Глава 10: Легкость и тяжесть последствий

«Истина редко бывает чистой и никогда не бывает простой».

Оскар Уайльд

Харпер

Я считала себя рассудительной и умной девушкой. Когда я лежала в своей кровати дома, свернувшись калачиком, то чувствовала себя не только абсолютно и чертовски мертвой, но еще и слабоумной.  

Не следовало так сильно доверять телевидению; они настолько прославляли химиотерапию, что я могла поклясться, все, чего я хотела, — жить, но тогда я была очень близка к желанию умереть. В этом бы мне мог помочь сон, вот только сон меня не излечит.

Всякий раз, когда у меня во рту накапливалась слюна и скручивало желудок в мертвую петлю, я просыпалась и наклонялась к ведру, от которого несло больницей, хоть и менее интенсивно.

К тому времени мне уже нечем было извергать содержимое своего желудка. Вернее, эта стадия наступила еще девять часов назад. А тогда я лежала на животе и меня воротило от одной мысли обо всем остальном. Я просто хотела, чтобы все кончилось.

Эйприл поглаживала мою спину. Она была рядом со мной еще с момента, когда меня, практически, на руках заносили в машину. Отец вел машину, пока Эйприл придерживала меня на заднем сидении, как больного ребенка, и подавала мне гигиенические пакеты. Мы могли заночевать в Канзас-Сити, но я отказалась потому, что не хотела оставлять дома Бенни, который так волновался обо мне. Хотя, когда мы добрались до дома, и он увидел, насколько мне было плохо, то, возможно, это был спорный момент.

Я была такой уставшей. Очень-очень уставшей. Мне хотелось лишь отоспаться, а к утру уже чувствовать себя лучше. Доктор говорил, что, возможно, меня будет слегка мутить, и я буду чувствовать усталость, но я хотела увидеть Вона, поэтому я буду стараться. Папа хотел, чтобы я пару дней пропустила школу, и тогда у меня будет время поправиться к выходным, ко Дню труда. Но я не могла пропасть так надолго без возможности поговорить или увидеться с Воном.     

Утро наступило слишком рано, я ненавидела свою жизнь. Не уверена, что у меня и Эйприл получилось погрузиться в сон хотя бы на полчаса. И я ненавидела за это себя, потому что знала, что она умирала от желания увидеть Картера, как и я — увидеть Вона. Но всякий раз, стоило мне сделать хоть глоток жидкости, она сразу же хотела вырваться наружу. И мне никак не удавалось удержаться. Вместо этого я падала обратно на матрац и подушку с желанием успокоиться и заснуть перед следующим приступом рвоты.

Это все так и продолжалось, пока отец вместе с Эйприл не вытащили меня из постели и снова погрузили в машину. Я была настолько уставшей, что даже не видела и не спрашивала, куда мы направлялись. Я то засыпала, то просыпалась, мне лишь хотелось пить и чтобы меня оставили в покое.

Вокруг были яркие огни, и когда я проснулась, то поняла, что находилась в больнице. Медсестра сказала, что это Северо-западный медицинский центр; она старалась быть искренне милой, но я была слишком измотана, чтобы обращать на это внимание. Я чувствовала, как она воткнула иглу, а затем, по какой-то немыслимой причине, она стала колоть мою другую руку. Я открыла глаза, чтобы понять, почему. Вероятно, я была слишком обезвожена, поэтому она не смогла попасть в мою вену с первого раза. Супер, ну хотя бы вены испытывали жажду. Я полностью понимала их боль.   

Я не понимала, как долго я там находилась, и как долго там была медсестра, но в следующий раз, когда я открыла глаза, мне было намного лучше. Рядом с собой я увидела пустой пакет-капельницу, подсоединенный к моей руке, — к той же руке, куда мне вливали химию. Я улыбнулась. Что бы это ни было, но это словно благословение.   

— Они ввели тебе «Зофран», чтобы остановить тошноту, — сказала Эйприл. Ее голос звучал таким уставшим. Улыбаясь, со стула рядом с моей кроватью подскочил отец.

— Привет, — вздохнул он.

— Привет, пап. Когда мы можем поехать домой?

Он дотронулся до моего лба и, клянусь, по моему телу побежали мурашки. Это было его первое прикосновение ко мне за последний год, и я улыбнулась. По-настоящему улыбнулась.

— Это был второй пакет. Нам сказали, что когда закончится второй пакет и ты проснешься, то мы можем ехать. Мы ждали только тебя.

— Хорошо, мне только надо в туалет, а потом, надеюсь, я буду готова и можно будет ехать.

Я действительно волновалась. Не поймите меня неверно, я все еще была уставшей, но это была скорее усталость тела, а не разума. 

Эйприл засмеялась:

 — Хочешь, я принесу тебе утку?

Я окинула ее суровым взглядом, пока она ворковала, подняв свои руки вверх в знак капитуляции.

— Просто помоги мне, хорошо? Как только мы тут все закончим, мне нужно позвонить Вону. 

Отец стал распутывать капельницу, лежащую на покрывале, а от бессилия, я никак не могла ему помочь, кроме как продолжить за ним наблюдать. В таком состоянии я его видела очень давно. 

— Он неоднократно звонил на домашний, а потом мы отправились сюда, — равнодушно заметил отец, а мы обе с Эйприл замерли, пока он не почувствовал, что что-то не так.

— Что?

Я выпалила:

— Что ты ему сказал?

— Что ты заснула и у тебя была та еще ночка. И что ты перезвонишь, когда проснешься. К сожалению, больше мы ни о чем не говорили.

Я схватила Эйприл за руку и посмотрела на ее часы. Было 00-53. Черт. Прежде чем я ему позвоню, мне сильно нужно было попасть в туалет, иначе я бы взорвалась. 

 

Вон

Мистер Маккензи был самым худшим учителем всех времен. Его голос отзывался в моих ушах бесконечным бормотанием, и если бы я так не беспокоился о Блу, то, скорее всего, уже бы уснул. Моя рука обладала собственным разумом, бесцельно рисуя разные закорючки на странице. Всякий раз когда моя фантазия представляла, что происходило с Блу, ручка заканчивала рисовать на первой странице, переходя к следующей.

Я не мог перестать думать о том, что она передумала насчет нас, что я зашел слишком далеко. Она была девственницей, и каким надо было быть ублюдком, чтобы взять это у нее при первом же удобном случае. Я должен был быть сильнее и подождать. Просто наши чувства неконтролируемы, когда мы вместе или порознь друг от друга. Делало ли это нас грузовым поездом, которому суждено было потерпеть аварию?

Моя ручка опять зачиркала по бумаге, а в моем кармане зазвонил телефон.

Черт. Я не мог засунуть руку в карман моих джинсов и чуть не свалился со стула. К счастью, мистер Маккензи продолжал писать на доске, поэтому мне удалось посмотреть, кто звонил. Это была Блу.

Я бы не расстроился, если бы меня оставили после уроков, да хоть десять раз. Я ответил на этот звонок, поднимаясь с места так, что стул упал с шумом, и пошел к двери. Это был мой второй внезапный уход за два дня. Я был уверен, что позвонят из кабинета директора. И опять же, мне было плевать.

— Ты в порядке? — спросил я, распахнув дверь и слыша, как мистер Маккензи кричал за моей спиной.

Я знал, что сначала следовало бы сказать «привет», «я по тебе скучаю» и все такое, но мне нужно было знать, что с ней было все хорошо. И если это так, то все остальное тоже будет в порядке.

— Я более чем в порядке.

Я выдохнул и прислонился лбом к прохладному металлу шкафчика.

— Хорошо... Привет.

Она захихикала, и этот звук отозвался в моем сердце.

— Привет.

— Так, что происходит? Почему ты не рядом со мной, чтобы убедиться, держусь ли я подальше от неприятностей?

На этот раз она расхохоталась, и я улыбнулся.

— Я сомневаюсь, что кто-нибудь сможет удержать тебя от неприятностей, если это взбредет в твою голову. Более того, я думаю, что ты мог бы вовлечь меня во всевозможные неприятности, если бы я позволила тебе это, — сказала она.

Я не знал, было ли это правдой, но мне нравилось, что она играла со мной. Вообще-то я думал, что я бы сделал все, что она захочет, стал тем, кого она захочет, если это означало, что она была бы со мной. Но одна из вещей, которую я любил в ней — это то, что она принимала меня таким, каким я был.

— Я хочу увидеть тебя, — сказал я ей, не скрывая отчаяние.

Я услышал ее вздох и ответ.

 — Я тоже. Я сейчас дома, Эйприлл скоро пойдет домой, и папа должен пойти на работу, так как утром он брал отгул, поэтому я подумала, может быть, ты захочешь прийти поужинать с Бенни и мной.

Я оттолкнулся от шкафчика с новым приливом сил, направляясь к машине.

— Да, с удовольствием.

— Мы могли бы заказать пиццу, или я могу что-то приготовить?

— Нет. Я заберу Бена вместо тебя, заеду в «Hy-Vee»[19] и куплю продукты. Мы с Беном приготовим ужин. Как тебе это?

Она засмеялась, как та Блу, которую я знал, и я почувствовал, что все опять хорошо.

— Хорошо. Но только не раньше, чем у него закончатся уроки. Или у тебя. 

Черт. Я резко остановился, так как мои кроссовки скрипели о старый наполированный линолеум в школьном коридоре.

— Я как раз шел в теплицу, чтобы убедиться, что Эд и Винни справляются с окончанием работ, тогда я смог бы сдвинуть поставку. И если я ее перенесу, то вечером буду свободен.  

— Ладно. Тогда увидимся с вами около четырех?

— Не могу дождаться.

 И это было правдой.

— Я тоже.

Мне не хотелось заканчивать разговор, но в то же время не хотел стать одним из тех дураков, которые говорят «ты первая клади трубку». Однако я был близок к этому.

— Я люблю тебя, Вон Кэмпбелл.

— Я полюбил тебя первым, — слава Богу, она мне уступила.

Она засмеялась и отключилась, а я остался стоять у своего шкафчика с широкой улыбкой на лице, понимая, что она меня любит и позволяет мне любить ее.

 

* * *

Я едва успел забрать Бена прежде, чем он сел в автобус. Одна из родительниц посмотрела на меня так, будто я собирался его похитить, поэтому я велел ему поторопиться, прежде чем она сообщила бы об этом учителю и мне бы отказали его забрать. Я был почти уверен, что на такой случай предусматривались какие-то правила, а мне не были нужны какие-либо проблемы или задержки.

Бен был взволнован, однако явно был на взводе, правда я не понимал, почему, — потому что парень его сестры забрал его и ведет в продуктовый магазин, или дело было в другом. В машине я немного прозондировал почву, но он вел себя словно закрытая книга, прям как его сестра. Что, черт возьми, происходило в этой семейке?

Выбросив все из головы, Бен рассказал историю о мальчике в школе, который, будучи кретином, издевался над маленькой рыжеволосой девочкой по имени Кэссиди. Он был таким милым, стараясь скрыть свою влюбленность, и я попытался сдержать ухмылку и кивать головой, потому что он говорил серьезно. Бенни сидел в таком же положении, что и я, держа локоть на подлокотнике во время разговора со мной. У меня было ощущение, что он не стал бы говорить об этой девочке Блу, пока был в отчаянии, и я чувствовал гордость из-за того, что он доверился мне. У меня раньше никогда не было кого-то, кто так относился бы ко мне, и это было приятно. Он был маленькой версией своей старшей сестры.

Мы вошли в «Хай-Ви» и оба вздохнули, как только внутри на нас обрушился холодный воздух кондиционера.

— Что мы будем готовить? — спросил Бен, смотря во все направления с напряженным лицом, что заставило меня усмехнуться.

— Какое у нее любимое блюдо?

— Нет. Я ненавижу ее любимое блюдо.

Я кивнул, смеясь над его широко раскрытыми глазами.

— Хорошо, хорошо. И все же, какое ее любимое? На будущее.

— Суши. Она ест сырого Немо или его друзей. Она делает это прямо передо мной, и мне охота кричать и блевать, — он высунул свой язык, претворяясь, что задыхался, заставляя меня смеяться еще сильнее. Да, именно как его сестра.

— Я полностью понимаю тебя, чувак. Мне тоже не нравится мысль о поедании Немо и его друзей. Так... что она еще любит из того, что и мы можем поесть?

— Ей нравится картофельное пюре. Я знаю, что, когда ей грустно, она готовит пюре. Вообще, мне кажется, папа называет это ее утешительной едой. Когда у них у обоих плохой день, они делят миску.

Я мог представить, как Блу и ее отец сидели за столом в тишине над дымящейся и густой миской с пюре, и сохранил эту информацию на будущее.

Я понял, что мы заблокировали вход, и дернул Бена в сторону, прежде чем Лоис Уиллер не сбила его с ног. Она не собиралась этого делать намеренно, просто была слепа, как крот. Без шуток, эта женщина опасна на дороге. Жители города убирались с дорог, когда видели ее старый «бьюик», направляющийся к ним. Шериф отбирал у нее права, отчитывал, штрафовал и даже пытался арестовать ее. Он говорил, что это не стоило бумажной волокиты и мы все просто должны продолжать жить дальше и всегда быть начеку.

— Вау. Это очки или бинокль? — прошептал Бен.

— Что бы это ни было, этого явно недостаточно. Держись на расстоянии и с тобой все будет в порядке, — я похлопал его по спине, взял корзинку и пошел к свежим овощам.

— Как насчет барбекю? Я мог бы сейчас съесть большой жирный стейк Олбани.

Бен радостно потер свой живот и кивнул.

— Да, — вздохнул он, — И пицца. Пицца на гриле — просто объедение.

— Пицца? На гриле?

— Ага.

— Ладно. Мы можем попытаться приготовить это.

— Десерт? — с энтузиазмом спросил Бен.

— О да, пирог, — сказал я.

— Да, пирог. Мы должны его приготовить.

Все вокруг становится идеальным, когда есть пирог.

— Прекрати. Даже разговоры об этом убивают меня.

Мы хватали все, что нам было нужно, наспех проходя по проходам и не останавливались, чтобы передохнуть. И вот, когда мы стояли в очереди на кассу, стараясь не морщиться от криков малыша, лежащего в коляске перед нами, я почувствовал, что кто-то похлопал меня по плечу. 

— Вон?

Я развернулся на месте и обнял женщину, которая точно знала, через что нам с мамой пришлось пройти, прежде чем она умерла. Вики была прекрасной женщиной, когда ухаживала за мамой, всегда оставаясь доброй и терпеливой.

— Привет, Вик, — она была в униформе, по которой я понял, что она только что отработала свою смену в больнице. — Как дела?

Подмигнув мне, она ответила:

— Ну сам знаешь, все по-прежнему, как и раньше. Разве что в прошлом году я вышла замуж.

— Вау! За того парня, который тогда принес маме конфету?

— Ага. Думаю, в тот момент я поняла, что люблю его и он тот самый, — мечтательно ответила она.

Я рассмеялся от того, что мама бы хотела узнать, чем кончилась их история. Мама была бы счастлива узнать так много новостей.

— У меня тоже есть девушка. Вообще-то, я здесь с ее братом, и мы собирались что-то приготовить для нее на ужин. У нее была тяжелая ночь, и ей нужно немного внимания и заботы, — указывая на Бена, сказал я. — Это Бен Кеннеди. Бен, это самая лучшая медсестра в Олбани. Если тебе понадобится медсестра, нет женщины лучшей для этого, — улыбаясь и глядя на Вики, сказал я, которая, в свою очередь, поглядывала на Бена. 

— Ты брат Харпер Кеннеди? — спросила она, склонив голову.

Бен кивнул, но не продолжил разговора.

Вики опустила на пол свою продуктовую корзину и присела на корточки перед Беном. Я был в шоке от ее действий, особенно когда она положила свои руки ему на плечи, и он напрягся. Мне нравилась эта женщина, как и парнишка, которого я полюбил как брата, и мне хотелось вмешаться, когда она произнесла нечто, что полностью выбило меня из колеи.

— Харпер — боец. Я в этом уверена. Она переживет этот период, эту болезнь и проживет полноценную жизнь.

 Она посмотрела на меня, и я, не представляя, как выглядел со стороны, увидел, что она покачала головой и вздохнула, будто я что-то сделал не так. Затем она добавила:

— Вон потерял свою маму от рака, но это не имеет ничего общего с Харпер. Я видела ее сегодня, когда она уходила, и мне было ясно, что она победитель. Я думаю, это потому, что у нее есть вы, ребята, ваш папа и ее семья, чтобы ее поддержать. Так что продолжайте делать это, ладно?

Бен закивал, а мне захотелось, чтобы он сказал: «О чем это вы говорили? Это все не про мою сестру». Но он не сказал этого. Вернее, он начал плакать, используя свой галстук в качестве носового платка, чтобы утереть слезы. Вики привстала и еще раз окинула меня взглядом. 

— Ты, Вон Кэмпбелл, — крепко обнимая, сказала она мне, на что я оставался безучастным. Я никак не реагировал. Я стоял и смотрел на Бена, который избегал моего взгляда, и старался подавить рык, исходящий из моей груди. — Я не знаю, почему ты снова захотел пройти через всю эту боль, но ты — герой. Ей понадобится все, что ты оставил когда-то, но я прошу тебя, чтобы ты был осторожен. Ты многих из нас напугал, когда потерял свою маму. И я не хотела бы, чтобы ты испытал горечь потери еще раз. Понял меня? — прошептала она мне на ухо. 

Она правда говорила так, будто не была уверена в том, что Харпер будет жить? Больше она ничего не сказала и не сделала, — просто подняла свою корзину и ушла. Я не знал, что делать и что сказать. Поэтому я сделал то, что нужно было сделать, — поднял корзину, расплатился за наши покупки и направился к грузовику.

Бен ничего не сказал, просто смотрел на меня, что до какой-то степени мне нравилось, поскольку все ответы, какие я хотел знать, не должны были исходить от него. Гнев, который я испытывал, — не относился к нему. У нас выдалась напряженная и молчаливая поездка к Блу. Бен сразу выскочил из машины и побежал к двери, прежде чем я успел заглушить двигатель, подсознательно ожидая ответы на свои вопросы и стараясь успокоиться, пока я снова не завел мотор, чтобы к чертям собачьим уехать из Олбани.

 

 

Глава 11: Осознание

«Вера делает первый шаг, даже когда вы не видите целую лестницу».

Мартин Лютер Кинг, мл

Харпер

Я почти запрыгала от радости его увидеть, когда услышала, что он заглушил двигатель своего грузовика. Секунду спустя Бен распахнул дверь и окинул меня убийственным взглядом, — взглядом, который он обычно приберегал для Эйприл, если та вела себя, как сучка. Я не понимала, почему он так на меня смотрел, да у меня и не было времени спросить, потому что он быстро пронесся мимо в свою комнату и хлопнул дверью так сильно, что на стене пошатнулись несколько фотографий с мамой.

Какого дьявола?

Казалось, прошло несколько минут, пока я стояла под дверью, — я была слишком сильно напугана, чтобы выглянуть на улицу и посмотреть на грузовик, мотор которого уже дважды успел завестись и заглохнуть. Страх о том, что Бенни нечаянно проболтался, переполнял меня, хоть в глубине души я понимала, что он не мог так поступить. Я не понимала, что происходило. Я не понимала, был ли это отголосок каких-то событий в школе, в теплице или это было как-то связано со мной, и тогда я решила отважиться и все выяснить. Я уже успела открыть дверь, когда Вон появился на пороге с полными руками сумок из продуктового магазина. Он не смотрел на меня, отчего у меня перехватило дыхание. 

Он все знал. Я не понимала, откуда, но он знал и ненавидел меня.

Я сделала глубокий вдох и отогнала слезы, которые уже были на подходе. Я не заслуживала того, чтобы меня стали жалеть из-за них. Я слышала, как он оставил сумки на террасе, а затем, пройдя мимо меня, направился в мою комнату и стал меня ждать там, чтобы я объяснила ему свое предательство, свой секрет.

Как ребенок, идущий навстречу своему наказанию, я заставила себя пройти по коридору, миновать закрытую дверь в комнату брата и направиться туда, где находился Вон, который просматривал коробку с цитатами, теперь уже понимая их скрытый смысл. Я бы не возражала, если бы это был любой другой человек на земле, только не Вон. Моя последняя тайна была раскрыта, и никакой другой секрет и рядом не стоял по ее важности. 

С тихим щелчком я закрыла позади себя дверь и стала ждать.

Казалось, что он пересмотрит каждую цитату, каждую отдельную мысль и каждый сингл, который я слушала с момента аварии отца и мамы. Все это время я не двигалась с места, и наконец, он произнес:

— Ты умираешь? — его голос был низким и я, почти расплакавшись, прикрыла рот рукой. 

Он все еще не смотрел в мою сторону, а продолжал смотреть то на клочок бумаги в своей руке, то на пол, то... Я не знаю. Я не видела его глаз, но хотела их увидеть. Это было мне необходимо, но я была слишком напугана, чтобы сдвинуться с места или признаться ему в том, что боялась, что он меня бросит. 

— Ты. Умираешь?

Я с трудом сглотнула и сделала глубокий вдох.

— Врачи говорят, что у меня мало шансов выжить. 

Он закивал, и затем все его тело начало дрожать. Нет. Он трясся, он плакал. Я подавила свой внутренний страх и бросилась к его ногам, чувствуя, как больно стерла свои колени о ковер на полу. Мне было плевать на все, кроме Вона, который бросил бумажки на пол и закрыл лицо руками, не желая, чтобы на него смотрели.

