Портреты русских деятелей в Эстонии 4 страница



Забегая вперед, заметим, что из планов сотрудников ГПУ сделать из Бориса Вильде сексота ничего не вышло. Можно полагать, почти полугодовое – с октября 1927 по февраль 1928 года – пребывание в гдовской тюрьме в Советском Союзе отрезвило его, изменило взгляды и вынудило критически оценить воплощение в жизнь коммунистических идеалов. По крайней мере, его позднейшие публикации в берлинской газете «Руль» в 1930 г. свидетельствуют о том, что Б. Вильде стоял на позициях большей части эмигрантской молодежи, на позиции национально-патриотической, объективно противостоящей коммунистической идеологии.

Пребывание в гдовской тюрьме нашло отражение и в творчестве Б.Вильде. По возвращению в Тарту он пишет стихотворение «В одиночке», явно навеянное тюремными впечатлениями.

В одиночке

Тихо в камере № 4.

День за днем без надежд и утрат.

Лишь порою напомнит о мире

                                      За решеткою неба квадрат.

                                      Тихо в камере № 4.

Я о воле тоскую все реже.

                                      Засосал, затянул меня плен.

                                      Тихо вкрадчив и ласково нежен

                                      Шепот каменных сумрачных стен.

                                      Я о воле тоскую все реже.

                                      Так бездумны недели безделья.

                                      Отдыхаю от прежних ночей,

                                      От тоски затяжного похмелья

                                      И надрыва ненужных речей.

Так бездумны недели безделья.

                                      Всё так просто, легко и понятно.

                                      Жить? – Хвататься и падать опять? –

                                      Пять шагов до стены и обратно

И обратно размеренных пять.

                                      Всё так просто, легко и понятно.

                                      Тихо в камере № 4.

                                      Сталь решетки не манит тоской.

                                      С каждым днем раскрывается шире

                                      Голубого бездумья покой.

                                      Тихо в камере № 4.[507]

В июне или в июле 1930 г. Б. Вильде уезжает из Тарту через Латвию в Германию[508] и поселяется в Берлине. Жилось ему там трудно, не было постоянного вида на жительство, перебивался случайными заработками, порою откровенно бедствовал, даже голодал. Он, по-видимому, надеялся стать сотрудником издававшейся в Берлине весьма солидной и популярной русской газеты «Руль». Вильде даже пытался заручиться рекомендательным письмом тартуского профессора, крупного специалиста по экономическим наукам и проблемам национальных меньшинств М. А. Курчинского к редактору «Руля» И. В. Гессену.[509] На страницах газеты ему удалось опубликовать несколько своих статей, заметок и художественных произведений, но все же постоянным сотрудником редакции «Руля» Вильде не стал. Небольшие гонорары из газеты никак не могли обеспечить хотя бы какой-то «прожиточный минимум».

Заметим, что газета «Руль» занимала, как, впрочем, и большинство органов печати русской эмиграции, подчеркнуто антибольшевистскую, антисоветскую позицию и считала недопустимым какое бы то ни было сотрудничество с советской властью. Для редакции газеты характерен интерес к проблемам интеллектуальной, религиозной и культурной жизни. В публикациях «Руля» утверждалась мысль, что старая русская духовная традиция не должна прерываться, культура эмигрантов должна оставаться глубоко национальной в противовес тому, что происходит в СССР. В газете сотрудничали видные писатели и критики Русского зарубежья –    В. Набоков, Ю. Айхенвальд и др.[510]

