Год. Подавление советскими танками пражских волнений. 3 страница



– Отличий два: во-первых, выдыхаемый конфузней, хаотичней, то ли с толку сбит, то ли напуган – по сравнению с грамотно и аккуратно складывающимся в спирали дымом с кончика. Ну а во-вторых (и в главных), цвет: голубой – с кончика, серый – из уст.

– Выходит, голубое остаётся внутри? Хотелось бы надеяться, что оно обогащает душу... Должно быть, приучает к Небу, поскольку голубой от неба, недаром дым туда и торопится возвратиться. Мы берём себе голубое, и выбрасываем серое, шлак. Я не совсем понимаю, чего дыму бояться, вы говорили «напуган»?

– Душ наших потемок, их самых. Но здесь и другое. Курение не терпит темноты. Недаром нужен свет, чтобы хорошо покурить. В полной темноте никто не курит. Слепые, скажу я вам, не курят. Не имеет смысла.

– Курение, выходит, обращено к глазу? а не к вкусовым рецепторам и не к чему-то там ещё?

– Да при чем тут вкус. Гадость одна. Испускание дыма нам важно видеть, или следить хотя бы уголком глаза. Теперь сделайте-ка последний шажок силлогизма, чтобы понять, почему же мы вообще курим. Подсказка: курение – вредная привычка.

– Чтобы видеть... Вредная... Сдаюсь.

– Очень просто. Выдыхая дым, мы привыкаем к картине испускания духа, которому вот так же – фьюить, и предстоит раствориться в воздухе. Привыкание, значит. Приобретание привычки к финальному выдыху. Привычка, безусловно, вредная… Чем больше курим, тем скорее готовы к выходу. Ну как в театре. Чем больше репетируешь, тем скорее готов к выходу на сцену. К премьере. Так-то.

Тут я некстати вспомнил, что Федор Сологуб, по свидетельству некурящей Одоевцевой очень советовал ей, как поэтессе, непременно научиться курить, говоря: "Табак – единственное удовольствие. И утешение в старости. И в горе"...».

[из книги «Метафизика Венеции»]

Alexander Gavrilov:

Году в 1996 я написал ультимативное подражание А.Н.Вертинскому, которое с тех пор вспоминаю каждое московское лето и некоторые дни зимой. важно, что правильное исполнение этого текста – распевное, слегка гнусавое (это обусловлено не только подражательно, но и содержательно), с аффектацией на каждой ударной гласной

Любимая! Эээто не страаанно,
Чтооо нооосом соплииив я всегдааа:
Опяааать из горяаачего краааана
Хааааа
Лоооо
Дная льёооотся
Вадааа.

Александр Величанский:

Сегодня возили гравий.

И завтра –

возили гравий.

Сегодня в карты играли,

и завтра –

в карты играли.

А девочки шлют фотографии,

и службы проходит срок.

Вот скоро покончим с гравием

и будем возить

песок.

Евгений Харитонов:

У тети Лиды у тети Тони детей не было
они застудили в тюрьме
тетя Лида долго крала украла у деды Сережи
револьвер для кавалера
назначит свидание сразу двоим или троим
у Дворца Труда они за это ее с балкона
Что она делала с дядей Сашей
сама не работала все его деньги на безделушки
Саша мне от тебя подарочек
Дядя Саша уйдет ночью в забой
к ней идет соседский племянник
Сколько у нее было мужчин
Бабуся только порадуется тетя Лида замужем
она снова приходит домой дрожит
один раз пришла в одной рогожке
Дядя Саша придет со смены измучился в шахте
она просит ее поласкать
А он силач сирота
Тетя Тоня, правда, сразу вошла в колею
мамочка к ней переменилась,
а тетя Лида всю жизнь
Просила положить в гроб с накрашенными губами
и с фотографией Виктора
Им тюрьма как масонская ложа
Виктор чуть ли не за убийство сидел,
и дядя Миша, правда, по шоферскому делу
Виктор это конец всего
А дядя Саша ее на руках носил,
могла с ним спокойно до конца дней.
Ну разве можно, Манон Леско.
Женя сказала Лидка была милее
обе добрые но Лидка милее
Мамочка разве могла к ней хорошо
а ребенок не разбирает назло мамочке любит
тетя Лида бабусина дочка приезжает из Сталинска
ласковая обнимается
Разве мамочка могла к ней хорошо
Студенткой пришла с папой в дом
пришли к бабусе работала зарабатывала
отказывала себе во всем всем помогала
а тетя Лида у нее крала
таким трудом заработано
крала себе на разгульную жизнь
Мамочка с папой строили совершенно другую жизнь
Такая семья всегда вместе в отпуск вместе
всем всегда помогали
и чтобы ребенку передалось
Порядочность необыкновенная
не понимают непорядочных совсем.
Папа всему верит что показывают или оповещают
даже нет любопытства к другим колеям
делал делал зарядку и все равно тремор и я не то.

