Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 19 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 19 из 81Следующая ⇒

В итоге при том методологическом подходе к обеим названным группам источников, который проявился в упомянутых работах, адекватность выводов, сделанных на такого рода основе, оказывается под вопросом. Впрочем, отсутствие у историков столь необходимых сугубо внутренних, рабочих документов высшего советского руководства, самого Сталина, в которых бы содержались тогдашние относительно долгосрочные планы по поводу Восточной Европы, вряд ли вообще может быть компенсировано путем выборочной абсолютизации и некритической интерпретации каких-то отдельных категорий других документальных материалов. Скорее, наоборот, максимально возможное приближение к более адекватному пониманию восточноевропейских устремлений Кремля требует комплексного подхода, включающего как конкретный критический анализ и взаимное сопоставление всей совокупности относящихся к этому источников, так и их тщательное соотнесение с реально происходившими событиями, с практическими советскими действиями в Восточной Европе.

Под углом зрения такого подхода данные, которыми располагает историография, особенно на основе исследований, осуществленных в последнее десятилетие, заставляют полагать, что ближе к концу Второй мировой войны и, возможно, сразу вслед за ней у Сталина был скорее общий замысел, некий набор наиболее актуальных целей в отношении восточноевропейских стран, нежели сколько-нибудь детализированная программа, не говоря уже о «расписании» ее реализации. Стержнем этого замысла, судя по проводившейся практической политике, было установление в Восточной Европе левоориентированных режимов с превалирующим, а если не сразу удается, то, по крайней мере, весьма значительным по обладанию важнейшими рычагами власти участием подчиненных Москве компартий в государственном управлении. Но применительно к разным странам региона проведение такой линии отнюдь не было абсолютно идентичным ни с точки зрения ближайших конкретных задач, решавшихся на том этапе Кремлем, ни с точки зрения употреблявшихся им средств. В этом смысле показательны уже упоминавшиеся выше примеры, когда в Польше и в несколько ином виде в Румынии были применены опиравшиеся на советское военное присутствие силовые методы для установления власти с ключевой ролью компартий, между тем как в Чехословакии и Венгрии советская сторона, а соответственно, и руководимые ею коммунисты этих стран действовали куда умереннее, первоначально удовлетворившись участием компартий в правительственных коалициях с реальным некоммунистическим преобладанием.

Вряд ли подобная дифференциация советского поведения могла быть обусловлена какой-то одной универсальной причиной, скорее, она вызывалась сочетанием ряда факторов. Важнейшую роль несомненно играла всякий раз оценка Сталиным практических возможностей в зависимости как от неодинаковой внутренней ситуации в разных восточноевропейских странах, так и от той позиции, которую занимали или могли занять в каждом конкретном случае западные партнеры по «большой тройке». Не менее важным, очевидно, было то, какое место в данный момент занимала та или иная страна региона в совокупной иерархии советских внешнеполитических приоритетов, и насколько решения в отношении этой страны представлялись Кремлю в сложившихся условиях не терпящими промедления или, наоборот, не столь неотложными. Однако при любых обусловленных этими факторами различиях непосредственной политической линии, проводившейся советским руководством применительно к разным государствам Восточной Европы, общим во всех случаях было его очевидное стремление закрепить за тамошними компартиями максимум того, что оно считало в тогдашних обстоятельствах (и в сочетании со всеми другими внешнеполитическими целями СССР) достижимым, и создать условия для последующего усиления коммунистических позиций в регионе.

По поводу того, как советское руководство представляло себе результаты развития в этом направлении, в историографии нередко фигурирует известное мемуарное свидетельство М. Джиласа об уже упоминавшемся выше высказывании Сталина на встрече с югославскими коммунистическими лидерами в апреле 1945 г.: каждый из главных победителей, и в том числе СССР, распространит свою общественную систему на ту территорию, которую сумеет занять его армия⁵⁰. К сведениям Джиласа нужно отнестись с той же степенью критичности, как и к любым мемуарам, тем более что автор писал их исключительно по памяти много лет спустя, да и стоял к тому времени на антикоммунистических позициях. Но в недавно опубликованном дневнике Г. Димитрова зафиксировано относящееся тоже к началу 1945 г. (28 января) другое высказывание Сталина, имевшее место на встрече с рядом руководящих деятелей новых режимов Болгарии и Югославии и, в сущности, косвенно подтверждающее то, о чем свидетельствовал Джилас. Согласно записи, которая была сделана Димитровым сразу же после этой встречи, а потому может в отличие от мемуаров рассматриваться как достаточно надежный источник, Сталин говорил о необходимости тесного союза славянских народов (так именовался тогда в советском политическом лексиконе начавший складываться блок СССР и первых восточноевропейских «народных демократий») в контексте перспективы грядущей новой войны. А эта перспектива рисовалась им как* будущее военное столкновение такого блока не только с Германией, которая, по его прогнозам, могла к тому времени возродиться в качестве мощного государства, но и с капитализмом вообще, включая западные державы, пока еще составлявшие вместе с СССР антигитлеровскую коалицию⁵¹. Коль скоро речь шла о предстоявшей в будущем войне с «капитализмом», то в подобном конфликте, который, по оценке Сталина, должен был произойти через одно — два десятилетия⁵², в качестве надежных союзников расчет мог быть, очевидно, именно на режимы, которые стали бы в итоге коммунистическими.