Я обняла его, стараясь облегчить его боль, и он позволил мне сделать это. Его руки обняли меня и прижали к кровати так сильно, что я почти испытала боль. Своей влажной щекой он прижался к моей шее и щеке, а затем поцеловал меня еще более страстно, чем в тот день под дождем. Поцелуй был таким влажным и прекрасным, что мне захотелось большего. Мне захотелось, чтобы мы снова занялись любовью. Мне хотелось, чтобы он помог мне стереть все воспоминания от вчерашнего лечения, от сегодняшних событий, от его боли, — и я хотела для него того же. Мои пальцы изучали его разгоряченную кожу, когда он стянул с себя футболку и прилег на кровать, поднимая свои руки вверх. Его дыхание становилось неровным, как и мое.  

Огромная разница между тем, чтобы держать его в своих объятиях и не держать, — и это было неприятно. По сути, я испытывала, практически, болезненные ощущения.

— Черт! — прорычал Вон, ударяя по постеру с Китти. Я вздрогнула, и прикрыла рукой свой рот, чтобы приглушить вырывающийся визг. Вскочив с кровати, я держала в руке его кулак, его взгляд был направлен на место в стене, куда пришелся удар. Мне было плевать, что там было со стеной, почему он так о ней беспокоился? 

— Прости, Блу, — и после этих слов он выбежал из комнаты. Я звала его и плакала, но он уже выбежал из дома и сел в машину, прочь с моих глаз и, возможно, прочь из моей жизни. 

Я могла прыгнуть в машину и догнать его, моля о прощении. Я могла пообещать ему подарить весь мир. Я могла сделать это, но не стала, потому что он был достоин большего. Это было необходимо ему еще с нашей первой встречи. Вону Кэмпбеллу будет лучше без меня, и именно так я и решила все оставить.

Без Вона на меня накатила волна опустошения. И мне некого было в этом винить, кроме самой себя. Я вернулась на место преступления, в свою комнату. Теперь она не выглядела как моя комната, это была комната незнакомого мне человека. Вся комната стала чужой, кроме той самой стены. Стены, на которую мы с Воном повесили постеры. Дыра была совсем незначительной по сравнению с пустотой, которая осталась после него. Сердцевиной стены были два листочка с цитатами, которые прикрепил туда Вон. Я кричала до тех пор, пока не заревела навзрыд. Я включила стереосистему, стоящую в углу комнаты, и поставила ее на всю громкость, отчего исказились даже басы трека «Radioactive»^[20]. Я взяла свою коробку с цитатами и швырнула ее о нашу стену. Они разлетелись, как большие конфетти, накрывая пол и залетая за мебель. Я содрала постеры со стены и с рычанием разорвала их, — мой рык напоминал звериный вой, пока я не обессилила и, плача, опустилась на пол среди обрывков, которые представляли мою жизнь.   

Меня кто-то обнял сзади, отчего я затаила дыхание. Я не хотела, чтобы Бенни видел меня такой. Он и так слишком много видел за свою невинную жизнь. А потом я по запаху поняла, что это был не Бенни.

— Прости меня, Блу, — прохрипел он мне в ухо на фоне музыки. Он присел за моей спиной, его тело источало тепло, и со стороны казалось, что мы обнимались перед сном. Только мы не были готовы спать, мы ни к чему не были готовы, разве что к тому, чтобы принять то, что я сотворила с нами обоими, и наслаждаться этими объятиями.

Вон, прекрасный парень, и он вернулся, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Он любил меня, хоть и думал, что не должен был; поддерживал меня, пока я выходила из полумрака своих разбитых надежд.

Я не представляла, как долго мы так лежали, но играла уже другая песня, «Demons». У меня высохли слезы, но я очень боялась пошевелиться, чтобы Вон не перестал поглаживать мою руку. Я боялась, что он встанет, увидев, что я успокоилась и уйдет, понимая, что если врачи окажутся правы, то я ничего, кроме боли, не могу ему предложить. Я знала, что без меня ему будет лучше, но не хотела его отталкивать.

Я не хотела сражаться без него.

— Вон. Мне жаль.

Он прекратил поглаживать меня. Это был конец. Он собирался уходить.

— Все-таки жаль, что ты мне не сказала, хоть я и видел, что ты пыталась. Я помню, ты дважды собиралась мне что-то сказать, и думаю, именно это ты и хотела сделать сегодня.

Я молча кивнула.

— Вчера ты проходила терапию?

— Да.

Он обнял меня крепче и спросил:

— Это был первый раз?

Я не хотела думать об этом, но он нуждался в ответах, поэтому я решила дать ему все, чего он хотел:

— Ага.

— Тяжело, да? Я хотел бы быть рядом с тобой.

Я кивнула, потому что мне тоже хотелось, чтобы он был со мной, но с другой стороны, я была рада, что он не видел меня в таком состоянии.

— Почему ты была в «СМЦ»^[21]? Самое лучшее онкологическое отделение находится в Канзасе.

— Я действительно ездила в Канзас. Просто потом мне стало хуже, поэтому папа с Эйприл вынуждены были отвезти меня в Северо-западный Медицинский Центр. Там меня прокапали лекарством, чтобы тошнота прекратилась.

Вон отстранился от меня. Я знала, что так и случится и что я этого заслуживала.

Он явно думал по-другому и поднял меня с пола. Я обняла его за шею и у меня от радости чуть не навернулись слезы от того, что он предпочел тогда остаться со мной.

Мы сидели на кровати и разговаривали с закрытыми глазами, — он задавал мне прямые вопросы, на которые я давала предельно честные ответы. Да, я умирала; да, я боролась; да, у меня ничтожные шансы. И когда уже мое горло заболело от крика, плача и разговоров, он задал мне самый важный вопрос.

— Блу. Я прошел через многое со своей мамой, и честное слово, не понимаю, как, но я это пережил. Я просто очень боюсь, что мое сердце может этого не вынести; и что я подведу тебя. Я боюсь, что ты сдашься в этой схватке, и мне придется уйти, простившись с последним человеком, которого я буду любить всю свою жизнь.

Он глубоко вздохнул, и я почти заплакала, вглядываясь в глубину его глаз.

— Ты будешь бороться? Мне нужно знать, что ты будешь бороться, Блу. Что ты будешь так чертовски упорно бороться, что мы никогда не скажем друг другу «прощай». 

— Малыш, я всем своим сердцем обещаю, даже нашими двумя, что буду сражаться изо всех сил, пока они у меня будут. Пусть даже небеса падут на землю, но мы не разлучимся с тобой, пока ты сам того не захочешь. Я люблю тебя, Вон, и буду любить тебя сильнее, чем ты даже можешь себе представить.  

Он взял мое лицо в ладони и заглянул в мои глаза, в самую душу, от этого я смогла прочувствовать его каждое последовавшее слово:

— Я никогда тебя не покину. Я буду сражаться за тебя, даже когда ты больше не сможешь, потому что я никогда не брошу тебя. Бог и небеса не смогут заполучить тебя, потому что ты — моя, я впервые влюбился.

— Твоя взяла, — прошептала я, прежде чем его губы встретились с моими.

 

* * *

Ужин получился поздним, и, хотя мальчики не хотели ничего, кроме стейков и пиццы на гриле, нам нужен был еще салат для сбалансированности. Несмотря на их возражения, я приготовила коул-слоу и овощной салат. Учитывая, как много они жаловались, я была рада видеть, что все-таки они ели с аппетитом. Я все еще боялась, что меня может вырвать, но лекарство работало. Не думаю, что я когда-нибудь смогла бы забыть то чувство, которое я испытала, когда меня рвало едва ли не собственным желудком. От такого страха мой аппетит улетучился, но я продолжала есть, потому что воспоминания о том, что у меня пусто в животе, были для меня хуже. Да и мне не хотелось, чтобы парни переживали.

Тот ужин стал самым лучшим из тех, какие у меня случались после переезда в новый дом. И дело было не в еде, а в веселье и жизни, которые мы испытали. Сидя за старым деревянным столом в окружении аромата поджаренного мяса, мы весь вечер смеялись и рассказывали друг другу истории, пока я не зевнула. Как только этот звук вырвался из меня, взгляды обоих были сфокусированы на мне, и я почувствовала их скрытое беспокойство.

Это было как дождь средь ясного дня, а хотя, нет. Я любила дождь, особенно в солнечный день. В тот раз это напомнило пасмурность, которая не отступала, — Бенни отказывался смотреть на меня, а Вон не мог отвести глаз, как будто я могла исчезнуть, если он отвернется.

— Я в порядке. Я просто устала, — взглянув на часы, я нахмурилась, потому что было только начало десятого. Ладно.

— Хорошо, признаю, что чувствую себя не самым лучшим образом, но, пожалуйста, прекратите. Мне нужно, чтобы вы оба относились ко мне как обычно. Бенни, ты мой младший брат, и ничто на букву «Р»^[22] не меняет этого. Я буду раздражать тебя, проявлять чрезмерную заботу и любить, пока это не будет смотреться несуразно, и даже тогда я все еще буду тебя любить. Это работа сестры. Это моя работа и это никогда в жизни не изменится.

У меня наворачивались слезы, но мне было плевать, — я встала и крепко обняла Бенни, и когда он тоже обнял меня в ответ, у меня полились слезы, будто прорвало плотину.

— А что касается тебя, — обратилась я к Вону через плечо Бенни, когда он ослабил объятие, — ты должен мне пообещать, что больше не будешь смотреть на меня таким взглядом, будто я вот-вот сломаюсь.

— Пас.

Что?

— Здесь не получится использовать пас, Вон. В данном вопросе пас не работает.

Бенни встал из-за стола, взял свою тарелку и пошел в кухню, оставляя нас с Воном, чтобы мы поговорили. Хоть ему и было всего десять, но он вел себя старше своих лет.

— Блу, на нашем пути будет еще куча раз, когда я воспользуюсь правом на пас, и тебе это будет не нравиться. Я сделаю все ради тебя, и как бы нам обоим не было больно это говорить, есть вещи, над которыми я не властен. Мне нужен этот пас, потому что я люблю тебя, и мне больно видеть, как ты страдаешь, — он взял мои руки в свои. — Мне нужен этот пас, потому что не важно, как долго я буду стараться оставаться упорным и сильным ради тебя, у меня не всегда будет получаться скрыть свою боль.   

— Черт, — я бросилась к нему в объятия, от чего мы оба чуть не упали со стульев. Я любила Вона и правда-правда переживала от мысли, насколько сильно его не заслуживала, и все же он был рядом и любил меня все так же. — Я так сильно тебя люблю. Я не хочу, чтобы ты проходил через это.

— Я не хочу этого и для тебя. Однако, похоже, что Бог нас испытывает.

Я отстранилась от него, держа свои ладони на его груди, и заглянула в его глаза, которые буквально сверкали от волшебных искорок вокруг зрачка.

— Ты в него веришь?

Он на секунду нахмурился:

— В кого? В Бога?

— Ага. Ты веришь в Бога?

Он сделал глубокий вдох и посмотрел так, будто он только что впервые об этом задумался. Хотя, как я знала по опыту, такой вопрос задают себе, когда сталкиваются с бедой. А Вон столкнулся с самой большой бедой; должно быть, он много раз задумывался о существовании Бога, а может и молился ему, просто на всякий случай.

— Не знаю, Блу. Когда-то, думаю, да, верил. Мама брала меня в церковь, так что каждое воскресенье я выглядел, как хороший католический мальчик. Я посещал воскресные религиозные занятия вместе со всеми детьми, и считал существование Бога и его заботу о тех, кто делает добро и верит, как само собой разумеющееся. А потом мама заболела раком и я его возненавидел. Я так сильно его ненавидел, что даже признался ему в этом. Я отправился в его обитель, где мы восхваляли его и молились, и сказал ему, что ненавижу его.

У меня защемило в сердце, когда я представила его, плачущим от боли и взывающим к Богу о помощи. Его ненависть была именно такой, в форме крика. В тот день Бог его не услышал. Он не услышал и меня, когда я делала то же самое после того, как мама не вышла из комы.

Вон продолжил, а я старалась оставаться сильной ради него:

— Затем ненависть к нему переросла в ненависть ко всем людям. А потом я понял, что если бы Бог, о котором я узнавал, и вправду существовал, то он бы не забрал у меня маму, оставив меня в одиночестве. Думаю, сейчас я произношу его имя только по старой привычке.

Я сдерживала слезы и дрожь, хотя чувствовала, что была на грани. Я протянула руку и погладила его по щеке, чтобы он понял, что это было воспоминанием, а не настоящим.

 — Впервые, Вон, я не чувствую себя одинокой. По-моему, впервые.

Его глаза затрепетали, когда он понял мои слова, значение чего я сама только что осознала.

— Вон, Бог не бросал нас одних, он привел нас друг к другу. Он существует. Он дал мне шанс быть с тобой и потому я знаю, что в итоге я все равно этого добьюсь. Я чувствую это здесь, — сказала я, ударив себя в грудь и веря каждому слову. — Я буду жить, потому что мы нужны друг другу, потому что мы так сильно любим друг друга, что наша любовь убьет нас обоих ради этой цели, а это будет слишком большой ценой.

— Надеюсь, ты права, Блу. Надеюсь, ты права.

— Я знаю, что да. Впервые я знаю это.

Бенни вернулся, держа в одной руке пирог, а в другой три вилки и баллончик со взбитыми сливками под мышкой.

— Не знаю, что ты там знаешь, — сказал он, — но я знаю, что настало время для пирога.

Мы с Воном рассмеялись и он, взяв меня за руку, сказал:

— Я знаю, что для пирога всегда есть время.

Мы прикончили почти весь яблочный пирог, когда Бенни посмотрел на меня. Проглотив содержимое набитого рта, он спросил:

— Почему они называют это большой буквой Р?

Я бегло взглянула на Вона поверх плеча Бенни и, прежде чем положить вилку на стол, откинулась на спину и посмотрела в глаза своего маленького брата. Я успокаивающе улыбнулась, надеясь, что он это почувствует.

— Ну, так называют болезнь, которая у меня, потому что некоторые боятся говорить об этом или слышать.

— Как Волан-де-Морта в «Гарри Поттере»?

Я видела, как за спиной Бенни улыбнулся Вон, я тоже стала улыбаться шире несмотря на беспокойство моего брата.

— Точно, именно так. Думаю, они боятся, что если просто сказать это слово или его имя, то это повлечет за собой опасность для них самих.

— Это глупо!

Вон усмехнулся:

— Я согласен, бро.

Бенни оглянулся на Вона, который в ответ подмигнул ему.

Бенни снова посмотрел на меня и, поджав губы, спросил:

— Так это поэтому папа ненавидит это слово?

У меня заболело в груди от понимания того, что Бенни чувствовал напряжение, исходящее от отца.

— Отчасти.

— Ладно, а почему мы не называем это каким-то другим словом, к примеру... Лоракс?

— Это кино. Нельзя называть рак именами персонажей из детских мультиков. Однако это блестящая идея. Мы могли бы называть его...

— One Direction! — с энтузиазмом сказал Вон, отчего я чуть не задохнулась, а Бенни захихикал.

— Вон, мы не будем называть мой рак, используя название мальчишеской группы, которую обожает треть девочек-подростков во всем мире.

— Хорошо, — сдаваясь, простонал он. Выглядел Бенни тоже понуро, отчего я рассмеялась.

— Как насчет Франкенштейна? — предложила я.

— Франкенштейн? — проскулил Вон, а Бенни скривился.

— Ага, ну ладно вам. Звучит так, будто ты не можешь победить его, но в силах это сделать. В большинстве случаев он бывает неправильно понят. Это имя действительно замечательно подходит. Да и люди не будут съеживаться, если вы скажете Франкенштейн.

Мой энтузиазм был сильнее, чем следовало, ведь я обсуждала болезнь, которая так сильно пугала. Но дело было в этих двух мальчишках. Они привнесли свет в мою темноту, и я любила их до чертиков.

Вон посмеивался себе под нос, его голова тряслась, и это было заразно. Я тоже засмеялась, хотя даже не знала, над чем.

— Что?

— Фрэнки внутри тебя.

— О Бог мой, — я не могла поверить, что он дошел до такого.

— Фууу. Чувак, это моя сестра.

— Прости, бро, — захохотал Вон. — Не сдержался.

Я протянула руку и шлепнула Вона по руке.

— В следующий раз старайся лучше.

— Да, — добавил Бенни с легким отвращением. — Старайся изо всех сил, потому что теперь лечение нужно мне. Много-много курсов терапии.

 

* * *

Я так устала; никогда в жизни не чувствовала себя настолько уставшей. Вон отправил меня в душ, пока они убирали со стола. Я возразила, но лишь слегка. Не думаю, что меня теперь смогут допустить до обыденной хозяйственной работы. Когда я вышла из ванной, Бенни уже пошел спать, и хотя он этого не признает, ему понравилось, когда я зашла к нему и поцеловала его в лоб, пожелав ему спокойной ночи. Так обычно делала наша мама, когда мы были детьми. Теперь так делаем мы.

Он был уставшим, однако проснулся, и обычно я бы тихонько его чмокнула разок и ушла. Но не в тот вечер. Тогда я заметила его обеспокоенность и прошептала на ушко:

— Я знаю, что со мной все будет в порядке. Будет непросто, но мы пройдем через это. Я никуда не ухожу. Понял?

Неожиданно он обвил своими худенькими ручками мою шею, отчего я почти заревела, — ведь это было на него так непохоже. Открытые проявления любви сестры всегда воспринимались в штыки, так что его реакция была очень-очень необычна. Она показала, насколько он был тронут.     

Он расцепил руки так же быстро, как и обнял, а я продолжила смотреть на его закрытые веки, пока он не махнул мне на прощание рукой. Его молчание говорило о том, что момент наступил и прошел, и что мне пора уходить. Но я знала, что он любит меня, а я его. Улыбаясь, я вышла и закрыла за собой дверь, за которой, прислонившись к стене гостиной и скрестив руки и ноги, стоял Вон. Он выглядел таким сексуальным, отчего я расплылась в улыбке.

Я была уставшей, я устала. Но, тем не менее, мне не хотелось, чтобы вечер уже заканчивался. Я хотела провести время с Воном, к тому же теперь между нами не оставалось никаких преград, никакой лжи.

— Думаю, тебе тоже пора спать, — сказал он, и от его слов я почти запаниковала. Он отошел от стены и обнял меня за плечи. — Хотя сначала тебе надо высушить волосы. Я не хочу, чтобы ты подхватила простуду.

— Я не хочу, чтобы ты волновался о моем здоровье.

Он остановился у двери в мою комнату и встал напротив меня; его карие глаза полны решимости:

— Даже если бы ты не была больна, я бы все равно переживал о твоем здоровье и благополучии. Пожалуйста, не спорь со мной каждый раз, когда я выражаю свое беспокойство о тебе. 

Стыдясь и смущаясь, я положила свою голову ему на грудь, он обнял меня и поцеловал в макушку. В мою мокрую макушку.

 — Ты останешься?

Я забралась к нему на руки, когда он указал мне на комнату. Я любила его силу, и я имею в виду не только его физическую силу, но и эмоциональную. Он великан с гигантским сердцем. Я поняла это в первый же день... Боже, на самом деле, это было не так давно, а мне казалось, что мы были вместе целую вечность.

— Ты ведь знаешь, что завтра начинаются выходные в честь Дня труда, да? — спросил он.

— Ага. Мы планировали, что эти выходные я проведу, чтобы восстановиться после первого курса лечения, перед тем как вернуться в школу, а потом в конце недели будет следующая доза лекарств. Мы подумали, что большинство детей оформят на пятницу выходной, на случай если кто-то уезжает на все праздники, и мое отсутствие не будет заметным.

Он донес меня до кровати, и я прилегла на его руку в той же позе, что и в первую ночь в кузове его грузовика, только между нами уже не было никаких преград, — я могла трогать и гладить его живот и грудь; я могла делать все, что мне нравилось, и назад пути уже не будет.

Некоторое время мы молчали, но я знала, что у него было что-то на уме, однако решила подождать, пока он будет готов. Слегка испугавшись, я ждала и думала, вдруг он пожалел, что остался. Интересно, будет ли когда-нибудь ситуация, когда у меня не останется выбора, кроме как использовать пас, который казался смешным после того, как из мешка достали кота. Тем не менее, я думаю, что всегда будут моменты или ситуации, когда лучше не озвучивать свои мысли из-за страха причинить боль любимому человеку. Поэтому я решила придержать эти пасы на всякий случай.

— Я не могу остаться до утра, мне надо рано вставать. У меня есть кое-какие дела на завтра. Винни попросила меня помочь с установкой шатра и места для готовки на время пикника и выходных. Каждый год в субботу она печет пироги на вечеринку с мороженым. В этом году они будут продавать их на благотворительном аукционе, а потом будут смотреть кино на улице.

— Вау. Звучит здорово. Я бы с удовольствием сходила.

Вон снова поцеловал меня в макушку. Не думаю, что когда-нибудь мне надоест это простое проявление любви.

— Я заеду за тобой попозже утром, но как насчет того, чтобы нам не ехать на пикник. Сейчас ты истощена, а если ты хочешь еще повеселиться в будущем, то на данный момент лучше притормозить. Моя мама поняла это уже поздно.

Было очень грустно слышать отголосок боли в его низком голосе, когда он говорил о болезни своей матери, и я понимала, что сейчас это напоминало ему о скоротечности моей жизни. 

— Мы можем устроить свой пикник здесь, и в таком случае ты сможешь лучше восстановиться.

Я хотела заспорить, но он, предвидя мое несогласие, продолжил:

— В субботу ты можешь поболеть за меня и Бенни в поедании пирогов, а потом попробовать мой пирог и мороженое на вечеринке, чтобы меня не вырвало от переедания. После этого мы посмотрим кино на улице. Я действительно хочу провести этот день с тобой, и, думаю, Бенни это тоже понравится.

Одна мысль обо всех мероприятиях, в которых мы участвовали за последние пару дней, приводила меня в возбуждение и усталость. Мне нравилось его желание, чтобы с нами был Бенни, и мне нравилось, как этот город был ориентирован на потребности общества.

