Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 24 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 24 из 81Следующая ⇒

Весьма стало заботить Москву и то, что трактовалось ею как националистические тенденции в некоторых восточноевропейских компартиях. Здесь внимание было направлено, прежде всего, на руководство ППР, которому инкриминировалось стремление умалить роль СССР в освобождении Польши от нацистской оккупации и установлении «народно-демократического», режима, слабая пропаганда советского опыта и даже дистанцирование от него, создание препятствий для распространения в стране советских изданий и кинофильмов, игнорирование и вытеснение советских офицеров из польской армии, уклонение от регулярного информирования ЦК ВКП(б) о положении в Польше и ППР⁶⁷. Независимо от того, какие из этих обвинений отражали действительное положение вещей, а какие были результатом того или иного сгущения красок, сам характер подобных оценок свидетельствовал об обеспокоенности Кремля, как бы столь желательное ему усиление коммунистической власти в Польше не сочеталось с поползновениями последней к принятию несколько более самостоятельных решений и хотя бы некоторому уменьшению советского контроля. Характерно, что в качестве примеров, вызывающих особую тревогу, указывалось, в частности, на публичные заявления Гомулки о неприменимости в Польше советского опыта с присущей ему ролью «диктатуры пролетариата» и коллективизацией деревни и на то, что печать ППР склонна писать о «марксизме вообще», но не о марксизме-ленинизме⁶⁸. В сущности, тем самым прежде одобрявшаяся тактика «несоветского пути» не только получала неодобрительную оценку, но и фигурировала фактически как опасное проявление «национальной узости». Это перекликалось и с упреком аналогичного характера в адрес КПЧ за недостаточную популяризацию и использование опыта СССР, причина чего усматривалась тоже в установке на «специфически чехословацкий» путь к социализму, отличающийся от советского⁶⁹. Как националистические отклонения трактовалась и позиция некоторых руководителей КП Венгрии, по мнению которых, для их страны были слишком тяжелым бременем передача Советскому Союзу бывших германских активов в Венгрии, выплата репараций, возврат продовольственных ссуд, полученных от СССР⁷⁰.

Волновали Москву и случаи, когда восточноевропейские коммунисты предпринимали какие-либо шаги, не соответствовавшие советским намерениям на международной арене. В частности, критически оценивались тоже как «национальная узость» стремление лидеров Югославии выступить в руководящей роли по отношению к другим балканским компартиям и «народным демократиям», а также недовольство Белграда недостаточной, по его мнению, советской поддержкой югославских требований в триестском вопросе. Критика такой югославской позиции в связи с Триестом была даже включена в предварительные варианты проекта доклада Жданова для совещания в Шклярской Порембе⁷¹. Выдвижение «плана Маршалла» еще больше обострило советскую подозрительность в отношении внешнеполитической линии восточноевропейских режимов. Отклонения от курса Москвы усматривались даже там, где их не было. Так, первоначальная позиция коммунистов в правительстве Чехословакии в пользу участия страны в конференции о «плане Маршалла» была квалифицирована как «крупнейшая политическая ошибка» и проявление недоброжелательства к СССР⁷². На самом же деле причиной упомянутого решения лидеров КПЧ были колебания самого Кремля, дававшего несколько раз менявшиеся указания: то, чтобы «народные демократии» высказали заинтересованность в «плане Маршалла», то, чтобы их представители поехали в Париж, но лишь для срыва конференции, то, чтобы они вообще бойкотировали ее. Все эти страны послушно следовали извивам советских директив, что демонстрировало блоковую предопределенность их политики. Но чехословацкие коммунисты, действовавшие в довольно отличавшихся внутриполитических условиях, оказались в более чем двусмысленном положении: заняв в коалиционном правительстве, в соответствии с директивой Москвы, сначала одну позицию в отношении «плана Маршалла», в результате чего правительство приняло решение, получившее публичную огласку, они затем были поставлены перед необходимостью, по новой директиве той же Москвы, спешно встать на иную позицию и выступить за ее реализацию правительством. Тем не менее, когда последовало требование Сталина об отказе Чехословакии от участия в парижской конференции, оно было тут же выполнено⁷³. Подозрения Кремля вызвало и то, что руководство ППР, исходя из польской заинтересованности в экономической помощи Запада, хотело в чисто тактических целях уклониться от откровенно негативного ответа на «план Маршалла» и пыталось заручиться советским согласием, чтобы Польша не прямо отказалась от участия в плане, а направила Англии и Франции запрос, который бы включал условия, заведомо неприемлемые для западных держав⁷⁴.

