Глава 9: Переломный момент нашей любви
«Я никогда не был по-настоящему сумасшедшим, кроме тех случаев, когда было затронуто мое сердце».
Эдгар Аллан По
Харпер
Вопрос моей безопасности был последним, о чем я думала, когда услышала предостережения Вона. Мне нужно было покинуть это место. Очутиться подальше от него. Подальше от его трагедии, пока моя не искалечит его еще сильнее.
Я сделала глоток воздуха, и вместе с ним в мои легкие попала... вода. Когда успел начаться дождь? Я посмотрела вверх, но мои глаза не перестали дрожать от дождя и слез. Я ужасно ненавидела эти слезы! Я так устала плакать! Куда ни шло, когда плачешь не на людях, и можешь хоть как-то себя контролировать. А тогда я совсем потеряла контроль. Я не хотела такую жизнь. Я не хотела, чтобы у меня и Вона была такая жизнь.
Я кричала на дождь, на небеса, на этот мир, наполненный такой сильной болью. Я кричала, пока мое горло не начало гореть от огня и холода одновременно. Я кричала, пока Вон не схватил меня за плечи и не прижал к своей груди. Как только мой крик исчез, начались рыдания. Их я тоже ненавижу, но тогда они взяли надо мной верх. Как и Вон.
Нет! Я оттолкнула его и запустила руки в растрепанные, мокрые волосы, всего за долю секунды я успела прокрутить в памяти, как прошли последние несколько недель, а потом вновь обнаружила себя там, — стоящей под дождем, с разбитым сердцем от парня, который искал надежду в моих глазах. У меня не было надежды. Если бы я могла, то с радостью дала бы ему все, в чем он нуждался, но жизнь — сложная штука.
|
|
|
— Блу, — умолял он, по его губам стекала вода. — Поговори со мной.
Мне следовало все ему рассказать еще в первый день. Надо было оттолкнуть его еще тогда, чтобы ему не было теперь так больно. Но нет же, я хотела его заполучить, а теперь я причинила ему боль. Но я не допущу, чтобы он видел, как умрет еще один человек. Я не могла допустить, чтобы он вновь испытал ту пустоту от одиночества после того, как я умру.
Поэтому я отстранилась от него, моя грудь сотрясалась от рыданий, которые так и хотели вырваться наружу, но я уже успела взять себя в руки, поэтому стала успокаиваться. Он заметил это, заметил и то, что я отстранилась от него, от нас. У него расширились глаза и он, будто не веря им, стал мотать головой, пока я утвердительно кивала.
— У нас ничего не получится, — произнесла я. — Ты испытал очень много боли и я не собираюсь причинить тебе еще больше страданий.
— О чем ты? — он сделал шаг вперед, протягивая ко мне руки, но я отстранилась еще дальше, и стояла уже у грузовика, оказавшись будто в ловушке. Мы оба очень промокли, и я уже могла видеть тело сквозь его футболку, а он видел мое, но нам было все равно. Он прекратил приближаться ко мне, и я подумала, вероятно, он переживал, что я бы сбежала. Он был прав. Должно быть, до дома была не одна миля, но я бы убежала от него, если бы пришлось.
|
|
|
— Ты и так испытал немало сердечных мук, Вон. Я не могу больше выносить этого. Мое сердце не настолько сильное, да и твое тоже.
— Моего хватит на нас обоих. Не волнуйся. Мы сможем пройти через все это. Блу, я был один. Один, пока не появилась ты. С того времени мое сердце начало исцеляться. С тобой у меня всегда будет надежда на будущее и счастье.
— В том-то и дело, — крикнула я, но он не понимал. Как ему понять, если он упускал самую важную деталь. — Я не хочу тебя ранить, и неважно, что именно это я и делаю, неважно, как сильно я тебя люблю, но все равно это произойдет. Если я отпущу тебя сейчас, то будет легче. А если нет...
Я не знала, был ли это дождь в моих глазах, но клянусь, в его глазах стояли слезы, и я вконец ненавидела саму себя за это. Я ненавидела себя, пока он снова не взял меня за плечи и начал безуспешно пытаться вытереть мое лицо от воды.
— Мое сердце сильнее благодаря тебе, Блу. Моя воля крепче. Вместе мы сильнее.
Мое сердце болело так, будто внутри меня горел огонь. Мне было страшно, и от мысли его оттолкнуть я почувствовала себя растерянной.
|
|
|
— Я люблю тебя, Блу. Люблю тебя больше, чем что-либо на земле, и я думал, что наша встреча была предначертана. Ты спасла меня, а теперь... я собираюсь спасти тебя.