— Мы можем сыграть в вопрос-ответ? — спросил он уже серьезно.

Я так и знала. Что-то занимало его мысли, и он не знал другого способа, чтобы спросить меня.

— Конечно. Ты начинаешь.

Я хотела выяснить, о чем шла речь, и выяснить это прямо сейчас. Давай уже сорвем эту чертову пелену.

— Что не так с твоим отцом? То есть, я понимаю, что он потерян и скорбит по твоей маме, которая не понимает, что происходит с ее семьей. Но его дочь больна. Его сын напуган. Вы оба в нем нуждаетесь.

Все было не так плохо, как я думала, однако у меня было ощущение, что он не закончил.

— Он ведет себя так со дня аварии. Он чувствует вину, и, я подозреваю, ему трудно смотреть на нас и понимать, что он совершил ошибку, которая отняла у нас маму. Я сразу же его простила, но ему не нужно прощение, ему нужна вторая половинка. 

— Я могу понять.

— Я тоже, — вздохнула я.

Вон перекатился на бок и слегка поерзал в постели, придвигаясь ко мне поближе. Мне казалось, что такая поза нравилась мне больше. Я могла видеть его глаза и хотела его поцеловать, но мне хотелось, чтобы он узнал моего отца лучше.

— Папа действительно любит нас. Ему приходится много работать из-за растущей стоимости медицинских счетов, как моих, так и маминых, — поэтому на самом деле его отсутствие это и моя ошибка. Ты же знаешь, он был со мной все эти дни, хотя я и сама имела право принимать решения относительно своего лечения. Он был рядом со мной, несмотря на то, что ему было больно смотреть и страдать еще больше, потому что, опять же, он никак не может мне помочь.

— Я это тоже понимаю.

Я кивнула.

— Твоя очередь.

— Почему тебе не нравится твоя мачеха?

— Разве я говорил, что не нравится?

— Нет, но тот факт, что ты не ответил, говорит сам за себя.

Он закрыл глаза и вздохнул:

— Я не испытываю к ней ненависти. Я не испытываю к ней никаких чувств. Она — жена моего отца. Вот и все, и ничего больше.

— Мне кажется, здесь что-то большее.

У него дрогнула щека, и я поняла, что была права.

— Она никогда не сможет стать ею. Она не моя мама, несмотря на попытки ею стать, и я ненавижу это. Она — мать Люка, не моя.

— Она когда-нибудь просила тебя называть ее мамой?

— Нет. Но я знаю, что она этого хочет, и отец тоже.

Я нежно улыбнулась, поскольку впервые увидела в нем маленького мальчика, который на самом деле хотел называть ее мамой, который хотел маму, как все остальные дети, хотя, возможно, считал это предательством по отношению к матери, которую он потерял.

— Знаешь, я уверена, что твоя мама не стала бы возражать; на самом деле она хотела бы, чтобы ты был счастлив и твоя жизнь была наполнена любовью. А твоя мачеха просто хочет любить тебя, как мама.

— Не думаю. Я считаю, что это просто одна из тех несправедливостей в жизни. У меня нет матери, вот и все. Что у меня есть, — это отец, который разочарован тем, что его сын бросил футбол из-за умирающей мамы, который ненавидит, что я выбрал жизнь, не связанную с колледжем и карьерой, — которую он для меня выбрал. У меня есть мачеха, которая сейчас едва появляется дома, потому что она чувствует дискомфорт из-за меня. Мои единственные кровные родственники живут на другом конце страны, и их беспокоило лишь то, что после оплаты медицинских счетов, они не получили ничего в наследство от мамы, — мы оба сделали вдох, чтобы перевести дух. — Все, что у меня есть — это двое бабушек и дедушек, которые формально мои и продолжают ухаживать за теплицей моей матери, пока я заканчиваю школу. У меня есть лучший друг, секретов у которого больше, чем в Коде Да Винчи, сводный брат, который предпочитает жить во лжи, и еще у меня есть ты, и я чертовски боюсь потерять это, что почти задыхаюсь.

Его откровения ранили меня, и все, о чем я могла подумать, чтобы сделать для него, — это поцеловать. Я поцеловала так любяще, так отчаянно, что, когда отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, то задыхалась. Мне просто нужно было вытащить нас обоих из чувства отчаяния, прежде чем мы оба в нем утонули бы.

— Твоя очередь, — сказала я, задыхаясь.

— Где он? Твой рак. Он у тебя в паху? Я помню, ты говорила, что ударялась тем местом. 

— Знаешь, почему я позволила тебе в это верить. Да, он у меня в паху, но он распространился на позвоночник и затронул почки.

Он вздрогнул, поэтому я взяла его ладони и приложила их к своим губам.

— Все в порядке, Вон. Я намерена бороться, помнишь?

— Я не знал, насколько все плохо. Я не знал...

— Я не предполагала, что ты будешь знать. Даже врачи не знают, а они прошли самую лучшую подготовку в этой области. В течение нескольких недель я буду проходить интенсивное лечение, пока рак не уменьшится достаточно, чтобы я могла увеличить интервалы между процедурами. Это будет самым трудным, с чем мне придется столкнуться в жизни, но в последнее время, после встречи с тобой, я стала сознавать, что внутри меня есть то, что я должна победить.

Он кивнул, мне было странно видеть его не таким идеальным героем, каким я его представляла. Я бы охотнее хотела видеть, что он понимает реальность моего состояния, прежде чем это причинило бы ему непоправимую боль. Пока еще было не слишком поздно попытаться избежать всего этого. Я имею в виду, что мне не хотелось, чтобы он уходил от меня и от наших отношений, но я не была настолько эгоистичной сукой, чтобы заманить его в эту самую жизнь, которую он не хочет, потому что он был мне нужен.

— Ты передумал? — с большим комом в горле спросила я.

Он сильно нахмурился:

— Никогда.

— Тогда моя очередь, — сказала я.

— Эээ. Я уверен, ты только что это сделала, — сказал он с ухмылкой, а мне пришлось задуматься, как это было возможно, но он был как всегда прав.

— Ну это не считается, ты же знаешь.

Пожав плечами, он ответил:

— Но это же был вопрос?

— Ага.

— Тогда моя очередь.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторил он. — Ты боишься щекотки?

— О нет. Пас, пас, пас.

Но опять же он не воспринимал мои пасы. Серьезно, они становились бесполезными, раз он собирался их просто игнорировать. А потом я потерялась в собственных криках и смехе от его профессионально щекочущих пальцев.

 

 

Глава 12: Помощь

«Губка Боб, ты теперь мужчина, пора бы уже и вести себя соответствующе».

Патрик

Вон

Вероятно, все может пройти не очень хорошо, но я должен попробовать. Ради нее. И, возможно, ради себя тоже. Я не знаю. На самом деле, в последнее время я уже ничего не знал. Но мне было нужно, чтобы она была счастлива и поправлялась, потому как я точно знал, что не пережил бы ее утрату.

Постучав в его дверь, я сделал глубокий вдох, который был, должно быть, самым неуверенным в моей жизни. Я себя чувствовал так, будто готовился к драке, причем ощущения были хуже, чем в тот день, когда в средней школе должен был встретиться с Максом Джонсоном у дуба после уроков.

Будь мужиком, ради всего святого. Если уж она могла бороться с Франкенштейном, то и ты можешь поговорить со своим отцом, ты, говнюк.

Отец, слегка нахмурившись, открыл дверь. Его секретарша Трейси заглянула к нему, поэтому, безусловно, он успел озадачиться, в какие неприятности я влип. Он не понимал, по какой еще причине я мог заявиться к нему, — в последний раз я приходил туда и вел себя как тупица, узнав, что он продал дом мамы. Тогда это стоило ему нового окна, а мне — наших с ним отношений.

Это было тогда. Теперь же я собирался дать ему возможность прекратить вести себя как мудак и помочь мне в одном добром деле. В эпохальном деле. В эпическом. 

— Мне нужна твоя помощь, — и я сразу заметил его разочарование. Такую реакцию я мог распознавать профессионально. И если бы дело не касалось Блу, то я бы тут же ушел прочь.

— Она не беременна, у меня нет проблем с законом и школой. Это личное.

Отец изменился в лице, а затем его выражение стало таким, каким я его еще не видел. Если я не ошибался, это выглядело как беспокойство, к тому же он присел на край своего стола, а не за него.

— В чем дело?

— Блу Харпер, она больна, серьезно больна. Я понимаю, между нами и так достаточно дерьма, с которым нужно разобраться, но мне нужно, чтобы мы отложили пока все это ради чего-то более важного. Отец, мне нужна твоя помощь.

Наступила гробовая тишина, а потом отец подорвался со стола и направился к выходу. Мне следовало бы получше подумать, прежде чем идти к нему ради нее. Он ясно показал, как относится к ней и ко мне, но все-таки я должен был попытаться. 

Стоп. Он взял свое пальто.

— Пойдем, сынок. Давай выпьем горячего чая с кусочком твоего любимого пирога, и ты мне расскажешь, в чем она нуждается, а я сделаю все, что в моих силах. 

Я не боролся с улыбкой или чувством гордости по отношению к отцу, к которому, как я думал, я никогда не буду испытывать ничего кроме ненависти или тоски. Отец улыбнулся мне, а мне по-настоящему захотелось его обнять; не ради себя, а ради Блу.

— Спасибо, отец.

Кивнув, он повел нас на улицу и, впервые с тех пор, как я узнал, что Франкенштейн одолевал мою девушку, я почувствовал, что действительно смогу ей помочь, и это меня окрыляло.

 

* * *

Обед с отцом прошел лучше, чем я надеялся, и отношения между нами стали тоже лучше, это обнадеживало. Я не знал, как отреагирует Блу, но это будет ей на благо.

Это означало, что мне придется отказаться от своей свободы; отказаться от наших ночей, — я был готов идти на это всю жизнь, лишь бы это дало ей то, в чем она нуждалась.

— Вон, голубчик, ты в порядке? — вопрос Винни оборвал мои мысли, и я чуть не уронил два ящика с чаем, которые должен был отнести в прохладное помещение, где стояла сеноуборочная машина. 

— Что?

Она нахмурилась, отчего на ее загорелом лице появились складки, которые мне редко доводилось видеть.

— Ты выглядишь обеспокоенным и слегка растерянным.

Большим пальцем она смахнула прядь волос с моего лица, которое уже успело вспотеть. Мне придется зайти домой и принять душ, прежде чем идти к Блу.

Она вздохнула, и я почувствовал его приближение, — предупреждение, которое полезное и, тем не менее, излишнее. Я понимал наши шансы. Понимал, что со мной произойдет, если все полетит к чертям. Мы с Блу собирались бороться с этим, и хотя Харпер и Винни верили в Бога и его чудеса, я не разделял их веры. Я перестал верить в Бога давным-давно, — после того как Он перестал верить в меня, мою жизнь и мое счастье.

— Я переживаю за тебя. Мы все переживаем за тебя и то, что ты делаешь с той девушкой.

— Я люблю ее, Винни. Ради нее я сделаю все. Что в этом плохого? — спросил я, поставив корзину на козлы и вытирая пот с лица рукавом своей футболки. Я чувствовал, как во мне нарастало возмущение, которое мне не хотелось выливать на Винни, но ей следовало понять, что я не сдамся лишь потому, что боялся до смерти... вернее, смерти.

— Я знаю, что ты ее любишь, сладкий, и знаю, что ты будешь рядом с той девушкой, но за ней по пятам идет смерть. И я боюсь того, что может случиться с тобой, если она ее догонит.

— Боже...

— Не произноси Его имя всуе. Мы с твоей мамой не так тебя воспитывали.

Я опустил голову и закрыл глаза, устыдившись, что повел себя с ней неуважительно, в то время как она заботилась о моем благополучии.

— Прости.

Она взяла меня за подбородок и приподняла мою голову. Ей было нужно лишь немного приподнять, потому что она была крошечная по сравнению со мной, даже меньше чем Блу.

— Милый, ты причиняешь себе боль. Мы все это понимаем, и я пытаюсь сказать, что ты сам должен это понять. Признать это, чтобы ты мог с этим справиться. Иначе эта боль останется и будет поедать тебя изнутри, как ржавчина. Понимаешь?

Я понимал, поэтому кивнул в ответ. Ей хотелось, чтобы я владел своими чувствами, а не прятал их в надежде, что никогда больше их не испытаю. Я уже проходил через это. Подобное я уже слышал от мамы, но до сих пор недостаточно хорошо это понимал. Если я буду заглушать в себе чувства и не признаюсь сам себе в том, что может произойти, то вся эта херня просто навсегда поглотит меня.   

— Я люблю ее, — у меня перехватило дыхание. Я чувствовал себя, как конченая плакса, вокруг которой суетился народ и деловито собирал разное дерьмо для праздника. Винни уже видела меня плачущим, — я подумал, что для меня это было полезно с медицинской точки зрения, а для нее — увидеть, что я что-то чувствую, невзирая на людей вокруг.    

Она крепко обняла меня своими крошечными руками, и несмотря на свою миниатюрность, в ней заключалось невероятное количество любви и тепла. Я полагал, что дело было в ее южном характере, потому что я не знал никого подобного ей. Я боялся сломать ее щуплое тельце и потому сдержал себя, чтобы не обнять ее с таким же усилием; само чувство, что тебя любят и заботятся, было прекрасным. Так много всего происходило и случилось в моей жизни, но Винни всегда была рядом и утешала меня объятиями. Честное слово, своей жизнью я был обязан ей.

Она отодвинулась от меня и заглянула в мои затуманенные глаза, которые я промокнул футболкой, и в очередной раз вытер лицо.

— Милый. Мой папа всегда говорил мне, что мужчина никогда не плачет, — она вытерла остатки влаги с моих горячих щек и улыбнулась. — Это так, пока речь не заходит о чем-то важном, что заслуживает твоих слез. 

Я улыбнулся в ответ:

— Твой отец был мудрым человеком.

— Да. А еще он был тем еще болваном.

Она игриво пошлепала меня по щеке и направилась к миссис Абернети. Все еще улыбаясь, я продолжал наблюдать за ней, и видел пожилую женщину, которая так много увидела и пережила в своей жизни.

Я покачал головой и снова поднял ящик. Это была моя последняя ходка к вечернему мероприятию, потом я мог принять душ и заехать за Блу и Бенни. Вообще-то я с большим нетерпением ждал того выходного. Нам всем нужно было немного повеселиться.  

Когда я вошел в помещение с сеноуборочной техникой и поставил ящик к другим девяти, которые отнес сюда ранее, меня заметил мэр Джексон и направился в мою сторону. Внутри было очень прохладно и свежо, но я слышал, что меня звал мэр, который стоял снаружи у морозилки с мороженым.

Это было не к добру. Последний раз мы встречались, когда он ругал меня за вечеринку на кукурузном поле Крамера. Сильный порыв ветра подхватил пламя с костра и выжег часть поля. Кожа старика Крамера всегда была красного оттенка от чрезмерного пребывания на солнце и выпивки. Я и не думал, что он мог быть покраснеть еще больше, но полагаю, в ту ночь он был на грани. Он был так зол, что мы могли переусердствовать и сжечь его средства к существованию ради какой-то подростковой вечеринки. Большую часть удара взял на себя его сын Джуниор, за что я ему посочувствовал. Я был на его месте кучу раз. И по этой причине, я посоветовал старику Крамеру и мистеру Джексону, мэру Олбани, Миссури, расслабиться, ведь это был несчастный случай.

Скажу прямо, с тех пор я был у них обоих не на лучшем счету.

Я закрыл за собой дверь и заметил, что мэр Джексон мне улыбался. Черт возьми, я едва не упал от этого. Этот человек никогда не допускал улыбки в мой адрес; и лишь однажды он выдавил из себя нечто, смахивающее на жалостную улыбку, стоя по ту сторону от гроба моей мамы. Его улыбка в мой адрес обычно была жеманной, но в тот день, готов поклясться, она казалась искренней.   

— Вон, рад застать тебя здесь. Я говорил с твоим отцом, и он подкинул мне идею, которую, как мне кажется, поддержит сообщество, и которую оценит семья твоей девушки.  

От упоминания о моем отце и Блу в одном предложении у меня бешено забилось сердце, причем это сказал человек, которого я почти не знал.

— Что же это будет, сэр?

Он ухмыльнулся и протянул руку:

— Пойдем, сынок. Давай выпьем чайку и поболтаем.

Боже, я собирался пить чай с мэром, и хотя он всего лишь обычный человек, я бы никогда в жизни не подумал, что кто-то его уровня станет переживать и пить чай с кем-то вроде меня.

— Да, сэр.

Он снова усмехнулся и покачал головой:

— Хватит называть меня сэр. Зови меня Сэмюэль.

Я внутренне рассмеялся, услышав, что имя нашего мэра — Сэмюэль Джексон. Я опасался узнать его второе имя на случай, если оно начиналось с буквы Л, потому что, если кто-нибудь однажды назовет его Сэмюэлем Эль Джексоном, я могу уписаться от смеха.

Однако в тот день я пошел за ним до скамейки в углу, куда Макс принес нам обоим сладкий чай, а потом мэр Сэмюэль Джексон стал рассказывать мне свое предложение.

К тому времени, когда мы оба допили чай, я понял, какими же крутыми были он и мой отец, раз сделали это для меня и для Блу. Возможно, потом она возненавидит меня, будет смущаться, потому что ей нравится затеряться в толпе, но я всегда буду делать то, что будет лучше для нее и Бенни.  

Я пожал ему руку, и впервые за долгое время почувствовал любовь людей, стоящих за мной. Я не знал, возможно, они всегда были рядом, но я никого не подпускал к себе. Но я знал, что теперь был не один и, что более важно, семья Блу была тоже не одинока. Должно быть, они начали испытывать одиночество, попав в мое захолустье, однако теперь почувствуют себя частью общества, а этого, как я знал, Блу давно хотела.  

Я и не догадывался, что то волнение, какое я обычно испытываю перед встречей с Блу, могло быть более сильным, — меня всего трясло от нетерпения, когда я парковал свой грузовик на ее дворе. У меня было так много секретов, хороших секретов, и все они исполнятся уже на следующий день. Тогда же, было самое время, чтобы расслабиться, перекусить, выпить сладкого чая и почувствовать себя частью чего-то большего. Я еще не дошел до входной двери, как на меня накинулся Бенни с криками ковбоя. Это было так мило, что у меня защемило в груди. Затем на залитое солнцем крыльцо вышла Блу, одетая в джинсовые шорты, черный топ с какой-то полосой на нем и в конверсах, ее волосы были распущены и переливались на солнце.   

Она спросила, что ей надеть, чтобы не выделяться в толпе, и я предложил ей не переодеваться, — то, в чем она была, было для нее удобным, к тому же милым и сексуальным нарядом. Она не могла выглядеть еще более похожей на дитя города, и я вдруг понял, что смог бы дать ей еще кое-что, чтобы это изменить.

— Поехали, мне нужно кое-куда заехать перед тем, как поедем на площадь.

Бенни запрыгнул в мой грузовик, в то время как Блу, казалось, сильно замешкалась и одарила меня дерзкой улыбочкой:

— Мило.

Она засмеялась и прошагала мимо, поглядывая на него краем глаза.

Что, захотела поиграть? Я развернулся на месте и подскочил к ней, отчего она завизжала и побежала к машине. Но я оказался быстрее. Я бегал лучше всех; это получалось у меня лучше всего. Она не успела даже добежать до машины, как я обхватил ее за талию и поднял над землей. Ее визг и хохот заполнили мое сердце и раздавались вместе с моим смехом.  

Я любил ее смех. Мне нравилось, когда наши тела соприкасались, а ее волосы касались моего лица. От нее исходил фруктовый аромат, и я не мог с собой ничего поделать, кроме как вдыхать ее запах. Когда она успокоилась, я понял, что она почувствовала между нами перемену, — будто создалось статическое электричество. У нас не было секса с той первой ночи, и от вида ее тела я уже мог чувствовать нарастающую внутри меня потребность. Черт меня подери. Я не мог разгуливать по улицам со стояком, поэтому оттолкнул ее, чмокнув в макушку.

— Залезай в грузовик, пока я тебя в него не затащил сам, и мне будет все равно, что твой младший брат сидит внутри и ждет нас.   

На миг у нее перехватило дыхание, и она замешкалась, но потом, опустив глаза, направилась к машине. Возможно, мне не следовало бы так делать, особенно на глазах у Бенни, но, черт возьми, она чуть не ввела меня в искушение. От осознания того, что Бенни был там, мое тело стало расслабляться, и я начал концентрироваться на том, в чем нуждались они, а не на своих желаниях овладеть ею. Я стал задумываться о том, что каждый день, который я проводил с ней, я вел себя не лучше какого-то мудака.  

Харпер Кеннеди спасла меня, хоть и не знала об этом.

 

 

* * *

Когда мы подъехали к «MFA»[23], Бенни и Блу вопросительно посмотрели на меня.

— Идем. Нам нужно кое-что прикупить, чтобы вы стали похожими на такого же деревенщину как я.

Раздался смешок Блу:

— А мы, правда, хотим стать такими деревенщинами как ты?

— Я хочу, — восторженно сказал Бен, выглядывая между мной и своей сестрой, и я протянул свой кулак, чтобы стукнуть им об его, а после взъерошил его волосы.

— Как и твоя сестра, чувак, она просто не хочет признавать это, потому что девочкам нравится разыгрывать из себя недотрог. Ну а от тех, кто так не делает, ты, возможно, должен держаться подальше.

Блу вздохнула и закрыла своими руками уши брата, который усиленно сопротивлялся.

— Не разговаривай с ним так. Ему всего десять.

— Вот именно, — сказал я, — Он поглядывает на девочек и должен знать, как цеплять их.

— Нет, — повторила она, качая головой.