О сотрудничестве Б. Вильде в «Руле» до сих пор было известно мало. Наиболее известная публикация – фрагмент из неоконченного романа Б. Вильде под названием «Жизнь наша (Отрывок из киноленты из жизни русского студенчества в Юрьеве)» [Руль. 1930. 30 сент. № 2993. С. 2-3]. Почти одновременно он был опубликован и в Эстонии в журнале «Русский магазин» [Русский магазин. 1930. № 1. С. 34-35], правда, под другим названием – «Трое в одной могиле». Эта в значительной мере автобиографическая вещь – пожалуй, лучшее, что создано Б. Вильде в области художественной прозы. Не случайно отрывок уже дважды перепечатывался[511]. «Жизнь наша» – любопытная зарисовка жизни русских тартуских студентов, выполненная в модном в ту пору стиле киносценария. В ней к тому же поставлен больной вопрос о национальном идентитете эмигрантов и оптантов, его сохранении и почти неминуемом изменении. Этот вопрос, по-видимому, очень интересовал молодого автора. К нему он возвращается и в других публикациях на страницах «Руля», некоторые из них еще даже не выявлены, не введены в научный оборот.

В ноябре 1930 г. в газете была опубликована небольшая статья Б. Вильде (под его обычным псевдонимом – Борис Дикой), посвященная 10-летию Общества русских студентов при Тартуском университете, одного из самых интересных и плодотворно действовавших русских объединений в Эстонии 1920-1930-х гг.[512] В статье коротко излагалась история общества, давался обзор его деятельности, причем особо подчеркивалось, что хотя главная задача организации – оказание материальной помощи студентам, но «не менее важна и другая сторона работы  Об-ва русских студентов – национальная. Объединяя русскую учащуюся молодежь, об-во крепко держит в своих руках знамя национальной русской культуры и не позволяет распыляться в чужой стране осколкам великой Руси. И этим чувством – чувством национального единства тесно спаяны между собой все члены о-ва, и в этом их сила». В членах общества Борис Дикой видел «будущих творцов будущей России» и из Берлина приветствовал их, «высоко поднявших своими юными руками знамя русского духа».[513]

Значение этой публикации (как и следующей, о которой пойдет речь ниже) не только в том, что она знакомила читателя-эмигранта в Западной Европе с жизнью русских в «периферийной» «лимитрофной» Эстонии. (Надо иметь в виду, что «Руль» имел читателей и за пределами Германии). Статья интересна еще и тем, что она раскрывает некоторые существенные стороны воззрений Б. Вильде тех лет, явно противоречивших, даже противостоявших основополагающим принципам коммунистической идеологии, просоветским левым настроениям, уже получившим некоторое распространение среди русской молодежи Эстонии.

5 декабря 1930 г. в том же «Руле» (№ 3049) публикуется статья Б. Вильде очеркового типа «Русские в Эстонии», помеченная сентябрем того же года и основанная на личных впечатлениях автора. Поскольку газета «Руль» в наши дни библиографическая редкость и недоступна абсолютному большинству читателей, мы приводим ниже, в приложении, текст этой статьи. Она дает довольно обширный материал о жизни разных прослоек русских в Эстонии, причем как эмигрантов, так и коренного русского населения, проживавшего здесь и до революции. Среди тех русских, с которыми приходилось встречаться автору, были и живущие в эстонских деревнях северо-западники, и эмигранты, вынуждено занимавшиеся тяжелым физическим трудом на сланцевых разработках в районе Кохтла, и русские рыбаки на берегах Финского залива, Чудского и Псковского озер. Б. Вильде отмечает нелегкие условия жизни практически всех слоев русского населения в Эстонии, говорит о мечтах эмигрантов, связанных с возвращением на родину. Вместе с тем, подчеркивается, что русские эмигранты в Эстонии живут все же лучше, чем в соседних Финляндии и Латвии, и отношение к русским в эстонском обществе, скорее, хорошее. Автор статьи справедливо критикует местных русских за "политическую безграмотность" и пассивность, за постоянные дрязги в их среде, неумение и порою нежелание объединиться во имя общих целей. Русская фракция в эстонском парламенте откровенно мала, русские часто отдают свои голоса эстонским партиям.

Вновь Б. Вильде останавливается на проблеме «денационализации» русских, опасности потерять свою национальность, свой национальный идентитет. Русские никак не могут воплотить в жизнь культурную автономию, на которую они имеют право по закону о национальных меньшинствах.