Владимир Герцик:

Умом Папуа – Новую Гвинею не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать.
В Папуа – Новую Гвинею можно только верить.

Марина ПАЛЕЙ (Марина Палей):

Заколочены окна. Торчат на крыльце чемоданы.
На прощанье бросается в ноги проколотый мяч.
Надышаться бы до смерти этим горчащим дурманом,
Отлетающим к небу, как души покинутых дач.

Вот и тихо. Лишь муха изводит себя в паутине –
Словно в гуще верёвок припадочный бьётся звонарь.
Бельевая прищепка. Скамейка. Пустая корзина.
И последнее яблоко – маленький жёлтый фонарь.

Юрий Милославский, ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ:

Марине Веселовской – двадцать семь.
Мне двадцать. Евпатории – семьсот.
Купальнику зеленому – неделя.
А морю и медузам – неизвестно.

Приморскому бульвару – возле ста.
И он – пустой. Один ларек торгует
сосисками, вином и шоколадом,
где на обертке – якорь золотой;

(Вино – мускат).
Марине – двадцать семь,
мускату – пять, купальнику – неделя,
мне – двадцать, Евпатории – семьсот.

Владимир Кучерявкин:

С утра за тушенкой гонялся по местности, велосипеда тугие педали
Вертел по дорогам от магазина к другому с мертвеющей бабой.
Русак навстречу попался ушастый, в лесу сыроежки таращили сытые очи,
Быстров на кордоне с десятком разнузданных женщин, с детьми, крокодилом

Тоскующим в небо глядел, говорил об искусстве, хвалил сыроежки.
Он со мною так и ходил, как тонкий огонь, по дорожкам прозрачной и розовой тенью,
А женские очи скрипели в глазницах и следом кидались волчицей,
В то время как сами детей собирали и друг перед другом топорщили груди.

Дома потом заварили мы борщ с колбасой и до вечера мыли посуду,
Ругались, небу писали доносы, пилили доску пополам, на балконе курили,
Глядели на грядки с морковкой и небо с израненной тучей, на крыши,
Которые бегали мелко по кругу, вовсю приседая, как грозный полковник.

Николай Байтов:

Взять, допустим, червонец, валяющийся у помойки, –

ведь сгодился бы, чтоб отнести и, пожалуй, на книжку
положить... Или взять революцию... или на полке
взять, допустим, какую-нибудь подходящую книжку –

ведь душа все равно не взыграет от всех этих взятий...
Есть, конечно, немало других интересных примеров:
есть отечество, где посреди равнодушных занятий
вянет дружба в груди улыбающихся пионеров,
вянет лето кругом – и тузы золотые слоятся
у порога – и вдоль тротуара до самой помойки...
Есть, конечно, и где погулять, и к чему прислоняться,
если, скажем, устал, или в случае, скажем, поломки..
Есть просторы для мысли, которые даже, огромны. –

Взяв, допустим, гитару, в них можно пойти и, пожалуй,
спеть... – но только душа все белеет, как ангел надгробный
в позе недоуменья с тех пор как плечами пожала.