Я поцеловала его. Я собирала губами воду, стекающую по его губам, а руки уже обнимали его мокрую футболку. Мои ступни оторвались от земли, спина уперлась в холодную сталь грузовика. Я обвила его тело ногами, а он приближался ко мне все ближе, пока сильно не прижал меня, но мне было все равно. Я хотела еще большей близости. Мне хотелось быть еще ближе к нему и стереть весь мир и все, что причиняет боль.
Я потянула его за футболку, борясь с мокрой тканью и его кожей, пока он не стянул майку через голову. Наши губы разомкнулись лишь на секунду, но мне показалось, что прошло очень много времени, прежде чем мы снова слились в поцелуе.
Не думаю, что мне когда-либо будет достаточно его поцелуев. На этот раз поцелуй был ожесточенным и страстным, и на свете не было ничего лучше его. Но в глубине души я испытывала нечто большее, и я понимала, что это было. Я знала, что он тот самый, и была рада тому, что это был именно он. Я радовалась тому, что дождалась этого момента, чтобы мне было спокойно на душе.
|
|
|
Я не хотела, чтобы он неправильно расценил мои мотивы, — мне хотелось, чтобы он видел меня. И хотя мне отчаянно хотелось не останавливаться и продолжать целовать Вона, я отстранилась, спускаясь на землю, и еще раз вдохнула холодный воздух и дождь.
Он выглядел печальным и напуганным. Я ненавидела это выражение лица, поэтому улыбнулась ему и взяла его за руку. Я вела себя гораздо развязнее, чем могла бы предположить Эйприл, и повела его назад в амбар.
Оказавшись в его комнате, я почувствовала теплоту ее обстановки. Я не говорю про температуру, я говорю про суть. Его комната источала всю суть любви. Для кого-то это был просто чердак в амбаре, но я чувствовала себя там как дома и в безопасности.
Мое сердце колотилось и выпрыгивало из груди, когда я вновь подошла к кровати и посмотрела на Вона. Он выглядел еще более напуганным, поэтому я не смогла сдержать ухмылку.
На его лице вновь появилась улыбка, и она была прекрасна. Мне снова захотелось почувствовать эти губы. Хотелось чувствовать их повсюду. Он коснулся моих губ и посмотрел на них. Интересно, я тоже выгляжу голодной, как он, когда смотрит на мои губы? От этой мысли мое тело заныло. Я хотела этого и могла сказать, что именно я должна буду сделать первый шаг. Я знала, что он не из стеснительных; но он боялся зайти слишком далеко и оттолкнуть меня. Я не хотела, чтобы он так себя чувствовал, когда мы будем делать это. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя в безопасности и что его любят. Это было нужно не только мне, но и ему. Поэтому я схватила обвисший край мокрой позаимствованной футболки и сняла ее через голову. Мои влажные волосы рассыпались по коже, от чего мне стало холодно, и я стала дрожать.
Вон нахмурился, и прежде чем потянуться ко мне, взял с постели шерстяное одеяло и стал тереть меня досуха. Я не знаю, как что-то настолько несексуальное могло заставить меня почувствовать, что я вот-вот взорвусь. Его взгляд следовал за мягким материалом, когда он вытирал мою кожу. Когда он добрался до моих шорт, он закинул одеяло на плечо, чтобы руками дотронуться до моей кожи, тем самым заставив меня начать задыхаться. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела энергию. Он так же сильно хотел этого, как и я. Его прежнее волнение растворилось в жаре, — он убирал мои волосы с шеи и гладил кончиками пальцев мою кожу, затем скользнув вниз по моему телу к шортам, он дотронулся до ремешка на талии. Развязав шнурок, он стянул с меня шорты, я переступила через них и оказалась перед ним в бикини, после чего он тоже скинул с себя шорты. Клянусь, у меня случился приступ астмы, только я не болела астмой. Вон стоял в трусах, то есть почти без ничего, пока я была на грани истощения.
Не знаю, возможно, он вдруг увидел во мне загнанного оленя, но я молниеносно оказалась в его объятиях, его руки скользили по моей спине, а мягкий голос щекотал мое ухо.
— Нам не обязательно это делать, если ты не готова. Я буду ждать столько, сколько захочешь. Обещаю. Я хочу, чтобы это было особенным, и чтобы ты помнила этот момент до конца нашей жизни.
Я уткнулась своей щекой ему в подбородок, и не знаю, что мною двигало тогда, но я слизнула капельки воды с его кожи целовала, пока его пальцы не оказались в моих волосах; и он завладел моим ртом, понимая, что я хотела того же, что и он. Когда я говорила, что мы с ним были родственными душами, на самом деле я не осознавала этого до настоящего момента, когда я собиралась поделиться с ним своим телом.