Однако в итоге в доклад Жданова, который должен был служить основой решений совещания, никакие волновавшие Кремль восточноевропейские проблемы включены не были, в том числе и те, которые на предварительных этапах подготовки доклада имелось в виду там отметить. Зато в доклад был введен в качестве основополагающего тезис о двух противостоящих лагерях на мировой арене — «демократическом» и «империалистическом» и о том, что «демократический лагерь» образуют вместе СССР и «народные демократии». Из исследованных архивных материалов видно, что этот тезис, отсутствовавший в первоначальных вариантах проекта доклада, появился там на сравнительно позднем этапе по предложению Молотова⁷⁵. Но скорее всего, тот предпринял такой шаг, имея предварительно мнение Сталина либо просто действуя по его указанию. Как раз тогда, в последней декаде августа и первой половине сентября 1947 г., Молотов был вместе со Сталиным, проводившим отпуск на Кавказе. Там они вдвоем рассматривали различные текущие проблемы и посылали директивы в Москву, в том числе в связи с подготовкой к совещанию в Шклярской Порембе⁷⁶. Заявлением о существовании «демократического лагеря», по сути, фиксировалось реально происходившее образование советского блока, хотя при этом термина «блок» Кремль тщательно избегал. Открытое провозглашение концепции «лагеря» и его противостояния Западу, с одной стороны, означало демонстрацию конфронтационности и форсирования блоковой ориентации политики СССР, а с другой стороны, нагнетало атмосферу необходимости мобилизации внутри советского блока — с усилением сплоченности и дисциплины в его рамках. Очевидно, в этих обстоятельствах Сталин посчитал нецелесообразным специально выдвигать на совещании претензии к компартиям Восточной Европы, поскольку весь комплекс политических установок, сформулированных в докладе Жданова, и прежде всего доктрина жесткого противостояния «двух лагерей» вместе с резкой критикой «ошибок» ФКП и ИКП должны были достаточно эффективно воздействовать на восточноевропейских коммунистов в нужном советской стороне направлении и необходимым образом ужесточить иерархическое подчинение «народных демократий» Москве. Последнее касалось даже режимов с еще не установленным коммунистическим преобладанием, как было в случае с Чехословакией, где уже до Шклярской Порембы некоммунистической части правительства пришлось ввиду фактического ультиматума Сталина последовать за блоковой позицией Кремля в связи с «планом Маршалла»⁷⁷.

Советский замысел, касавшийся встречи в Шклярской Порембе, удался. Установки, изложенные в докладе Жданова, и поставленная задача создания Коминформа, о которых представители всех других партий-участниц узнали лишь на самом совещании, явились основой решений последнего. Гомулка, попытавшийся было возражать по поводу образования Информбюро компартий, быстро пошел на попятный и даже выступил в отведенной ему советской стороной роли докладчика по вопросу организации Коминформа⁷⁸. Линия, выработанная в Москве, стала общей платформой партий-членов нового международного коммунистического органа, включая и компартии Восточной Европы. Тот же Гомулка сформулировал позицию делегации ППР, что «большие международные вопросы», т. е., в конечном счете, противостояние «демократического» лагеря «империалистическому», «довлеют над всем ходом событий и должны определять внутреннюю политику компартии»⁷⁹.

Наряду с тем, что все восточноевропейские компартии восприняли доктрину «двух лагерей», внутренние общественно-политические процессы в странах региона в период, последовавший за созданием Коминформа, тоже развивались в направлении, намеченном Кремлем. Основным было дальнейшее развертывание форсированной советизации, которая, стремительно набирая обороты в государствах с режимами второго типа, все больше охватывала и режимы третьего типа, причем не только Венгрию, где наступление на оппозиционные партии нарастало, но теперь уже и Чехословакию.

