Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 14 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 81Следующая ⇒

Чтобы предотвратить «тлетворное», по их разумению, влияние Запада, власти широко использовали партийный аппарат и агентурную сеть КГБ. В мае 1947 г. М. А. Суслов, в то время возглавлявший Отдел внешней политики ЦК ВКП(б), сообщал руководителям партии и правительства о том, что Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) «без разрешения МИД СССР» систематически берет для просмотра иностранные фильмы в английском, французском, итальянском посольствах. На копии этого документа Молотов наложил такую резолюцию: «ВОКС оказался в роли сводника наших людей с иностранными посольствами и их пособника»¹⁰⁴. Одно из политических обвинений против руководителей Еврейского антифашистского комитета, арест которых готовился исподволь, сводилось к тому, что они «ориентируются на американцев»¹⁰⁵. Еще дальше пошел Маленков, заявивший на совещании Коминформа 1947 г., что представители «некоторых неустойчивых слоев» интеллигенции, «зараженных болезнью низкопоклонства перед всем заграничным... легко становятся пищей для иностранных разведок»¹⁰⁶. Так начал интенсивно формироваться новый образ внутреннего врага — «агентов американского империализма».

Строгое ограничение зарубежных контактов советских людей распространялось от запрещения смешанных браков до ужесточения цензуры на все виды информационной продукции и на фактический разрыв культурных и научных связей с другими странами. Показателен пример с публикацией на русском языке журнала «Сторонники мира». Этот журнал до этого уже выходил на нескольких иностранных языках. В начале 1950 г. было решено выпускать его, начиная с марта, и на русском. Сигнальный экземпляр журнала (это был его седьмой номер) был представлен самому Сталину, а копии — Маленкову, Молотову, Берии, Микояну, Кагановичу, Булганину, Суслову. Из 20-тысячного тиража половина предназначалась к распространению за рубежом, остальные — в Советском Союзе¹⁰⁷. Однако этот журнал сторонников мира, о безусловной поддержке которых неустанно и много говорили советские руководители, могли читать далеко не все. Архивный документ зафиксировал записку ответственных работников Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) (Агитпроп ЦК) на имя Суслова, в котором сообщалось, что «журнал предназначался для распространения лишь среди руководящего партийного и советского актива»¹⁰⁸.

Страна, только что пережившая страшные четыре года советско-германской войны, снова оказалась задавленной «антиимпериалистической» пропагандой, внушавшей советским людям, что они не застрахованы от опасности новых вражеских нашествий, на сей раз со стороны государств Запада, возглавляемых США. И подавляющее большинство людей, лишенное иной информации, естественно, верило официальной пропаганде.

Показательна осевшая в архиве Агитпропа ЦК информация о реакции населения на опубликованное в сентябре 1946 г. партийно-правительственное сообщение о повышении цен на продукты питания. Чтобы выявить настроения людей в связи с принятием такого непопулярного решения, работники Агитпропа посетили собрания трудящихся Москвы, прошедшие в своем большинстве, по их оценке, «организованно». Но на некоторых собраниях «имели место провокационные выкрики». В качестве примеров приводились мнения «некоторых рабочих» о том, что «повышение цен связано с неизбежностью войны в ближайшее время». Отмечалось, что «на собраниях докладчикам и беседчикам задается много вопросов о войне»¹⁰⁹. Еще в одном архивном партийном документе приводится перечень свыше полусотни вопросов, заданных партийным лекторам рабочими и служащими предприятий и учреждений Москвы и семи областей. Первыми двумя вопросами, открывавшими список, были: «Будет ли война?» и «Не вызвано ли повышение цен сложной международной обстановкой?»¹¹⁰

Многое для понимания «структурных противоречий» холодной войны дает тот факт, что она возникла еще при жизни Сталина. При нем же мир стал свидетелем таких острейших ее проявлений, как захват власти коммунистами в Чехословакии, Берлинский кризис 1948—1949 гг., корейская война 1950—1953 гг. Угроза перерастания холодной войны в еще одну мировую была постоянной, реальной. Имея в виду субъективную сторону дела, нельзя не прийти к заключению, что возможность подобной трансформации отвечала марксистской установке на все возрастающее обострение борьбы двух систем.