Наши губы слились в поцелуе, руки беспорядочно перемещались по телу, срывая друг с друга одежду. Знаю, мне следовало бы испытать некую неловкостью, и все же я не испытывала ничего подобного. Мои обнаженные груди находились рядом с его торсом и все, чего мне хотелось, — раствориться в нем и никогда не расставаться. Никогда.
Я ожидала, что мне будет больно и неприятно, и когда Вон посмотрел в мои глаза, я заметила, что на какое-то мгновение он испугался причинить мне боль, пока мы стали сливаться в единое целое. Я чувствовала, как бьется мое сердце и думала, что вот-вот расплачусь. Я безумно любила Вона, и когда он понял, что мне совсем не больно, наш первый раз был таким, словно мы занимались любовью не только всю нашу жизнь, но и многие жизни в прошлом. Наши движения были слаженными, раскованными и все вокруг вдруг стало единым целым. Легкими прикосновениями он касался моих ребер, живота, бедер, бог мой, я порхала от его нежности.
Наконец, я поняла, почему люди называют это «заниматься любовью», — ведь это было как раз тем, чем мы занимались. Каждое движение внутри меня, каждый поцелуй на моей и его коже, каждое прикосновение, — мы занимались любовью.
Мы оба задыхались, и я инстинктивно знала, что нас ждет, но хотела сдержать это; хотела, чтобы он прекратил сильное покачивание, прежде чем все это закончится, потому что я хотела быть с ним навсегда. И все-таки, как бы мне того не хотелось, внутри меня все напряглось и я уже была готова кончить, я видела, что он это тоже заметил. Я поняла это по его мускулам и глазам. Он был уже готов и хотел, чтобы мы кончили одновременно, поэтому я схватила его за подбородок и прижалась губами к его губам, после чего мы оба кончил, и его стон слился с моим.
Мы целовались, пока наши сердцебиения не успокоились, после чего он прошептал мне на ушко, что скоро вернется и накрыл меня простыней. Я понимала, что он уходил не от меня, — ему надо было избавиться от презерватива, который, к счастью, у него был, иначе у нас были бы проблемы. Когда я вдыхала его запах на подушке, мои глаза закрывались, а мышцы становились расслабленными.
— Ты еще не заснула? — усмехнулся Вон, разбудив меня. Я тоже засмеялась, когда он проскользнул ко мне под одеяло. Я приподняла голову, чтобы он мог пропустить свою руку мне под плечо, и прижалась к его груди, уткнувшись носом в его шею. Именно в такой позе мы провели когда-то нашу первую ночь под звездами в кузове его грузовика, оба будучи наполненными болью и разочарованием. А теперь мы лежали в той же позе, но обнаженными и свободными.
— Вон?
— Ммм?
— Я люблю тебя.
Он поцеловал меня в макушку.
— Я люблю тебя больше.
Я улыбнулась.
— Я люблю больше, в тысячу раз.
Он засмеялся, я была без ума от того, как его смех отзывался эхом от его шеи к моему уху. Потом он добавил:
— Я люблю тебя в миллиард раз сильнее.
— А я люблю тебя со знаком бесконечности.
— А я тебя бесконечность плюс один.
— Думаю, я победила. Не бывает ничего больше, чем бесконечность.
Он взял мою руку и вздохнул:
— Я полюбил тебя раньше.
Когда он произнес эти четыре слова, своим сердцем, своей душой и всем, что только имело значение на этом свете, я поняла, что Вон — мой.
— Ты выиграл.
Даже если бы я сказала ему, что у меня растут рога, ему будет все равно, — он найдет решение, чтобы остаться со мной. Поэтому мне не следовало бояться того, чтобы сказать ему про свою болезнь, и что никакая борьба с этим заболеванием не сможет предотвратить неизбежное.
Сжав его руку, которая лежала на моем животе, я решилась, что это было самое подходящее время, чтобы открыться ему.
— Вон?
— Ммм.
— Ты изменил мою жизнь. Звучит глупо, но так и есть. Я готова открыть тебе свой секрет, потому что мое сердце уверено, что ты не бросишь меня. Я хочу тебе его рассказать, потому что мне понадобится твоя помощь, чтобы бороться. Ты мне нужен, чтобы ты мог помочь Бенни, так как он в тебе очень нуждается.
Я делаю вдох, и в этот момент он меня крепко сжимает, ожидая, когда я закончу мысль, — было очевидно, что он нервничает так же сильно, как и я.