— У меня есть девушка, — наконец ответил Бен, отталкивая руки сестры от своей головы, — я не восьмилетний или что-то вроде того.

— В каком смысле у тебя есть девушка, Бенни? — завопила Харпер, и я не мог перестать смеяться, получая убийственный взгляд.

— Она пригласила меня на свидание на мой третий день в школе, и я сказал «да». Мы вместе обедаем.

— Боже мой. А папа знает?

Он вздохнул, и я сразу все понял, как и Блу, она извинилась и сделала глубокий вдох.

— Я знаю, что ты становишься старше, Бенни. Просто я была шокирована.

— Более шокирующе то, что у меня появилась девушка быстрее, чем ты стала встречаться с Воном, — пропел Бенни.

Я не мог остановить смех, который рвался из моей груди и рта. Мне было плевать на все убийственные взгляды, свирепо смотрящие в мою сторону. Это, черт возьми, было смешно.

— Перестаньте, ребята, — сказал я торопливо, открывая дверь грузовика и выходя из него, — Питерс скоро закрывается, потому что хочет пойти на пикник. Вылезайте из этого грузовика или вы все пропустите.

Блу что-то промямлила, что я не расслышал, но Бен хихикнул и вылез с другой стороны кузова, встречая меня у входа.

Я взял руку Блу, и она улыбнулась, смотря на витрины магазина и затем на меня. Она хотела спросить меня, я это заметил. Она хотела знать так отчаянно и видеть мою взволнованность, что только интриговало ее сильнее. Бенни вошел через передние двери, и я поймал их, прежде чем они закрылись. Он был таким мальчишкой ко всему, чему ни прикоснулся бы: инструменты, прутья, седла; наконец он нашел стеллаж со шляпами и схватил большого, черного «стэтсона»[24] и надел на голову.

— Харпер. Вон. Взгляните.

Мы оба засмеялись, я взял шляпу поменьше с верхней полки и надел на его голову.

— Так намного лучше.

— Я хочу такую шляпу, — проворковал он, и я знал, что они не могут ее себе позволить, но сегодня за все платил я.

— Она — твоя.

Харпер облизнула и прикусила губу, и я коснулся ее своим большим пальцем, тряся головой. Она прекратила, потому что знала, как это на меня действовало. Она нервничала из-за моего подарка, но я однажды тоже был маленьким мальчиком и все, чего я хотел, была ковбойская шляпа, прямо как эта.

— Я плачу, — подтвердил я, — и потом ты можешь пойти и помочь мне в теплице. Я даже научу тебя водить трактор.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. И позже я отведу тебя на тракторные гонки. Здесь этому придают большое значение.

— Реально?

Я рассмеялся над его восторженностью и скудным словарным запасом.

— Да, чувак. Реально.

— Харпер. Я собираюсь научиться водить трактор и пойти на тракторные гонки, и помочь Вону.

Она крепко обняла его, и я увидел, что на ее глазах выступили слезы. Даже осознание того, что это были слезы радости, заставляло меня испытывать боль.

— Как замечательно. Ты выглядишь, как настоящий ковбой. Мне это больше нравится, чем тот хулиганский вид, с которым ты возвращался в Сиэтл.

— Мне тоже, — повторил Бен, с улыбкой глядя на себя в зеркало и поправляя свою шляпу. Я так рад, что решил сделать это. Я почувствовал себя счастливее, видя, как она отреагировала на подарок, поэтому не мог дождаться момента подарить и ей что-нибудь.

— Твоя очередь, — сказал я, беря ее руку.

— Мне ничего не нужно. Того, что ты сделал для Бенни, более, чем достаточно.

— Конечно же, нет. Теперь пойдем, — я повел ее в сторону охотничьих курток, оставив ненадолго Бена любоваться собой в зеркале. Я прошел через отделы термобелья и леггинсов и остановился рядом с ботинками.

— Возьми пару.

— Ковбойские сапоги?

Я засмеялся:

— Ну да, это женские сапоги.

— Ты покупаешь мне сапоги?

— Ты сказала мне, что хочешь вписаться, так? Мне кажется, что ты можешь надеть все, что угодно с этих полок и выглядеть так, будто ты родилась здесь, стоит тебе просто надеть их.

Ухмылка медленно расплылась на ее лице, и она начала прикасаться рукой к каждой паре ботинок, глядя на них с восхищением. Она взяла пару красных сапог и прикусила губу, затем возвратила их на место и пошла к черным.

— Почему черные?

Она посмотрела на меня и пожала плечами.

— Они подойдут ко всему. Так будет разумнее.

— Ты все же хотела выбрать красные?

Она улыбнулась.

— Потому что они сексуальные. Это произошло спонтанно.

Я кивнул, взял черные сапоги из ее рук и положил их на место, беря красные.

— Какой размер?

— Но....

— Иногда бывают такие моменты, когда следует слушаться здравого смысла, но случается и так, что такие душевные порывы имеют место быть. Это, — сказал я, тряся красными сапогами, — как раз тот случай. Какой размер?

— Они моего размера. Я проверила.

— Садись.

Она сделала шаг назад и плюхнулась в мягкое кресло, прежде чем начать снимать свои кеды. Потянулась, чтобы взять у меня сапоги, но я убрал их от нее, чтобы она не смогла их достать, и покачал головой.

— Нет. Золушка никогда сама не надевала себе сапог на ножку; ее принц делал это.

— Вон, это была туфелька, а не сапог.

— В Олбани говорят, что она потеряла свой сапог. Туфельки придуманы для городских девчонок. Ты, Блу, больше не городская девушка. Ты сельская девушка, моя сельская девушка, которая носит сапоги, — я натянул сапог на ее ногу и сжал пальцами ее лодыжку. Она покрылась мурашками, как и я. Да и как мое тело могло отреагировать иначе?

Сапог подошел идеально.

— Смотри, идеально сел. Ты — принцесса, которую я так долго разыскивал по всему королевству.

Она захихикала и бросилась мне на шею. У меня не было времени подготовиться, поэтому она сшибла меня с ног и стала зацеловывать мое лицо, между делом, посвящая свою любовь замку, единорогам и крестной фее в моем исполнении. Я смеялся вместе с ней и мы бы стали кататься по полу, если бы, во-первых, там было место, а во-вторых, не пришел Бенни и предупредил о своем отвращении к нашей открытой привязанности.

— Она моя сестра.

— Да, дружище, я знаю. Она также моя принцесса.

— Какая гадость. Это просто отвратительно. Мы можем уже идти? Я хочу показать своим друзьям мою новую шляпу.

Я засмеялся, несмотря на то, что Блу встала и начала ругать брата за его поведение. Хотя я понимал его: он был в восторге от своего нового подарка и был поражен тем, что кто-то думал, что его сестра чертовски сексуальна. Что так оно и было.

Я заплатил за товары, и мы пошли обратно к грузовику. Эти красные сапоги на ее ногах были, возможно, самой сексуальной вещью, которую я когда-либо видел. Я был рад, что она выбрала красные, и в то же время я ужасно нервничал. Парни в городе будут пялиться на нее в этих красных сапогах, и я влипну во множество неприятностей.

Мы приехали, и она занервничала, беря меня за руку, как только Бенни побежал к толпе людей с детьми.

— Не переживай. Просто многие из Олбани собираются здесь, чтобы попить освежающий сладкий чай и поесть отличную еду.

— Многие из Олбани? — прошептала она, легонько пискнув, и мне пришлось сдержать смех. Я был таким придурком.

— Да, остальные будут здесь достаточно скоро.

Она опять пискнула, и я захихикал, беря ее за руку.

— Извини за то, что я был таким мудаком. Взгляни, это небольшой городок, но люди здесь с большими сердцами. Они все тебя полюбят, когда встретят. Все в школе любят тебя даже несмотря на то, что я хочу ударить некоторых из них за это.

Это заставило ее рассмеяться, и я поцеловал ее в лоб, прежде чем повести ее к группе, где были наши друзья.

 

 

Глава 13: Кемпинг в убежище

«Одни люди чувствуют дождь, другие — просто намокают».

Боб Марли

Харпер

Это было неторопливое возвращение домой, и сколько бы я не сопротивлялась, я должна была признаться, что устала. Хоть я не хотела, чтобы этот день заканчивался, несмотря на то, что чувствовала себя измотанной. Какой-то замкнутый круг.

Это должен был быть один из лучших дней моей жизни и все из-за моего принца. У меня могло не быть единорогов, феи-крестной или даже замка, но у меня были красивые сапоги и мой принц, и это все, что мне было нужно.

Я была рада, что друг Бенни попросил его остаться ночевать в палатках вместе с ним. Я немного беспокоилась о его желудке после обильного количества съеденной еды и мороженого. Мы никогда не видели подобного прежде, только в Олбани. Везде стояли фургоны с мороженным; было очень много еды и графинов со сладким чаем. Никогда бы не подумала, что мне понравится чай, будь он холодным или горячим, однако я, должно быть, выпила как минимум три стакана сегодня.

Бенни действительно нравилась жизнь в Олбани. Вы никогда не подумали бы, что он родился в Сиэтле или что он никогда не видел прежде живую корову. Похоже, что он влился в жизнь сельского парня, и все любили его. После разговора с матерью его друга и Воном я убедилась, что в этой семье не было чокнутых, и была очень рада оставить его там, чтобы дать ему немного свободы и возможность повеселиться, что было так необходимо десятилетнему мальчику. Мы снова встретимся следующим утром, чтобы выпить еще сладкого чаю с пирогом, что, видимо, являлось здесь традицией. Мне казалось, что я впаду в кому из-за еды. От мысли о том, чтобы поесть еще хоть чего-нибудь, даже если наступит новый день, меня едва не тошнило.

Фары осветили мою лужайку перед домом, как только мы остановились, и Вон отключил мотор, но оставил фары включенными. Я посмотрела на него и улыбнулась, когда он сверкнул на меня своими теплыми, карими глазами, от которых все внутри переворачивалось.

— Я люблю тебя, — сказала я тихо.

— Я знаю. И ты не в силах что-то изменить, это зависимость.

 Я рассмеялась и толкнула его в грудь, что заставило меня пожалеть о содеянном, потому что мы больше не держались за руки.

— Хотела бы я, чтобы мы устроили поход. Мне жаль, что тебе пришлось пропустить его из-за меня.

— Ты издеваешься? Ты не помнишь, что я сказал, что мы устроим наш собственный поход?

— Серьезно?

Бенни засмеялся.

— Да, серьезно, — он засмеялся еще сильнее, и я не смогла сдержать собственный смех, потому что от волнения процитировала своего младшего брата.

— У меня нет палатки, Вон. И все равно уже немного поздновато расставлять ее во дворе.

— Именно поэтому я попросил Трэвиса поставить ее после того, как мы уехали.

— Ты попросил его? — я села ближе к нему, готовая его обнять так чертовски сильно, что он мог просто сломаться.

— Если скажешь «серьезно», то я поцелую тебя прямо здесь, и мы уже никогда не доберемся до палатки.

Он говорил серьезно, я видела это в его глазах и чувствовала в растущем напряжении в кабине машины. У меня застрял ком в горле. Я так сильно хотела, чтобы он поцеловал меня. Но нужно было идти разбивать лагерь. Я никогда в своей жизни не была в лагере и хотела, чтобы этот первый раз был с ним, даже если это был лагерь на заднем дворе, словно я настолько слаба, чтобы идти в лес.

Вон выбрался из грузовика, и я ни за что не стала бы ждать пока он придет и откроет мне дверь. Я не этот тип принцесс. Свидания — это одно, но я не хотела, чтобы он думал, что должен делать это до конца наших дней. Он покачал головой, затем улыбнулся и сел на корточки спиной ко мне.

— Запрыгивай.

Некоторые девушки могли колебаться, обеспокоенные своим весом или еще чем-нибудь подобным, но только не я. Ни за что. Если я буду рядом с ним, да к тому же повеселюсь, то я всегда «за». Поэтому я запрыгнула на его спину, хихикая как дурочка, как только он, без каких-либо усилий со своей стороны зашагал в сторону заднего двора. Мы пришли как раз к тому времени, как папа закрыл шторы и выключил свет. У меня было лишь одно желание: умру ли я, или же продолжу жить, я хотела, чтобы отец научился жить дальше. Чтобы он знал, что все хорошо, и будь мама с нами, она была бы рада, если бы он продолжал жить вместе со своими детьми. Как интересно, остался бы ли он женат на ней до конца своих дней, и осталась бы она его женой до конца своей жизни.

Я знала, что если бы я становилась не совсем собой, мне бы хотелось, чтобы Вон порвал со мной, и попытался быть счастливым. А потом...

— Хэй, — Вон потряс меня в своих руках, пытаясь разглядеть мое лицо через плечо, — что случилось?

— Вон?

Он остановился и позволил мне соскользнуть со своей спины, и я увидела разбитую палатку, в которую ужасно хотелось залезть. Однако, что-то все еще удерживало меня.

В порыве чувств, он дотронулся до моей щеки, и я улыбнулась, глядя на его обеспокоенное лицо, что вызвало у меня улыбку.

— Никаких мимолетных улыбочек, помнишь? Скажи, что не так. Если не хочешь разбивать здесь лагерь или устала, то просто скажи.

Я покачала головой и положила руку на его шею, ощущая его бьющийся пульс под моими пальцами.

— Нет. Я хочу этого. Безумно хочу. Просто я осознала, что сперва мне нужно кое-что сделать, что не может ждать. Можешь подождать меня?

На его лице медленно расплылась улыбка, хотя я все еще видела, что он обеспокоен.

— Конечно. Я возьму свой рюкзак и приму душ. Ты всегда можешь присоединиться ко мне.

Я засмеялась.

— Как насчет того, чтобы встретиться в палатке с горячим какао?

Он надул губы, все еще оставаясь игривым и милым, и поцеловал меня в лоб.

— Моя идея мне нравилась больше, но если это то, чего хочешь ты, тогда ты это получишь.

Я встала на цыпочки и поцеловала его в щеку, потому что не хотела начинать то, что не смогла бы потом остановить.

— В следующий раз мы будем делать то, что хочешь ты.

Он захихикал.

— Будь осторожна, ты можешь пожалеть, что сказала это.

Я моргнула и обернулась к задней двери.

— Ты совсем меня не знаешь, Вон Кэмпбелл. Я могу удивить тебя, — сказала я, оглядываясь. Я знала, что дразнила его последовать за мной; он хотел бы это сделать. Но я не могла остановиться. Мне нравилось быть опасной.

Как только я переступила порог дома, то побежала в папину комнату и постучалась. Я не помнила, когда была в последний раз в его комнате, может быть, это было еще тогда, когда мама спала рядом с ним. После этого он редко там бывал. Мне казалось, что с новым домом и комнатой, лишенной воспоминаниями о ней, он мог там спать.

— Ангел?

Я открыла дверь, и в его комнате зажглась лампа. Он выскользнул из постели, и я увидела, как беспокойство пронзило черты его лица, тронутое морщинами.

— Все в порядке, папочка. Мне просто нужно было увидеть тебя, — я не думала, что это предложение облегчит его тревогу. Да и кто мог винить его за это? У нас довольно давно не было непринужденных бесед.

— Что-то случилось?

Я огляделась вокруг и увидела покрывало, сшитое мамой из ткани, которую мы увидели в каком-то причудливом магазинчике декора. Мы не могли позволить себе купить ее, и я вспомнила, как маме было грустно, потому что ткань ей очень нравилась. Именно тогда она научила меня шить. Она отвела меня в «Джо-Энн»[25], где нашла ткань в точности похожую на ту, что мы видели, но по небольшой стоимости, и мы отвезли ее домой. И теперь я водила пальцами по знакомой ткани и слезы капали на мою руку. Я вытерла оставшиеся слезы, прежде чем уселась на краю постели.

— Я понимаю все сейчас, папочка, — он подошел и сел рядом со мной, но не дотрагивался до меня. Мой взгляд упал на полоски его боксерских шорт, когда я пыталась сформулировать мои следующие слова: — Я была зла и находилась в замешательстве очень долгое время, но сейчас я все понимаю.

— Что именно ты понимаешь?

Я оторвала свой взгляд от его шорт, пробежала глазами по его белой футболке и дошла до его глаз, которые были в точности, как мои собственные, только старше и печальнее.

— Она твой воздух. Не имеет значения, что мама не отзывается, главное, что ты отзываешься ей. Другого пути нет и никогда не будет.

Его рот немного приоткрылся и из него вырвался судорожный вздох, отчего по всему его телу прошла волна дрожи. Это разрывало мое сердце. Я вытерла свои слезы, как только увидела, что он тоже плакал. Слезы катились по его щекам, словно по своему собственному, замысловатому пути.

— Ангел, я, — его голос сорвался, и он опустил взгляд, пытаясь собраться.

И тогда, впервые за долгое время, я обняла своего отца.

— Плакать — это нормально, папа. Быть подавленным — это тоже нормально. Я в таком же состоянии. То, что между нами не осталось уже никаких отношений, — вот это не нормально. Нам необходимо испытывать чувства и общаться друг с другом, иначе мы не справимся с этим. Я хочу, чтобы ты это понял, пап. Ведь то, что ты замыкаешься в себе, съедает тебя изнутри.

Его плечи содрогнулись, и он заплакал, я и сама едва держалась. Нам это было необходимо, и если Бенни был бы с нами, то он бы тоже зарыдал. Мы слишком долго оставались разрозненной семьей, и было не важно, что отец целыми днями работал ради нас, ведь все это время между нами была целая пропасть. 

— Я хочу быть храбрым ради тебя и Бенни. Я должен обеспечивать вас и оставаться сильным ради вас с Бенни, ради мамы. Ты думаешь, что она ничего не слышит и не переживает, раз мы не вместе, может быть, так и есть, но я не хочу рисковать. Если есть хоть малейший шанс того, что она все еще с нами, я хочу, чтобы она знала, что я ей верен. Она любовь всей моей жизни и мать моих детей, Ангел. 

— Я знаю.

— Я... Я не хочу ее бросать, — он всхлипнул и так крепко прижал меня к себе, что на меня накатила очередная волна слез. Я очень понимала, о чем он говорит, и, что самое ужасное, на его месте я поступила бы точно так же. Меня бесило, как горе сказалось на нем и на всех, кто его окружает, но в то же время я его понимала.

Как бы это ни было грустно, я буду придерживаться своего отказа от реанимации. Я ни за что на свете не согласилась бы, чтобы Вон или моя семья испытывали подобную боль из-за меня. Я подписала отказ, потому что не хотела, чтобы кто-то с надеждой смотрел на пустую оболочку. И, хотя теперь все приобрело совершенно иной смысл, я не буду ничего менять. Даже не смотря на то, что я уважала каждую чертову секунду, которую мой отец провел в надежде, находясь рядом с ее постелью. Если бы дело коснулось Вона, то я бы тоже сидела рядом с ним, читала бы ему вслух и разговаривала, ожидая день, когда он проснется и спросит, как прошел мой день. 

— Знаю, папочка, знаю, — пробормотала я, уткнувшись в его грудь. — Я знаю.

 

* * *

Мои волосы были еще слегка влажными, и я чувствовала себя еще более вымотанной. Я думала, что после душа смогу взбодриться, но, казалось, что у моего тела был другой план. Я ненавидела свое тело, — оно делало все не так, как мне хотелось, и это было ужасно.

Должно быть, Вон услышал, как я хлопнула задней дверью, когда выходила из дома, направляясь к палатке. Он так резко одернул молнию, что ее громкий звук нарушил тишину ночи и заставил стихнуть всех сверчков.

— Я уже подумал, что тебя засосало в сливную трубу или еще куда-то, — пошутил он. А затем он вдруг изменился, как будто кто-то нажал на выключатель, и, поднявшись, подошел ко мне. — Ты в порядке? Черт. Это было дурацкой идеей. По тебе видно, что ты не в порядке. Пойдем в дом, где ты смогла бы как следует отдохнуть.

Черт, я что так плохо выгляжу? Я попыталась уйти от ответа, и, хотя он не заслуживал такого отношения, произнесла слегка раздраженно: — Я в порядке. Хватит носиться со мной, как с маленькой или больной, — неподвижно стоя напротив, я поняла, насколько глупо прозвучали мои слова, и, засмеявшись, обняла его. — Прости меня. Я не хотела сорваться. Все потому что я очень хочу ночевать с тобой в палатке, хочу заняться с тобой любовью и насладиться ночью вместе с тобой, но это дурацкое тело настолько устало, что уже ничего не хочет, — я зарычала и даже топнула ногой. — Это так обидно!

— Блу, — он потрепал меня за волосы и погладил по спине. — Ты только что прошла через полный курс лечения от рака. И чувствовать себя уставшей — это абсолютно нормально, тебе нужно заботиться о себе. Ночевка в палатке не стоит твоего здоровья. Мы в любое время сможем еще устроить подобное, и, уж конечно, в любое время сможем заняться любовью. Можем все время этим заниматься, пока ты не поправишься.  

Услышав его смешок, я тоже засмеялась. Мне нравилась идея провести с ним в постели вечность. — Ладно. Но сегодня я буду спать здесь.

Взяв меня за плечи, он уступил.

— Хорошо, но я принесу еще одно одеяло, и никаких фокусов в палатке.  

Я надулась, на что он просто приподнял брови и чмокнул меня в губы, подталкивая к палатке, где меня ждал пакет с вишневыми батончиками. Я задержала дыхание и запищала как девчонка, — именно так можно описать мою реакцию. Я зашла в палатку и практически нырнула под надувной матрац, доставая оттуда пакет с конфетами, и стала качать его как своего первенца.    

— Где ты их нашел?

— У меня надежный поставщик, — усмехнулся он.

— Хочу, чтобы ты нас познакомил.

— Теперь я твой дилер?

— Так точно, черт возьми. Где я могу достать этих крошек?

Улыбаясь, он вышел из палатки.