Многие из этих размышлений Б. Вильде звучат удивительно актуально и в наши дни. Как это ни печально, старые «беды» повторяются...

В том же декабре 1930 г. Б. Вильде поместил в «Руле» статью о ливах, немногочисленной и вымирающей угро-финской народности, проживающей в Латвии.[514] Она основана на беседах Б. Вильде с венгерским журналистом А. А. Комричем, побывавшим у ливов и, будто бы, уполномоченным передать петицию ливов об их национально-государственном самоопределении в Лигу Наций. В статье идет речь о национальном движении ливов, которые хотя и проживают в латышском окружении, но все же сумели сохранить свои обычаи, песни, национальный язык. Сейчас оживился процесс национального возрождения ливов, которые даже мечтают о своей государственности[515].

Почти во всех биографических работах о Б. Вильде и в некоторых воспоминаниях говорится о его участии в национальном движении ливов, о его поддержке автономии этого маленького народа. Это имело следствием, как иногда утверждается, преследование Б. Вильде латышскими властями, даже его арест, тюрьму и суд.[516] Правда, до сих пор, как будто, не найдено документальных свидетельств этого, а они обязательно должны были бы быть в латышских архивах да, вероятно, и в печати, если эти «эксцессы» действительно имели место. Вообще вся эта экзотическая по своему характеру история об участии Б. Вильде в борьбе ливов за свое национальное пробуждение и за автономию – еще одна загадка в его биографии, до сих пор не раскрытая. Не была ли опубликованная в декабре 1930 г. в газете «Руль» статья Б. Вильде «Ливы» причиной, вернее, поводом для создания легенды о его участии в движении ливов? Между тем, сама эта статья не дает основания для далеко идущих выводов. Как явствует из текста статьи, она основана не на личных впечатлениях автора, а как мы уже отметили, на беседе с венгерским журналистом, побывавшим у ливов. Кое-что в статье явно относится к журналистским «сенсациям», преувеличениям. Как принято в таких случаях говорить, тут необходимы еще дополнительные разыскания.

С конца марта 1931 г. облик «Руля» меняется: в состав расширенной редакции газеты помимо прежних членов (И. В. Гессен, А. И. Каминка, А. А. Кизеветтер, Г. А. Ландау) входят представители левой радикальной Трудовой крестьянской партии «Крестьянская Россия» (С. С. Маслов, А. А. Аргунов,            А. Л. Бем и др.). Забегая вперед, заметим, что обновление редакции не спасло газету от наметившегося кризиса, и 14 декабря 1931 г. вышел последний номер «Руля».

С лета 1931 г. в газете начинают активно сотрудничать авторы из Эстонии, члены партии «Крестьянская Россия» (крестороссы), прежде всего Петр Богданов, который довольно регулярно выступал на страницах берлинского «Руля» со статьями о советских порядках.

В обновленном «Руле» Борис Дикой (Б. Вильде) опубликовал свою повесть «Возобновленная тоска» [Руль.1931. 28 июня – 19 июля, №№ 3217–3235], о работе над которой часто идет речь в его переписке с матерью в том же году. Опубликованный ранее в «Руле» отрывок «Жизнь наша» был лишь небольшим фрагментом так и не написанного романа. Таким образом, полудетективная повесть «Возобновленная тоска» была, по существу, первым законченным крупным эпическим произведением в прозе молодого Б. Вильде, что и дает о себе знать – это произведение далеко не высшей художественной пробы с элементами мелодраматизма, некоторой искусственности в развитии действия и известной схематичности отдельных образов-персонажей. При всем том сюжет повести скроен бойко, есть картины, нарисованные по-своему ярко. Отдельные персонажи отображены вполне убедительно. Это, в частности, относится к одному из главных героев произведения – эмигранту Михаилу Аркадьевичу Руковишникову, большому «специалисту» по части дам, чья былая потенция, увы, слабеет.