— Я больна. Серьезно больна. У меня рак.
Я перестала дышать, ожидая его реакции... но ее не последовало. Он даже не вздохнул, услышав это ужасное слово на букву Р, только ровное дыхание возле моей шеи, а мои слезы бесшумно падали ему на грудь и подушку. Он не слышал моего покаяния. Вон заснул, прежде чем погряз в моем обмане, или вернее, в моей правде. Он остался незатронутым и, честно говоря, я не знаю, плакала ли я от облегчения, что он меня не слышал и я не испортила эти воспоминания для него, или же от смятения, что вряд ли смогу еще раз найти подходящий момент, чтобы снова пройти через это.
И будет ли вообще такой момент?
* * *
Дни в школе стали другими. Первую неделю моя компания состояла из двух человек — собственно меня и Эйприл. Та неделя представляла собой некое облако из разных лиц, проходящих мимо меня по коридорам, кивающих и желающих мне хорошего дня, — при этом, называя меня по имени.
Хотя не совсем все так было. Нет. Теперь у меня был парень. На словах и в сердце. Сексуальный, замечательный, веселый парень, который практически не отходил от меня. Было видно, что это было чем-то новым для таких, как Вон Кэмпбелл. Те, кого не было на пруду в выходные, вскоре все поняли сами, а новость распространилась по школе, как неистовый огонь. Люди таращились и глазели, когда он находился рядом со мной, положив свою руку мне на плечи и поглаживая мою кожу пальцами, от чего у меня по телу бежали мелкие мурашки. Как я уже говорила, мне до сих пор было удивительно, как его простое прикосновение могло вызывать у меня такую реакцию, — неприличную для школьной территории и проявлении на людях. По его дерзкой улыбочке я понимала, что он точно знал, что делает со мной.
Уже прошла половина недели, и несмотря на мое желание рассказать ему о своей болезни, до сих пор не было подходящего момента это сделать. После уроков он пошел в теплицу, а я была с Бенни и Эйприл, да и домашние дела требовали моего участия. Он зашел, когда закрыл теплицу, но он был очень уставшим. Я отправила его домой и на прощание поцеловала, пообещав самой себе, что завтра я просто затащу его куда-нибудь и все ему расскажу. Через пару дней, когда я шла в спортзал, я испытала двойное тягостное чувство от предстоящего разговора, который был необходим, прежде чем я поеду в Канзас-Сити на лечение. В тот день я уезжала после обеда, поэтому у меня уже почти не оставалось времени. По сути, Вон знал, что мне нужно съездить в город, но машинально подумал, что это как-то было связано с моей мамой. Недосказанность, в очередной раз.
Это означало, что до моего отъезда оставалось два урока, а мне еще нужно будет дать ему немного времени, чтобы переварить информацию. Если бы я рассказала ему все на следующее утро после того, как мы занимались любовью, то, я знала, он был бы со мной. Прошло три дня предательства, и теперь вместо того, чтобы попросить его встретиться со мной перед уроками пораньше утром, я нашла себе очередное оправдание, чтобы снова ждать. Во мне теплилась слабая надежда, что он найдет время после обеда, чтобы обдумать, стоит ли ради меня переживать боль и предательство от того, что я ему ничего не рассказала.
Я сраная трусиха. Неважно, как много оправданий я нахожу лишь бы избежать затруднительного положения. В конце концов, я худшая из сраных трусих. Я не заслуживала его, и если в тот вечер я окажусь без парня... что же, я заслужила то, что получила.
— Прекрати об этом думать, — прошептала Эйприл, обнимая меня, когда мы подходили к баскетбольной площадке. Скрип нашей обуви об отполированный пол эхом раздавался по большому спортзалу, стены которого были завешены плакатами.
Вздыхая, я тоже обняла ее. Она говорила о моем лечении, о чем, вы бы подумали, больше всего следовало бы беспокоиться мне. Эйприл не скрывала от меня своего неодобрения по поводу того, что я не рассказала все Вону, и все-таки она понимала, что не могла оставаться раздраженной в такой безвыходной ситуации. Ее слова, не мои.
— Я рада, что ты едешь в Канзас. Слава богу, папа понимает, что вы нужны мне оба.
На самом деле, ему немного полегчало, но я не осмеливалась говорить об этом с Эйприл. Раньше ее бесила тема дефицита «отцовского внимания» от нашего отца, поэтому лучше всего было оставаться в стороне. Мне не нужна была еще одна драма и еще одно разочарование.
— Клянусь. Ох!
Я подпрыгнула от испуга, когда она вскочила передо мной, хватая меня за плечи.