— Расскажу, когда принесу еще одно одеяло. Без меня пакет не открывать, — и он ушел, оставив меня с открытым от разочарования ртом.

Либо сегодня вечером я выпущу кишки этому парню, либо он больше никогда меня не увидит. Да уж, палка о двух концах, но ради моего шоколадного блаженства я готова пойти практически на все. Практически... Должна признать, что если бы Вон попросил меня раздеться, то я бы без колебаний отказалась от райского вишневого блаженства в шоколадной глазури. Мне так нравилось описание этого шоколада! Но он и рядом не стоял с Воном. Черт возьми!

Он вернулся и укутал нас обоих в три одеяла, а потом достал первый вишневый батончик и передал мне. Будь я вежливой юной леди, то откусила бы кусочек и поделилась бы с ним, но я так сильно скучала по своим любимым сладостям, что практически в него впилась зубами. Мой рот был настолько забит липким блаженством, что, когда он засмеялся, я почти все растеряла, разбрасывая содержимое на Вона и по всей палатке. Мне надо было прикрыть рот рукой и сдержаться, чтобы не смеяться, от чего, конечно же, стало только хуже. В итоге я задержала дыхание, чтобы хоть немного переживать и проглотить остатки.  

— Что же, будет тебе урок не быть хрюшей. Теперь буду выдавать тебе порциями, чтобы ты не убила саму себя, — упрекнул он, качая головой, пока я продолжала сдерживать смех и старалась не дышать.

Я поняла, что он имел в виду, когда сказал, что будет выдавать мне сладости порционно. Прежде чем дать мне вишневый батончик, сначала он откусывал от каждого из них. Монстр. Я больше не чувствовала себя уставшей, и это было хорошо. Вернее, это было здорово. Он оказывал на меня такое влияние, и он знал об этом. И все же не хотел, чтобы я переутомлялась. И это я терпеть не могла. Я хотела жить, пока есть такая возможность. Не так, как я жила прежде, как будто любая секунда может стать для меня последней. Нет. Теперь я знала, что смогу со всем справиться, и ни при каких обстоятельствах не позволю сердцу Вона разбиться на миллион осколков. Я хочу жить, пока у меня есть силы, и наслаждаться всеми этими мельчайшими моментами. Поэтому, когда он взял еще одну конфету, я остановила его, накрыв его руку своей ладонью, и он замер.   

Его взгляд был таким теплым, что я даже не заметила, что все это время я облизывала свои губы. Когда он прижался ко мне губами, я совсем растерялась. Может быть, до этого он и думал, что мы не станем заниматься любовью, но теперь его тело проявляло все признаки неконтролируемого желания, а мое будто горело от возбуждения.

Я не почувствовала холода, когда откинула одеяло и легла на него. На самом деле, от нашего тяжелого дыхания было даже жарко, а от наших тел исходило тепло.

Его язык раздвинул мои губы и зубы, я присела и стянула через голову свою любимую майку, прежде чем за эту миллисекунду он бы смог подумать, что мы делали. Я не хочу, чтобы он думал, хочу, чтобы только чувствовал.

Он положил свои руки на мои ребра и стал подниматься выше, к груди. Я вся дрожала. И дело было далеко не в холоде или нервах. Мне следовало бы, но не когда рядом со мной Вон. Когда я была с ним, я могла со всем справиться, и ни за что не хотела давать слабину. 

 

Вон

Не могу поверить, как же мне повезло повстречать такую сексуальную, красивую и щедрую девушку. Блу была настолько совершенна, что мне не хотелось осквернять ее образ своими мальчишескими грязными мыслишками, но я ничего не мог с собой поделать. Все, что я хотел, — любить ее и прикасаться к ней. В одежде или без, мне было не важно. Я просто хотел ее. Поэтому когда взошло солнце, и я обнаружил ее крепко спящей рядом со мной, я понял, что все, что я хотел, — это еще раз дотронуться до нее и больше не выпускать ее из той чертовой палатки.   

Прошлым вечером она была такой чертовски сексуальной и живой. Боже, я люблю ее.

Ее волосы на ощупь были словно шелковыми. Ладно, не уверен, что когда-либо я трогал шелк, но мог себе представить, что ощущения были бы именно такими.

Я рассматривал ее кожу и волосы, когда заметил, что она слегка приоткрыла глаза и посмотрела на меня.

— Привет.

— Привет, — она поспешно прикрыла рот рукой и уткнулась лицом в одеяло. — Утренний запах изо рта. 

Я усмехнулся и убрал ее руку в сторону, а потом поцеловал, несмотря на ее возмущение.

— Люблю, как ты пахнешь по утрам.

— Ты больной.

— Ага, больной от любви. Больше так не говори. Ты здорово взяла меня за задницу.

Она приподнялась на локте, потянув на себя одеяло, и поцеловала меня в грудь. Мне стоило немалых усилий, чтобы не притянуть ее к себе и повторить то, чем мы занимались прошлой ночью.

— Потому что твоя задница принадлежит мне, и можешь всем передать, чтобы не трогали ее, потому что мне она нравится, — сказала она.

— Тебе нравится моя задница?

Она улыбнулась, и ее щеки залились румянцем, она восхитительна. Как маленькие щеночки, только еще милее. Бог мой. Я говорил как слюнтяй, но мне было плевать, потому что у меня была она, и ей нравилась моя задница и много чего еще, о чем она не сказала бы. И это делало ее еще более восхитительной.

 

* * *

Она полюбила те сапоги и, Бог мой, в них она была просто секси. Может быть, даже слишком секси, потому что парни стали смотреть ей вслед. Мне даже стало страшновато. В конце концов, такой ее сделали не сапоги, все дело было в ней самой. Сапоги просто изменили ее манеру подавать себя. Она стала меньше нервничать. Они сделали именно то, чего ей хотелось — она стала реже чувствовать себя аутсайдером. Она и не догадывается, что всегда была такой; как сейчас рядом со мной.   

Там собрался весь чертов городишко, было очень громко и жарко, и по-своему очень здорово. Примерно через полчаса нам удалось отыскать Бенни, который выглядел уставшим и объевшимся всеми сладостями, какие только были на карнавале. Потом мы оба встали в очередь желающих попробовать себя в конкурсе, кто быстрее одолеет пирог, а Блу общалась с Картером, Эйприл и другими ребятами. Трэвис пялился на ее ноги, от чего у меня все внутри кипело. 

— Бен, братишка. Подожди-ка секунду, — он кивнул, и я вышел из очереди и направился к Трэвису и схватил его за руку. Мне стало больно, но одновременно чертовски приятно, когда он стал просить, чтобы я отпустил.

— Какого черта, чувак?

— Не смей пялиться.

Он посмотрел на Блу, которая нахмурилась при взгляде на меня. Она все поняла, но мне было все равно. Она не его девушка, чтобы он на нее так смотрел. Трэвис вновь перевел свой взгляд на меня, и я серьезно его предупредил о происходящем, а затем вернулся к Бену, который стоял и улыбался, как маленький болван. 

— Что?

Бен засмеялся и отвернулся.

— Ничего.

Воспользовавшись случаем, я снова оглянулся на Блу, которая до сих пор была недовольна моей реакцией. Я пожал плечами, ведь Трэвис повел себя как кретин, и он это знал. В ответ она покачала головой и направилась в мою сторону. Боже, помоги мне сдержаться, когда она подойдет, потому что ее размеренная походка была такой же чертовски сексуальной.  

Я снова вышел из очереди, чтобы нас не слышал Бен.

— Я не собираюсь извиняться, — произнес я, на что она покачала головой. 

— А я тебя просила об этом?

— Нет, но у тебя осуждающий взгляд.

— Ну, я тебя не поддерживаю. Хотя на самом деле подошла к тебе, чтобы поцеловать на удачу. Но раз ты настроен быть социопатом и мачо, то просто развернусь и пойду туда, где Трэвис смог бы еще за мной подглядывать.

Я прижал ее к себе и поцеловал. Я стал крепко ее целовать, пока она не застонала, и из ее горла не донесся тихий хрип, который, как я подумал, она даже не заметила. И, когда я оторвал от нее свои губы, ее ресницы мечтательно трепетали, отчего мне захотелось еще раз ее поцеловать, но мы и так привлекли слишком много внимания.  

— Что значит социопатом? — переспросил я, заметив при этом, что мой голос звучал хрипло и был едва слышен. 

— Беру свои слова обратно. Ты сущий дьявол, — она потрепала меня за щеку и медленно направилась к нашим друзьям.

Будь я проклят, но эта девушка собиралась меня добить.

 

Глава 14: Дом

«Дом — это место, где обитают видимые и благородные души».

Керри Уильямс

Харпер

Среди толпы людей, запихивающих малиновый пирог себе в рот, были Фути, Бен, Вон, еще двое мужчин и одна женщина. Меня слегка удивило, что в соревновании участвовала женщина, но я в итоге успокоилась, потому что в конце концов, она была лучше, чем худощавый парень с копной волос на голове.

Бенни шел последним, но он ведь был самым маленьким. Должно быть, его бы не взяли по возрасту, но Вон помог ему проскользнуть. Я до сих пор не могла поверить, как мне повезло, что у меня был такой человек, который взял бы на себя весь мой багаж проблем. Я похожа на больную мать-одиночку.

Рев толпы становился все громче, и должна признаться, я тоже внесла свою долю, кричала и прыгала на месте, хлопая в ладоши вместе с остальными девушками из нашей компании. Никогда раньше я не чувствовала себя одной из них, но в тот момент все было иначе. Впервые за свою жизнь, даже до того, как мама попала в аварию, я почувствовала себя как дома. Олбани был той зоной комфорта, где царила любовь и новые знания; знания, к которым приходит утраченная частичка души. В каком-то смысле, как дежавю, но значительно больше.

Ведущий начал обратный отсчет от десяти, и крики толпы переросли в рев. Фути на полпирога опережал всех, за ним шел Вон и еще один парень. «Шесть», — выкрикнул ведущий, и у Бенни округлились глаза, когда он посмотрел на тарелку Вона. «Три, два, один». Толпа как обезумела и чуть не сошла с ума, будто речь шла о награде в миллион долларов. Это казалось сумасшествием, но всеобщее волнение оказалось таким заразительным. Мне это безумно нравилось!  

Выиграл Фути, что было неудивительно, ведь почти все ставки делались на него. Когда счет остановили, он успел слопать два пирога. Вон что-то сказал Фути, и через секунду они оба приподняли Бенни, посадив его на плечи. Бенни наградили призом, отчего я не смогла сдержать слез. Но слезы катились не от горя, а от абсолютного счастья. Я обняла Эйприл, заметив, что она тоже не скрывала слез. Может быть, она и делала вид, что не выносит моего брата, но я-то знала, что она его любит как своего собственного.  

— И прежде чем все вы разойдетесь, — произнес ведущий, на что мы с Эйприл снова оглянулись на сцену. — Я хотел бы сказать большое спасибо Винни О'Коннор за то, что она пожертвовала свои пироги для этих подрастающих парней, ой, простите, парней и дам. — Он улыбнулся, и ему помахала участница конкурса. — Сегодня мы поступим немного иначе. Все мы знаем, что пироги Винни сами по себе достойные призы, но сегодня мы устроим аукцион на все ее американские яблочные пироги, а полученные средства пустим на доброе дело.

Мы с Эйприл обе замерли на месте.

— Есть одна семья, которая нуждается в некой коллективной помощи. И хотя они никогда ни о чем не просили, все же я хотел бы показать им, насколько щедрыми являются жители Олбани. Нам нужно показать им, что они не останутся одни. Только не в округе Джентри. 

Со всех сторон люди стали хлопать в ладоши, а на меня устремилась куча взглядов. Я разволновалась, и не на шутку. Мы жили в маленьком городке, и мне следовало заранее подумать о том, что у меня не получится залечь на дно, прежде чем я начну лечение. Я понимала, что не смогу остаться незамеченной, когда у меня выпадут волосы и появится болезненный вид, но на тот момент все к тому и шло. Вся наша семья была на пути к такому состоянию.   

— Харпер, дыши, — прошептала Эйприлл.

Я сделала глубокий вдох и на какое-то время задержала дыхание, прежде чем медленно выдохнуть. Ведущий продолжил свою сердечную речь, суть которой стала ускользать от меня, пока я искала глазами Вона. Его больше не было на сцене, там стоял Бенни и Фути. Где же Вон...

— Доверься мне, — прошептал Вон, кладя руку на мое плечо. Эйприл выпустила меня из своих объятий, но осталась стоять рядом.

— Что происходит?

— Просто доверься мне и все. 

Должно быть, он съел слишком много пирога, потому что я не могла расслабиться. Хорошо хоть он был рядом.

— Отец семейства, Эндрю Кеннеди, и члены его семьи — настоящие герои духа. Многие из жителей слышали, что случилось у этой семьи. И то, как они справляются с посланными свыше страданиями, можно назвать настоящим чудом. Именно так проявляется подлинный дух Олбани. Поэтому мы проведем аукцион пирогов Винни, а полученные средства пойдут на покрытие медицинских счетов Кеннеди.  

На меня обратились прискорбные взгляды, чего я терпеть не могла, но разглядев среди них те, которые выражали гордость за нас, и их улыбки, я почувствовала, как от них исходило сочувствие и любовь. Я поняла это, я почувствовала это. Мое тело стало немного расслабляться, и я смогла расправить спину. Вместо того, чтобы уткнуться в рубашку Вона, я обняла его, наблюдая как какой-то мужчина, стоящий сразу за нами, сделал ставку в пятьдесят долларов. 

Я была шокирована, когда следом кто-то щедро предложил двести долларов, а затем, откуда-то издалека я услышала знакомый голос, и кто-то выкрикнул сумму, которую я наверное плохо расслышала. Было так шумно, что я даже не смогла переспросить Вона. Я ничего не понимала. Стоял такой свист и крики восторга, после чего ведущий огласил:

 — Продано Брайану Кэмпбеллу за десять тысяч долларов!  

Я посмотрела на Вона. У меня не было слов, и он, опустив на меня глаза, стоял и улыбался с широкой улыбкой до ушей. 

— Я не понимаю, — сказала я.

— А что тут понимать? Мой отец только что оплатил часть медицинских счетов, так что твой отец сможет быть с тобой во время лечения, и потом ему не придется убиваться на работе, чтобы все оплатить.

— Он сделал это, потому что ты его попросил?

— А какая разница?

Он был прав. Какая разница? Никакой. Совсем никакой.

Я прыгнула к нему в объятия, и мы оба засмеялись. Я знала, что буду любить этого парня всю вечность. Я не осознавала, что плакала, пока он не поставил меня на землю и не стал вытирать мои щеки. Эйприл тоже обняла меня, она рыдала как ребенок, и от этого я заплакала еще сильнее. Мы прыгали на месте и кричали. Это означало не просто часть средств для оплаты наших счетов, это была свобода, которую я и не мечтала для своего отца. После вчерашнего разговора мы оба уже навсегда изменились, сблизились друг с другом. Казалось, что, наконец, все наладилось. Все, что мне оставалось, — победить в себе Франкенштейна, и тогда все у нас будет в шоколаде.   

Внимание Эйприл переключилось на что-то другое. Что же могло быть более важным для нее в тот момент? Но потом я поняла. Продираясь через гудящую и улюлюкающую толпу, Вон подошел к небольшой компании людей, окружавших его отца. У меня сильно забилось сердце. Я была уверена, что Вон каким-то образом поучаствовал в том, что у его отца сложилось новое мнение ко мне и моей семье, однако мне было слегка не по себе из-за натянутых и неустойчивых отношений между ними. И так чувствовала не одна я. Эйприл взяла меня за руку, когда люди, окружавшие отца Вона расступились перед ним, и он всех нас удивил. Он всегда меня удивлял. Отец положил руку на плечо сына, и Вон бросился ему на шею, отчего у меня перехватило дыхание.

Вон обнимал своего отца, как блудный сын, когда тот вернулся домой. Я сдержала слабый стон и, как зомби, направилась к ним, отрываясь от поддержки Эйприл. Заботливые жители Олбани будто слились в размытое пятно. Все, что я видела, был Вон и его отец. Может быть, он и не нуждался во мне, но я всегда буду рядом. Я всегда буду с ним, потому что он всегда мне помогает.

Его отец кивнул мне, а Вон обернулся и так широко улыбнулся, что у меня все растаяло внутри. Тот день был началом чего-то нового и хорошего не только в моей жизни, но и в его. Умру ли я, или буду сражаться за жизнь, но ему пришлось, и в каком-то смысле, он смог исправить многие вещи благодаря нашей любви. 

— Привет, детка, — Вон взял меня за руку, и в его объятиях я чувствую себя как дома и в полной безопасности. — Знаю, ты уже встречалась с моим отцом, но я хочу, чтобы вы еще раз познакомились. Так, как должны были в первый раз.

Я понимала, о чем он, и несмотря на его проявленную щедрость к моей семье, на тот момент я не была уверена, смогу ли забыть нашу первую встречу с ним. Все, что я могла сделать — это посмотреть на этого человека через призму его дел по отношению ко мне, Вону и всей моей семье. Я могла простить его, что значило больше, чем просто забыть.  

— Привет, Харпер. Я не ожидаю, что после того, что я тебе тогда сказал и как ужасно себя вел, ты будешь ко мне хорошо относиться. Но все-таки надеюсь, что это станет первой ступенькой на пути к моему искуплению в твоих глазах. — Он протянул мне руку, и я не колеблясь, протянула свою руку тоже. Он осторожно взял ее и мягко пожал, будто она могла сломаться. Его взгляд был искренним и открытым.     

— Вы ошибаетесь, Мистер Кэмпбелл. На самом деле я хочу вас обнять прямо сейчас. 

Он усмехнулся в той же манере, как и его сын, и распростер свои объятия. Я обняла его и шепотом поблагодарила за все. Он кивал и сжимал меня все сильнее, пока я не отстранилась и прильнула обратно к Вону. Когда я подняла глаза на Вона, то только тогда заметила небольшую крошку пирога, которую он не вытер после соревнования по поеданию пирогов. Я смахнула ее большим пальцем, и в тот момент он посмотрел на меня тем самым взглядом. Взглядом, которым нельзя смотреть в присутствии своего отца, и я почувствовала, как у меня запылали щеки, после чего я отвернулась. Он предательски засмеялся, и мне даже пришлось толкнуть его локтем, чтобы хоть на секунду он перестал на меня пялиться, но потом он принялся за старое пуще прежнего. Предатель.    

— Пойдем, Блу. У карнавала большая площадка, ты увидела лишь малую его часть. Сегодня ты не пропустишь ни одной вещи, и до фильма я хочу успеть все тебе показать.

— Какого фильма? — спросила я, когда мы прощались с его отцом, который с улыбкой кивнул нам на прощание и повернулся к группе ожидавших его женщин. Мне понравилось это; они ждали, не вклиниваясь в разговор, и не бросали нетерпеливые взгляды, пока отец общался с девушкой своего сына.

— Я его уже видел много раз, это старый фильм, но весьма клевый. «Балбесы». Смотрела?

— А, нет. — Название звучало странно, но если он говорил, что фильм клевый, тогда поверю. — А о чем он?

— Все, что могу сказать, так это то, что вся ребятня проходит через обряд посвящения, чтобы их допустили до просмотра. А фильм про то, что дети сами распоряжаются своим временем. Тебе надо его посмотреть, и Бенни тоже. Просто дождись и посмотри.

— То есть это нечто вроде жизненного фильма про моральные ценности. — ребячески заключила я с нотками сарказма и презрения. Я все понимала, но мне было жаль времени, и я совсем не хотела сидеть и смотреть какое-то старое кино, — я не хотела тратить время, вместо того, чтобы вернуться в нашу палатку с Воном. 

Он ухмыльнулся и покачал головой.

 — Ты пожалеешь, что сейчас так подумала. Просто дождись и посмотри. — Он дотронулся большим пальцем до моих губ, тем самым искушая меня его облизать, — так реагировало мое тело. Я видела, что это не прошло мимо его внимания, и он замер на месте, проведя большим пальцем по моему подбородку и опустившись к шее.  

— Блу. Не надо на меня так смотреть.

— Ничего не могу с собой поделать, смотрю точно так же, как и ты на меня.

Он облизал свои губы, и я почувствовала, будто в меня вселилась какая-то похотливая сучка. То, как он властвовал над моим телом казалось сумасшествием, и это меня пугало.

— Что если сейчас мы договоримся погулять порознь, а минут через десять встретимся у автомата со сладкой ватой?

Он был прав, но мне не хотелось расставаться с ним. Я вела себя как властная плаксивая подружка, и меня это раздражало, поэтому я кивнула и направилась в другую сторону, чтобы присоединиться к группе других девушек. 

Мне хотелось повернуться и посмотреть на него, чтобы понять, ждал ли он, что я обернусь, но не стала этого делать. Не смогла. Если я бы обернулась, то кинулась бы обратно в его объятия. Поэтому заставила себя продолжить идти, сконцентрировалась на дыхании и в уме считала каждый свой шаг, пока не подошла к очереди в биотуалеты и к умывальникам, где одна маленькая девочка переговаривалась со своей матерью через двери. Свернув к умывальнику, я включила воду и ополоснула лицо, уже не страшась, что могла смыть тот небольшой макияж, который у меня был. Мне надо было остыть.   

Правда, вода не очень помогала. Девочка спрашивала маму, надо ли той сходить по-большому, и я едва сдержала смех, когда мама велела ей не задавать так громко подобные вопросы. Я задумалась, спрашивала ли я так же свою маму. Затем я подошла к накрененному грузовику, стоявшему позади туалетных кабинок, и стала всматриваться в его зеркало, хотя на самом деле там видела не себя, а свою маму. Я видела кучу фотографий с ней, где она была моего возраста, и мы правда выглядели как близнецы. Вероятно, еще и по этой причине отцу было трудно со мной общаться. 