Если учесть характер сказанного и круг собеседников, то, скорее, есть основания полагать, что в данном случае слова Сталина могли в немалой мере отражать его действительные представления как вообще о дальнейшем ходе событий на мировой арене, так и непосредственно о направлении развития восточноевропейских стран. Причем, ставя вопрос таким образом, как он сделал в беседе, записанной Димитровым, Сталин, в сущности, отождествлял интересы СССР в вероятном грядущем военном столкновении с западными державами (возможно, блокирующимися с Германией) с интересами «социализма» в борьбе против «капитализма». Если подобное говорилось болгарским и югославским подопечным не в каких-то чисто тактических целях, а всерьез, то из этого должно следовать, что распространение коммунистической власти за пределами советских границ (конкретно — в странах Восточной Европы) было для кремлевского властителя и фактором усиления безопасности СССР, и одновременно расширением «сферы социализма». При таком подходе обе названные цели оказывались неотделимы одна от другой, сливаясь в единое целое. Возможно, здесь и лежит решение той дилеммы, которая столь активно дебатируется в историографии: исходил ли Сталин в своей восточноевропейской политике из док-тринально-идеологических (революционно-коммунистических) постулатов или из прагматических соображений безопасности СССР.

Во всяком случае, практическая политика СССР в странах Восточной Европы, куда вошла Красная Армия, с очевидностью свидетельствует, что утверждение там своего эффективного контроля советское руководство в огромной, если не в решающей, мере отождествляло с сосредоточением важнейших рычагов власти в руках компартий. Соответственно Кремль всячески противодействовал попыткам в той или иной степени этому помешать, которые предпринимались Лондоном и очень активизировавшимся с первых месяцев 1945 г. Вашингтоном главным образом в отношении тех стран, где процесс установления коммунистического преобладания либо даже фактической монополии в государственном управлении зашел в конце Второй мировой войны особенно далеко.

Хотя западные союзники вынужденно признали и фактически уже не оспаривали преимущественную роль СССР применительно к большинству государств региона, они трактовали такую роль скорее как определенное патронирование внешнеполитической ориентации этих государств в целях обеспечения интересов Москвы, однако вместе с тем стремились воспрепятствовать утверждению там режимов с полным коммунистическим контролем, с моделью власти, которая по своему характеру означала бы движение к системе, напоминающей советскую. Начиная с вновь поднятого англичанами и американцами в Ялте вопроса о Польше, а затем в спорах с советской стороной по поводу внутренней ситуации в Румынии, Болгарии и Югославии, тянувшихся с весны — начала лета 1945 г., в том числе в Потсдаме, вплоть до московского совещания министров иностранных дел «большой тройки» в декабре, западные державы пытались, насколько возможно, добиться того, чтобы в перечисленных восточноевропейских государствах политические силы, оппонировавшие коммунистам или возглавляемым компартиями левым блокам, получили более или менее существенный доступ к реальному участию во власти и сколько-нибудь ощутимую возможность влиять на развитие своих стран. Употреблявшиеся при этом средства варьировались от страны к стране в зависимости от конкретно складывавшихся обстоятельств и тех возможностей, которыми в каждом случае обладали США и Англия.

В польском случае подобная попытка совмещалась с усилиями найти, наконец, решение проблемы все еще продолжавшегося параллельного существования правительства в эмиграции, официально признаваемого западными союзниками, а в самой стране — подконтрольного Москве так называемого Временного правительства, как стал с 31 декабря 1944 г. именоваться ПКНО. Предпринятая на Крымской конференции инициатива западных союзников, предложивших создать вместо существовавших двух одно новое польское правительство, куда вошли бы как представители просоветского лагеря, так и деятели другого направления из эмиграции и из самой Польши, была призвана дать США и Англии с помощью такого компромисса выход из возникшего тупика в польском вопросе, угрожавшего серьезным ущербом их политическому престижу в условиях, когда Красная Армия достигла польско-германской границы и тем самым власть Временного правительства распространилась почти на всю страну. Вместе с тем данный план в случае его успешной реализации содержал в себе возможность заменить монопольное положение ППР и возглавляемых ею сил в управлении Польшей некоторым разделением власти с партнерами по новому правительству, которое было бы создано. Причем, стремясь к скорейшему осуществлению предложенной комбинации, англичане и американцы на сей раз решили даже вовсе исключить из ее проведения эмигрантское правительство, в котором после ухода из него в конце 1944 г. Миколайчика и других политиков демократическо-либеральной ориентации остались лишь противники всякого компромисса с СССР и советскими подопечными в Польше⁵³.