Едва ли не ведущим мотивом повести Б. Вильде, как и многих других произведений русской эмигрантской литературы, стала ничем не искоренимая тоска эмигранта, бывшего поручика лейб-гвардии Игоря Олоньева по родине: его всё время влечет домой, в Россию. Это становится причиной гибели героя: его расстреливает советский пограничник при переходе эстонско-советской границы.

В повести мы находим и описание Нарвы, города, откуда Олоньев начинал свои переходы через границу. Почему-то Нарва произвела на героя удручающее впечатление, город показался ему серым, неприветливым. «Три недели прожил он (Олоньев – С. И.) в этом сером городе – и после долгих лет безвыездной жизни в шумном и порывистом Берлине серая тишина Нарвы действовала на него успокоительно. Без цели бродил часами по забавным провинциальным улицам и было ему непривычно и вместе с тем странно хорошо слышать русскую речь прохожих и читать русские вывески – в этом старом городе, больше русском, чем эстонском».[517]

За границей Б. Вильде не терял связей с тартускими друзьями и знакомыми, переписывался с бывшим мэтром Юрьевского цеха поэтов, лектором русского языка в университете Борисом Васильевичем Правдиным, с приятелем по гимназии Алексеем Николаевичем Соколовым и др. В свою очередь друзья старались информировать русскую читающую публику в Эстонии о судьбе молодого автора из Тарту. В 1934 г. в таллиннской ежедневной газете «Вести дня» появляется небольшое сообщение «О „русском Парнасе“ в Эстонии (Письмо из Тарту)», подписанное криптонимом М. С. В нем приводились сведения о Б. Вильде: «Покинув Эстонию около трех лет тому назад, юный поэт после долгих странствий по белу свету неожиданно очутился в Париже. Здесь он посещает салон Мережковских, хорошо знаком с Андрэ Жидом, Полем Валери, а у Марселя Прево был в качестве гостя на его пиринейской вилле» [518].

В ставших ему уже родными эстонских краях Б. Вильде вновь появился в 1937 г., когда по поручению Музея человека в Париже, где он работал, отправился в научную экспедицию в Печорский край с целью собирания материалов о сету и их культуре. В 1938 г. Б. Вильде опять с научным заданием приехал в Финляндию и оттуда в конце года отправился в Эстонию, чтобы встретиться с родными и вновь побывать в Печорском крае.

Любопытно, что это пребывание Б. Вильде в Эстонии в очередной раз привлекло к нему внимание эстонской Политической полиции. В уже знакомой нам картотеке блюстителей госбезопасности есть соответствующие указания на этот счет. 30 ноября 1938 г. помощник комиссара Политической полиции Петсериского (Печорского) уезда сообщил своим «ассистентам» (подчиненным, сотрудникам), что Министерством иностранных дел французскому гражданину     Б. Вильде дано разрешение на пребывание на территории Эстонской Республики. В случае его появления в Печорском уезде ассистентам предписывалось незамедлительно установить за ним надзор, выяснить, чем он интересуется и с кем общается и обо всем доложить помощнику комиссара.

21 января 1939 г. один из ассистентов сообщал начальству: «Докладываю, что по полученным мною сведениям в середине декабря прошлого года исследователь старины, французский гражданин Борис Вильде побывал в Печорах, где посетил и Печорский монастырь. В Печорах он остановился на короткий срок, примерно на полдня, и затем уехал. Ничего подозрительного в его передвижениях и в поведении не замечено». Это последняя запись в картотеке Политической полиции. Между прочим, эта картотека после установления советской власти в Эстонии перешла в ведомство уже советской госбезопасности и использовалась в ее репрессивных акциях.

Архивы Эстонии и Латвии, без сомнения, хранят еще и другие интересные материалы о Б. Вильде. Надеемся, что они будут найдены.

