других — просто инициировалось Москвой. Общим вектором этого развития было создание от Польши на севере до Югославии и Албании на юге режимов, получивших общее название «народной демократии». С точки зрения соотношения внутренних социально-политических причин и советской роли в возникновении этих режимов страны Восточной Европы, в сущности, делились на три основные группы.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 273; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!