Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 22 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 22 из 81Следующая ⇒

Впрочем, во многом тактической игрой было на самом деле и то, что он говорил о несоветском, без диктатуры пролетариата, пути к социализму в Польше, как и в других восточноевропейских странах, во время упоминавшихся выше двух бесед с поляками в мае и августе 1946 г. Авторы, ссылающиеся на то, что излагал тогда Сталин, как на выражение его действительных намерений, совершенно игнорируют, при каких конкретных обстоятельствах и с какими целями он это делал. Ведь его высказывания, о которых идет речь, адресовались в обеих беседах присутствовавшим лидерам ППС, которые в тот момент выступили с претензиями к ППР, обвиняя ее в сосредоточении всей власти в своих руках, в фактическом установлении коммунистической диктатуры, и проявили колебания по поводу проведения в блоке с ППР жесткой конфронтационной линии против ПСЛ во главе с Миколайчиком²⁹. Заявления Сталина, что «новая демократия», существующая в Польше, так же как в других странах Восточной Европы, не является и не должна быть подобием советского строя, что движение к социализму будет происходить там без диктатуры пролетариата (а значит, без тех свойственных ей черт, что пугали руководство ППС), были противопоставлены как обвинениям, которые выдвигались со стороны ППС, так и стоявшим за этими обвинениями опасениям, которые нарастали среди ее деятелей. Он стремился их успокоить, удержать в блоке с ППР на положении фактически вспомогательного инструмента последней.

Вместе с тем, помимо нацеленности подобных сталинских высказываний в каждом отдельном случае на решение разного рода конкретных конъюнктурных задач, в более общем плане тезис о возможности несоветского пути восточноевропейских стран к социализму являлся, как отмечено нами выше, и отражением курса на «растянутую» советизацию. Однако такой курс, по крайней мере уже в 1946 г., на деле относился не ко всем «народным демократиям», а к режимам упоминавшихся второго и особенно третьего типов. Он представлял собой не отказ от советизации, а специфический тактический вариант ее более постепенного осуществления, на какое-то время с использованием тех или иных несоветских форм и переходных комбинаций, с камуфлирующим лавированием компартий в процессе реализации своих целей.

Показательны соображения, изложенные Сталиным в ходе состоявшейся 2 сентября 1946 г. беседы с лидером болгарских коммунистов Г. Димитровым, в которой кремлевский хозяин тоже затронул вопрос о пути к социализму без диктатуры пролетариата. В отличие от упомянутых его встреч с лейбористской делегацией или с поляками, эта беседа, проходившая в присутствии лишь самого узкого круга высшего советского руководства, носила доверительный характер и потому важна для понимания действительных намерений Кремля. Говоря, что в Болгарии, идущей по названному выше пути, не следует копировать опыт русской революции, происходившей в совсем другой обстановке, Сталин в качестве конкретного выражения болгарской специфики дал установку на объединение компартии и других, как он выразился, «партий трудящихся», прежде всего Земледельческого союза, являвшегося участником ОФ, в одну так называемую трудовую партию. В условиях коммунистического преобладания объединенная партия, поглотив союзников компартии по ОФ, была бы, согласно сталинскому замыслу, по существу коммунистической, но внешне не выглядела бы таковой и приобрела бы более широкую массовую базу, особенно среди крестьянства. Выступая со своего рода программой-минимум, содержащей лишь задачи на данный конкретный период, она воспользовалась бы, по определению Сталина, «очень удобной маской», что, как он подчеркивал, было важно не только во внутриполитическом плане, но и с точки зрения международной ситуации. А затем, подытоживал он, придет время и непосредственно для программы-максимум³⁰. Хотя план создания подобной партии по каким-то причинам не получил практического развития, сказанное тогда Сталиным наглядно раскрывает, каков был в принципе сам характер устремлений, из которых он исходил, выдвигая формулу о несоветском пути к социализму для восточноевропейских «народных демократий», и сколь так-тическо-камуфляжный смысл эта формула имела.

При оценке того, каким являлось реальное содержание тактики «несоветского пути» («растянутой» советизации), нельзя также не принять во внимание, что в действительности она отнюдь не означала ограничения лишь политическими (не говоря уж — парламентскими) средствами для достижения целей Кремля и подконтрольных ему местных компартий. Наоборот, ее практическое осуществление с самого начала сочеталось и с активным применением коммунистами, когда они (или их советский патрон) считали необходимым, различного рода административного давления и подрывных действий через находившийся в их руках государственный аппарат, вплоть до непосредственно репрессивных методов в отношении как их политических оппонентов, так и тех союзников по левому блоку, которые в какой-то момент проявляли значительную строптивость или серьезные колебания.