Осенью 1947 г., когда в руководстве КПЧ усилилась ориентация на более радикальные меры, соответствовавшие советским устремлениям, госбезопасность, контролируемая коммунистами, пустила в ход сфабрикованные ею дела о «заговорах» в Словакии и частично в Чехии, с которыми якобы были связаны некоторые деятели «буржуазных» партий, являвшихся партнерами-оппонентами КПЧ в пра-вящей коалиции. Целью были дискредитация этих партий и их основных лидеров, обеспечение решающего сдвига в соотношении сил в пользу компартии еще до предстоявших в 1948 г. парламентских выборов. Однако упомянутые «дела», особенно активно использовавшиеся в Словакии, стали рассыпаться в органах юстиции, не находившихся в руках КПЧ⁸⁰. Но среди лидеров партий, против которых эти фабрикации были направлены, возникла обеспокоенность, как бы коммунисты не установили фактический контроль в стране с помощью госбезопасности. И когда в начале 1948 г. министр внутренних дел коммунист В. Носек произвел ряд кадровых перемещений в госбезопасности, усиливавших возможность установления такого контроля, министры от данных партий выступили против. Поскольку коммунисты во главе с премьером Готвальдом стояли на своем, несогласные министры 20 февраля 1948 г. подали в отставку.

Они планировали, что в соответствии с нормами парламентаризма их шаг повлечет отставку всего коалиционного правительства и откроет возможность сформировать или новое правительство, более благоприятное для них по составу, или правительство чиновников для досрочного проведения выборов, на которых эти партии рассчитывали получить большинство и, сохраняя коалицию с КПЧ, потеснить ее, лишив слишком сильных позиций, угрожавших остальным⁸¹. Но Готвальд, активно подталкивавшийся Москвой к решительным действиям, не ограниченным строго законными рамками, от отставки правительства отказался, а потребовал от президента Бенеша просто заменить ушедших министров прокоммунистическими деятелями. КПЧ, опираясь на организованные ею массовые выступления своих сторонников, создавая вооруженные отряды и используя силы МВД, стала явочным порядком захватывать власть в стране. Ее оппоненты оказались не готовыми к сопротивлению подобным действиям. А социал-демократическая партия, с осени 1947 г. пытавшаяся постепенно дистанцироваться от КПЧ, колебалась, не решаясь покинуть правительство, и стала уступать своему прокоммунистическому крылу⁸².

Хотя Кремль предпочел воздержаться от демонстративного передвижения советских войск у границ Чехословакии, о котором просил Готвальд для нажима на Бенеша, в Прагу (если верить свидетельству П. А. Судоплатова, тогда одного из руководящих работников МГБ СССР) еще перед февральским кризисом была тайно переброшена на помощь коммунистам бригада советского спецназа: 400 человек, переодетых в штатское⁸³. Бенеш, боясь силового столкновения в стране и не исключая в конечном счете возможности советского военного вмешательства, на которое ему прозрачно намекал Готвальд, в итоге выполнил 25 февраля требования последнего. На деле в Чехословакии произошел переворот. При этом партии, пытавшиеся оппонировать КПЧ, фактически перестали существовать: их штаб-квартиры были в ходе февральского противостояния захвачены госбезопасностью, ряд функционеров арестован, от имени этих партий стали выступать небольшие группы коммунистических ставленников, а прежние лидеры, не сумевшие противостоять перевороту, согласились уйти в отставку с партийных постов и как депутаты парламента. Почти то же произошло с социал-демократической партией, большинство руководства которой пошло на то, чтобы она была привязана к КПЧ. Парламент, подвергшийся значительной чистке, послушно поддержал правительство, сформированное, по сути, заново и теперь целиком контролировавшееся коммунистами⁸⁴. Результаты переворота были затем закреплены проведенными соответствующим образом принятием новой конституции и парламентскими выборами в мае 1948 г.

