Портреты русских деятелей в Эстонии 3 страница
Как мы уже отметили, не менее пестрым был в те годы и состав гимназистов. В 1924/25 учебном году возраст гимназистов колебался от 12 до 30 лет; правда, преобладали учащиеся в возрасте 13-19 лет. Впечатляет и национальный состав обучавшихся в гимназии: русских – 131, евреев – 83, эстонцев – 30, немцев – 15, латышей – 11, шведов – 2, финнов – 1, прочих – 6. По вероисповеданию: православных – 116, иудеев – 83, лютеран – 57, представителей других христианских религий – 23.[475]
Б. Вильде рос и учился именно в таком окружении.
Гимназия была платной, и Мария Васильевна Вильде, работавшая на кожевенном заводе и с трудом добывавшая средства на проживание и пропитание семьи, просто была не в состоянии оплачивать учебу своих детей в частной гимназии. Она регулярно обращалась с прошениями в Педагогический совет и Родительский комитет гимназии об освобождении их от платы за обучение. В хранящихся в архиве «делах» гимназии можно найти несколько подобных прошений. Педагогический совет обычно поддерживал ходатайства Марии Вильде и рекомендовал Родительскому комитету гимназии освободить Раису и Бориса от платы за обучение, что тот и делал[476]. Председателем Родительского комитета в эти годы был известный русский политический и общественный деятель Ф.Г. Эйшинский, о котором Б. Вильде позже вспоминал в своих письмах. Лишь в феврале 1926 г., в выпускном классе, педсовет отказался поддержать просьбу Марии Вильде, поскольку в этом полугодии Борису, «вследствие неисправного его отношения к своим обязанностям и поведению», были снижены до «удовлетворительно» оценки за «поведение» и «исправность»[477] (ныне последняя обычно именуется «прилежанием»).
|
|
|
О том, как нелегко давалось обучение детей в гимназии семейству Вильде, говорит и следующий факт, отмеченный в архивных документах. 19 мая 1925 г. Мария Васильевна обратилась в педагогический совет гимназии с просьбой «разрешить сыну моему Борису Вильде, ученику седьмого класса, прекратить с двадцать пятого сего мая посещение уроков, так как сын мой, вследствие моего крайне тяжелого материального положения, должен возможно вскоре поступить на работу».[478] Педсовет удовлетворил просьбу матери и досрочно перевел Бориса Вильде в следующий класс.[479]
Вероятно, тем же – необходимостью для Б. Вильде одновременно учиться в гимназии и работать – объясняется большое количество пропусков учебных занятий в осеннем полугодии 1925 г., о чем классный наставник И. М. Тофф доложил на Педагогическом совете 18 декабря того же года: Б. Вильде пропустил 114 уроков и опоздал на 6 уроков.[480] Сам Вильде вспоминал, что в ту пору «летом работал на лесопилках», а зимою давал частные уроки[481].
|
|
|
С учебой же, даже в этом полугодии, судя по всему, у Б. Вильде проблем не было: учился он хорошо. В архивных «делах» сохранились ведомости годовых оценок учащихся всех классов гимназии, из которых мы можем узнать, как же занимался Борис. В тогдашней гимназии применялась трехступенчатая система оценок: хорошо, удовлетворительно, неудовлетворительно. Годовые оценки Вильде за VI класс в 1923/24 учебном году были следующие:
- «хорошо» (т. е. высшая оценка) – русский, эстонский и латинский языки, алгебра, геометрия и тригонометрия, физика, география и космография, история, поведение, исправность;
- «удовлетворительно» – немецкий язык, природоведение, рисование, гимнастика и пение.[482]
Соответственно оценки за VII класс (1924/25 учебный год):
- «хорошо» – русский, эстонский и латинский языки, философская пропедевтика, этика, алгебра, геометрия и тригонометрия, физика, природоведение, история, обществоведение, поведение, исправность;
- «удовлетворительно» – немецкий язык, вероучение, география и космография, рисование, пение.[483]
Удовлетворительные оценки по рисованию и немецкому языку сохранились и в аттестате зрелости, где вообще-то превалировал высший балл – «хорошо». Что касается немецкого языка, то вскоре Б. Вильде пришлось столкнуться с ним, так сказать, на практике, и он быстро овладел им в совершенстве. Так же быстро выучил Борис и французский язык, обосновавшись в 1933 г. в Париже (там он даже занимался переводом на французский язык произведений эстонских писателей). Заметим еще, что в выпускном классе были и уроки английского языка.