Из режимов второго и третьего типов, которые как раз и стали сферой проведения «растянутой» советизации, до начала 1947 г. употребление административно-репрессивных рычагов было свойственно главным образом второму типу, где коммунисты могли делать это, опираясь на уже имевшиеся у них решающие позиции во власти. Среди многочисленных повседневных случаев использования подобных средств укажем хотя бы на такие известные примеры, как имевшие место в Болгарии преследование Г. Димитрова-Гемето, являвшегося в конце 1944 — начале 1945 г. лидером Земледельческого союза, или смещение по указанию Сталина летом 1946 г. военного министра и одного из руководителей партии «Звено» Д. Велчева; практиковавшиеся с 1946 г. в Польше насильственный роспуск ряда организаций ПСЛ и манипуляции госбезопасности по расколу этой партии, формально все еще представленной в правительстве; давление, ограничения и репрессии в отношении тех или иных деятелей, местных организаций и органов печати оппозиционных партий в Румынии, особенно наиболее влиятельной национал-царанистской партии³¹. Сюда же относились упоминавшиеся выше шантаж, запугивание, фальсификация результатов при проведении референдума в Польше в июне 1946 г., парламентских выборов в Румынии в ноябре 1946 г. и в Польше в январе 1947 г.

В странах с режимами третьего типа, где коммунисты еще не имели преобладания во власти, применение таких методов было для них намного более затруднительным. Но уже с 1945—1946 гг. компартии Венгрии и Чехословакии, добившись получения портфелей министров внутренних дел (в венгерском случае — при опоре на прямой советский нажим³²), начали прилагать усилия к тому, чтобы установить контроль над спецслужбами и использовать их в своих интересах. В частности, в Венгрии органы МВД при поддержке советской администрации Союзной контрольной комиссии (СКК) повели с весны 1946 г. наступление на ряд общественных организаций, деятельность которых вызывала особое недовольство компартии и ее советских покровителей³³. В обеих названных странах спецслужбами, оказавшимися под коммунистическим руководством, стала вестись работа по добыванию тайной информации о других политических силах, по сбору, а в еще большей мере — фабрикации компромата о деятелях партий, противостоявших коммунистам, либо являвшихся партнерами последних. Это рассматривалось как создание очень важного инструмента воздействия как на противников, так и на попутчиков или недостаточно устойчивых союзников при дальнейшем коммунистическом наступлении и позже (о чем еще пойдет речь дальше) было активно пущено в ход³⁴.

Стремясь, таким образом, в случае с режимами первого типа — к упрочению фактически уже установленной коммунистической монополии власти, с режимами второго типа — к закреплению и расширению коммунистического преобладания, а с режимами третьего типа — еще только к достижению такого преобладания, Кремль и патронируемые им восточноевропейские компартии направляли вместе с тем усилия на максимально возможное включение всех этих режимов в процесс формирования блока под советским главенством.