Насильственное устранение оппозиционных партий или, как в Чехословакии, основных партнеров-оппонентов по правящей коалиции, осуществленное в странах с режимами второго и третьего типов в 1947—1948 гг. (в Болгарии и Румынии еще остававшиеся небольшие группы легальной оппозиции были полностью ликвидированы в 1948 г., а в Венгрии этот процесс растянулся до начала 1949 г., когда последние оппозиционные партии вынужденно «самораспустились»), стало решающим шагом в превращении политического устройства этих стран в фактический аналог того, что было характерно для режимов первого типа. Вслед за тем либо даже параллельно коммунисты, опираясь на достигнутое ими положение полностью диктующей силы, довершили монополизацию власти и всей политической жизни, поглотив левых союзников. Как известно, во всех названных странах уже в течение 1948 г. с помощью мощного нажима, в том числе административного, и с использованием сильных левых настроений, распространенных в социал-демократических партиях, действовавших в блоке с коммунистами, была проведена полная ликвидация этих партий путем их присоединения к компартиям (причем до половины и больше членов ликвидированных партий остались вне компартий). А другие входившие в левые блоки партии, реорганизованные в конце 1947 — 1948 г. под жестким коммунистическим контролем, либо тоже перестали существовать в результате продиктованных им взаимных слияний, самороспуска или просто необъявленного исчезновения с политической сцены, либо были оставлены в качестве бутафории и декларировали признание абсолютно руководящей роли компартий и полное следование курсу построения социализма. В сущности, в странах, где до того имели место режимы второго и третьего типов, установилась, как еще раньше в государствах с режимами первого типа, коммунистическая однопартийная система. Утверждение этой монополии власти сопровождалось и мерами соответствующей направленности в социально-экономической и иных сферах жизнедеятельности общества.

Смена прежней разнохарактерности восточноевропейских режимов их политической однотипностью, в основе аналогичной советскому образцу, создавала условия для полной включенности всех этих стран в осуществление обозначенного на учредительном совещании Коминформа курса дальнейшей консолидации «лагеря» во главе с СССР и блокового противостояния Западу. Переход к новому качеству совпал по времени с начатым осенью 1947 г. достраиванием системы двусторонних договоров о союзе, охватывавших СССР и «народные демократии». Если до того, в результате «первого раунда» подписания таких договоров, в эту систему, как упоминалось выше, входили наряду с Советским Союзом Югославия, Польша, Чехословакия и частично Албания, то теперь наступил «второй раунд» — ее распространение на Болгарию, Венгрию и Румынию, которые не могли быть ее участниками до заключения с ними мирных договоров. Как только в середине сентября 1947 г. мирные договоры, подписанные еще семью месяцами раньше, были введены в действие, Кремль тут же поставил охват трех упомянутых стран договорной системой советского блока в качестве непосредственной задачи. 14 сентября Тито и Димитров, еще раньше предпринимавшие шаги, направленные к заключению югославо-болгарского договора, получили аналогичные извещения советского руководства, что 16 сентября мирные договоры вступят с силу и теперь правительства Болгарии и Югославии могут приступить к заключению договора о дружбе и взаимной помощи⁸⁵. 14 октября последовала более общая директива Политбюро ЦК ВКП(б), предписывавшая МИД СССР обеспечить заключение двусторонних договоров о взаимопомощи как Югославией, Чехословакией и Польшей с Румынией, Болгарией и Венгрией, так и между тремя последними, а затем заключить такие же договоры СССР с этими последними⁸⁶. Данное указание было осуществлено главным образом в период с ноября 1947 г. по июль 1948 г., когда произошло подписание 10 из 12 двусторонних договоров, связавших Болгарию, Венгрию и Румынию с СССР, Югославией, Польшей, Чехословакией и между собой (заключение остальных двух — польско-румынского и чехословац-ко-венгерского оттянулось на первые месяцы 1949 г.), а также договора между Болгарией и Албанией.