В югославском случае западные союзники стремились воспользоваться своим положением гарантов (вместе с СССР) выполнения соглашения Тито—Шубашича и создания объединенного правительства. На этой основе англичане поставили в Потсдаме вопрос о необходимости принятия решений, направленных на ликвидацию в Югославии однопартийного контроля и обеспечение там демократических порядков. А затем осенью 1945 г., после того как Шубашич и его коллеги в югославском правительстве из числа бывших эмигрантов, протестуя против диктата коммунистической власти, подали в отставку, Вашингтон пытался добиться советского согласия на переформирование правительства путем заключения нового соглашения Тито—Шубашича и недопущения намеченных парламентских выборов в условиях подавления тех, кто оппонирует режиму⁵⁴.

Наконец, применительно к Румынии и Болгарии западные партнеры СССР по «большой тройке» старались использовать свой статус держав-победительниц в отношении этих бывших гитлеровских сателлитов и формальные прерогативы своего участия (на самом деле лишь символического) в осуществлении там союзнического контроля. В наибольшей мере такая линия проявилась начиная с Потсдама, когда американцы и поддержавшие их англичане, настаивая на реорганизации румынского и болгарского правительств путем включения в них представителей оппозиционных партий, обусловили проведением подобной реорганизации возможность не только дипломатического признания указанных правительств, но и последующего подписания с ними мирных договоров⁵⁵.

Хотя в разных случаях конкретные результаты предпринятых усилий отличались друг от друга, однако общим было то, что западным союзникам не удалось в конечном счете достигнуть желаемого. Ибо имевшиеся у них политико-дипломатические средства, которыми они пытались воспользоваться, оказывались явно недостаточными, чтобы добиться существенного изменения в странах, которые на деле уже стали частью советской сферы. Москва же, опираясь на занятые ею и ее восточноевропейскими подопечными позиции, могла успешно сочетать неуступчивость в том, что было определяющим для сохранения этих позиций, с тактикой лишь частичных, тщательно дозированных компромиссов, допустимых с точки зрения советского руководства, а нередко — и вовсе квазикомпромиссных комбинаций.

Так, по польскому вопросу советская сторона в Ялте как бы согласилась на создание нового правительства из представителей не только патронируемых ею, но и других общественно-политических сил, однако, используя свое преимущественное положение в связи с Польшей, настояла на решении сделать это путем реорганизации Временного правительства «на более широкой демократической базе»⁵⁶. А затем в послеялтинских переговорах с англичанами и американцами о практическом проведении реорганизации активно применяла принятую в Крыму формулу для того, чтобы свести дело всего лишь к очень ограниченному пополнению этого подконтрольного Кремлю правительства. Попытки западных союзников, несколько откорректировав задним числом свою позицию, воспрепятствовать такому решению натолкнулись на категорический отказ Сталина, в ответ откровенно выставившего в качестве образца для Польши пример создания единого правительства в Югославии⁵⁷. В итоге Вашингтон и Лондон после почти четырехмесячных безрезультатных усилий с их стороны не нашли в сложившейся ситуации иного выхода, как окончательно принять советские условия, и в конце июня 1945 г. Временное правительство путем включения в него нескольких политиков гражданско-демократического направления, в том числе Миколайчика, занявшего пост одного из вице-премьеров, было преобразовано в так называемое Временное правительство национального единства. Хотя в отличие от Югославии, где соглашение Тито—Шубашича не дало оппонентам коммунистов практического доступа к государственному управлению, в Польше элементы частичного, крайне ограниченного доступа все-таки, особенно на первых порах, имели место, однако в целом основные рычаги реальной власти остались в руках ППР и ее ближайших союзников. Они сохранили за собой посты президента, премьера, главные позиции в правительстве (17 портфелей из 21), в руководстве армией, репрессивными органами, административным аппаратом, пропагандой, внешней политикой, большинством экономических ведомств⁵⁸. Сталин добился несравненно большего, чем то, на что он рассчитывал при переговорах с Миколайчиком в 1944 г.