Сделав глубокий вдох, я повернула обратно, и оторвав немного бумажных полотенец, промокнула ими лицо, а затем направилась назад, ища глазами в толпе людей кого-нибудь, кого я знала. Было несложно отыскать Фути и Вона, который явно искал меня. Увидев, что я сразу отвела глаза, стало понятно, что его попытка разделиться и пообщаться с кем-нибудь порознь не сработала.

Вон подошел ко мне, и мир вокруг нас будто растворился, голоса толпы и движения стихли. Он улыбнулся и это было все, что мне было нужно. Я взяла его за руку, рассматривая, как сильно отличались наши ладони по размеру и цвету кожи.    

— Красавица и чудовище, — произнес он, и я засмеялась.

— Приезжая девушка и городской болван. — Вон засмеялся. Это был тот Вон, которого я любила, и который мне нравился больше. — Пойдем, ковбой. Покажи мне, где тут можно хорошо повеселиться.  

 

* * *

К моменту, когда на экране пошли титры, мои щеки уже ужасно болели от постоянной улыбки и смеха на протяжении всего фильма. «Болваны» оказались лучшим фильмом, который я когда-либо смотрела в своей жизни. Возможно, из-за того, что его героями были дети города, потерявшего всю надежду. Фильм был очень комедийным и освещал легкомысленность каждого персонажа. А может быть, еще и потому, что он был про юную любовь между двумя людьми из разных социальных слоев, или все дело было в ребенке, который не мог выговорить слово «ловушка», и у него получалось «ловуфка». Все было именно в этом, но особенно еще и потому, что я смотрела его вместе с Воном, и никогда не забуду, как он и Бенни придумывали, какие ловушки они устроят для Эйприл. И казалось, Бенни даже делал какие-то пометки.    

Последовали аплодисменты толпы, и все стали собирать свои пледы, стулья, переносные холодильники и детей, чтобы отправиться по домам. Вон собрал наши вещи и протянул Бенни наш плед. Наш красный плед. Я не понимала, куда подевалась Эйприл с Картером, они ушли следом за всей компанией. Видимо, кино не входило в их планы.  

— Харпер, нам нужно купить этот фильм. Он был просто бомбический. — Бенни прыгал на месте, чем здорово меня рассмешил.

— Именно, черт возьми, так. Мы можем заказать его утром, или купить его на следующей неделе перед тем, как я уеду на лечение.

Я поняла, что стоило мне произнести это, как настроение Бенни накрылось медным тазом, за что я отругала саму себя. — Пойдем, братишка. Если Балбесы смогли спасти город вместе, то мы уж тем более сможем устранить Франкенштейна.  

Он выдавил из себя подобие улыбки, а за его спиной содрогнулся Вон. О болезни он был осведомлён лучше. Дарить луч надежды было не в его духе, и это было сказано скорее для нас с Бенни, — так мы справлялись с проблемами. Я не знала, что могло помочь Вону, но понимала, что должна оставаться оптимистичной. Мне казалось, что он нуждался в этом больше, чем я. У меня была вера в Бога, или в кого-то еще, кто распоряжается судьбами человечества, и это помогало мне верить, что я со всем могу справиться. К сожалению, Вон потерял свою. И я просто надеялась, что благодаря нашей любви он сможет возродить свою веру хотя бы частично, потому что в противном случае... нет, мне даже не хотелось думать об этом. 

— Вон, Бенни. — Их взгляды были устремлены на меня, и я сделала глубокий вдох. — Я вас люблю.

На лице Бенни появилась легкая гримаса и он стал озираться по сторонам, возможно, чтобы убедиться, что никто из его друзей не слышал нас. Убедившись, что ему удалось избежать позора, он улыбнулся.

— Я знаю. Я тоже тебя люблю.

Вон потрепал волосы Бена и, подойдя ко мне поближе, прошептал на ушко, — Никто не сможет любить тебя так, как люблю я.

От его слов у меня бешено забилось сердце, я повернулась лицом к его губам. Заглянув в его глаза, я не засомневалась ни в едином его слове поскольку сама думала точно так же. Возможно, я была юной, мы оба были юными, но мы через многое уже прошли вместе и даже опередили в рассудительности многих взрослых; в его глазах я увидела отражение той безграничной любви к нему, которая пылала в моем сердце. Он сказал, что я никогда не испытаю большей любви, и он был прав, — я никогда в жизни не смогу никого любить больше, чем любила его.

— Я хочу есть, — проскулил Бенни, — Можно еще пирога?

Мы с Воном, будто вырвавшись из состояния транса, в которое всегда впадали, когда находились рядом, перевели взгляд на него. Именно так Эйприл называла такое состояние, — транс. Она уже видела такое с нами в школе и несколько раз дома, и не только она. Просто она была единственным человеком, кто сказал мне про это.     

— Приятель, я люблю пироги, но в ближайшие сутки я даже видеть их не смогу. — Вон будто очнулся и стал потирать свой живот, чем вызвал у меня смех. 

— Я мог бы есть пироги всю вечность. — Захихикал Бенни. — В Сиэттле мы не покупали пирогов, кроме разве что в Макдональдсе.

— Нет, больше не упоминай Макдональдс, братишка. Никогда. — Покачав головой, Вон обнял Бенни одной рукой, держа в другой все наши пожитки, и повел его к грузовику. — Нам нужно серьезно с тобой поговорить про места, где можно покупать пироги. Правило номер один — никаких сетевых магазинов и франшиз...

Я осталась наедине со своим внутренним смехом. Бенни был моим спасителем, у него получалось вносить свет и веселье в каждый момент моей жизни, но, подобно обоюдоострому мечу, он мог превратить каждый момент в гудок товарного поезда, который раздается по территории тихого монастыря.

Всю дорогу до дома они обсуждали все, что только можно было знать про хороший американский пирог. Мне казалось, что я стала похожа на Бетти Крокер[26]. И конечно же, их общение на том не закончилось. Когда мы добрались до дома, их разговоры стали напоминать диалоги в лагере шпионов. Они расчищали все вокруг и строили подробные планы, как им на следующий день завлечь в их сети Эйприл, и «вырубить ее». Это были их слова, не мои.

Мне казалось, что этим двоим, в случае их удачи, не слабо достанется в ответ. Мне было их даже жаль. Я могла им помешать, могла предупредить Эйприл, но подумала, что лучше оставить им это дельце на их совести, и, если совсем уж честно, то признаюсь, мне и самой не терпелось увидеть, чем все обернется. Я испытывала нетерпение потому, что впервые в своей жизни, сколько я себя помнила, я почувствовала себя в своей тарелке, среди людей, на кого я могла положиться, — я чувствовала себя, как дома.

 

Вон

Тот день должен был стать самым лучшим чертовым днем в моей жизни. Все вернулось на круги своя. У меня была чертовски хорошая жизнь до тех пор, пока не заболела моя мама, и после этого все полетело к чертям. Именно, все. Мои отношения с отцом, с друзьями, с моим миром, все стало напоминать дерьмовый бутерброд, в котором не было хлеба. И все так продолжалось до момента, когда я увидел танцующую на сцене девушку. Тот день впустил свет в мою жизнь и внес нечто, ради чего стоило снова жить. 

Меня не раз сковывал страх того, что я могу не справиться, и я никогда и никому не скажу подобного. Люди видели во мне трудного ребенка, который переживал непростые времена. Никто не видел моей боли и одиночества, моего внутреннего желания покинуть этот мир, мысли о чем постоянно меня преследовали.  

Я мог бы забросить подобные мысли подальше, но понимал, что для меня будет безопаснее не прятать их в глубине себя, — ведь они бы напоминали мне о том, что могло случиться, если все полетит к чертям. Неприятной вещью было то, что бывали моменты, когда я понимал, что несмотря на то, что мы делали все, что было в наших силах, этого могло оказаться недостаточным для ее победы. И это было уже не в наших силах. Если ее не станет, то все превратится в ничто, — деньги, прекрасное время, которое мы провели вместе, вишневые шоколадные батончики, — все останется в прошлом, потому что они не смогут вернуть ее обратно, а я не смогу без нее жить. 

— Блу?

— Да? — ее дыхание было тихим. Мы снова были в палатке. Она попросила, и я уступил. Видимо, у нас все шло по такому принципу. Хотя я побаивался, что она захочет переселиться в палатку насовсем, а если так и случится, то наши дети родятся прямо здесь. 

— О чем ты мечтаешь?

Она не спешила с ответом, и если бы я не заметил ее легкой улыбки и движения глаз, я бы подумал, что она заснула.

— Я мечтаю, чтобы сила картофеля когда-нибудь решила мировой энергетический кризис.

Я едва мог дышать от накатившего на меня приступа смеха. Она переместилась на свою половину и тоже хохотала, хотя явно не так сильно как я.

— Я никогда не понимал силу картофеля. Расскажи мне. — Мне припомнилось научное ТВ-шоу, которое я смотрел в детстве, и меня распирало от любопытства, на самом ли деле она знала что-то про энергию картофеля, или просто хотела поумничать.

Она прикусила губу, тем самым вызвав у меня стон, но она не знала, отчего у меня была такая реакция, — я понимал, что половину своих поступков она просто не осознавала. Она не была виновата в том, что я был озабоченным животным, которое думало лишь об одном, когда я видел, что она вела себя сексуально. И это было, черт возьми, все время.

— Ладно, сдаюсь. Я совсем ничего не знаю про то, как работает энергия картофеля. Я просто однажды смотрела передачу про это. Диковинная штука, заставляющая с помощью пары проводов и картофелины идти часы, — в мире нет более сумасшедшей штуковины, чем это.    

— Абсолютно согласен.

— Вообще-то, думаю, нам надо подняться и погуглить, иначе эта мысль сведет меня с ума. Теперь я не смогу заснуть.

Я усмехнулся, но когда она хотела привстать, я обнял ее и прислонился к ней. Я в очередной раз понял, что она просто забавляется со мной, но мне нравилось играть в ее игры. И мне всегда это будет нравиться.

Но затем мы оба перестали смеяться, поскольку воздух словно искрился от желания, которое мы подавляли в себе целый день. За тот день я мог овладеть ею не один раз; мне пришлось по-настоящему стараться игнорировать это желание, и лучшее, что я мог сделать, — держать ее на расстоянии вытянутой руки, иначе я бы затащил ее в свой грузовик. Она заслуживала большего.  

Но это было днем. Вечер — это уже другое время и другое место. Конечно, не дворец ей под стать, но, казалось, что ей нравилась та дурацкая палатка. Похоже, мне придется купить нам такую, потому что на тот момент мне казалось, что мы еще много-много раз будем выбираться на кемпинг. 

Я опустился поближе к ней и почувствовал, как ее дыхание стало теплым и тяжелым, как и мое. От нее пахло мятой. С каких пор зубная паста стала афродизиаком? Наши губы встретились, и в тот момент я полностью растворился в ней. Больше не существовало меня, была только она. И все было только для нее. 

 

* * *

Становилось все жарче. В палатке плохо находится в таких условиях, но не было ни единого шанса, что я сдвинусь с места, потому что Блу спала в объятьях. Мы сегодня устраивали парад, и я уже опоздал с помощью для Винни и ее волонтеров, но она простит меня на этот раз.

Я даже не мог взглянуть на время, хотя знал, что уже далеко за восемь. Мне стало интересно, спала ли она столько обычно или это из-за того, что она очень измотана. Черт. Она выглядела плохо и это невозможно было скрыть. Я ненавидел это, но этого не изменить и нужно было с этим бороться. Я просто надеялся, что она не переутомилась. Возможно, ей стоит поспать несколько лишних часов, чтобы она смогла бы поспать подольше.

Как бы я не хотел остаться лежать с ней, дела сами не выполнятся. И планы связаны были не только с Винни, но и с теплицей.

И как бы сильно я этого не хотел, я знал, что не мог остаться с ней. Как можно осторожно я убрал руку из-под Блу. Ее голова продолжала покоиться на своем месте, а после, повернулась на свою сторону, крепко заснув. Я уже практически был готов свернуться калачиком рядом с ней, но у меня были обязательства.

То, что она не проснулась, когда я выходил из палатки, было чудом, потому что эта молния была такой громкой в утренней тишине. Я не заходил в дом; прошелся вдоль его стен и направился к моему грузовику, в то время как Бенни выскочил из входной двери.

— Ты куда собрался? — он рывком забрался на кузов грузовика, и я улыбнулся. Мне действительно нравился этот мальчишка.

— Нужно кое-что сделать в магазине, а затем идти на парад и убедиться, что Винни не слишком рассержена на меня из-за того, что меня не было утром. После, я приеду обратно.

— Можно с тобой? Я могу помочь. Я хочу поучаствовать в создании ловушки для Эйприл, поэтому, если я помогу тебе, у нас выйдет все гораздо быстрее.

Я рассмеялся и кивнул.

 — Только если твоя сестра не будет волноваться, когда проснется.

— Ты можешь написать ей.

— Могу, но я не хочу будить ее. Как насчет того, чтобы я пока завел двигатель, а ты напишешь ей записку?

— Хорошо. Жди здесь.

— Буду ждать тебя в машине, — он убежал и я покачал головой, улыбаясь тому, каким изменениям подверглась моя жизнь со встречи с Блу. Я завел мотор, откинулся на сидение и закрыл глаза. Каждое изменение, каждое, было лучиком в моей жизни и тем, чему я был благодарен. Я бы отдал свою жизнь за них обоих.

И вдруг я осознал, что не мог позволить ей проснуться в палатке одной. Я выбрался из все еще заведенного грузовика и побежал к заднему двору дома, по дороге чуть ли не вывихнув плечо, заворачивая за угол дома. Когда уже добрался до палатки, то дернул за молнию, открывая ее, и увидел, что Блу зашевелилась.

— Привет, малыш, — она слабо улыбнулась, отгоняя остатки сна с глаз.

— Доброе утро. Готова поехать в теплицу или хотела бы еще немного отдохнуть? — Мне хотелось, чтобы она могла сделать и то и другое. В конце концов, черт возьми, почему она не может сделать обе вещи? — Хотя. Иди одевайся, а отдохнешь в комнатке моей матери, пока я кое-что доделаю. По дороге можем заехать на парад, а потом у нас с твоим братом встреча с Эйприл и мега-крутой ловушкой. 

Она широко улыбнулась и прыгнула в мои объятия, отчего я шлепнулся на свой зад, вываливаясь из палатки вместе с ней. Она целовала мое лицо везде, где только можно было, пока я смеялся. Я хотел, чтобы она никогда не останавливалась.

 

* * *

Мы погрязли в делах на всю следующую неделю. Большинство ночей я проводил с Блу в ее доме. Когда ее отец был дома, то я уходил, но она брала с меня обещание, что я вернусь, и я непременно возвращался. Мы отвозили Бенни в школу и затем шли в нашу. Мы встречались вновь во время перерывов, за обедом, и я никого не подпускал к ней. Она позволяла мне обнимать ее на людях, что показывало всем о моем желании обладать ею, мне нравилось ощущение ее нежной кожи, дотрагиваясь до ее руки. Все это делало обеденные часы такими незаметными и быстрыми, что просто убивало меня. После мы возвращались на занятия.

Я терпеть не мог то, что у нас было мало совместных предметов. Но все налаживалось, как только мы вновь встречались, забирали Бенни после уроков и направлялись в теплицу. Такова была наша программа на следующие три дня. Однако завтра будет очередной курс лечения, и в этот раз вместо Эйприл собирался идти я. Блу, конечно, возражала, но я настоял. Я любил ее и хотел быть там с ней, особенно, если она больна и несчастна. Я был нужен ей и сам нуждался в ней, даже несмотря на то, что она сильная и храбрая.

Тем не менее на вечер у нас было запланировано большое барбекю. И там должен был быть ее отец, а еще Винни и Эд. Они оба стали одной семье после того, как Бенни поселился в их сердцах. Наверное, для них он стал кем-то вроде нового сына или внука, о котором надо заботиться. Также собиралась прийти Эйприл со своими родителями, и когда я пригласил своего отца и Лорель присоединиться, то они тоже очень загорелись желанием прийти. Вечер обещал быть важным событием и помог бы Блу напрочь не думать о следующем дне.

Когда мы остановились у школы Бенни, его лицо засияло и он, закинув свой рюкзак в кузов грузовика, забрался к нам внутрь. Он сбивчиво начал рассказывать, как прошел его день: какой-то придурок приставал к его подружке, которая хотя и была девочкой, все же не была его девушкой. Его слова вызвали у нас смешок. Очевидно, тот придурок пристал к так называемой подружке, поэтому ему пришлось вмешаться. Я чертовски обожал этого мальчугана, и легко мог представить, как он вступается за школьную тихоню.  

— Ремень, — напомнила ему Блу, как только я завел машину и отъехал с обочины. Он болтал на протяжении всего пути до Хай-Ви.

Я взглянул на Блу, которая виновато улыбнулась мне, но мне действительно было все равно. Этот ребенок был как младший брат, которого у меня никогда не было. К тому же он был чертовски классным.

Блу схватила тележку для покупок, но я взял ее и постучал колесами об пол; на какое-то время я нахмурился, но затем почти сразу улыбнулся. Бенни понял, к чему я клонил, и это вызвало у меня смешок. Мы все хохотали, когда увидели, как шестидесяти-четырехлетняя Миссис Палмер, задыхаясь, едва поспевала за своими пухлыми старыми ногами, уносившими ее прочь. 

— Бен, веди себя прилично. — Словам Блу не хватало уверенности.

Бен вскинул руки вверх и пожал плечами, на что я покачал головой и поторопил его шагать вперед. Нам надо было успеть сделать кучу дел, прежде чем гости начнут подходить на барбекю.

После того, как город пожертвовал средства, отец Блу перестал брать каждую вакантную смену. Тем не менее, его смена заканчивалась не раньше, чем через полтора часа, поэтому нам самим пришлось все подготовить, а значит, нам надо было поторопиться.

Ходить по магазинам, будто мы были семьей, не укладывалось в моей голове, но вообще я наслаждался всем этим. Даже после очередного неодобрительного взгляда за езду между рядами, на что меня подначил Бен.

Мы заплатили за товары, погрузили их в машину и отправились домой. Наши задания были выполнены, поэтому все было готово. Мы опять выглядели как семья, когда я разжигал гриль и наблюдал, как солнце окутывало Блу своим сиянием, одетую в красное летнее платье. Она расставляла на стол графины со сладким чаем; ее длинные волосы спадали вниз по спине и переливались в солнечном свете. Я знал, что в один прекрасный день она будет делать все это в нашем собственном доме. И это будут уже наши дети, бегающие вокруг и ищущие свои подгузники. Это должно было пугать меня, но напротив доставляло мне тот покой, который я желал, и новую надежду, что все будет хорошо.

 

 

Глава 15: Это ловушка

«Наша судьба не в звездах, но в нас самих».

Уильям Шекспир

Харпер

Вон и Бенни что-то замышляли. Они продолжали обмениваться взглядами через весь стол, и я начала опасаться, что они, наконец, доделали свою ловушку и готовы были воплотить свой дьявольский план. Сегодня Эйприл была не в настроении, что было еще хуже. Мне кажется, что они с Картером поссорились, потому что, когда я спросила, где он, то она пожала плечами и перевела тему разговора. Она выглядела уставшей и она сменила стиль одежды, надев обычные джинсовые шорты и футболку «Грин-Бей Пэкерс», что вовсе не походило на нее.

Я была так поглощена своей собственной жизнью и новой любовью, что пренебрегла своей лучшей подругой. Я облажалась. Я терпеть не могла то, что она не делилась со мной своими страданиями. Я не знала, было ли это, потому что она не хотела портить мое настроение, или она была раздражена из-за того, что не идет со мной завтра. Чтобы это ни было, я беспокоилась, и это убивало меня.

— Эйприл, не хочешь прогуляться, прежде чем мы подадим пирог?

Ее рот приоткрылся, словно она хотела что-то сказать, но ее прервал Бенни, который звал ее с кухни. Обычно она выкрикнула бы что-то типа «чего надо, тупица?», но сегодня она улыбнулась мне, встала из-за стола и быстро направилась в сторону кухни. Именно тогда, когда я услышала ее крик, мои опасения воплотились в реальность.

Когда на кухне стало тихо, мы все поторопились туда, на ее крики и ругательства в адрес моего брата. Ее грязный рот мог заставить покраснеть весь морской флот.

Отец появился первым на месте преступления, во всяком случае, я так его называю. Эйприл вся была в чем-то похожем на взбитые сливки. Дверца холодильника была открыта, и из него разбрызгивались сливки, которые разлетались по кухне, но в основном, попадали точно в Эйприл. Думаю, каким-то образом Бенни, и скорее всего, не без помощи Вона, подстроили так, чтобы сработал диспенсер со сливками в момент, когда она открыла дверцу. Обычно я бы стала хохотать вместе со всеми, но Эйприл и так уже была на грани... и тогда мне уже стало страшно за Бена, лицо которого раскраснелось от заливистого смеха в углу.   

Я готова была уже схватить Эйприл и потрясти, но в следующую секунду она засмеялась. Я стояла в нерешительности, не зная, что делать, но когда она попросту расхохоталась, я не выдержала, ведь передо мной возникла все та же старая Эйприл. Хоть она, скорее всего, позже надерет зад моему брату, но сейчас мы вместе наслаждались этим моментом.

Эйприл Гиллеспи попалась в ловушку, которая была ей намного нужнее, чем объятия и болтовня со своей двоюродной сестрой.

Вон обхватил меня руками, и я взглянула на него, обнимая в ответ.

— Спасибо, — прошептала я, — Сегодняшний вечер был замечательный. Все ладили друг с другом, будто бы мы одна большая семья. Проблемная, конечно, но все же семья.

— Такова и была задумка.

Я обернулась в его руках и поцеловала его в подбородок.