 

 


Борис Вильде

Русские в Эстонии*

(Хуторяне. – «Когда же в Россию?..» – Рыбацкий

«кооператив». – Сдвиг к лучшему)

 

Как-то, скитаясь на велосипеде по Эстонии, заехал я на хутор выпить молока. Дело было в центральной Эстонии, далеко от железной дороги, где обычно хуторяне по-русски знают лишь одно слово: «Фодка». Можно себе представить мое удивление, когда, входя во двор, услышал я артистическую ругань на отборнейшем русском языке – это хозяин, рослый, загорелый парень, запрягал лошадь.

Мы разговорились. Действительно, русский, тверяк. Бывший северо-западник.

– «Как же вы хуторянином-то сделались?» – спрашиваю.

Тверяк сплюнул и махнул рукой:

– Да что! Болтался все время по лесопилкам; надоело – а тут случай такой вышел – у бабы вот муж помер – хозяйство вести некому. Ну, нанялся я в батраки – захотелось опять на земле работать. А теперь вот и совсем хозяином стал – поженились; мальчонку уже шестой месяц пошел.

– Ну, что же, довольны?

– Ничего, жить можно. Только уж больно скучно. Баба моя по-русски ни бе, ни ме, а я хоть и насобачился по-эстонски, а все не то...

И неожиданно закончил стереотипным вопросом:

– Когда же в Россию-то поедем?

Я удивился.

– Как же вам ехать, ведь у вас здесь хозяйство.

– Что ж хозяйство. Там у нас в Тверской губернии свое есть. Сейчас там брат орудует.

Таких примеров – женитьбы русских эмигрантов на эстонских хуторянках – много. Рассыпались осколки Северо-западной армии по эстонским лесам и болотам. Занялись, главным образом, работой по лесной части или в батраках у богатых хуторян-эстонцев – тяга к земле все-таки дает себя знать. Частенько женятся на эстонках. И вот где-нибудь в глухой деревне сталкиваешься с таким русским эстонцем. По внешнему виду не отличить от туземцев – такая же вислоухая шапка läkiläki [1], на ногах pastlad [2], в зубах трубка. Но стоит немного разговориться и услышишь неизбежное: «Скоро ли поедем в Россию?».

 

*

 

       Вообще все живут вот такими неопределенными надеждами, что «что-то» должно случиться, что даст возможность вернуться на родину. А пока – можно пилить лес, торф выкапывать в сырых эстонских болотах, добывать сланец из-под земли. И даже если кто и попадает на землю, как мой тверяк, все-таки таит в себе мысль вернуться когда-нибудь к себе на родные русские пашни – большая часть эмигрантов в Эстонии – крестьяне, оторванные гражданской войной от своего дела. Интеллигенция встречается почти исключительно в городах – Ревеле, Нарве, Юрьеве. Занимаются кто чем, как и везде. Года два тому назад мне пришлось прожить целое лето в Кохтла [3]. Это – большой рабочий поселок, вернее, несколько поселков, – центр сланцевых разработок. Кроме того это нечто вроде эстонского «Нарыма» [4] – сюда обычно высылают административным порядком из городов «неблагонадежных» эмигрантов.

       Таких «ссыльных» здесь целая колония с самыми разнообразными занятиями – барон фон Ш., бывший кавалергард, катает бочки с битумином, добываемым из сланца; бывший полковник теперь парикмахером; капитан – клеит игрушки... Рядом с Кохтла есть на берегу Финского залива чудесный уголок – Тойла, воспетый его постоянным жителем и моим другом – Игорем Северяниным [5]. Часто бывая там, я свел дружбу с русскими рыбаками – молодыми, веселыми ребятами, настолько уже свыкшимися со своим новым занятием, что они ни в чем не уступают на работе местным рыбакам...

       Но все это более или менее – счастливчики. Хуже приходится тем, кто добывает сланец – в подземных шахтах, где осенью по колено воды...


Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 650; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!