Признание правомерности постановки вопроса об особой ответственности Сталина в возникновении холодной войны отечественными историками нашло отражение в издании в последнее время двух созвучных по названиям сборников «Сталин и холодная война» и «Сталинское десятилетие холодной войны», основанных на новых архивных данных. Сторонники традиционной (с советских времен) точки зрения на роль Сталина обычно предпочитают конкретно-историческому анализу ссылки на его «прагматизм», «национальный большевизм» (в смысле приверженности национально-государственным интересам). Но дело в том, что так называемый «прагматизм» Сталина был марксистским. Основу его политической культуры составляли марксистско-ленинские теоретические представления о характере и перспективах всемирно-исторического процесса. Другими словами, его прагматизм ограничивался системой классовых принципов и убеждений, с прицелом на то, чтобы нанести как можно больший ущерб мировому капитализму. Это определяло достаточно узкие рамки историко-политического сознания Сталина, классовость категорий его мышления, однозначную направленность мыслей. Следовательно, и действий. Действий абсолютного диктатора, чьи единоличные решения отражали глубокую убежденность в том, что он владеет секретом принципа политической правильности. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что Сталин был деятелем державным. А державная политика имеет свою логику, свои закономерности, равно как и свои минусы. Такие его государственные акты, как заключение пакта с Гитлером в 1939 г. и провоцирование конфликтов с западными странами по окончании Второй мировой войне скорее говорят не в пользу мнимого прагматизма Сталина, а об авантюризме его политики. Известный российский физик академик Е. Л. Фейнберг, близко общавшийся с учеными — создателями советской атомной бомбы, вспоминая о времени, когда было покончено с американской атомной монополией (1949 г.), добавляет: «...и Сталин сразу начал войну в Корее»¹¹¹.

Сталин и его преемники придавали решающее значение стратегии борьбы за социализм, на которой строилась вся внутренняя и внешняя политика страны. В воспоминаниях Хрущева о периоде возникновения холодной войны говорится, что «Сталин считал обстановку предвоенной и создавал соответствующий политический накал». В другом месте его воспоминаний мы читаем о том, что уже сразу по окончании Второй мировой войны Сталин «уже обряжался в тогу военачальника возможных будущих походов»¹¹². Именно при Сталине получила устойчивое распространение военно-политическая формула «двух лагерей» на мировой арене, заменившая собой формулу «двух систем», отдававшей приоритет общественно-политическим различиям, но все же переносившей час решительной схватки на будущее. Во всяком случае, если в Советском Союзе начало холодной войны приписывали речи Черчилля, этого отставного английского премьер-министра, в Фултоне, то еще больше оснований применить критерий ответственности за холодную войну к действиям советского диктатора, который, как прекрасно известно, чувствовал себя достаточно вольно как в сфере внутренней, так и внешней политики.

Авторитетных суждений, указывающих на причинно-следственную связь между теорией и практикой сталинизма, с одной стороны, и зарождением холодной войны, — с другой, более чем достаточно. Эти суждения принадлежат и профессиональным историкам, и известным политикам. Наблюдается сближение позиций в этом вопросе отечественных и зарубежных исследователей. Р. Такер, автор многотомной биографии Сталина, анализируя внутреннюю борьбу в советском руководстве по вопросам внешней политики в последний период его жизни, полемизировал с теми американскими коллегами, которые полагали, что к концу жизни Сталин склонялся к смягчению напряженности в отношениях с Западом. Наоборот, доказывал Такер, советский лидер по-прежнему считал, что в области международных отношений следует опираться на силу, и только на нее. Позже в интервью одному из ведущих советских журналов он развил свою мысль, отметив: Сталин и его приверженцы исходили из того, что «величие государства заключается в его военной мощи, способности контролировать и подчинять других»¹¹³. Суждение Такера совпадает с мнением М. Тэтчер, назвавшей в бытность ее премьер-министром Великобритании «настоящей причиной» холодной войны «крайне жестокую сталинскую систему»¹¹⁴. Тэтчер опиралась на представления о причинах холодной войны, широко распространенные на Западе.

Каковы были замыслы советского руководства при Сталине, готово ли оно было идти до конца, до решающей вооруженной схватки с капитализмом, однозначно трудно сказать. Особенно пока исследователям не будут полностью доступны партийные и военные архивы (а они раскрывают свои тайны весьма неохотно). Во всяком случае, в окружении Сталина, судя по официальным заявлениям, такой исход противостояния с Западом не исключался. Вряд ли можно считать совершенно безобидным выражение «Все дороги ведут к коммунизму» из доклада Молотова в ноябре 1947 г. по случаю 30-летия Октябрьской революции. Взятое из текста песни, которую почти ежедневно распевали по радио, оно следовало после слов докладчика о том, что «судорожные усилия империалистов, под ногами которых колеблется почва, не спасут капитализм от приближающейся гибели»¹¹⁵.