— Ты видел наших отцов и Лорел? Я не видела, чтобы мой отец пил пиво с кем-нибудь уже очень давно. Я думала, что уже все потеряно, но это не так.

Он улыбнулся, но это была не та улыбка, которую я любила.

— Я рад, что твой отец может проводить время с тобой и Беном. И то, что ты наслаждалась сегодняшним вечером, делает меня еще счастливее. Это все для тебя, Блу, — он кивнул в сторону друзей и членов семьи, которые были на кухне. Пока Винни и Лорел отчищали Эйрилл и кухню от разбрызганного крема, тетя Джун ругала Бенни, стоявшего рядом с папой. Они оба старались не ухмыляться, и мне пришлось сдерживать себя, чтобы не засмеяться. Мистер Кэмпбелл и Эд вместе с пивом и сладким чаем вернулись на улицу, болтая о футболе. Именно так я представляла себе семью, и все благодаря Вону. У меня было все это, и за все это я была обязана одному человеку.

Я снова обернулась, дотянулась до него, обнимая и целуя его в приоткрытый рот. Поцелуй был страстный, и я целовала его до тех пор, пока папа не начал прочищать горло, что заставило Вона отпрянуть.

Вон занервничал, но я взглянула на папу и проигнорировала его напряженное и покрасневшее лицо.

— Папочка, я собираюсь выйти замуж за этого парня, поэтому к таким поцелуям тебе придется привыкнуть.

У Вона перехватило дыхание. Я не думаю, что причиной тому был факт моего желания выйти за него, а потому, что я сказала об этом своему отцу, который, однако, стоял и улыбался. От удивления его глаза расширились так, что стали напоминать блюдца, но он был счастлив от того, что теперь у меня появилась новая отдушина в жизни, хотя и временная. Впервые за долгое время я стала наслаждаться жизнью с большей силой, и он видел это и понимал, что все это было благодаря одному юноше, который стал особенным, как в моей, так и в его жизни.  

 

* * *

Вон провел ночь у меня без надобности тайно пробираться в мою комнату. Я полагала, что папа теперь смотрел на Вона по-другому после пикника.

Медленно приближаясь ко мне, Вон стянул с себя джинсы и футболку. Мне определенно повезло, что я сидела на своей кровати, иначе меня бы разорвало. Я уже и забыла, как аппетитно он выглядел без футболки, на его натруженных мускулах красовалась тату. Мне до сих пор было непонятно, как мне удалось вытащить такой счастливый билет, — рядом со мной был не только чертовски привлекательный парень, но и парень с самым большим сердцем на земле. Я не могла поверить, что когда-то пыталась ему помешать стать частью моей жизни, и была очень рада, что он оказался таким упрямым, не смотря на мои уговоры. Он принес столько радости в мою жизнь, и в жизни тех, кого я люблю, и я надеялась, что это было взаимно. И теперь я не откажусь от него. Ни за что на свете.     

Он прильнул поближе ко мне, и мои руки само по себе, будто больше мне не принадлежали, потянулись к месту его тату на тонкой загорелой коже.

— Вон?

— Да.

— Если я захочу сделать тату, то что мне набить?

Он хихикнул и коснулся ладонями моих щек, одновременно смахивая волосы с лица.

— Как насчет того, чтобы я сделал тату, а ты оставишь в покое свою нежную кожу?

— Но что если я захочу бабочку, или дельфина, или татуировку с Мэттом Дэймоном?

Он скривил губы и, прежде чем я что-либо поняла, начал меня щекотать, отчего я завизжала.

— Мэтт Дэймон? Бери свои слова назад.

— Нееет.

Его пальцы вновь атаковали меня, и я закричала на весь дом.

— Возьми свои слова назад, Блу.

— П... пасс, — между атаками мне удалось сделать вдох. Слава Богу, мне еще удалось сдержаться, чтобы не уписаться, а то было бы совсем неловко.

Он остановился и, притянув меня к себе, стал вытирать слезы с моих щек.

— Ты воспользовалась еще одним пассом.

— Знаю.

— Столько времени уже прошло с тех пор, как мы установили эту договоренность.

— Я знаю. Каждый день становится лучше, когда я с тобой. Та вечеринка изменила мою жизнь.

— Ты изменила мою жизнь, Блу.

— Как думаешь, нужны ли нам еще эти пассы? Я к тому, что вряд ли у нас будет ситуация, когда я не смогу с тобой чем-то поделиться, или ты со мной. 

Он запустил пальцы в мои волосы и приблизил к губам мой лоб. Мне нравилось то, как он меня целовал.

— Нет ничего, чем бы я не мог или не захотел бы поделиться с тобой, но, знаешь что? Я хочу, чтобы эти пассы остались у тебя, потому что мне хочется знать, что в какой-то момент ты предпочтешь рассказать что-то мне, а не пасовать. В момент, когда станет нелегко, а так и будет. Такова жизнь, и я планирую провести остаток своей жизни вместе с тобой. Поэтому прибереги свои пассы. 

Я поцеловала его чувственные губы и зарылась лицом в его шею.

— С каких это пор ты стал умнее меня?

По моей щеке пробежали вибрации от его смеха.

— Я умный, когда речь идет о нас с тобой, и это все, что для меня имеет значение.

— Я люблю тебя, Вон Кэмпбелл.

— Я первым тебя полюбил, Харпер Блу Кеннеди.

Я засмеялась.

— Мое второе имя не Блу.

— Заткнись и поцелуй меня.

Что я и поспешила сделать.

 

Вон

Твою мать, как же я ненавидел, когда она была в таком состоянии. Когда очередная прядь волос выскальзывает из пучка на ее голове, я поспешил убрать волосы в сторону, прежде чем они не намокли в том, чем ее стошнило.

От очередного приступа все ее мышцы снова напряглись.

Я уже сбился со счета, сколько раз ее тошнило. Я понимал, что ей дают лекарства, чтобы побороть болезнь, но было очевидно, что по ее венам текло нечто, с чем невозможно справиться. 

Она отстранилась от судна и протянула его отцу, который беспрекословно взял и вынес его из палаты. Мне было досконально известно, как он поступал с ним дальше, ведь я и сам миллиард раз проделывал это во время болезни моей мамы. Эта палата не сильно изменилась. Всякий раз отец возвращался с новым судном, пока я промакивал мягкой салфеткой ее лицо и улыбался, чтобы она видела, что со мной все было в порядке. Если бы она подумала, что я боролся из последних сил, она бы выставила меня прочь, и я бы больше никогда ее не увидел, а этого я не мог допустить.   

— Я хочу сказать, что все понимаю, — прохрипела она.

Я промокнул ее слезящиеся глаза.

— Что именно, малышка?

— Что у тебя ненастоящая улыбка. Тебе не нужно делать этого. Знаю, это тяжело, но хочу, чтобы ты дал мне слово... — она сглотнула, — когда станет совсем плохо, ты уйдешь.

— Когда же ты, наконец, поймешь своей умненькой головкой, что я никогда тебя не брошу.

Она улыбнулась, и я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась, отчего мой поцелуй пришелся на ее ухо.

— Пахнет рвотой.

— Ой.

Мы оба засмеялись. Слава Богу, потому что я мог справиться со многими вещами, но только не с тем, что болезнь отнимет у нее способность улыбаться и смеяться. В таком случае, я бы лучше сразу сдался к ее ногам.    

Ее отец заулыбался нам, сидя в кресле, и подмигнул мне. Он всегда был таким молчаливым, что я стал задумываться, всегда ли он вел себя так, или только в моем присутствии. 

Мы пробыли в том помещении уже три часа. Помимо нас там было еще пять пациентов, у которых были такие же кресла, как и у Блу. И у всех у них стояли капельницы с «ядом», от которого им становилось дурно, но благодаря которому они могли прожить еще один день. Эта картина помогла мне осознать, как много было тех, кто, как и мы, сражались за своих близких. С тех пор, когда я был там в последний раз, возможно, были и те, кто все еще продолжал бороться. И хотя Блу казалась там самой юной, я понимал, что ее муки ничуть не больше, чем других пациентов.   

В ее капельнице осталось совсем немного раствора, после чего я смогу забрать ее домой. Она терпеть не могла это место, — стоило нам перешагнуть порог больницы, как она начала жаловаться, что ей стало плохо. Полагаю, причиной тому был запах, который леденил ее душу, поэтому я понимал, что как только нам можно будет уехать, ей сразу станет легче.

Блу приподнялась и слегка зашаталась, мы с ее отцом сразу же подскочили к ней, но она остановила нас, помахав нам рукой:

— Мне просто надо в туалет.

— Я провожу тебя, — предложил ее отец, и я вернулся на место, продолжив наблюдать, как он придерживает ее за локоть, пока она, едва перебирая ногами, выходила из палаты вместе со своей капельницей. Я сел на стул и на минуту прикрыл глаза, и я не знаю как, но я заснул. Проснулся я лишь, когда Блу забралась ко мне на колени и свернулась клубочком, и я обнял ее и не отпускал своих объятий.

Она была сильно уставшей и почти сразу же заснула. Я поцеловал ее в лоб, хотя она, в отличие от меня, уже этого не чувствовала.

Ее волосы все еще источали сладковатый аромат, который заглушал запах антисептика, пропитавшего всего меня, поэтому я уткнулся в ее макушку и вдыхал ее запах. Мне нравились ее волосы и то, как они переливались на солнце от светлого до каштанового оттенка. Нравилось, как они развевались от ветра. Какими мягкими они были, их никогда не брызгали никакими спреями и прочей дрянью, как это делали другие девушки. Я вдыхал сладковатый аромат ее волос и снова отключился, увидев во сне вечер, когда мы встретились, а затем меня разбудил пронзительный писк.

Этот звук разбудил нас обоих, перед нами стоял ее отец, который сообщил, что процедура окончена.

— Слава Богу, — произнесла она, соскальзывая с моих коленей, и потирая живот. Блу все еще слегка шатало, но, когда к нам подошла медсестра Венди, она отмахнулась от нашей помощи. Меня одарили суровым взглядом, чтобы я уступил Блу свое место, но затем гнев Венди сменился на милость и она мне подмигнула. Боже.  

Я сконфуженно приподнялся и уступил место Блу, которая мне улыбнулась. Сестра Венди была невысокого роста, строгая, но забавная. Она стала нашим ключиком, который помогал нам как можно скорей убраться оттуда, поэтому в разговоре с ней я всегда говорил «да, мадам» и спешил сделать все, что она говорила.  

Блу ввели дополнительные лекарства от тошноты, и вот мы уже снова оказались в машине мистера Кеннеди, — Блу положила голову мне на плечо, рядом лежал небольшой запас пакетов на случай тошноты и отдельный пакет с лекарствами. Мы были на пути домой и к нашему привычному распорядку.

Все, о чем мечтала Блу по дороге домой, была ванна, поэтому, как только мы оказались дома, я первым же делом помог ей с этим. 

Должен отдать должное ее отцу — он оказался крепким сукиным сыном. Я наблюдал за его выражением лица в зеркале заднего вида, пока он сосредоточенно вел машину, не глядя на меня. По сути, он оказался безмолвным героем. Он потерял жену, которая была любовью всей его жизни, и потерял ее во всех смыслах, кроме самого непосредственного присутствия. Ему приходилось работать, как солдат, чтобы оплачивать медицинские счета, кормить детей, а еще и выдерживать, чтобы не сломаться от страха потерять одного из них. Он не сдавался. Он не жаловался, а просто продолжал делать то, что делал. 

Продолжая смотреть на него, я подумал, что хотел бы однажды повзрослеть и хоть немного стать похожим на него — как на мужчину и отца.

 

Харпер

Я чувствовала себя немного принцессой. В ванной комнате горели свечи, а сама ванна была наполнена горячей водой и пеной. Если мне придется умереть, то своему измученному и уставшему телу я скажу, чтобы оно не торопилось, потому что сначала я хотела помыть волосы, которые лезли в лицо и раздражали меня. 

Распустив волосы, я опустилась в воду, чтобы смыть с себя события того дня. Хотя, должна признаться, на этот раз я чувствовала себя намного лучше по сравнению с прошлым. Я не знала, от чего был такой эффект, — я стала поправляться или в этот раз мне просто ввели большую дозу «Зофрана», а может, дело было в том, что теперь рядом со мной был Вон. Но разница была колоссальной, и мне было намного легче, чем после первого курса терапии. Не поймите меня неверно, после приезда из больницы меня все же стошнило дважды, но я не испытывала ничего кроме усталости.

Я ахнула, когда мои волосы коснулись кромки воды. А затем я увидела это. Мои руки. Волосы остались в моих руках, и я закричала.

Я не помню, был ли мой крик продолжительным, или я всего лишь вскрикнула, но я вздрогнула от стука в дверь, которая была словно в тумане из-за стоящих в моих глазах слез.

— Блу?

— Харпер?

Вон с папой стучали в дверь и кричали, но все, что я могла делать — просто плакать и смотреть на свои руки, полные волос.

— Пожалуйста, детка, открой дверь. Поговори со мной. Твой отец пошел поискать что-нибудь, чтобы открыть дверь, просто поговори со мной. 

Я попыталась ответить, но из меня вырывался лишь крик и всхлипывания. Я слышала, что он меня звал, его голос был искажен от крика и переживаний, и от этого я еще больше стала всхлипывать. Это было так нечестно.

— Черт. Пожалуйста, детка. Держись там, мы идем. Мы идем, Блу.

— Харпер. Папочка здесь. Погоди секунду.

Я слышала звук прокручивающейся металлической ручки, а затем дверь широко распахнулась, отрекошетив от стены, и ко мне подбежали папа и Вон. Папа стал укутывать меня в полотенце, которое почти целиком оказалось в воде. Вон не сводил глаз с моего лица, я посмотрела на него, держа в руках свои волосы.

— Посмотри, — всхлипнула я.

— Все в порядке, детка. С тобой все хорошо.

Отец стал гладить меня по голове, по волосам, но я закричала и отпрыгнула от него, обдав их обоих водой.

— Не трогай их! Они выпадают. — Меня трясло, и я плакала, держа в руках свои волосы, чтобы они увидели. — Они все выпали.

Вон забрался в воду и помог мне выйти. С меня стекала вода, а в ладонях ощущалась тяжесть намокших волос, но я не хотела их убирать. Он отвел меня в комнату и, уложив меня на кровать, лег рядом, укутав нас обоих в одеяло, а отец остался стоять и смотреть на нас в дверях.

Вон придвинул меня к себе и взял мои руки в свои ладони. Сначала я сопротивлялась, но он настоял и прошептал мне на ухо:

— Их можно отпустить.

Я медленно заставила свои мышцы расслабиться, и положила руки на кровать. Он попросил папу, чтобы тот принес полотенце и убрал волосы.

Мне не хотелось с ними расставаться, но и смотреть на них я тоже больше не могла.

Вернулся папа и вытер мои руки. Он поцеловал меня в щечку и присел на пол рядом с моей кроватью, не сводя с меня глаз ни на секунду, будто я могла в любой момент сломаться. Что же, он уже опоздал. Я снова начала плакать, я рыдала и рыдала, пока темнота и усталость не отвела меня в то место, где я обрела покой. Место, где я здорова и у меня есть волосы.

Когда я проснулась, было все еще темно, но уже забрезжил рассвет. Я так и лежала в объятиях Вона, папа спал, облокотившись на стену позади меня. Я вспотела, а может, дело было во влажных полотенцах, но мне было тепло, и я чувствовала себя глупо. Моя реакция была похожа на реакцию сучки в стиле Барби. Я понимала, что рано или поздно у меня выпадут волосы. Я понимала это. И все же, когда я увидела их на своих руках, во мне что-то сломалось. Я ведь девушка, мне не хотелось терять свои волосы, и понимаю, насколько неправильно это прозвучало бы, но черт возьми. Девушки хотят быть с волосами, тем более, с такими, как у меня были, а теперь у меня их не останется.

Вон вздрогнул и, увидев меня, совсем проснулся:

— Блу, ты в порядке, крошка?

Я кивнула и поднесла палец к губам, чтобы он не шумел. Я встала и, закутавшись в полотенце, направилась с Воном в ванную. Ванна так и осталась стоять наполненной, но вода с пола успела испариться. Я потянулась и спустила воду, пока Вон прикрывал за собой дверь.

Обернувшись, я присела на край ванны и посмотрела на Вона. Он был напуган, за что я возненавидела саму себя. Я потянулась к нему, и он взял меня за руки, присаживаясь рядом со мной и обнимая меня другой рукой.

— Прости меня.

— Блу, не надо.

— Позволь мне договорить. — Он сделал глубокий вдох и кивнул, после чего я продолжила: — Я не хотела тебя напугать. Я испугалась, хотя дело было пустяковым.

— Детка, такие вещи не пустяк для тебя, для девушек. Я не тупой. Такие вещи очень беспокоят, но позволь сказать тебе следующее... — он потрепал меня по волосам, и я позволила ему это сделать, — ты всегда останешься такой же красивой, хоть с волосами, хоть без.  

Я покачала головой, поскольку понимала, что это было не так, — он просто хотел, чтобы мне стало легче. Боже мой, как же я его люблю.

— Для меня волосы ничего не значат. Ты сама — весь мой мир. И чтобы показать тебе, насколько для меня не важны волосы... — Он встал и, присев на корточки, откуда-то достал бритву. 

О Господи.

Он вставил бритву в розетку, и я услышала ее трескучий звук. Подскочив к нему, я выхватила провод, и бритва выскользнула из его рук прежде, чем она успела коснуться его великолепных и красивых волос.

— Нет!  

— Почему нет?

— Потому что один из нас должен остаться с красивыми волосами, и пусть это будешь ты.

Улыбаясь, он посмотрел на меня:

— Я хочу обрить голову, чтобы мы оба смогли записаться в скинхеды.

— Ты сумасшедший?

— Возможно. Сумасшедший от тебя... это точно, — пожал плечами он.

Я кинулась к нему в объятия. Мое полотенце раскрылось и сползло, но я продолжала его целовать. Я целовала его, как будто была не в себе, пока он, уже едва дыша, не отстранился от меня, при этом выглядел весьма восторженным.  

Я стала практически лысой, из меня сыпались волосы, а он все еще хотел меня. Как же мне удалось заполучить такого особенного и такого сумасшедшего парня, как он? 

 

* * *

С каждым днем я все больше теряла волос. Мы находили их повсюду, и это было абсолютно ненормально и отвратительно. Я стала закалывать их в неплотный пучок, чтобы не были видны небольшие проплешины, которые у меня появлялись. Но я больше не смогла сдерживаться, когда Бенни, папа, Вон и я сидели за ужином, и Бенни изменился в лице. Точно такое лицо у него бывало, когда Эйприл начинала говорить про парней и секс, чтобы довести его. Он полез руками в картофельное пюре и, когда я собиралась сделать ему замечание относительно его манер, он что-то достал из тарелки. Что-то длинное и похожее на ниточку, и замерев на месте, я поняла, что это было.  

— С меня хватит! — я бросила нож и вилку на стол. Все подпрыгнули на месте, а Бенни уронил волос, покрытый пюре. — Я стригусь налысо.

— Ангел, — с мольбой в голосе произнес папа. Но я его уже не слушала и ладонью показала, что не потерплю никаких возражений. 

— Нет. Если бы я просто линяла, как больной кот, это еще ничего, но это уже начинает портить наш ужин. Пора посмотреть правде в глаза. Пришло время попрощаться с моими волосами.

— Все в порядке, Харп. Я доем. — Бенни взял вилку с картофельным пюре и поднес ко рту, когда я подбежала к нему, чтобы остановить, но было уже поздно. — Смотри, все так же вкусно, — он прожевал пюре и проглотил.

Вон усмехнулся, за что я шлепнула его по рукам, все еще увещевая своего взрослого младшего брата:

— Бенни, не ешь это. Внутри могут быть мои волосы.

— Эй, я обычно ем даже бутерброд, который до этого падал колбасой вниз. В чем разница?

— Что?

Это звучало отвратительно.

— Правило пяти секунд. Доказанный факт, уверен, — возразил он, поглотив полный рот пюре.

— Бенджамин, — прокашлялся папа. — Пожалуйста, не ешь больше с пола, я уверен, что правило пяти секунд вовсе не было доказано.

— Послушайте, — произнесла я, дабы положить конец всем шуткам, отводящим от темы, что мне надо было побрить волосы. — Это не меняет факта, что мне нужно посмотреть правде в глаза, и ради нашего общего здоровья, обрезать волосы пока идет период созревания раковых клеток. 

Вон взял меня за руку, и я посмотрела на него. Взгляд его преданных карих глаз был таким родным, он так хотел, чтобы я успокоилась.

 — Ладно, обрежь их, но только не горячись и не брей голову. Я свожу тебя к Хизер, и тебе сделают крутую стрижку, которая тебе очень понравится. 

На самом деле я была очень рада услышанному. Я могла бы взять с собой Эйприл, и мы обе устроили нечто вроде девичника, пока бы нам делали стрижку, прежде чем у меня не выпали все волосы.

— Ты прав, я позвоню Эйприл. И она тоже сделала бы себе стрижку, но сначала я закажу пиццу.

— Но пиццу могут принести тоже с волосами, и должен сказать... для меня лучше, чтобы волосы оказались твоими, — выкрикнул Бенни, подняв в воздух вилку.

Комната заполнилась громким смехом и замечаниями в адрес Бенни, который вывел разговор на новый уровень неприличия. Мы продолжили ужинать тем, что я подала на стол, только уже внимательно вглядывались в свои тарелки.

 

* * *

Мне очень пошла новая стрижка. Получилось даже короче, чем я себе представляла, но в конце концов, мне казалось, что я имела полное право согласиться на нечто дерзкое. Все равно все они выпадут, так почему бы не дать волосам фору?