|
|
|
При этом надо учесть, что требования к знаниям учащихся в Тартуской русской гимназии, как, впрочем, и в других гимназиях, были очень высокие. При выставлении оценок ученикам, в отличие от современной школы, никакой либерализм не допускался, несмотря на то, что от числа учеников зависело «материальное благополучие» частной гимназии да, собственно, и само ее существование. «Высотная планка» оценок познаний учащихся никогда не снижалась. За неуспеваемость гимназистов исключали из учебного заведения, безжалостно оставляли на второй год и т. д., и т. п. Достаточно сказать, что в 1925/26 учебном году в первом полугодии из 44 учеников выпускного класса по всем предметам успевал только 21. Весной аттестат зрелости был выдан лишь 27 гимназистам, пятнадцать получили переэкзаменовки на осень (в основном, по математике, с которой вообще в гимназии дело обстояло плохо, и по эстонскому языку), двое были оставлены на второй год.[484]
|
|
|
Естественно, Б. Вильде был среди тех, кто вполне успешно завершил гимназический курс. В его аттестате зрелости, выданном 11 июня 1926 г. (№ 268), высшие оценки по русскому и латинскому языку, математике, естествознанию, гигиене, физике, химии, географии и космографии, истории, по обществоведению и экономической науке, философской пропедевтике вместе с психологией и этикой, а также по вероучению (Закону Божиему), считавшемуся не обязательным предметом.[485]
Вместе с тем Б. Вильде ни в коей мере не был «паинькой», образцово-показательным учеником, никогда не нарушавшим дисциплину в классе. Его кипучая взрывная натура уже тогда давала о себе знать. В протоколах заседаний Педагогического совета Тартуской русской гимназии неоднократно отмечается, что Борису Вильде снижается оценка за поведение. Так, 29 октября 1925 г. ему была выставлена оценка «удовлетворительно» за «шумное поведение на переменах»; 2 февраля 1926 г. – «за беспокойное поведение на уроках и беспрестанную болтовню», а 1 марта того же года – опять «за беспрестанные разговоры на уроках»[486]. Справедливости ради, надо заметить, что аналогичному наказанию за те же «проступки» подвергались и многие другие одноклассники Б. Вильде, причем, в основном, юноши, а не девушки. Любопытно однако, что мемуаристы, характеризующие Б. Вильде парижского периода, 1930-х гг., наоборот, чаще отмечают его молчаливость и сдержанность.
В гимназические годы Б. Вильде пристрастился к «писательству» – начал сочинять стихи. Он стал признанным среди однокашников поэтом, которому даже учитель-словесник пророчил блестящее будущее.[487] В середине 1920-х гг. Вильде выпускал рукописный журнал «Радужные тени», в котором участвовали не только гимназисты, но и уже известные авторы (в частноси. И. Беляев).[488] С этого, собственно, и началась литературная деятельность Б. Вильде. Из его произведений тех лет известна шуточная поэма «Евгений Букашин». Она распространялась среди гимназистов в рукописных (возможно, и машинописных) списках.[489]
Поэма была написана в 1925/26 году, когда ее автор учился в последнем классе гимназии. Она представляла собой шутливую пародию на роман в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин», в которой использована строфика и стихотворный размер пушкинского творения. «Евгений Онегин» еще и в первой трети ХХ в. давал русским поэтам, как советским, так и эмигрантским, материал для пародийных текстов, что свидетельствовало о том, что пушкинский роман не превратился в историческую реликвию, а оставался живым, литературно «актуальным» произведением. Так, в течение 1921 года в таллиннской русской газете «Свободное слово» печатался сатирико-пародийный роман в стихах Л. Ар-кадского (псевдоним Аркадия Бухова) «Товарищ Онегин».