С названными выше конкретными обстоятельствами, вследствие которых началось заключение этих договоров, никак не согласуется появившееся недавно в отечественной историографии утверждение Т. В. Волокитиной, что директива от 14 октября и последовавшая ее реализация представляли собой спешное создание особой системы коллективной безопасности в Восточной Европе, явившееся советским ответом на предпринятые тогда действия западных держав, устремленные к образованию сепаратного западногерманского государства и его включению в формировавшиеся союзные отношения в Западной Европе⁸⁷. Не подкрецив свое утверждение никакими документальными данными, Волокитина обошла полным молчанием как то, что создание договорной системы, связывавшей СССР и «народные демократии», началось вовсе не «спешно» осенью 1947 г., а намного раньше, так и то, что к его «второму раунду», продолжавшему уже давно проводимый курс, Кремль приступил просто тогда, когда это стало возможным ввиду вступления в силу мирных договоров с бывшими гитлеровскими сателлитами.

Новое, что вносила директива Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 октября 1947 г., состояло в ином. Если в договорах «первого раунда» их фактическая антизападная направленность скрывалась под традиционной со времени войны формулировкой о взаимопомощи в случае агрессии со стороны Германии или каких-либо объединившихся с ней государств, то директива предусматривала переход к более откровенной формулировке о взаимопомощи против агрессии со стороны не только Германии, но вообще любого государства. Данная установка была реализована в шести договорах, подписанных в ноябре 1947 — январе 1948 г. и связавших между собой балканские «народные демократии» и Венгрию. Однако эти договоры, а также последовавшее 17 января 1948 г. в ходе их заключения заявление Димитрова журналистам о перспективе создания будущей федерации либо конфедерации и таможенной унии всех «народных демократий» (о нем еще пойдет речь ниже) вызвали нежелательную для Москвы реакцию на Западе, где происходившее оценивалось как новый шаг в образовании блока на востоке Европы и выдвигалось как аргумент в пользу предложенной тогда, в частности британским правительством, идеи создания союза западноевропейских государств. И в данной связи Кремль на рубеже января — февраля 1948 г. решил вернуться к старой, более камуфляжной формулировке⁸⁸. Она была использована в остальных договорах «второго раунда», заключение которых последовало начиная с февраля 1948 г., в том числе в договорах СССР с Румынией, Венгрией и Болгарией.

Данная уловка, не менявшая, разумеется, подлинного характера договоров, была частью общей тактики советского руководства, с самого начала установления «народных демократий» стремившегося максимально затушевать реально происходившее образование блока во главе с СССР. Необходимость соблюдения подобной тактики, рассчитанной на пропагандистский эффект и призванной, по кремлевскому замыслу, выставить в роли поборника создания блоков лишь Запад, отмечалась, в частности, Ждановым на одном из сове-, щаний в ЦК ВКП(б) в марте 1948 г.⁸⁹ Например, видный теперь из архивных документов механизм постоянной закулисной координации политики восточноевропейских режимов на международной арене, применявшийся Москвой, тогда тщательно скрывался. Правда, в ряде случаев фактический блоковый характер тех или иных внешнеполитических шагов этих режимов выдавал себя невольно, как это особенно ярко продемонстрировал срежиссированый Кремлем дружный отказ от «плана Маршалла». Однако открытых блоковых акций советская сторона старалась избегать. Хотя в тех документах комин-формовского учредительного совещания, которые были обнародованы, прямо говорилось о «демократическом лагере», тем не менее кроме некоторых заседаний самого Коминформа, чей блоковый характер формально прикрывался участием не только компартий «лагеря» (кроме КП Албании), но также ФКП и ИКП, никаких предававшихся публичной огласке форумов или коллективных выступлений государств советского блока не предпринималось. Единственным исключением стало проведенное 23—24 июня 1948 г. варшавское совещание министров иностранных дел СССР и всех восточноевропейских «народных демократий» по германскому вопросу. Но этому совещанию, созванному Москвой не для того, чтобы что-то решать, а лишь с целью обнародовать от его имени заявление, в основном заранее подготовленное советской стороной, специально отводилась роль демонстративного публичного ответа на состоявшуюся 23 февраля — 6 марта и 20 апреля — 1 июня лондонскую конференцию США, Англии, Франции с участием стран Бенилюкса, где были приняты решения, непосредственно открывавшие путь образованию государства на территории трех западных зон оккупации в Германии⁹⁰.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 265; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!