Из семейного альбома (эссе Игоря Яковлевича Померанцева). Фамагуста живет по законам трагедии. РАДИО СВОБОДА:

Top of Form

Bottom of Form

В 1978 году я покинул мой город Киев и после годами издали всматривался, вслушивался, внюхивался в него. Когда-то по горячим следам я описал день рокового отлета в Вену. Теперь попробую по остывшим. На таможне Борисполя нас обыскивали часа два. Искали криминал: письма из лагерей, самиздатские рукописи. Меня и жену с десятимесячным сыном развели в разные помещения и раздели догола. Пеленки тоже развернули. Психологи утверждают, что процедура раздевания по ходу обыска – форма изнасилования, и что впоследствии это может сказаться на сексуальных отношениях супругов. Криминала не нашли, а он был. В нашем семейном альбоме бок о бок с фотографиями родных и друзей лежали снимки украинских политзаключенных. Я собирался передать эти фотографии в Amnesty International. Я и поныне верю, что упоминание в эфире имен заключенных и публикация их фотографий каким-то мистическим образом помогали этим людям выжить. Их имена становились заклинанием, шаманским камланием. А то, что шаманы обитали на коротких волнах и звучали как небожители, лишь свидетельствовало об их иератической подлинности. Я до сих пор помню любительскую фотографию Ивана и Евгена. Сняли их осенью. Иван – в берете, Евген – в плаще. Такие серые китайские плащи были в моде в середине шестидесятых. Точно такой плащ носил мой старший брат, а после донашивал я. У Николая Заболоцкого есть стихи:

В широких шляпах, длинных пиджаках,

с тетрадями своих стихотворений.

Это о друзьях-поэтах, исчезнувших в тридцатые годы. В том же семейном альбоме были фотографии вопиюще несовместимые, но досмотрщики не проявили ни социальной, ни национальной чуткости.

С четвертого по седьмой – тягучая смена состояний: страх – растерянность – настороженность – привыкание – обалдение – скука.

Андрей СЕРГЕЕВ. Из романа «Альбом для марок»:

Школа – однородная, серая, безличная среда. Даже если тебе дали по роже, в этом нет личного отношения. Тот, кто дал, ничего против тебя не имеет. В основе всего не живая жизнь, а некогда установившийся ритуал.

Ты приближаешься к школе. Во дворе рядом с толпой обычно плачет младшеклассник. Старшие всенепременно сворачивают, подбегают:

– Кто тебя? – и, не дожидаясь ответа, несутся дальше.

Ты входишь в класс, и на тебя обрушивается орава орущих:

– Драки-драки-дракачи,
Налетели палачи!
Кто на драку не придет,
Тому хуже попадет!
Выбирай из трех одно:
Дуб, орех или пшено!

Дуб – получай в зуб!
Пшено – но! но! но! но! – с погонялками.
Орех – на кого грех?

– На Зельцера, на бздиловатого!

В классе стыкались, шмаляли в морду мокрой тряпкой, толкли мел, валили в чернилки карбид, харкались в трубочку жеваной бумагой или – пакостно и от сытости – хлебом с маслом.

Фитиль из-под земли вдруг вскидывает руку – ты вздрагиваешь, Фитиль расплывается:

 – Закон пиратов! – крестит: приставляет пальцы и бьет ладонью в лоб, под дых, в оба плеча с заходом локтем под челюсть.

На уроке подзатыльник сзади и шепотом:

– Передай!

Над головою ладонь и тихо:

– Висит!

– Бей! – успевает сосед, и ладонь опускается.

На первых партах гудят или натужно рыгают – особое искусство. На средних – под партой играют в картишки, подальше – из рогатки стреляют в доску и по флаконам. Рогатка – резинка с петельками на большой и указательный. Сжал кулак – ничего нет. Стреляют бумажными жгутами, злодеи – проволочными крючками.