В «Евгении Букашине» Б. Вильде в шутливой иронической форме высмеивает своих одноклассников, повседневную жизнь гимназии, забавы и развлечения гимназистов-выпускников, перед которыми уже открывается, как им кажется, заманчивая перспектива вольной студенческой жизни с ее корпорантскими утехами. Комический сюжет выстраивается вокруг неожиданного появления Ленского в среде гимназистов, которому многое кажется непонятным в современной действительности.
Конечно, это юношеское произведение, рассчитанное прежде всего на узкий круг «своих» читателей- гимназистов, которым хорошо известно всё то, о чем пишет поэт, и которым поэтому ничего не надо разъяснять. Однако при всем том обращает на себя внимание хорошее владение молодым автором стихотворной техникой, что заставляет предположить, что это был далеко не первый опыт явно даровитого автора. Он последовательно выдерживает ироническую манеру повествования, чего в числе прочего добивается умелым сочетанием возвышенной, «романтической», порою и архаизированной лексики с бытовой, простонародной и жаргонной. Поэт остроумно и непринужденно вставляет в свой текст цитаты и реминисценции из Пушкина, иногда создает своеобразную стилизацию «под Пушкина». Всем этим поэма Б. Вильде и интересна.
13 сентября 1926 г. Б. Вильде стал студентом отделения химии естественно-математического факультета Тартуского университета.[490] Точных данных о его занятиях в университете в его студенческом личном деле не имеется. Правда, надо учесть, что зачетная книжка (матрикул) в деле отсутствует: она была позже утеряна. Все же создается впечатление, что учебе Вильде уделял мало внимания, и дело не только в том, что в университете в ту пору были весьма либеральные порядки, посещение учебных занятий не считалось обязательным. Дело, скорее, в том, что ему всё время приходилось самому зарабатывать себе на хлеб и на плату за обучение, и на учебу времени просто не хватало.
Известно, что Б. Вильде входил в русскую студенческую корпорацию «Славия».[491]
К 1927 г. относится один из самых загадочных эпизодов в ранней биографии Б. Вильде – бегство его в Советскую Россию на маленькой лодке через Чудское озеро. Автор наиболее известной у нас и, пожалуй, наиболее основательной книги о нашем герое Р. Райт-Ковалева так описывает имевшие тогда место события:
«Но недели через три Борис вернулся.
Об этой «попытке к бегству», как называют ее немногочисленные биографы Вильде, никто не мог рассказать подробно. Удалось восстановить следующее.
Оказывается, в ту ночь, когда он чуть не погиб, Борис пытался бежать в Советский Союз. Ему удалось в разбитой лодке пристать к советскому берегу, где-то неподалеку от Гдова. Советские пограничники задержали его «до выяснения», а выяснив, отправили назад, в Тарту, под надзор начальства и родственников.
И университетское начальство взяло на себя все «родственные заботы». Бориса из университета выгнали – на Западе это элегантно называется «эксматрикулировали», – а городские власти выслали его в Кохтла-Ярве».[492]
Предположение Р. Райт-Ковалевой, что Б. Вильде был исключен из университета по политическим соображениям, за попытку бегства в СССР, не соответствует действительности. На самом деле он был эксматрикулирован (кстати, это вполне нейтральный термин, обозначающий исключение из списка студентов) 4 ноября 1927 г. как не приступивший в начале семестра к учебным занятиям, не поставивший учебное начальство в известность о причине этого и не взнесший платы за обучение.[493]
Утверждение исследовательницы о том, что Борис Вильде был выслан городскими властями в Кохтла-Ярве, также неверно. У городских властей не было права высылать в другой город кого бы то ни было, да, кстати, города Кохтла-Ярве еще и не существовало. На самом деле Вильде, подобно сотням других русских эмигрантов, просто отправился летом на заработки на сланцевые разработки в Кохтла.[494] Впрочем, довольно быстро он возвратился в Тарту.
Между тем в Госархиве и Филиале Государственного архива Эстонии хранятся документы, имеющие прямое отношение к Борису Вильде и к его бегству в Советскую Россию, до сих пор не привлекавшие внимания исследователей. Архивные источники позволяют многое уточнить в этой истории, хотя полной ясности – особенно в вопросы о том, чтó стоит за бегством Вильде в Советский Союз и за возвращением его в Эстонию, – и они не вносят.
