Портреты русских деятелей в Эстонии 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 19Следующая ⇒

Между прочим, русской школы здесь нет; была когда-то, но закрыли, и дети эмигрантов постепенно обэстониваются и по-русски, особенно малыши, говорят хуже, чем по-эстонски. Это приносит много огорчений родителям, но помочь нечем.

По праздникам собираются друг у друга за самоваром – начинаются бесконечные воспоминания о «добром старом времени», которое по контрасту с ужасным «теперь» и за дымкой времени и впрямь кажется каким-то сказочным раем. Уходят люди в прошлое, упиваются собственными воспоминаниями, пока кто-нибудь вдруг не разорвет паутины грез неотступным вопросом: «Когда же в Россию-то поедем?».

В общем, в Эстонии русские эмигранты живут сравнительно лучше, чем в соседних Финляндии и Латвии. Население относится к русским довольно хорошо. В эстонском обществе идет давно уже постоянная борьба за преподавание русского языка в средних училищах [6]. В настоящее время в эстонских гимназиях проходят немецкий и английский, русский же, который безусловно очень важен в Эстонии, игнорируется.

Такое положение русского языка тем более странно, что русское меньшинство в Эстонии весьма многочисленно. Вдоль всей советско-эстонской границы от Нарвы и до Изборска тянутся русские деревни: Принаровский край, Приозерье (по берегу Чудского озера) и, наконец, Печеры со старинным Печерским монастырем.

Как ни странно, но положение коренного русского населения не только не лучше, но подчас, пожалуй, и хуже положения эмигрантов. Особенно тяжело приходится приозерцам. Земли здесь совсем мало – по местному выражению, «вошь выпустить некуда». Население сплошь состоит из рыбаков. Рыбы ловится вдоволь – это, главным образом, «постная» рыба: знаменитые снеток, корюшка, ряпушка. Но сбыта нет, и цены стоят низкие. В былое время почти весь улов отправлялся в Россию, теперь же граница закрыта. Да и ловля рыбы связана теперь с некоторым риском: частенько случается, что советские катера забирают выехавших немного подальше рыбаков и потом начинается мытарство по тюрьмам ГПУ. Таких случаев много.

Опять-таки ранее приозерцы отправлялись пешком на отхожий промысел – каменщиками во Псков, Петербург. Теперь же и этой возможности нет.

Нашлись было несколько лет назад предприимчивые люди, которые сорганизовали рыбацкий кооператив для сбыта рыбы. Но после того, как кооперативные запасы сгнили в складах, а предприимчивые люди предпочли покинуть пределы Эстонии, захватив с собой остатки кооперативных денег, – после того бедный приозерец только почесывает затылок, расплачиваясь по кооперативным векселям, и не дай Бог заикнуться там как-нибудь в разговоре, что почему, мол, не наладить бы рыбацкий кооператив...

И то сказать, темен приозерский мужичок, сохранивший с незапамятных времен свои обычаи и веру (среди них большинство старообрядцев) и относящийся с недоверием ко всякого рода переменам. И политически безграмотен, конечно. Это особенно сказывается во время выборов в Государственное собрание [7] – эстонские партии получают немало русских голосов, помещая где-нибудь в конце своего списка более или менее популярное русское имя. Впрочем, и сами мы, русские, хороши – вместо того, чтобы объединиться всем меньшинством, всегда существует несколько русских списков, агитаторы которых не стесняются обливать друг друга помоями и словесно и печатно. Никак не достичь единения: до сих пор русское меньшинство не может осуществить своего права на культурную автономию, тогда как немцы и евреи, гораздо более малочисленные, давно уже сами управляют своими школами и заботятся о сохранении самобытности своей национальности [8].

Только в последнее время замечается некоторый сдвиг к лучшему и есть надежда, что наученные горьким опытом русские наконец объединятся, чтобы дружно отстаивать свои права. Тогда и в парламенте русская фракция увеличится вдвое (сейчас там русских – четыре [9], тогда как по количеству русского населения должно бы было быть около десяти человек).