Трепанация черепа - Гандлевский Сергей:

Смолоду у меня был особый дар: брать деньги у незнакомых людей. С отдачей, правда, так что я не стал аферистом и фотографии мои не развешивали на вокзалах и перекрестках с призывом «обезвредить преступника». А мог бы прославиться, безусловный талант имел к вымогательству. Когда какая-нибудь компания пила день, другой, третий, пропивалась вчистую и начинала мрачнеть, но и разойтись не могла, я понимал, что пробил мой час, да и все, кто знал о моем даре, начинали поглядывать на меня с надеждой. Делалось так: я выходил на лестничную клетку, поднимался на лифте на верхний этаж (спускаться, оно легче) и начинал звонить по очереди во все квартиры подряд и стрелять денег – пятерку, десятку, четвертной – кто сколько может. Успех сопутствовал мне. Тут нужно чутье, поверхностное обаяние, чувство меры, а главное – правда в точных дозировках. Последнее, кстати, пригождается мне сейчас, когда я подался в прозаики. Вот я звоню в дверь и еще ничего не знаю, но верю в свою звезду и жду прилива вдохновенной наглости. Кто мне отопрет? Хмурый семьянин в тренировочном костюме и шлепанцах на босу ногу? Тогда нужен мужественно-доверительный тон: мол, оба мы мужики и передряги эти нам знакомы. А если домохозяйка в халате и с руками в мыле по локоть оторвалась от стирки на неожиданный звонок? Тогда и тональность совсем другая и легенда чуть видоизменяется: эдакий миляга-студент неуклюже борется со смущением; просить ему внове, да вот нечем обмыть сданную сессию, диплом, курсовую. Метод понятен, да? Как ответил Витя Коваль, когда мы с «Альманахом» ездили на гастроли в Ярославль, на вопрос местной журналистки, сможет ли кто другой прочесть с эстрады его, Коваля, стихи?

– Сможет, если я его научу.

Так же и я отвечу, если какая журналистка заинтересуется моим уменьем.

Три правила попрошайничества следует затвердить назубок и уметь отбарабанить даже спросонья. Первое и главное: никогда не скрывай своей истинной цели; деньги ты берешь на спиртное. Не на цветы любимому учителю, не на такси – привезти на выходные бабушку из приюта, не на похороны лучшего друга. Трогательные благие намерения только вызовут подозрения в жульничестве, тем более что от тебя разит за версту. Второе: точно указывай номер квартиры, в которой ты пьянствуешь, это придает голосу убедительность. Точное число, реальное имя собственное вообще сообщает полуправде привкус полной правды. И наконец, обязательно верни долг, и лучше в срок, ты ведь не совсем потерял совесть.

Я объяснил, как умел, почему терпит фиаско слащавая ложь. А почему поражение ждет скупую на слова правду? Ну кто же даст даже засаленный рубль человеку, если тот скажет, что так мол и так, команда отщепенцев, художников от слова «худо», увязла в многодневном пьянстве, у всех осложнения с милицией и КГБ, не дайте пропасть? Я избрал золотую середину. Так и надо сочинять, чтобы тебе поверили на слово, дали денег вообще и Букера в частности. Как, кстати, его дают? Надо расспросить Лену Якович, чтобы не опростоволоситься на церемонии. Может быть, соискатели стоят в специальной храмине и на глазах у них черные повязки и у победителя ломают шпагу над головой? Премия английская, и вероятен приезд королевы или мятежной принцессы Дианы. Занавесь отклоняется, и ослепительная рука в перстнях и кольцах проскальзывает сквозь складки пунцового бархата. Как в дыму, валюсь я на колени, припадаю к прекрасной длани, но через миг она уже отнята, и только тяжесть перстня в горсти позволяет верить, что все это – явь! То похмельное утро застало разношерстное общество в Переделкино на драматурговой даче. До этого я бывал на писательской стороне только однажды, совсем желторотым, когда Игорь Волгин водил университетскую литературную студию на экскурсию на дачи Пастернака и Чуковского.

Теперь все были помятые после вчерашнего, и что-то надо было предпринимать. Без обычного подъема, без веселой сумасшедшинки мы с Аркадием Пахомовым отправились на промысел. Надо сказать, что Аркадий тоже не без способностей к попрошайничеству, но на этом поприще мне он, конечно, не ровня. Ему не хватает гибкости, обаяние его несколько однообразно, он бывает груб с женщинами, а главное, ему не присущ дендизм высокопробного вымогателя. Хотя в вагонном зависании или в уличном кураже я ему в подметки не гожусь. Однажды они возвращались с Володей Сергиенко в метро с празднования Нового года. Аркадий своим примером увлек сонных пассажиров, и, спустя два-три перегона, человек пятьдесят грянули хоровую. Когда Пахомов внезапно вышел на своей остановке, вся ярость отходящих от морока людей обрушилась на Сергиенко.