В ГАЭ имеется картотека Политической полиции Эстонской Республики, выполнявшей функцию органов государственной безопасности. В ней приводились данные о лицах, привлекших внимание властей. В этой картотеке можноь найти сведения и о Борисе Вильде. Из нее явствует, что в конце сентября или в начале октября 1927 г. он тайно отправился в Советскую Россию через Чудское озеро на лодке, нанятой у тартуского лодочника Редера (позже она была обнаружена близ берега озера у деревни Верхоустье). В октябре Б. Вильде находился под стражей в тюрьме города Гдова. В феврале 1928 г. Б. Вильде опять же тайно вернулся в Эстонию. За незаконное пересечение границы он в марте 1928 г. был оштрафован на 30 крон; в случае невозможности уплаты штрафа его ждал арест сроком на один месяц. В анкетных данных лиц, попавших в картотеку Политической полиции, была и графа «профессия». Любопытно, что запись в этой графе на карточке нашего героя гласит: «Студент – писатель – чернорабочий». По-своему знаменательное определение!
Второй архивный источник, на который следует обратить внимание, это находящееся в фондах Филиала ГАЭ в Таллинне следственное дело ОГПУ о Вильде Борисе Владимировиче № 82147. В нем содержатся протоколы допросов задержанного следователями 8-го (Гдовского) пограничного отряда и ЛОО ОГПУ, а также любопытнейшая переписка начальника погранотряда с вышестоящим руководством ОГПУ. Из протоколов допросов мы, в частности, узнаем подробности и причины бегства Вильде в Советскую Россию, некоторые подробности его жизни в этот период и пр.
Выясняется, что Б.Вильде тщательно подготовился к переходу через границу. В Тарту он взял на прокат лодку, оставил дома записку с сообщением, что уезжает на несколько дней в деревню. 7 октября 1927 г. вечером Вильде отправился в путь по реке Эмайыги (Эмбах), впадающей в Чудское озеро. Поднявшейся на озере бурей его лодка была отнесена к острову Пийрисаар, где беглец вынужден был остановиться на несколько дней из-за сильного ветра. Ночевал он в доме своей знакомой по гимназии Нины Петровой, беседовал с ее отцом о положении русских в Эстонии и в Советском Союзе. Заставшим его эстонским пограничникам Вильде выдал себя за путешественника «по побережью с целью ознакомления с жизнью и бытом русского населения в Эстонии», якобы, для доклада в студенческом кружке.[495]
10 октября Б. Вильде с Пийрисаара отправился на юг, в Мехикоорма, держась ближе к русскому берегу. Он специально зарегистрировался на эстонском пограничном кордоне, так как был убежден, что за ним следят. 11 октября 1927 г. в темноте он добрался до берега около деревни Сосница и добровольно сдался часовому на 19-ой погранзаставе.
Был проведен личный обыск перебежчика. При обыске у него нашли эстонский паспорт, карманный электрофонарь, половину флакона с цианистым калием, перочинный нож с зажигалкой, бритву, карманное зеркальце, карандаш, блокнот, 12 конвертов, три листа чистой бумаги, одеяло, носовые платки, шарф, запасной пиджак, купальное трико, три пары носков, кальсоны, трусики, одну нательную и одну верхнюю рубашку, полотенце, бумажник, гребешок–расческу, «резервуар предохранительный для пол. органов» (sic!), магния около двух граммов, маску черного цвета, стиральную резинку и коробку вазелина.[496] У пограничников вызвала подозрение какая-то непонятная записка. На вопрос, что это такое, Вильде ответил: «Не знаю, по-видимому какой-нибудь начатый стих. Я иногда пишу их».[497] Всё это выглядело весьма экстравагантно…
На допросах Б. Вильде пришлось отвечать на многие вопросы.