Стержнем формирования являлось складывание системы двусторонних политических, военных, экономических, культурно-идеологических и иных связей каждой из стран «народной демократии» с СССР как блоковым центром, включая и следование в фарватере его политики на международной арене. Становление этой основополагающей «лучевой» конструкции, охватывавшей все упомянутые страны и скреплявшей их с Москвой, а через нее — в общую блоковую систему, дополнялось постепенным возникновением союзнических отношений, также на двусторонней основе, между самими государствами Восточной Европы, которое советская сторона стремилась тщательно контролировать. До осени 1947 г. реальная вовлеченность тех или иных «народных демократий» в блокообразование, в том числе даже особенно активная, далеко не всегда сопровождалась оформлением официальных договоров о союзе (о «дружбе, взаимопомощи и сотрудничестве»), прежде всего потому, что тогдашний международно-правовой статус восточноевропейских бывших гитлеровских сателлитов (Болгарии, Румынии, Венгрии) до подписания и вступления в силу мирных договоров с ними лишал их права открыто участвовать в союзах. Наиболее показателен случай с Болгарией, которая уже с осени 1944 г. была интенсивно включена в формирование блоковых отношений как с СССР, так и с Югославией, вплоть до предпринятой на рубеже 1944—1945 гг. югославо-болгарской попытки объединиться под эгидой Кремля в федерацию южных славян, замышлявшуюся как один из элементов советского блока на Балканах. Используя упомянутый выше статус Болгарии, Лондон, опасавшийся, что югославо-болгарское объединение может представлять собой угрозу для Греции, вместе с Вашингтоном наложили вето не только, на создание федерации, но и на заключение Софией и Белградом договора о союзе, с чем пришлось считаться Москве и ее балканским подопечным³⁵. В итоге подобными договорами до второй половины 1947 г. были охвачены только СССР и те из «народных демократий», которые являлись членами Объединенных Наций, т. е. Югославия, Польша, Чехословакия, а также частично Албания, подвергшаяся во время войны фашистской оккупации, но не допущенная США и Англией в состав Объединенных Наций. Так, помимо советско-чехословацкого договора, заключенного еще в декабре 1943 г. и приобретавшего новый смысл в послевоенных условиях, в апреле 1945 г. были подписаны договоры СССР с Югославией и Польшей; в марте и мае 1946 г. — Югославии с Польшей и Чехословакией; в июле 1946 г. — югославо-албанский договор; в марте 1947 г. — польско-чехословацкий договор.

Однако степень действительной вовлеченности той или иной из восточноевропейских стран в процесс формирования советского блока зависела главным образом от политического характера установленного в ней режима. Больше всего в указанный процесс были включены, естественно, режимы первого, а также, как правило, второго типов, независимо опять-таки от того, насколько это было закреплено в том или ином случае формальными соглашениями. В данной связи характерно, например, содержавшееся в посланиях Сталина югославскому и болгарскому коммунистическим лидерам И, Брозу Тито и Г. Димитрову в середине августа 1947 г. замечание о том, что СССР связан с Болгарией фактическим союзом так же, как с Югославией, хотя с первой у него и нет такого формального договора, как со второй³⁶. Встроенность в складывавшуюся систему блоковых отношений, основывавшихся прежде всего на упомянутой выше «лучевой» связи каждой из восточноевропейских стран с Москвой, была вместе с тем неотделима от советского контроля за этими странами, особенно выраженного в отношении режимов второго типа. Многочисленные архивные материалы, ставшие теперь доступными, свидетельствуют о тогдашней повседневной практике запрашивания их коммунистическими лидерами у советского руководства указаний или санкций при принятии важнейших решений как во внешней, так и во внутренней политике, при основных кадровых назначениях³⁷. Для режимов первого и второго типов неотъемлемой частью блоковой конструкции стала привязанность к СССР в военной сфере. Советская сторона играла важнейшую роль в вооружении и снаряжении их армий, подготовке нового офицерского корпуса и генералитета. Ввиду ограничений военного потенциала, наложенных в то время на бывших сателлитов Германии, наиболее интенсивным было первоначально советское участие в организации, оснащении, подготовке вооруженных сил Югославии и Польши, двух самых крупных восточноевропейских государств, обладавших и самыми большими армиями в регионе. В обоих случаях имело место непосредственное советское военное присутствие в этих армиях: в Югославии с ее прочным коммунистическим режимом — в виде военных советников и инструкторов, а в Польше с ее более сложной внутренней ситуацией — путем прямого зачисления большого числа советских генералов и офицеров на командные должности в Войско Польское, где в 1945 г. они составляли около половины его офицерского состава, к началу 1946 г. — около четверти, к началу 1947 г. — примерно 10 %, причем на важнейших постах³⁸.