Не веря в удачу, абы как, мы стали стучаться в писательские дачи. Нам открывали домочадцы, мы, калики перехожие, бубнили свои речевки, и всюду – от ворот поворот. Или они чувствовали нашу похмельную подавленность, или мужья-сочинители приучили домашних жить в поле вымысла, и голыми руками взять их было нельзя. Переругиваясь и валя вину друг на друга, мы зашли на очередной участок. Это оказалась дача Евтушенко. Секретарь, молодой да ранний, объяснил, что хозяин в отъезде, в деньгах отказал и вяло посоветовал зайти на соседний участок, к Межирову. Только на участке Межирова я заметил, что за нами увязалась молодая игручая боксерша в полоску. Она целовалась в прыжке и вообще была уморительна. Из-за угла дачи, толкая перед собой тачку с чем-то таким, показался хозяин. Я к этому поэту всегда относился хорошо, а одно время даже любил. Я не верю, что «Коммунисты, вперед!» – просто паровоз. Все горькое, что можно Межирову сказать, он и сам знает и сказал о себе, а от недавних строчек про американскую негритянскую церковь я завистливо облизнулся:

Все встают, как у нас в СССР говорят,

и поют, что бояться не надо

Ничего, ничего…

Мы выдохлись и вкратце объяснили свой приход. Межиров, заикаясь, ответил, что у него есть четвертной, но он последний и десять рублей нужно вернуть сегодня же, а остальные 15 можно и на днях. Мы поблагодарили и поспешили к магазину, отбиваясь от собачьих поцелуев, как две горничные от приставаний гимназиста.

К.Соколова: Слава Полунин Еще Станиславский говорил: нытиков и критиков – вон из театра! Полунин: 1968 – 75 годы. В мире было хипповое время. А в Союзе в 1971 хиппарей еще не было. Я был одним из первых хиппи в Петербурге... Я в лаптях ходил и красной рубахе. Русские хиппи должны в лаптях ходить. Меня забирали в милицию все время, я сидел в «обезьяннике». Хотели, чтоб я одумался. У меня еще были бакенбарды, рубашка с петухами, и я очень хорошо танцевал рок-н-ролл. В Питере тогда устраивались такие подпольные танцы. Все собирались и быстро решали: «Сегодня едем туда-то», чтоб милиция не успела узнать, куда мы едем. Приезжали в какой-нибудь колхоз, арендовали клуб, танцевали рок-н-ролл до утра, потом исчезали, чтобы нас не успели найти.

«Гэбэ». Немало сценариев связано с практикой сыска, слежки, стукачества. С делами «прославленного» КГБ.

Справка КГБ по материалам на академика Ландау Л. Д. via serednyak Рассекреченное дело КГБ на знаменитого ученого дает представление о масштабах и методах политического сыска и давления на личность. ESKA.LIVEJOURNAL.COM

Возможный сценарий советского интеллигента – бегство из столиц (сюжет, близкий, например, И.Бродскому). Елена Скульская о Давиде Самойлове: «Последние годы жизни Давид Самойлов провёл в Пярну. Он бросил, швырнул под ноги прошлому Москву и поселился в маленьком деревянном домике сыровато-жёлтого цвета. Дом был набит книжными полками; они проступали сквозь стены – пятнами, фресками; крупнели, темнели, сгущались в тучи, нависали будто непролазные брови над глазами поэта. Он расчертил свой маршрут по Пярну – от одного "эйнелауда" до другого "эйнелауда" – от одной рюмочной до другой... Он пил много, с удовольствием, находил прелесть в каждой фазе опьянения, много курил, терял зрение, как теряют вещи, только что бывшие под рукой и вдруг куда-то запропастившиеся, он находил их на ощупь, он наклонялся за ними, как парк мог бы наклониться за палой листвой; он всё прекрасно видел и без зрения; он гулял вдоль залива, щедро разговаривая со всеми, кто приезжал его проведать... Он умер со стихами. Прижавшись к ним и уходя к бездарнейшему из собутыльников – смерти».


Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 314; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!