Тогда, быть может, будет что-нибудь сделано и для русского населения в Эстонии, что даст возможность снова встать на ноги причудцам и принаровцам.

Берлин. Сентябрь, 1930.

Примечания и комментарии

Läkiläki (эст.) – шапка-ушанка.
Pastlad (эст.) – постолы, поршни, лапти; плетеная обувь из лыка, веревок, кусков кожи.
Кохтла – рабочий поселок на севере Эстонии, ныне часть города Кохтла-Ярве.
Нарым –Нарымский край в Сибири (северная часть Томского уезда), место политической ссылки в Российской империи, начиная с XVIII в.
Между прочим, в архиве Игоря Северянина, хранящемся ныне в Эстонском литературном музее в Тарту, имеется вырезка из номера газеты «Руль» со статьей–очерком Б. Вильде «Русские в Эстонии». Именно это место в статье подчеркнуто.
В начале 1920-х гг. русский язык был исключен из учебных программ эстонских школ. Однако в конце 1920-х гг. все чаще стали раздаваться голоса родителей, требовавших восстановления преподавания русского языка в эстонских учебных заведениях. См.: Keele-mäss Tartu algkoolides. Lastevanemad nõuavad Vene keele õpetamist // Päevaleht. 1930. 4. okt. Nr. 270. Lk. 3; Родители требуют введения преподавания русского языка в начальных школах // Вести дня. 1930. 5 окт. № 268.
Государственное собрание (Riigikogu) – парламент Эстонской Республики.
Закон о культурной автономии национальных меньшинств был принят эстонским парламентом в феврале 1925 г. Он был одним из самых либеральных в Европе, закреплял права национальных меньшинств, предусматривал создание их органов культурного самоуправления. Немецкое национальное меньшинство в 1925 г., а еврейское в 1926 г. воспользовались этим законом и создали свою систему культурной автономии. Русские же в силу ряда объективных и субъективных причин так и не сумели воплотить в жизнь свои права на культурную автономию. См. об этом: Русское национальное меньшинство в Эстонской Республике (1918–1940). Тарту; СПб., 2001. С. 43-47.
Вообще-то, в избранном в 1929 г. составе парламента (Рийгикогу) было только трое русских (из ста депутатов): Иоанн Булин и Валентин Смирнов от Русского национального союза и Алексей Гречанов от социалистов. Четвертым депутатом от русских Б. Вильде, видимо, считал Августа Узай, учителя, деятеля русского социалистического движения в Печорском крае, хотя он был по национальности эстонцем.

Многоликий К. К. Гершельман.

Имя Карла Карловича Гершельмана мало что говорит современному русскому читателю. Между тем это был интереснейший человек, оставивший заметный след в литературе и искусстве Русского Зарубежья 1920-1940-х гг. Он был одновременно и писателем, и художником, при этом удивительно многоликим и неординарным. Карл Гершельман выступал и как поэт (пожалуй, именно в этой области он добился наибольшей известности), и как прозаик, и как драматург, и как детский писатель, и как литературный критик, и, наконец, как автор историко-литературных статей и эссе. Столь же многогранен Гершельман как художник. Он был графиком и акварелистом, занимался иллюстрацией книг и рисовал театральные декорации. В дополнении ко всему этому К. К.Гершельман был и интересным мыслителем, и хотя он не считал себя философом, но создал свою философскую систему, которую обобщил в так и не вышедшем в свет труде «Философия 1/4 часа».