— Прошлой ночью я кое-что придумала. Я пыталась понять, как мы могли бы отвлечь твои мысли от лечения, и составила список песен и купила их.
Она вытащила из кармана набор одинаковых наушников и потрясла ими у моего лица. Я рассмеялась и обняла ее, и тут стены сотряслись от громкого хлопка. Мы тут же обернулись на звук.
— Так, девушки, меня зовут Мисс Дженкинс, и я буду вести у вас уроки здоровья до конца семестра. А сейчас, пожалуйста, все возьмите коврики, — может кто-то сможет разбиться на пары, чтобы хватило ковриков на всех.
— Что мы будем делать? — спросила одна девушка, имя которой я никак не могла вспомнить.
— Сегодня я хочу показать вам пилатес. Мы будем чередовать занятия на дорожке и пилатес, — сообщила Дженкинс и после раздавшихся стонов и хихиканья, продолжила, — Пилатес — приводит мышцы в тонус и улучшает общее мышечное состояние, что пригодится вам для бега и улучшит показатели.
Мы с Эйприл взяли по коврику и легли на них, убедившись, что оказались на «галерке». Я не знала, будем ли мы поднимать свои задницы кверху и приветствовать луну, солнце или богов, или еще что-то, но мне просто хотелось убедиться, что если это потребуется, то мы будем делать это позади всех.
Однако, похоже, что у Мисс Дженкинс были другие идеи, — она заметила свободные коврики впереди и велела студентам с задних рядов, то есть нам, переместиться на передние коврики. Она сказала, что это было нужно для гармонии, но по ее ухмылке я заключила, что она просто хотела согнать нас с наших насиженных мест. Итак, вместо того, чтобы лежать сзади, мы с Эйприл оказались зажаты практически в центре группы, и наши задницы были у всех на виду. К несчастью.
Урок превратился в веселую суматоху. Всякое достоинство было утрачено, поскольку внутренней силы у большинства было не больше, чем у ленивца. От ухмылок, хрюканья и сбитого дыхания на всех нас накатил смех и усталость. И как только я подумала, что хуже быть не может, распахнулись двери в дальней части спортзала.
— Вот дерьмо. Нет. Не может быть!
Вон
Так как у нас с Картером родилась идея, то не думаю, что нас бы смог остановить даже медведь[18]. Для меня занятия футболом ничего не значили, но я удивился, когда Картер согласился на мой заготовленный план. Ну вернее, не сильно удивился. Казалось, что Эйприл что-то значила для Картера. Большинство считали его счастливым спортсменом, которому нет дела ни до чего на свете. А я знал правду.
Когда я услышал, что девушки будут в спортзале заниматься лежа на спине с закинутыми вверх ногами, то сразу понял, что нам нужно там побывать.
Двери распахнулись и я по-настоящему... у меня в голове не нашлось подходящих слов.
— Добрый день, мальчики. Могу вам чем-то помочь? — спросила новая преподавательница, которая была в лосинах и лежала на спине, забрасывая ноги вверх. Она делала махи. — Мальчики?
Запутавшись с мыслями и озираясь по сторонам, я заметил Блу и усмехнулся над ее шокированным выражением лица.
— Простите, мэм. Мы слышали про ваш новый урок и подумали, вдруг он будет полезным для нашей игры.
Картер хихикнул, но я понял, что она на это не купилась, но все-таки рассмеялась и пригласила нас взять коврики. Я посмотрел на Картера, глаза которого расширились, а затем на Блу, — несмотря на ее смущение, она широко улыбалась. Потом я пошел к коврику позади Элеоноры Бэйтс, с коврика открывался прекрасный вид на Блу. Я не был уверен, что мог видеть Картер со своего места позади меня, но в тот момент мне было все равно и я лег на коврик.
— Так, всем внимание, — сказала учительница, — еще десять. Стойка. Еще стоим на кулаках и втягиваем ягодицы. Вы тоже, ребята. Стоим. Знаю, вы сможете. Стоим.
Вот дерьмо. Она это серьезно?
— Стоим.
Я делал махи, а весь зал наполнился смехом и, черт возьми, это заразно, — я тоже начал смеяться.
— А теперь я хочу, чтобы вместе с махом вы соединили колени и напрягли мышцы малого таза. Мах и держим.
— А у меня тоже есть мышцы малого таза? — сквозь смех спросил я, отчего весь зал разразился хохотом.
— Есть, дружок. Они поддерживают твой мочевой пузырь. А теперь мах и держим.
Я посмотрел на Блу, от смеха она качала головой и делала махи. Что ж, век живи, век учись.