В случае с Югославией западные попытки и вовсе окончились ничем. На Потсдамской конференции Сталин, выразив несогласие с британскими претензиями, обусловил их рассмотрение участием представителей югославского правительства, а на возражение Черчилля о разногласиях в правительстве между Тито и Шубашичем высказался за приглашение в Потсдам обоих. Очевидно, что взаимные обвинения и контробвинения, которых можно было при этом ожидать от югославских участников, создавали бы ситуацию запутанности и давали бы возможность Сталину вообще торпедировать принятие «большой тройкой» какого-то определенного решения, что было выгодно Тито и его советскому покровителю. Но уже само поставленное Сталиным условие заблокировало рассмотрение поднятой англичанами проблемы, ибо, хотя Черчилль нехотя согласился на приглашение Тито и Шубашича, Трумэн, руководствуясь своими соображениями, отказался, и тем самым вопрос был снят с обсуждения. Когда же затем англичане вновь попробовали поставить его на конференции, с советской стороны были выдвинуты предложения относительно Триеста и Греции, нежелательные для британской делегации, которая предпочла, чтобы они были сняты вместе с югославским вопросом, что и требовалось Сталину. А последовавшие осенью предложения США о переформировании югославского правительства и отсрочке выборов были просто отвергнуты Москвой⁵⁹. Мало чем отличались от этого результаты западных требований о реорганизации правительств Румынии и Болгарии. Уже в Потсдаме Сталин, заявив, что не сможет поддержать предложения США о шагах к заключению мирного договора с Италией, если не будет начато аналогичное движение к мирному урегулированию с остальными бывшими европейскими союзниками Германии, включая Румынию и Болгарию, вынудил американцев, особенно заинтересованных в решении вопроса об Италии, частично отступить и согласиться, чтобы была начата выработка мирных договоров со всеми указанными государствами и чтобы каждая из держав «большой тройки» имела свободу рук в установлении с ними дипломатических отношений⁶⁰. Последнее позволило Кремлю тут же демонстративно сделать это и применительно к Румынии и Болгарии, что было призвано способствовать упрочению как международных, так и внутриполитических позиций тамошних режимов. В частности, Москва, по окончании Потсдамской конференции планировавшая установить дипломатические отношения с Болгарией после проведения там парламентских выборов, назначенных на 26 августа, поторопилась с таким шагом уже 14 августа, предприняв его в качестве противовеса последовавшему накануне американскому предупреждению, что США не установят дипломатических отношений с Софией, если выборы будут проведены в тех недемократических условиях, которые существуют в Болгарии⁶¹. И хотя в сложившейся затем ситуации советской стороне пришлось в тактических целях пойти на то, чтобы отложить выборы до 18 ноября, никаких уступок по какому-либо реальному изменению положения в Болгарии, а тем более изменению в правительстве она делать не собиралась⁶². А для блокирования западных попыток по поводу реорганизации болгарского и румынского правительств уже примененный в Потсдаме прием использования вопроса об Италии был превентивно взят Кремлем на вооружение и в связи с закончившейся в итоге провалом лондонской сессией СМИД (11 сентября — 2 октября 1945 г.)⁶³.

Фактически черту под все еще продолжавшим дебатироваться американцами и англичанами вопросом о реорганизации обоих правительств подвело московское совещание министров иностранных дел СССР, США и Англии в декабре 1945 г., где советской стороне удалось свести дело к решению о включении в каждое из них всего лишь по два представителя оппозиции. Добиться большего западные участники совещания оказались не в состоянии, тем более что такое решение было частью достигнутого там общего компромисса по поводу целого комплекса спорных проблем (процедура выработки и заключения мирных договоров с бывшими европейскими союзниками Германии, положение на Дальнем Востоке, контроль над атомной энергией и др.), урегулирование которых представлялось приоритетным для партнеров СССР по московской встрече, прежде всего американцев. В частности, последние считали важным согласование вопроса о межсоюзнических контрольных органах для Японии, с осени 1945 г. оказавшегося предметом весьма напряженных советско-американских переговоров, в ходе которых Сталин счел необходимым придать советской позиции значительную жесткость⁶⁴. Хотя затем Трумэн обвинил государственного секретаря США Дж. Бирнса в чрезмерных уступках, сделанных Советскому Союзу на совещании в Москве, в конечном счете результаты совещания во многом являлись следствием более глубоких причин. Ни Вашингтон, ни Лондон к тому моменту еще не были готовы к публичному разрыву с процедурой межсоюзнического согласования между ними и Кремлем по поводу послевоенного мирного урегулирования, в то время как Сталин уже во время лондонской сессии СМИД был со своей стороны вполне готов к такому повороту, особеннo если дело касалось советских интересов в Восточной Европе, в частности как раз в Румынии и Болгарии, и если для достижения договоренности с западными державами речь шла не о чисто символических жестах, а о каких-то реальных уступках⁶⁵. В результате советская сторона могла позволить себе куда большую жесткость, нежели ее партнеры, а соответственно обладала более сильными позициями в ходе переговоров.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 272; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!