Нельзя сказать, что К. К. Гершельман был неизвестен в литературных кругах русской эмиграции. Не случайно В. С. Варшавский в своей книге «Незамеченное поколение» назвал Гершельмана в числе авторов, получивших «общеэмигрантскую известность».[519] В высшей степени показательно, что его стихотворения неизменно входили почти во все сводные антологии эмигрантской поэзии, начиная с «Якоря» (1936), первой послевоенной антологии «На Западе» (1953), и кончая аналогичными сборниками, вышедшими в России в 1990-е гг. (см.: «Вернуться в Россию – стихами», четырехтомник «Мы жили тогда на планете другой...»). И это при всем том, что произведения Гершельмана никогда не выходили отдельными изданиями! Более того, можно говорить об использовании его творческого опыта другими поэтами Русского Зарубежья. Так, Ю. П. Иваск признавался, что идея его известной поэмы «Играющий человек» («Homo ludens») подсказана именно Гершельманом.[520]

И все же, при всем том, ныне К. К. Гершельман, действительно, относится к числу малоизвестных даже в кругах специалистов авторов. Причин этого много. При жизни Гершельман печатался очень мало: в печати появилось немногим более десятка его стихотворений и менее десятка его миниатюр и рассказов. К тому же они были опубликованы, за малым исключением, в изданиях, не имевших широкого распространения. Вообще писателям с периферии Русского Зарубежья, особенно молодым, чей творческий путь начинался уже в эмиграции, – а обосновавшийся в Эстонии Гершельман относился именно к их числу, – очень трудно было пробиться в «большую литературу».

Затем в течение десяти лет, в период Второй мировой войны и в первые послевоенные годы, К. К. Гершельман, проживавший в Германии, вообще не имел возможности печататься. Публикация его произведений возобновилась усилиями Ю. П. Иваска и Т. А. Пахмусс уже после смерти Гершельмана в 1951 г. Но опять же эти публикации разбросаны по разным изданиям, порою трудно доступным не только широкому читателю, но и исследователям-литературоведам. Сами эти публикации в ряде случаев неудовлетворительны в текстологическом отношении, в них немало искажений, откровенных ошибок и пропусков в тексте. К тому же многие произведения Гершельмана до сих пор остаются вообще неопубликованными. В архиве писателя мы насчитали около сорока таких произведений в стихах и прозе.[521]

Биографические сведения о К. К. Гершельмана, особенно о годах его молодости, скудны и обрывочны[522].

Карл Карлович Гершельман родился 26 февраля 1899 г. в Севастополе.[523] Его отец Карл Теодор Леопольд Гершельман (1840-1929), выпускник Дерптского университета, доктор медицины, был военным врачом и дослужился до чина тайного советника,[524] который соответствовал генеральскому (отсюда почти во всех биографических справках о Гершельмане-младшем мы находим указание на генеральский чин его отца). Он происходил из разветвленного прибалтийско-немецкого рода Hörschelmann’ов (или Hoerschelmann), поселившегося в Эстляндии еще в XVIII в.; из него вышел ряд известных местных деятелей, преимущественно пасторов, но также ученых, педагогов, журналистов, писателей.[525] К. Т. Л. Гер-шельман был женат на Марии Хинтце. В многодетной семье Гершельманов (у них было пять сыновей и три дочери) она как бы представляла «художественное» начало: очень любила театр и изобразительное искусство, устраивала дома с детьми театральные представления, причем сама шила для них костюмы и рисовала декорации. Ее хорошим знакомым был И. К. Айвазовский. В семье Гершельманов разговорным языком, скорее, был русский, чем немецкий, поэтому будущий писатель своим родным языком всегда считал русский. В его натуре как бы соединились, синтезировались два в общем-то противоположных начала – отцовское и материнское. От отца Карл унаследовал известный рационализм, интерес к философии и к теологическим проблемам, от матери – эмоциональность, увлечение литературой и искусством.

Дети Карла Гершельмана-старшего получили превосходное домашнее воспитание, как и хорошее образование. Карл Гершельман-младший с 1909 г. учился в Одесском кадетском корпусе, а после окончания его в 1916 г. прошел ускоренный офицерский курс в Михайловском артиллерийском училище в Петрограде, произведен в прапорщики, зачислен в лейб-гвардии 3-ю артиллерийскую бригаду и отправлен на фронт.

Судя по всему, К. К. Гершельман воевал на Юго-западном фронте, которым командовал генерал А. А. Брусилов. Вообще-то в произведениях Гершельмана автобиографические элементы редки, но все же в цикле миниатюр 1930-х гг. «После восьми часов вечера» он вспоминает Тарнопольское наступление, т. е., по-видимому, знаменитое наступление Юго-западного фронта летом 1916 г., более известное под названием Брусиловского прорыва.