— Мах и держим. Я хочу, чтобы вы представили, что у вас там монетка, и чтобы она там и оставалась, как в закрытой копилке.
Извините, но это было уже чересчур для меня и некоторых присутствующих. Смех и визги рикошетом отзывались по спортзалу почти так же громко, как если бы во время игры фанаты кричали после забитого гола. Может быть, у меня и были мышцы малого таза, но никогда в жизни я не буду держать в себе что-то, кроме того, что там должно быть.
— Не останавливаемся. Мах, сжимаем и держим.
Блу смеялась и делала махи, кивая мне, чтобы я продолжал. И хоть мне этого совсем не хотелось, я знал, что продолжу, потому что она хочет, чтобы я это делал. К счастью, после двух половинчатых маха нам сказали лечь на коврик. Свят, свят, свят. Настал конец копилке и махам. Я уже не был уверен, буду ли я после этого так же относиться к копилкам, а тем более, к монетам.
К концу урока я уже обливался потом, отлично проработав мышцы живота, а две девочки превзошли меня в планке. Я думал, что урок здоровья девочек будет так себе, но эти цыпочки смогли вынести его. Выяснилось, что новую учительницу звали Мисс Дженкинс, и я по-новому оценил ее методы, даже стал уважать. А еще я был рад, что в каждом упражнении я продержался дольше, чем Блу. Пахнуло шовинизмом? Мда. В таком случае я мог с этим жить. Удивительно, что она так быстро устала, ведь она занималась танцами. Когда я приподнял ее, она не оказывала сопротивления; она просто хихикала и прижималась ко мне, пока мы шли к женской раздевалке, а Картер и Эйприл смеялись позади нас.
Было нечто ненормальное в том, что она так устала. Ее что-то беспокоило? Мы дошли до двери, и я отпустил ее. Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку, но не подняла глаз. Что-то было не так. Что-то определенно было. К ней подошла Эйприл и тоже это заметила. Что за черт?
— Пойдем, Харп, от нас воняет. Давай примем душ перед следующим уроком.
Затем она увела ее и, прежде чем я успел их остановить и задать вопросы, передо мной захлопнулась дверь, а Картер взял меня за плечо.
— Приятель, они могут помыться и без нас. Если нас поймают, у нас будут неприятности.
Я мельком глянул на него, — то, как он смотрел на меня, было похоже на то, что он считал меня сумасшедшим. Может, так и было. Возможно, я слишком сильно на все реагировал. Я не знал. Никогда раньше я никого не любил. У меня никогда не было отношений, и я уж точно не знал, как бы отреагировал, если бы меня ударили по орехам. Поэтому я кивнул и под болтовню Картера пошел с ним. Я отрывками слышал отдельные слова, а затем мы зашли в мужскую раздевалку, где была вся команда, и вся последовавшая болтовня, как белый шум, казалось, никогда не кончится.
* * *
Я не увидел ее на математике и за десять минут отправил ей два сообщения, которые остались не отвеченными, — было бессмысленно оставаться тут. Я даже не слышал, когда Мистер Паркер спросил меня, куда я направился. Я просто сгреб свой хлам в рюкзак и вышел, направляясь в школьный медпункт. Если она заболела, то, вероятно, она пошла туда.
Наверное, я мог по пальцам одной руки посчитать, сколько раз я так отчаянно бежал по коридору. Первый был, когда Трэв открыл мне глаза на интрижку моего отца. Второй, когда мне позвонили из больницы по поводу мамы, и вот теперь был третий. Не было никакого основания для такой спешки, кроме моего же предчувствия.
Дверь была открыта, и я бросился в проход, едва дыша. Медсестра подпрыгнула на месте и подбежала ко мне, но я отмахнулся от нее и спросил про Харпер, на что она лишь ответила, что та не приходила. Следующий этап — ее дом. Даже если она отпросилась, у меня не было на это законного права. Так что, бегство оказалось для меня лучшим вариантом.
Ключи от машины уже были у меня в руках, но я остановился, услышав вибрацию своего телефона. Это была Блу.
— Ты в порядке?
— Ага. Устала, но в норме. Я просто увидела от тебя сообщение и подумала, что лучше позвоню тебе и оставлю голосовое сообщение. Погоди. Ты же должен быть на математике. Как тогда ты отвечаешь на мой звонок во время математики?
— Я ехал к тебе домой, разыскивая тебя. Когда ты не пришла...
— Ты где сейчас, Вон?
Ее голос звучал тревожно и напугано. Я продолжал идти к машине, так как мне нужно было ее увидеть.
— В пути.
Небольшая ложь, хотя если бы она узнала, что я все еще в школе, то убила бы меня.