О причине бегства из Эстонии в Советскую Россию Вильде сказал, что стремился в СССР «в силу национального тяготения, к тому же не ладил с родными на почве расхождения в полит<ических> взглядах. Кроме того стали циркулировать слухи о войне с СССР и я не хотел очутиться в рядах противников сов<етской > власти»[498]
На допросе 17 октября 1927 г. в графе «Политические убеждения» записано – «сочувств<ует>у сов<етской > власти».[499] На несколько иронический вопрос следователя «Откуда Вы знаете жизнь Сов<етского> Союза, если сочувствуете сов<етской > власти», Вильде отвтетил: «Мне приходилось читать советскую литературу, книги и газеты, из журналов я читал «30 дней», «Красную новь», «Зарю», из газет «Правду». Много литературы имеют мои знакомые Сыщиковы».[500]
Нужно заметить, что бегство русской молодежи из Эстонии в Советский Союз было весьма распространено в 1920-е и еще более – в 1930-е гг. Многие русские наивно считали, что жизнь в Советской России лучше, чем в «буржуазной» Эстонии. Предполагалось, что в СССР идет грандиозный процесс строительства нового общества, которое обеспечит равенство и братство всех людей. Вполне возможно, левонастроенный Б. Вильде также отдал дань этим настроениям, тем более, что материальное положение семьи Вильде было очень тяжелым.
На вопрос о том, куда Б.Вильде собирается идти далее, нарушитель границы ответил, что либо в Псков, где живет его знакомая Зинаида Беляева (жена писателя Ивана Беляева), либо в Ленинград или родное село Ястребино, где живут родственники или близкие знакомые матери. «В конечном итоге хотел бы продолжить учение».[501]
Следователей очень интересовала русская общественность Юрьева (Тарту), в особенности местные монархисты. Б. Вильде в ответах утверждал, что у него не было знакомых в этом кругу, за исключением, быть может, владельца книжного магазина В. А.Чумикова и учителя английского языка, двоюродного брата известного толстовца А. Г. Черткова. О политической жизни русских в Эстонии, о группировках в эмиграции и студенчестве Вильде ничего не говорил, явно скрывая свои связи с ними. Следователи-пограничники сначала подозревали, что Б.Вильде – агент монархистов, «хотя никаких доказательств для его обвинения мы не имеем».[502] От этого предположения, впрочем, они вскоре отказались.
Почти всё время Б.Вильде находился в Гдовской тюрьме. Встал вопрос, что же делать с ним далее. Начальник 8-го погранотряда и ЛОО ОГПУ уже 17 ноября 1927 г. обратился с письмом под грифом «Совершенно секретно» к своему непосредственному начальнику полномочному представителю ОГПУ в Ленинградском военном округе Салыню с просьбой сообщить свое мнение «по вопросу вербовки гр-на Вильде для работы в Юрьеве по освещению эмиграции (студенчества)». Начальник погранотряда добавлял, что «попыток к вербовке мы пока не делали».[503]
Ответа от высокого начальства длительное время не поступало, так что руководству 8-го погранотряда пришлось в январе 1928 г. дважды повторять свою просьбу – решить судьбу Б.Вильде. 12 января начальник погранотряда писал: «Вильде уже 3 м<есяц >а находится под стражей, просим ссобщить – направить Вильде в ОКРО на предмет использования или перебросить обратно в Эстонию».[504] 20 января 1928 г. последовал ответ Салыня (все под тем же грифом «совершенно секретно»): «Перебежчика из Эстонии гр. Вильде Бориса перебросьте обратно в Эстонию».[505]
После этого 28 января 1928 г. дело Б. Вильде «О нелегальном переходе госграницы» было рассмотрено. В постановлении указывается, что «дальнейшее содержание гр. Бориса Вильде под стражей не требуется вследствие окончания следствия», и он был освобожден из тюрьмы.[506]
В феврале 1928 г., если верить справке эстонской Политической полиции, Вильде был уже в Эстонии. Как именно он был «переброшен» в Эстонию, мы не знаем, как не знаем и того, был ли все-таки Б. Вильде завербован ОГПУ и отправлен в Эстонию как сексот, или же он просто получил возможность вернуться домой. В 1920-е гг. известны и те, и другие подобные случаи, положение изменилось только в 1930-е гг., когда практически всех беглецов в СССР незамедлительно отправляли в сталинские лагеря. Эстонская политическая полиция, как можно предполагать, подозревала именно первый вариант, но реальных доказательств этого не было. Когда Б.Вильде в 1938 г. посетил Эстонию, за ним был установлен строгий полицейский надзор.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 742; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!