После распада армии в конце 1917 – начале 1918 года К. К. Гершельман поселился в Одессе, где жил его отец. Здесь он поступил в Новороссийский университет, где стал изучать философию (интерес к ней он сохранил до конца жизни). С формированием «белого движения» молодой человек вступает в Вооруженные силы Юга России и как артиллерист сражается на фронтах Гражданской войны в армии Деникина и вслед за тем Врангеля. Вместе с армией Врангеля он был морем эвакуирован в Турцию – в Галлиполи, где провел больше года. Там в марте 1922 г. Гершельман был произведен в капитаны – последний его офицерский чин.

В том же 1922 г. Гершельман через Болгарию, Румынию и Польшу добрался до Риги, откуда переехал в Эстонию, в Таллинн, где уже проживали его братья – Александр и Константин. Сын Карла Карловича вспоминает рассказы отца о том, как он приехал в Таллинн с одной небольшой сумкой, в которой умещалось всё его «имущество». Вначале К. К. Гершельман поступил рабочим на лесопилку, позже устроился чертежником в Министерство земледелия.[526]

И все же он испытывал чувство благодарности судьбе. В архиве Гершельмана хранится множество его записей самого разного характера. В одной из них под характерным названием «Благодарность» он позже отмечал: «Из моих одноклассников, товарищей по школе почти все погибли (две мировые войны, революция). Я – счастливец, вытянувший выигрышный билет: я вижу окно, деревья, облака – они ничего не видят. У меня есть глаза, уши, ноги, руки, плечи – у них ничего. Что я могу еще требовать от жизни?». И такое мироощущение осталось до конца жизни близким Карлу Карловичу Гершельману.

В 1926 г. К. К. Гершельман женился на художнице Елизавете Бернгардовне Розендорф (1898–1984), с которой познакомился на работе: она также трудилась чертежницей, правда, штатной, в Министерстве земледелия. Е. Б. Розендорф-Гершельман была по национальности эстонкой, но с юных лет жила вместе с родителями в России, закончила в 1916 г. гимназию в Петрограде и после этого занималась в знаменитом Училище технического рисования барона Штиглица, в мастерской С. Чехонина расписывала фарфор. В 1920 г. она оптировалась в Эстонию, в Таллинн. Елизавета Бернгардовна с успехом выступала на художественных выставках.[527] Карл Карлович нашел в ней верную спутницу жизни, с которой его связывал и общий круг интересов.

Служба в Министерстве земледелия была скучной, нудной, совершенно не интересной; видимо, именно о ней Гершельман скажет немало горьких слов в своем рассказе «С 11-го на 12-ое июня 1933 года». Всё свободное время Гершельман отдавал живописи и литературе, причем сначала на первом месте была живопись, хотя он и не получил специального художественного образования. Позже, в декабре 1938 г., Гершельман писал своей доброй знакомой, поэтессе из Гельсингфорса Вере Булич: «...насчет моих занятий живописью. Прежде я, действительно, занимался преимущественно ею и в Ревеле скорее признан именно как художник».[528] В 1925 г. в ревельском Русском театре состоялось рождественское представление для детей «Сказка года», организованное Союзом друзей русского ребенка. Декорации и костюмы к этому представлению, оцененные критикой как очень хорошие, принадлежали К. К. Гершельману.[529] С того же 1925 года Гершельман участвовал в местных художественных выставках – Центрального общества эстонских художников (1925-1927, 1930), Управления целевого капитала изобразительного искусства (1928-1930), Общества художников-прикладников (1933), в Русской выставке в Таллинне (1931). Работы Гершельмана были представлены и на зарубежных «репрезентативных» выставках эстонского изобразительного искусства в 1929 г. – сначала в Хельсинки, позже в Любеке, Киле, Кёнигсберге[530]. К.К.Гершельман был автором эскизов декораций к опере Л. Делиба «Лакме» в театре «Эстония» (1930). Забегая вперед, отметим, что его рисунки хранились и в Русском музее под Прагой.