— Нет, потому что я еду в Канзас с отцом и Эйприл.
— Я думал, ты уезжаешь только после обеда.
— Я устала и понимала, что на уроке от меня не будет пользы, поэтому решила, что лучше сразу и поехать, понимаешь?
Я хотел сказать «нет», потому что мне не хотелось упускать и одного момента с ней, и я думал, что она чувствовала то же самое. Наверное, я не прав.
— Конечно. Математика против поездки.
Стоя, прижавшись к крыше грузовика, я открыл дверцу, и в лицо хлынула волна горячего воздуха. Мне было плевать.
— Вон?
— Ага.
— Я вернусь домой завтра после обеда. Я позвоню тебе, когда буду на месте. Нам нужно будет встретиться.
— Мне тоже нужно с тобой увидеться.
— Хорошо. Тогда до завтрашнего вечера, — в ее голосе звучала надежда, и я это почувствовал.
— Это свидание, — сказал я. — Люблю тебя.
— Люблю тебя, — тяжело вздыхая, ответила она и отключилась, а мне стало плохо. Я знал, что она меня любит. Мы разделили нечто особенное той ночью, и я каждый раз об этом думал, когда смотрел на нее. Однако это не мешало страху или чему-то очень-очень неправильному возникнуть между нами, — с ней было что-то не так.
Харпер
Сказать, что я ненавидела больницы, это ничего не сказать. Как только я почувствовала запах антисептика, к горлу подкатила тошнота, и под крики Эйприл, окликающую меня по имени, побежала в уборную. Едва добежав до кабинки, я вырвала все, что было у меня внутри. Эйприл успокаивала, поглаживая меня по спине, пока я задыхалась и откашливалась.
Было смешно, что мне стало плохо еще до того, как началось лечение, но такова была я. Пока я держалась за унитаз и надеялась, что кашель прекратился, я изо всех сил старалась не думать, сколько микробов, должно быть, подхватила.
Когда мое дыхание вновь стало нормальным, я начала вставать на ноги вместе с Эйприл, которая всячески поддерживала меня. Я чертовски сильно ее любила. Знаю, девчонка ненавидит рвоту, но все же она осталась рядом, поглаживая мою спину, а ведь мы даже не успели повеселиться, как обычно бывает перед таким действием. По-крайней мере, ей не пришлось придерживать мои волосы. Сделать пучок было хорошей идеей.
— Спасибо тебе, — произнесла я с легкой улыбкой, чтобы заверить ее в том, что мне полегчало. Я не думала, что она купилась на это, но она все-таки улыбнулась и взяла немного бумажных полотенец и, промокнув их, протянула мне.
— Ты бы сделала то же самое, так что не стоит.
О, черт возьми, как же приятно приложить влажное бумажное полотенце к коже, уже успевшей вспотеть. Мне нужно было еще, поэтому я освежила лицо в раковине, умывшись с мылом, и вытерла полотенцем, пока не убедилась, что от меня не исходил неприятный запах.
— Папа ждет снаружи?
— Можно и так сказать. Он шел за нами до двери.
Я вздохнула и положила руку на ее плечо.
— Пойдем. Нам нужно попасть в кафетерий или найти автомат с жвачками до того, как я запишусь на прием. Мне нужны мятные леденцы.
Она немного отстранилась от меня, прикрывая лицо.
— Да. И вправду нужны.
Она засмеялась, затыкая себе нос, а я, хихикая, прикрыла рот рукой.
— Замолчи.
— Нет, это ты замолчи! Ты до сих пор дышишь на меня.
Папа явно обрадовался, увидев меня и Эйприл смеющимися, но все еще выглядел растерянным, не зная, как мне помочь.
— Я могу что-нибудь сделать? Принести тебе что-нибудь? — спросил он, потирая темную щетину. Он был таким милым, мне стало жаль, что ему приходится проживать такую жизнь, но я была рада, что он находился рядом, пусть даже никак не мог помочь.
— Можешь принести мне немного мятных драже или чего-то еще освежить дыхание? Я совсем не подумала про это.
— Конечно, я схожу в кафетерий или... Не уверен, будет ли у них драже, но я найду что-нибудь для тебя, встретимся у стойки регистрации. Ты уже опаздываешь, а они говорили, что прежде, чем вы начнете, им надо будет взять у тебя кровь из пальца на анализ.
— Ага, помню. Спасибо, пап.