Хизер постаралась на славу и, когда все было почти окончено, из другой комнаты появилась Эйприл и осторожно присела за моей спиной. На моих щеках до сих не высохли слезы от смеха, когда из-за тонкой перегородки стали доноситься ее крики. Она не захотела ничего делать со своими волосами, но глядя на мою решимость, согласилась на депиляцию с помощью бразильского воска.   

Жаль, что у меня не было с собой камеры Картера: это были бы бесценные кадры.

Она посмотрела на меня широко распахнутыми глазами и улыбнулась.

— Черт, Харп. Ты просто секси. Теперь Вону надо еще больше быть настороже.

В итоге мне сделали модную стрижку пикси, которая на деле никак не скрывала появившиеся залысины, но соглашусь, она и вправду сделала из меня другого человека. В каком-то смысле сексуального, как она заметила, и мне нравилось это ощущение. Даже нет, я была в восторге от этого.

Хизер сняла с меня накидку и с улыбкой произнесла:

— Вуаля!

— Спасибо тебе большое, Хизер. Ты великолепна, — похвалила я ее, улыбаясь и оглядывая себя то с одной, то с другой стороны. 

— Отчасти благодаря безумно красивой модели, — подмигнула она, от чего я залилась краской.

Из задней комнатки показалась Полли, косметолог, которой только что пришлось вынести на себе гнев бранящейся Эйприл, и окликнула нас:

— Эйприл, ты хотела сохранить все эти волосы...

— Ты так по-дурацки пошутила, Полли? Пусть они горят синим пламенем. Зачем мне хранить свои чертовы волосы, после того как ты отодрала их с моей киски? — Эйприл почти сошла на крик, вызывая у меня приступ смеха, чем весьма шокировала Полли и саму Эйприл.

— Прежде чем ты так грубо меня перебила, я хотела спросить, собиралась ли ты сохранить волосы Харпер? Я от многих слышала, кто терял волосы, что они никогда не вырастали точно такими же. Например, волосы могли стать прямыми, а до выпадения они завивались, или даже могли изменить цвет.

— Ой, — Эйприл втянула голову, став похожей на черепаху, и посмотрела мне под ноги.

У моих ног лежали длинные пряди и обрезки моих волос. Их достаточно много, поэтому, прокрутив в памяти слова Полли, я наклонилась и подняла одну прядь. Свернув ее пополам, я завязала на ней узелок, чтобы волосы не растрепались.

— Знаешь, у меня есть одна знакомая, который делает парики из натуральных волос. Думаю, что если я отправлю ей обрезки волос, то она сможет что-нибудь изготовить для тебя на время, когда ты совсем облысеешь, — мягко предложила Элис. — Конечно, в парике будут не только твои волосы, но большая часть точно. 

Никогда раньше я не задумывалась о парике всерьез. Вон подарил мне свою старую кепку с надписью «Warrior»^[27], она мне нравилась и я думала, что буду носить ее. Но теперь, увидев, что осталось от моей шевелюры, которую я отращивала восемнадцать лет, я передумала. А если волосы станут другого цвета или текстуры, то они точно все выпадут.

— Я могла бы надеть парик на выпускной или вручение диплома.

— Конечно, можешь, — неожиданно она обняла меня за плечи. — И будет казаться, что ты и вовсе их не теряла.

— Ага. Почти. Но это будет явно лучше, чем бойцовская кепка.

— Да уж, мать его. Только не говори Картеру, что я это сказала.

Элис стала собирать мои волосы, на что я стояла и качала головой. Полли уже успела разложить немного фольги, в которую мы хотели их завернуть.

— Спасибо вам обеим, — поблагодарила я их, пока они упаковывали мои волосы к новой жизни. К моей новой жизни. — Я не могу описать словами, насколько я благодарна вам обеим за сегодняшний день.

— Не стоит, — в один голос ответили они и кинулись обнимать меня, усаживая в кресло. Мне казалось, что до нашего переезда в Олбани, штат Миссури, меня никогда раньше так часто не обнимали, и должна признать, если раньше я не была любителем объятий, то теперь это все больше мне нравилось.  

Несмотря на мое возражение, Эйприл заплатила за нас обеих, а потом за нами заехали парни. Камера Картера была направлена на меня, а затем молниеносно сфокусировалась на реакции Вона. Глядя на него тогда, даже я переживала по поводу его реакции.

— Нравится, тупица? — Толкая Вона в плечо, спросила Эйприл. При этом казалось, что он даже не заметил удара. — Ну скажи же что-нибудь.

Да уж, скажи что-нибудь.

— Тебе нравится? — спросила я, надеясь услышать «да». Мне безумно. Уже не имело значения, нравилось ему или нет, хотя для меня это было важно. И я возненавидела эту паузу.

Ничего не отвечая, он поспешно подошел ко мне и своими большими ладонями взял мое лицо, а затем страстно меня поцеловал. Я думала, что я упаду прямо там же, или споткнусь, или... да какого черта? Он целовал меня до умопомрачения, и мне это очень нравилось. Его поцелуй прекратился лишь тогда, когда за его спиной раздалось мяуканье кошки, он уткнулся своим лбом в мой и попросил открыть глаза. 

Я попыталась, но глаза будто не слушались. Я все еще находилась будто в обморочном состоянии, а затем я облизала свои губы. 

— Открой их, Блу.

У меня получилось, и я увидела его горящие карие глаза и прямой нос.

— Ты самая сексуальная, самая красивая женщина, какую я только знаю, и я чертовски счастлив, что когда-то ты сглупила, согласившись стать моей девушкой.

Я засмеялась, и он прижал меня к своей груди, зарываясь подбородком в мою шею.

— Завтра в школе мне придется сходить с ума, отгоняя от тебя парней. Я и раньше мучился от этого, а уж теперь...

Я хлопнула его по груди и захихикала, как глупая девчонка, в которую я всегда превращалась рядом с ним.

— Ну, по крайней мере, мы будем в равном положении, да? А теперь давай отпразднуем твой новый контракт.

Мама Вона всегда хотела получить статус органического производства для их имения, чтобы впоследствии заняться производством органической говядины. Ей удалось получить такой статус, но вскоре у них закончились деньги, а потом уже и здоровье, когда она заболела. И с тех пор, Винни, Эд и Вон работали с целью продолжить ее дело. Некоторое время назад отец Вона по какому-то велению сердца дал ему денег на осуществление этой мечты. И спустя пару недель им надо было делать презентацию для некоторых шишек в Джефферсон Сити, чтобы подписать контракт на поставки органической говядины из Олбани. День их отъезда как раз совпадал с днем, когда мне надо было ехать на лечение, а вся поездка заняла бы примерно четыре дня.     

Вон не хотел уезжать так надолго, но было проблематично разрываться четыре дня между делами компании, банками, и мною. Поэтому я настояла на его поездке, чтобы он смог сконцентрироваться. Я взяла с него обещание, чтобы мысли о моей болезни не сказывались на осуществление его мечты. И если такое произойдет, то я себе этого не прощу. Поэтому он дал мне слово, ведь я, если что надумала в отношении него, то всегда получала то, что хотела. Это может звучать эгоистично, но, полагаю, так ведут себя все девушки. К тому же, он тоже обладал надо мной такой же силой, он просто пока об этом не знал.

 

* * *

Следующие две недели были вполне легкими по части уроков. Мы с Воном не расставались ни на минуту, особенно после того, как у меня выпали оставшиеся волосы. Я стала носить его счастливую кепку с надписью «Warrior». Он считал, что я выглядела сногсшибательно, хотя мне казалось, что он просто бредил. Но, в конце концов, это же было не навсегда.   

Я все еще ощущала, что на меня все пялились, и хотя я понимала, что они просто ничего не могли с собой поделать, все-таки испытывала некоторое раздражение от этого. У меня появилась куча новых друзей, и жизнь вполне удалась. Неделю назад мне делали скрининг. Лекарство для проведения сканирования на вкус было похоже на мел, и сразу спешило вырваться обратно, поэтому врачи дали мне что-то другое, что напоминало концентрированный лаймовый сироп. Должна признаться, он мне тоже не понравился, но он хотя бы оставался внутри меня. Томография и снимки указывали на то, что мои раковые образования увеличились в размерах, чем я всех удивила. Никто не думал, что я доживу до таких размеров. К сожалению, для проведения последнего сеанса терапии у меня был низкий уровень лейкоцитов, поэтому мне пришлось принимать еще какие-то лекарства. Клянусь, скоро все принятые мною таблетки будут трещать от каждого моего движения.    

На следующий день мы с папой собирались ехать на терапию, что было на день раньше планируемой даты, поскольку врачи хотели оставить меня там на ночь. Мысль о том, что мне стало хуже, а Вону надо уезжать, его просто убивала. Ему больше меня претила эта идея поехать пораньше. Что было еще хуже, — мне хотели взять поясничную пункцию. И было ошибкой то, что мы стали гуглить, в чем она заключалась, поскольку мы оба ужасно испугались.

Урок нам обоим, как в разговоре сказала мне местная медсестра: ничего НЕ искать в интернете. И за это я была готова убить саму себя. Хотя было уже слишком поздно. 

Вон остался у нас на ночь, и, несмотря на мое огромное желание ночевать в палатке, которая все еще стояла на заднем дворе, он категоричен. В общей сложности мы ночевали там шесть раз, но последний раз был уже очень давно. Вон сказал, что если я хотела выдержать лечение и поправиться, мне нужно отдыхать. К тому же, ночи стали холоднее, а мне еще только простуды не хватало. 

Все-таки мне не всегда удавалось заполучать желаемое, особенно, когда он так волновался о моем здоровье.

Поцеловав его, я зашла в класс к миссис Холмс, которая закрыла дверь прямо перед его носом. Было немного забавно, когда миссис Холмс сурово посмотрела на меня, отчего я поспешила убрать с лица все эмоции и села за парту. Каждый вторник я вынуждена была терпеть своего соседа по парте, от которого всегда пахло чесноком; позже, во время ланча, мы с Эйприл имели привычку отпускать шуточки на этот счет.

Исписав в тетради две с половиной страницы про книги, написанные после выхода фильмов, и все такое, неожиданно для меня прозвучал звонок с урока. К сожалению, «все такое» вылилось в домашнее задание, которое нужно было сдать на следующей неделе. Изрядно проголодавшись, я направилась к столовой, где мы договорились встретиться с Воном и Эйприл. Я дошла до спортзала, из которого выходил какой-то парень, он уставился на меня и, схватив мою кепку, бросился прочь.

Я замерла на месте от шока. И от смущения... вернее, от полного унижения. Еще ни перед кем я не снимала кепку, кроме моей семьи и Вона. В тот момент я почувствовала себя как на витрине, выходившие из зала парни держались стайками, а я, собрав все мои чувства в кулак, подняла с пола кепку и побежала в уборную, пряча отвратительные и напрасные слезы. Я слышала, что позади раздался чей-то голос, но это был не Вон, поэтому я хотела как можно скорее убежать оттуда.

Ситуация была нелепой. Я сама была нелепой. Но слезы лились сами по себе, когда я хлопнула дверью, скрываясь в уборной, и упала на грязный пол, обнимая свои колени и моля, чтобы появился Вон.

В тот же момент в кармане завибрировал телефон, и я с облегчением увидела, что это был он. Я поднесла трубку к уху, чтобы слышать его голос.

— Ты где? С тобой все в порядке?

Я старалась не хлюпать носом, наоборот, пытаясь восстановить дыхание, потому что он уже звучал обеспокоенно. Вероятно, он уже слышал о том, что произошло от кого-нибудь из парней. Может, даже от того, кто окликнул меня. Я не была уверена.

— Я в порядке, — ответила я, совсем не чувствуя себя в порядке.

— Ты где?

— В ванной комнате.

— В какой из?

— Та, что рядом со спортзалом.

— Я иду, Блу. Слышишь меня? Я уже иду. Не клади трубку, детка.

Я слышала, как у него сбилось дыхание.

— Ты еще тут, детка? Я почти на месте.

И затем я услышала, как кто-то выкрикнул «эй» и откашлялся.

— Ага.

Дверь в уборную резко распахнулась.

— Я здесь, Блу. Я здесь. — Он присел на корточки и заглянул под дверью в мою кабинку. — Эй, ты в норме? Тебя кто-то обидел?

Я встала и прислонилась к дверце кабинки.

— Вон.

— Черт.

Он тоже поднялся, чтобы я открыла дверь. Обняв, он крепко сжал меня в своих объятиях, и помог выйти из кабинки к раковинам. Затем он взял в ладони мое лицо и внимательно посмотрел, думаю, в поисках следов или чего-то еще.

— Почему ты не позвонила? Черт. Мне следовало быть рядом с тобой. Мне так жаль, крошка.  

Я покачала головой и всхлипнула. В тот момент я чувствовала себя какой-то идиоткой и ругала себя за свою реакцию и то, как все это отражалось на нем, но я ничего не могла с собой поделать.

— Я в порядке. Правда. Я испугалась и засмущалась.

— Я убью Бейкера.

— Не надо. Он придурок и не стоит того, чтобы ты тратил на него свое время. Я просто слишком бурно отреагировала.

На самом деле я даже понятия не имела, кто такой Бейкер.

Он вытер мое мокрое от слез лицо и поцеловал в щеку, притягивая к себе ближе, и в этот момент в уборную забежали Эйприл и Картер.

— Ты в порядке? — спросила Эйприл, поглаживая меня по спине.

Оторвавшись от Вона, я закивала и обняла ее.

— Я слишком бурно отреагировала.

— Я буду бурно реагировать, когда схвачу Бейкера за яйца. Он пожалеет, что не родился без них, — заявила Эйприл.

Я прыснула от смеха и поспешила вытереть свой нос, потому что была почти уверена, что от смеха у меня все вылетело из носа. Картер с улыбкой похлопал меня по спине. Он всегда оставался молчаливым, хотя в его взгляде читалась борьба, я поцеловала его в щеку.

— Все в порядке, я в норме.

Он кивнул в ответ.

 — Это так, потому что ты восхитительна.

Вон снова притянул меня в свои надежные объятия.

— Ну хватит. Умой свое личико и пойдем что-нибудь перекусим. Тебе надо поесть.

— Сначала мне надо в туалет, — произнес Картер, заглядывая в кабинку, откуда я выходила. — Боже, ну почему женский туалет намного симпатичнее мужского. Мне кажется, что нас будто наказывают за то, что мы родились с пенисом.

Я снова рассмеялась, когда Картер закрылся в кабинке и изнутри раздался его стон от удовольствия процессом. Я знала, что он все еще злился и сдерживал свои эмоции, — это был его защитный механизм. 

Затем он вышел из кабинки и вымыл руки, принюхиваясь к запаху мыла и все еще покачивая головой.

— Значит так, Эйприл. Теперь, когда ты будешь сюда заходить, то сначала будешь смотреть, чтобы тут никого не было, и если никого не будет, то я тоже буду пользоваться этой уборной.

— Как скажешь, котик, — промурлыкала она.

— Готова? — спросил Вон.

Я кивнула в ответ, на что он подал знак Эйприл, чтобы она оставалась рядом со мной, после того, как они с Картером вышли. По пути Картер все еще продолжал жаловаться на разницу в чистоте между женским и мужским туалетом. 

Эйприл взяла несколько бумажных полотенец и открыла воду, чтобы их смочить. Умывшись, я посмотрела на себя в зеркало. Мой вид все еще казался помятым, глаза по-прежнему были красноватыми, а по коже пошли красные пятна. 

— Ты выглядишь нормально. Пойдем, пока Вон не поднял тревогу, беспокоясь о тебе.

Сделав глубокий вдох, я кивнула. Несмотря ни на что я должна убедиться, что он успокоился, ради блага его самого и Бейкера. 

За ланчем все еще чувствовалась какая-то напряженность, но Картер был мастером поднятия настроения: этот парень был будто соткан из противоречий, и Эйприл приходилось с этим мириться.

К нашему столу подходили люди, и все заверяли нас, как не поздоровится Бейкеру, если он попадется им в руки. А когда их взгляд переключался на Вона, то все понимали, что будет хуже, если он поколотит Бейкера первым. Другие просто как обычно таращились, и я медленно к этому привыкала.

Следующий урок у нас был совместно с Воном, чему он радовался больше меня. До этого наши уроки не совпадали, и вместо него со мной была Эйприл. Все шло как обычно, пока мы не дошли до парковки, где должны были встретиться с парнями; но сразу стало понятно, что что-то произошло. Еще никогда мне не приходилось ждать Вона. Никогда прежде.  

Иногда мы подвозили Эйприл, потому что Картер оставался на тренировку по футболу, но Вон всегда нас уже ждал. Мы всегда уезжали еще до отъезда автобусов, и успевали забрать Бенни.

Поглядев по сторонам, я заметила удаляющийся вниз по дороге автобус. Я еще раз проверила телефон, убедившись, что у меня не было ни пропущенных звонков, ни сообщений. Я стала слегка переживать. Зная, как сильно он злился на Бейкера, мне стало страшно, что он мог что-то с ним сделать.

— Эйприл, мне кажется, нам нужно пойти их поискать.

— Я... я позвоню Картеру.

Ускорив шаг, я посмотрела в сторону школы. Мне показалось немного странным, что больше не было ни одного автобуса.

— Мистер Ллойд? — произнесла в трубку Эйприл.

Я повернулась к Эйприл, которая стояла с тем самым выражением лица. Определенно что-то произошло.

— Да, сэр. Мы их ждем потому, что они подвозят нас до дома, и Вон забирает из школы младшего брата Харпер.

О Боже.

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

О Боже, Боже.

Когда она закончила разговор, и я подскочила к ней.

— Что случилось?

— Тебе это не понравится. С ними все в порядке, они придут через минуту.

— Что случилось?

— Мне кажется, пусть лучше он сам тебе все расскажет.

Я схватила Эйприл за руку и чуть ли не затрясла ее.

 — Эйприл.

Покусывая губы, она поглядела мне за спину. Их пока не было на горизонте.

— Вон и Картер поехали на автобусе Бейкера.

— Черт. Я так и знала. Я так и знала.

— Вон толкнул Бейкера так, что тот разбил головой окно в автобусе.

— О Господи.

Затем, прикрыв своей ладонью мою руку, добавила:

— Мистер Ллойд сказал, что водитель и Бейкер хотели вызвать полицию, но когда они объяснили, что с тобой случилось, их, предупредив, отпустили. К Бейкеру едет скорая, на случай, если у него вдруг сотрясение, а отцу Вона придется заплатить школе за разбитое стекло.  

— С Воном все в порядке? Они подрались?

— Не знаю, милая.

Я зашагала к главному корпусу и по дороге увидела Картера и Вона, которые спускались по лестнице. Увидев меня, Вон опустил глаза. Ему было стыдно, и я любила в нем это качество. Я не понимала, от чего я злилась, — от того, что он повел себя жестоко, или что он мог пораниться, или что он многим рисковал, когда поступил так. Я даже не совсем понимала, делал ли он это ради меня, или ради себя самого.

Я подождала, пока Картер, похлопав его по плечу, взял за руку Эйприл и они ушли к внедорожнику. Мы же с Воном остались в тишине стоять на парковке; я не отводила от него глаз, пока он разглядывал свои ботинки, будто ответы на все мировые вопросы лежали под подошвой его обуви.

— Мне жаль, — промямлил он, на что я бросилась к нему на шею и обняла его. — Мне так, мать его, жаль.

— Больше так не делай.

Он уткнулся лицом мне в шею.

— Я просто никак не мог выбросить его из головы. Я не смог остановить свою фантазию. А теперь у меня перед глазами кровь и осколки в ладонях.

Отодвинувшись от него, взяла его за руки. Его кулаки были изрезаны, и из них сочилась кровь.

— Ладно. Давай заберем Бенни и поедем домой, а там я их обработаю, хорошо?

Мне нечего было ему добавить, он и сам все понимал. Было ошибкой, что он пошел за Бейкером, но я его понимала, и он сам знал, что могло произойти ужасное, если бы дело приняло другой оборот.

Прижавшись друг к другу, мы направились назад к грузовику, не сказав больше ни слова. И хотя он открыл для меня дверцу, мы уже не смеялись и не целовались, как всегда. Не в тот день.

Еще не успев забраться в машину, Бенни уже понял, что что-то случилось. Мы опоздали, чего раньше никогда не происходило. Он увидел кулаки Вона и у него округлились глаза, но он ничего не сказал вслух. Он сидел тихо, и за всю дорогу мы лишь однажды нарушили молчание, перекинувшись парой фраз, что было для нас совсем не привычным.    

Когда мы подъехали к дому, Бенни вышел из машины и скрылся в доме прежде, чем я успела даже отстегнуть свой ремень. Услышав, как вздохнул Вон, я обернулась к нему. Ему было тяжело от чувства вины, и я разделяла его чувства.  

— Вон, что сделано — то сделано, и каждый знает, почему. Пора простить самого себя.

Он поднял на меня свои огромные глаза, и от этого взгляда мне стало не по себе.

— Я вел себя, как одержимый монстр. Как...

— Как кто?

Покачав головой, он ответил:

— Это неважно. Я просто не хочу, чтобы подобное повторилось. Я испугался, и напугал Картера. Взглянув в лицо Бейкера. Я...

Я погладила его по лицу, и он, закрыв глаза, наклонился к моим ладоням. У меня немного ныло на сердце от мысли о том, что внутри него что-то сломалось. Он всегда вел себя чувственно; и было ясно, что ему тяжело с этим справиться, потому что именно он создал всю эту ситуацию.   

Но я была полна решимости ему помочь. Ведь следующие пять дней мы провели бы не вместе, а я не могла даже подумать о том, чтобы оставить его в таком состоянии. Ни в коем случае. Поэтому тем вечером я решила показать ему, каким прекрасным человеком он был. Я собиралась предаться сладости любви с этим парнем до тех пор, пока он не поймет, что я живу и улыбаюсь только благодаря ему.

---

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 155; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!