В несравненно меньшей степени в формирование советского блока могли быть вовлечены режимы третьего типа. Но в случае с Венгрией это в определенной мере компенсировалось непосредственным советским военным присутствием и контролем как фактором удержания страны в советской орбите. Что же касалось Чехословакии, то до 1948 г. она, с одной стороны, не являлась включенной в формирование блока в том смысле, в каком это относилось к режимам первого и второго типов, т. е. на социально-политической основе фактического, но в то время не афишируемого противостояния «империализму», который олицетворялся западными державами. Однако, с другой стороны, она, по сути, частично втягивалась в блоковую ориентацию, проводя координировавшуюся с СССР, а также с некоторыми «народными демократиями» политику прежде всего в германском вопросе, на Парижской мирной конференции 1946 г., где рассматривалось послевоенное урегулирование с бывшими гитлеровскими союзниками в Европе, при обсуждении ряда международных проблем в ООН. Практически блоковый характер имело секретное соглашение о поставках исключительно Советскому Союзу чехословацкого урана, заключенное в ноябре 1945 г. между Прагой и Москвой по желанию последней³⁹. Такое положение было как следствием сильных позиций, которыми обладали во власти и в обществе коммунисты вместе с примыкавшими к ним левыми социал-демократами, так и в значительной мере результатом того, что их более правые партнеры по правящей коалиции так называемого Национального фронта, группировавшиеся вокруг президента Бенеша, тоже склонялись к тесным связям с СССР, а также другими славянскими государствами, ибо усматривали в этом важнейшую гарантию против возможного возрождения германской угрозы. Эксплуатируя подобную ситуацию, Кремль оказывал нажим на Чехословакию с целью добиться ее большей блоковой ангажированности. В историографии как пример нажима преимущественно фигурирует сталинский диктат в июле ,1947 г., заставивший чехословацкую сторону отказаться от возможного участия в «плане Маршалла». Но еще раньше, в конце июля 1946 г., советское правительство поставило перед Прагой (как и перед Варшавой) вопрос о необходимости скорейшего, чуть ли не в течение месяца, заключения польско-чехословацкого союзного договора, а когда дело затянулось в связи со спорными территориально-национальными проблемами между Чехословакией и Польшей, то Кремль в конце февраля 1947 г. ультимативно потребовал от чехословацкого руководства безотлагательно подписать договор⁴⁰. В начале марта это было выполнено.

Хотя таким образом процесс формирования блока в той или иной мере охватывал «народные демократии» разных типов, однако самим существованием типов, заметно отличавшихся друг от друга, развитие данного процесса значительно усложнялось. Более того, различие типов вообще придавало определенную внутреннюю рыхлость всей политической конструкции, сложившейся на том этапе в восточноевропейской зоне советского контроля, и затрудняло задачу не просто удержания, но и существенного упрочения этого контроля в том смысле, как было привычно Москве. Тем не менее до рубежа 1946—1947 гг. последняя продолжает проводить прежнюю дифференцированную политику в отношении «народных демократий», в том числе тактику «растянутой» советизации применительно к режимам второго и третьего типов. В частности, даже репрессивные меры, употреблявшиеся в случае с режимами второго типа в рамках тактики «несоветского пути», были призваны усилить решающую роль коммунистов во власти и обеспечить дальнейшее поступательное осуществление «растянутой» советизации, но как будто еще не направлялись непосредственно на радикальную замену действовавшей там политической модели. Пока мы не располагаем определенными и тем более бесспорными свидетельствами того, что до упомянутого времени ближайшей конкретной целью предпринимавшихся усилий являлись ликвидация имевшей место в Болгарии, Польше и Румынии частичной коалиционности власти или отмена существовавшей там ограниченной многопартийности, допускавшей и дозируемое наличие оппозиции.

Но уже с первых месяцев 1947 г. появились признаки значительного ужесточения курса.

Прежде всего во всех трех странах коммунистами и подконтрольными им государственными структурами стали предприниматься действия, результатом которых явилось устранение наиболее крупных и влиятельных оппозиционных партий. В Польше после фальсифицированных выборов в январе, искусственно сделавших ПСЛ, больше не представленную, в правительстве, партией парламентского меньшинства, совсем незначительного по размерам, власти на основании выдвигавшихся ими обвинений в связях ПСЛ со все еще действовавшим, хотя и постепенно сокращавшимся вооруженным антиправительственным подпольем развернули кампанию насильственного роспуска многих ее местных организаций, ареста ее функционеров, удушения ее прессы. Фактически стала осуществляться ликвидация ПСЛ как оппозиционной партии. В условиях нарастания полицейского террора, шантажа и пропагандистского давления, развязанных режимом, в ПСЛ возник кризис, Миколайчик и некоторые другие ее лидеры, опасаясь ареста, бежали в октябре 1947 г. на Запад, партия в значительной мере распалась, а руководство ее остатками перешло в руки тех, кто в итоге предпочел встать на сторону властей⁴¹. Тем самым произошло устранение легальной оппозиции. В Болгарии на основе обвинений в «антигосударственном заговоре», готовившихся госбезопасностью в течение нескольких месяцев и официально выдвинутых в мае 1947 г., основной оппозиционный лидер Н. Петков (он возглавлял ту часть Земледельческого союза, которая в 1945 г. вышла из ОФ) в июне был арестован, а значительная часть парламентской фракции его партии была лишена депутатских мандатов. В августе Петкова приговорили к смертной казни (казнен в сентябре), а его партию запретили⁴². В Румынии в июле 1947 г. также на основе обвинений в заговоре арестовали ведущих деятелей национал-царанистской партии во главе с ее лидером Ю. Маниу, ее парламентская фракция была ликвидирована, партия запрещена. Позже, на судебном процессе в октябре — ноябре, Маниу и его коллег приговорили к длительным срокам заключения. В условиях развязанного террора была вынуждена прекратить свою деятельность и оппозиционная национал-либеральная