Эйприл взяла меня за руку, и мы пошли к лифту. Я знала, как пройти от кабинета врача до отделения онкологии. В лифте было жарко и забавно пахло, поэтому когда наша короткая поездка закончилась и мы вышли, то я испытала облегчение. Запах антисептика стал сильнее, поэтому я сдерживала дыхание, успокаивая себя и крепче сжимая руку Эйприл. Она посмотрела на меня, у меня получилось выдавить из себя еще одну улыбку. На этот раз она не улыбнулась в ответ, а поцеловала меня в щеку и обняла так сильно, что меня снова чуть не стошнило.
— С тобой все будет в порядке. Эта мера поможет положить конец самому ужасному дерьму, с которым ты столкнулась и больше никогда не столкнешься в своей жизни. Ты справишься, я в тебя верю.
Я думала, что вот-вот разрыдаюсь прямо там, в коридоре.
— Я люблю тебя, Эйприл Гиллеспи. Я люблю тебя всем своим чертовым существом.
— Знаю, — ответила она и засмеялась. — А теперь давай пройдем через это дерьмо, чтобы уже поскорее поехать домой и жить на полную катушку.
— Ты просто хочешь увидеть Картера.
— А ты хочешь увидеть Вона. Кстати...
— Не начинай. От всего этого я чувствую себя как задница, — сказала я то, что вправду думала. Я собиралась пройти через свой первый сеанс терапии, а ему ничего не сказала. Он был моим парнем и понятия не имел, что я умирала и пыталась это остановить.
— Я знаю, ты пыталась. Просто жаль, что он не в курсе. Думаю, так было бы легче для тебя, и он бы помог тебе со всем этим. Теперь все станет намного сложнее.
— Угу, знаю. Я скажу ему при встрече, когда мне станет лучше. Сразу же.
— Хорошо. А теперь пойдем, мы опаздываем.
Я записалась на прием, а затем спустилась в лабораторию, где у меня взяли анализ крови из пальца. Должна сказать, те маленькие гаденыши сделали мне больно. Но все же, думаю, это было лучше, чем протыкать палец целой иголкой.
У меня был низкий уровень белых телец, но доктор не хотел больше рисковать, оттягивая время начала лечения, поэтому мы приступили. Он настоятельно просил меня передумать и в целях эффективности поставить мне в главную артерию центральный катетер. Но мысль о том, что в моей груди постоянно будет находиться посторонний предмет и что мне придется его промывать и каждый день перевязывать, однозначно заставила меня отказаться. К черту эффективность, втыкайте в меня иголку и травите меня уже.
Я сидела в глубоком кресле, оно было холодным и все, о чем я могла думать, было сколько же больных и умирающих людей сидело в том самом кресле до меня. С теми же мыслями я глядела по сторонам и видела самые разные стадии проявления этой болезни. И это все вскоре произойдет и со мной, от этой мысли я внезапно испугалась как никогда раньше. Вскоре на моем месте будет сидеть кто-то другой и смотреть на меня, сидящую в этом кресле, облысевшую, с одутловатым лицом и держащую в руках утку для выблевывания содержимого моего желудка.
Я не просто умирала, я болела, и тогда было самое начало пути, который приведет меня к тому, что я стану поправляться, но буду чувствовать и выглядеть хуже. Была ли я готова конкретно к такому удару под дых? Нет. Закрывала ли я глаза на реальность? Скорей всего, так и было.
Однако теперь с моих глаз упала пелена, и я осталась со своей суровой реальностью, представлявшей мою жизнь настолько долго, насколько бог будет держать меня здесь. Я не была уверена, заслужила ли я это, или смогу ли я остаться ради Бенни, папы и даже Вона, но в глубине души я очень сильно на это надеялась.
— Будет немного жечь, — извиняясь, сказала медсестра, вставляя иголку мне под кожу в мою разбухшую синюю вену, и снимая с руки жгут.
Жгло нещадно, но затем все прошло и медсестра воткнула мне в руку шприц с большой иглой. Она повернулась к капельнице, нажала разные кнопки, а потом снова повернулась ко мне, готовясь освободить зажим, сдерживающий коктейль из химических веществ, которые они называют химиотерапией, чтобы пустить его по моим венам.
— Вы готовы, дорогая?
По-крайней мере, медсестра, которую, судя по бейджу, звали Венди, была милой. У нее была теплая и любящая улыбка и, несмотря на то, что должно произойти, я немного расслабилась.
Эйприл сжала мою руку, а отец стоял по другую сторону от меня, ободряюще кивая головой. Моя группа поддержки была готова, поэтому и я тоже.
— Готова, как никогда, — сказала я Венди и своей команде.
Венди улыбнулась и отпустила зажим, чтобы я начала свою борьбу за жизнь.
Так все началось.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 177; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!