Как известно, оба пика наибольшего влияния социализма связаны с двумя мировыми войнами и их последствиями. В обоих случаях, как при рождении советского социалистического государства в 1917 г., так и при образовании «мировой социалистической системы» после 1945 г., это было результатом применения силы. В первый раз — по ленинскому рецепту превращения империалистической войны в гражданскую, во второй — с опорой на советские вооруженные силы.

Под углом социальных последствий мировых войн рассматривались на партийном съезде 1952 г. перспективы капитализма. В выступлении Сталина на съезде восхвалялась работа «ударной бригады» мирового революционного и рабочего движения — советских коммунистов, «особенно в период Второй мировой войны», когда они помогли народам, «томящимся под гнетом капитализма». Теперь, когда от либерализма буржуазии «не осталось и следа», продолжил он, имеются «все основания» для победы братских партий «в странах господства капитала»¹¹⁶. Отчетный доклад сталинского руководства предрек системе капитализма окончательный развал в итоге третьей мировой войны¹¹⁷. (Впрочем, точно такие же прогнозы раздавала партийная пропаганда перед Второй мировой войной.)

При анализе генезиса холодной войны следует помнить и о такой ее исторической предпосылке, как существование мощного евразийского геополитического образования, какими были Российская империя, а затем советская «империя». Линия великодержавной преемственности между царской и советской Россией, прослеживаемая в «национальном большевизме» Сталина, показывает, что Россия как бы шла к «советскому глобализму» — к созданию максимально разветвленной системы имперских отношений и зависимости¹¹⁸. Это отвечало традиционному стремлению России к территориальному расширению и столь же ее традиционной склонности противопоставлять себя другим странам. Идею величия страны, которую сеяли в народе российские правящие элиты, охотно подхватили и развили большевики. При советском режиме произошла закономерная «встреча с судьбой» коммунизма и российского экспансионизма. Еще одна сторона имперской преемственности между Россией царской и Россией советской — это традиция соединения собственно политической истории страны с проблемами международных отношений, когда любое решение или действие рассматривалось сквозь призму великодержавности и военно-стратегических интересов. Традиция, которая при советской власти получила невиданное развитие в системе ценностей и методов тоталитаризма как воплощения возведенной в абсолют идеи насилия. Советские руководители чем дальше, тем больше чувствовали себя продолжателями российских имперских традиций.

Но что имело большее значение: традиционное геополитическое соперничество, на сей раз между резко усилившимися СССР и США (вскоре их назовут «сверхдержавами») или противоположность их социально-политических систем? Вопрос тем более закономерен, поскольку еще в начале века знатоки геополитики предсказывали наступление времени американо-российского соперничества в мировом масштабе¹¹⁹. С одной стороны, несомненно, что сложившийся после Второй мировой войны биполярный мир в виде противостояния СССР и США основывался на объективных реалиях второй половины XX в, К Соединенным Штатам, взявшим старт к глобализму с рубежа XIX—XX вв.¹²⁰, присоединился Советский Союз, добавивший к своим огромным естественно-географическим ресурсам возросшую военно-политическую мощь. С другой стороны, в итоге мировой войны Советскому Союзу впервые удалось реализовать давнюю, с времен Октябрьской революции, стратегию усиления мировых позиций социализма. Сталин «все дела» вел к тому, чтобы победила мировая коммунистическая система, говорил Молотов, подводя итог его государственной деятельности¹²¹. Вызов, открыто брошенный капитализму в далеком 1917 г., ко второй половине XX в. принял по-настоящему глобальные параметры, подкрепленный мощью одной их двух сверхдержав. Биполярность мира, заложенная Октябрьской революцией, приняла реальные очертания тотальной конфронтации между «двумя мирами». Вылазки и набеги из «осажденной крепости», какой долго считал себя Советский Союз, сменились его активными, наступательными действиями по всему периметру его внешних границ. Для раскрытия положения о «структурных противоречиях» сторон в холодной войне следует ввести эту проблему в контекст главного противоречия XX в. — между демократией и тоталитаризмом, что делает зримым и значимым конфликт социально-политических систем. В самом деле, разве не имеет решающее значение то, что сторонами конфликта были столь различные, просто взаимоисключающие системы? Запад представляли в этом конфликте страны с развитой демократией (где функционировали избранные на всеобщих выборах парламенты и президенты), многопартийной системой, свободой печати и влиятельным общественным мнением (при всех издержках, связанных с ужесточением холодной войны). В сталинском Советском Союзе картина была совершенно иной. Налицо были атрибуты тоталитарной системы «партии-государства»: господствующая безальтернативная партийная идеология и государственное насилие как основной метод решения внутренних и внешних проблем.