партия⁴³.

Наряду с ликвидацией основных сил легальной оппозиции (а в Польше ее полного устранения) обозначилась также тенденция нового, с несравненно более радикальными, чем прежде, целями, наступления коммунистов на партии, до сих пор выступавшие в блоке с ними. В апреле 1947 г. руководство ППР поставило в качестве непосредственной практической задачи «объединение» ППР и ППС на основе фактического поглощения последней⁴⁴. Вслед за тем коммунисты приступили ко все нараставшему давлению на ППС, в том числе и с использованием спецслужб, с целью навязать ей необходимые для этого организационные, кадровые и идеологические изменения⁴⁵. Аналогичные планы в отношении социал-демократической партии стали разрабатываться и руководством румынской компартии⁴⁶. Речь шла о ликвидации даже весьма левой и,- если говорить о практической политике, в конечном счете прокоммунистически настроенной социал-демократии, которая в обеих странах была наиболее крупным партнером коммунистов по левому блоку. Кроме того, в Румынии осенью 1947 г. была обвинена во враждебной деятельности, изгнана из правительства и фактически разгромлена группа Тэтэреску, коалиция с которой оказывалась больше не нужной правящему режиму после устранения основных партий оппозиции⁴⁷. Подобное ужесточение курса распространилось даже на одну из стран с режимами третьего типа — Венгрию. Но поскольку там, в отличие от режимов второго типа, коммунисты не преобладали во власти, перед ними стояла еще задача оттеснения коалиционных партнеров и приобретения доминирующего положения, а выполнить ее сами они были не в состоянии. Поэтому акция была развернута под прикрытием и при прямом участии советской администрации СКК. На рубеже 1946—1947 гг. венгерские спецслужбы, контролировавшиеся коммунистами, заявили о раскрытии антиреспубликанского заговора, направленного на восстановление хортистского режима, обвинив в причастности к заговору некоторых деятелей самой влиятельной в стране Партии мелких сельских хозяев (ПМСХ), занимавшей наиболее значительные позиции в парламенте (на выборах 1945 г. она получила 57 % голосов) и правительстве. Эти обвинения сразу же стали использоваться для наступления на ПМСХ, для дискредитации ряда ее деятелей, в том числе ее генерального секретаря Б. Ковача, которым приписывались связь с заговором или прямое участие в нем. Под таким напором руководство ПМСХ уже в январе — марте 1947 г. поспешило заменить в правительстве и парламенте некоторых из упомянутых деятелей, а в феврале 1947 г. Ковач был заменен на посту генсека, но требование о лишении его депутатской неприкосновенности, что позволило бы спецслужбам арестовать его, было отвергнуто парламентским большинством. Тогда в конце февраля к акции непосредственно подключились советские военные власти: они сами арестовали Ковача, а в ходе проведенного ими следствия были сфабрикованы материалы о якобы участии в заговоре уже ряда основных лидеров ПМСХ во главе с премьер-министром Ф. Надем. В мае материалы были переданы лидеру КП Венгрии М. Ракоши, обсуждавшему этот вопрос во время визита в Москву в конце апреля, и тот в отсутствие Надя, отдыхавшего в Швейцарии, выступил с обвинениями премьер-министра. Поскольку Ракоши оперировал данными, исходившими от советской стороны, напуганная верхушка ПМСХ стала стремительно отступать, опасаясь разделить участь Ковача. Надь, не рискуя возвращаться в Венгрию, прислал заявление об отставке, а другой ведущий деятель ПМСХ, председатель парламента Б. Варга бежал на Запад⁴⁸.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 282; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!