Когда К.К. Гершельман начал писать, мы не знаем. Есть основания предполагать, что он пробовал свои силы в сочинительстве еще до приезда в Эстонию. Но его литературный дебют относится к 1927 г. В этом году Гершельман принял участие в литературном конкурсе, объявленном выходящей в Таллинне газетой «Рассвет». Ему была присуждена вторая премия за рассказ (фактически миниатюру) «Аруна и Харидаза», причем решением жюри это была вообще единственная премия на конкурсе[531]. Рассказ тогда же был опубликован в газете[532].

Правда, следующей публикации пришлось ждать почти три года. В 1930 г. в единственном номере литературно-художественного журнала «Русский магазин» (Таллинн) появился фантастический рассказ К. Гершельмана «Арт-Виктор». Любопытно, что обложка журнала была оформлена Гершельманом-художником. Одним из редакторов «Русского магазина» являлся Ю. П. Иваск, с этого времени это наиболее близкий Карлу Карловичу человек.

С начала 1930-х гг. в центре занятий К.К. Гершельмана постепенно становится именно литература, оттесняя живопись на второй план. Он принимает деятельное участие в работе тогдашних местных русских литературных объединений[533]. Поскольку Гершельман проживал в Нымме[534], то он становится членом Ныммеского литературного кружка, весьма активно действовавшего в 1932-1934 годы. На его заседаниях Гершельман выступает с докладами на литературные и философские темы, участвует в дискуссиях.[535] В конкурсе рассказов на тему «Встреча» лучшим был признан рассказ Гершельмана под тем же названием, посвященный пребыванию А. С. Пушкина в Одессе[536].

Одновременно К. К. Гершельман участвует в работе старейшего объединения любителей словесности в Таллинне – центрального Литературного кружка, созданного еще в 1898 г.[537]. 30 января 1933 г. он выступает на годовом собрании кружка с сообщением о 50-ой книге «Современных записок»[538], в начале 1934 г. избирается кандидатом в члены его правления[539]. На «вечере литературных юбилеев» 26 ноября 1934 г. К.К.Гершельман читает доклад о М. Ю. Лермонтове[540]. Вообще в середине 1930-х гг. наблюдается некоторое оживление в деятельности Литературного кружка. Современники связывали это именно с тем, что руководство кружком перешло в руки молодых писателей (П. Иртель, Б. Нарциссов, Ю. Иваск, К.Гершельман, Е. Базилевская)[541].

Но особенно важное значение имело участие К. К. Гершельмана в Ревельском цехе поэтов, основанном 15 октября 1933 г. Дело в том, что Ныммеский литературный кружок, как и центральный таллиннский Литературный кружок, были объединениями л ю б и т е л е й словесности, Ревельский же цех поэтов – содружеством т в о р ц о в литературы, авторов. В его состав вошли почти все выдающиеся представители молодого поколения русских поэтов в Эстонии. Во главе цеха стал П. М. Иртель. К. К. Гершельман был одним из инициаторов создания нового объединения, он считался «активным членом» его (так официально именовались действительные члены цеха). «По замыслу инициаторов, Ц<ех> П<оэтов> должен был явиться местом работы над стихосложением, школой поэтики и самокритики», в нем предусматривался «взаимный критический разбор» произведений членов цеха, «знакомство с современной поэзией»[542]. Ревельский цех поэтов установил связи с другими русскими литературными объединениями за рубежом, в частности с пражским «Скитом поэтов». Усилиями членов цеха были изданы сборники «Новь» (№ 6 и 7, 1934), которые имели более широкое – в масштабе всей зарубежной русской литературы – значение. Хотя члены кружка не придерживались одного какого-то направления в тогдашней эмигрантской литературе, в нем господствовал принцип свободы творчества, но, пожалуй, наиболее близкими для участников были традиции акмеизма.

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 651; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!