Как правило, кризисные ситуации в первые послевоенные годы создавались сталинским Советским Союзом или при его явной или тайной поддержке. Коммунистический, или классовый, империализм оказался наиболее опасной разновидностью империализма, поскольку он исходил из постулата классовой непримиримости, подчинив идее классового антагонизма все, вплоть до моральных принципов. Стороны в конфликте различались не только принципами, но и методами проведения внешней политики. Это ставит под вопрос распространенное мнение, что человечеству удалось избежать превращения холодной войны в «горячую» только благодаря установившемуся в мире ракетно-ядерному паритету.

Идеологизация, характерная для международных отношений XX в., достигла своего пика в холодной войне. Дух идейно-политических установок определял столь многое, что едва ли не все конфликтные события приобретали идеологический оттенок. Советский Союз с его предельно идеологизированной общественно-политической системой внес не меньшую, чем его капиталистические оппоненты на Западе, лепту в двухполюсную модель тотального противостояния в холодной войне. Идеологическая сущность советской системы, период становления которой приходится на годы сталинского правления, когда идеология окончательно превратилась в инструмент и власти, и политики, не могла не проявиться особенно зримо в сфере международной. В сфере, где напрямую сталкивались непримиримые противники. Если отвлечься от общественно-политической природы советской системы как идеократической, нельзя понять роль СССР в международных отношениях как их субъекта, принципиально противопоставляющего себя всем государствам капиталистического . мира.

Подобное толкование соотношения в политике СССР реального и идеального, отдающего предпочтение идеологии, лишь на поверхностный взгляд кажется странным в применении к стране, неизменно отстаивавшей примат всего материального. На самом же деле советская внешняя политика проводилась в раз и навсегда идеологически очер-ченных концептуальных рамках. В плане долгосрочном, стратегическом, она осуществлялась на уровне идей, составляющих целостное антикапиталистическое мировоззрение, идей, сцепленных классовым началом. И как внешняя политика с антикапиталистической направленностью, она не ограничивалась политически мотивированными целями, а включала весь комплекс социалистических идейных принципов, на которых зиждилось советское общество. Коммунистическая идеология, напрямую сопряженная с соответствующим видением мира, являла собой реальный подтекст международной политики СССР.

Обусловленная не подлежащими пересмотру идеологическими установками, советская внешняя политика развивалась как бы автономно от реальных международных отношений. Отсюда ее заторможенная эволюция, постоянное запаздывание с реакцией на перемены в мире, и наконец, ставшая для всех явной неспособность принять ответный вызов капитализма. Существует мнение, что еще при Сталине произошел отход СССР от линии Коминтерна на мировую, революцию (хотя противоположного мнения придерживается, вероятно, большинство исследователей вопроса). Сторонники такой точки зрения, думается, не учитывают в должной мере известное ленин-ско-сталинское положение о СССР как «базе и инструменте мировой революции» (Сталин)¹²². Ни один из советских руководителей — от Ленина до Черненко (исключение можно сделать разве что для М. С. Горбачева) — никогда не отказывался от коминтерновских идей. И на Западе мало кто всерьез верил в то, что СССР отказался от глобальных коммунистических амбиций. Роспуск Коминтерна в 1943 г. означал не отказ от революционно-силовых установок в международных отношениях, а лишь свидетельствовал о переносе центра борьбы против капитализма в СССР, был результатом все возраставшей опоры на его военно-политические возможности.

При той же долгосрочной цели свержения капитализма в других странах смещались методы и средства ее достижения. Известно, например, видение хода мировой революции Сталиным как процесса, совпадающего с расширением территории СССР и усилением его роли, как центра притяжения всех революционных сил. Сталин, Молотов и другие советские руководители, подводя итоги Второй мировой войны, оценивали их прежде всего и главным образом как еще один сильнейший удар по мировому капитализму. Произошло вполне естественное слияние понятий «мировая пролетарская революция» и «мировое господство СССР», писал по этому поводу М. Восленский¹²³. О «революционно-имперской парадигме» сталинской внешней политики пишут и В. Зубок с К. Плешаковым¹²⁴.

При создании Коминформа в 1947 г. были реанимированы механизмы контактов и связей, внедренных Коминтерном в практику его иностранных секций. Выращенные в Москве коминтерновские кадры были теми людьми, руками которых насаждалась «народно-демократическая власть» в странах Центральной и Восточной Европы. И много позже советские руководители не раз декларировали свою приверженность вечной идее мировой революции. Например, в совместном советско-эфиопском коммюнике от 20 сентября 1978 г., в котором «революция» в Эфиопии рассматривалась как «составная часть всемирного революционного процесса».

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 273; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!