Теперь о нескольких видах полных уходов
Создание новой культуры, как уже было сказано выше - путь для одиночек. Конечно, редко кому удается создать более-менее богатую культуру, но даже средний индивид вполне способен создать такую, которая будет его устраивать. Такие культуры создаются, как правило, виртуально: в виде романов, цикла произведений, некоего нового поэтического стиля, новаций изобразительного искусства. Виртуальный уход - частичный. В своем мире автор не может жить всегда.
Однако, если автор одарен витальной энергией, он может создать личную культуру вокруг самого себя. Это может быть, например, культура особых отношений к людям, культура духовности и тому подобное. Частый пример: талантливый педагог, окруженный нетрудновоспитуемым контингентом. Он совершает порождение новой культуры, нового социума, причем он погружен в него полностью. Если ты открыл некий высший вид духовных отношений, то нельзя иногда практиковать его, а иногда возвращаться к обычным отношениям: или всегда, или никогда. Талантливый педагог ежеминутно живет внутри порожденной им культуры. Это был очень хороший пример. К сожалению, ничто не гарантирует положительности отличия новой культуры от старой. Поэтому мы также можем видеть примеры порождения новой культуры в виде харизматического лидера на фоне внушаемой аудитории. Понятно, что два указанных способа ухода от социума, а именно порождение собственной культуры и уход в уже существующую культуру вполне сочетаются, и таким образом появляется, например, секта: харизматический лидер, внушаемая аудитория, в виде фоновой идеологии берется какая-нибудь альтернатива к существующей (если речь о религиозной секте, то берется альтернатива господствующей религии, но секты могут образовываться, конечно, не только внутри религии), харизматический лидер вносит в нее собственное творчество и обычно результат полностью приписывает себе. И тоже все там живут в полностью погруженном туда состоянии, за что обычный социум и не любит секты.
|
|
|
Далее, имеется целый набор трагических видов полного ухода из социума, начиная от наркомании и заканчивая суицидом. К этой же области относится маргинализация, например, переход в состояние бомжа. Нужно оговориться, что у всего этого, помимо собственно стремления к отстранению, имеется много других причин. На наркотики можно подсесть буквально случайно. Суицид можно совершить в состоянии опьянения. Бомжом тоже можно стать неожиданно для себя. По меньшей мере может быть такое, что нынешний бомж в своем недалеком прошлом не имел ни малейшего понятия, что так будет. Но все эти состояния также могут быть и состояниями полного ухода от социума. Как правило, им предшествует достаточно долгая борьба с ним. Эта борьба может быть незаметной, о ней могут не знать не только окружающие, но и сам борющийся, но обычно видно, что жизнь его в социуме не позитивна, не наполнена признанием и проектами. Иногда уход является реакцией даже на единственную неудачу, но общепризнанно считается, что скорее на ощущение себя неудачником.
|
|
|
Уход вверх
Все написанное ранее про уходы из социума было долгим предисловием к следующему положению: уходить и отстраняться от социума можно или вверх, или вниз. При уходе вверх адекватность возрастает. Трагические полные уходы – это уходы вниз, и говорить об адекватности тут не приходится.
Никто не уходит «вверх» из точки одиночества. Оттуда можно уйти только «вниз» (совершить какой-то из трагических полных уходов). В общем случае, выходить за пределы социума надо сначала взяв от него все возможное (обучиться в школе, например). Затем нужно откинуть навязанные им ограничения.
Пути вверх за пределы социума лежат в нескольких направлениях. Самыми первыми видятся религиозное и научное. К научному относится также и философское. Не исключено, что возможно также художественно-творческое, но на этот счет есть сомнения.
|
|
|
Религиозный путь
Давайте рассмотрим самый первый путь: религиозный. В принципе, к нему примыкает также и этический, который редко встречается без религиозного, но это возможно. Что это за путь? Откуда и куда он? Что преодолевать? К чему стремиться? Думаю, ответ на эти вопросы в точности никто не знает. Можно предположить, что образец – это святые и бодхисатвы. Но нельзя же сказать, что нужно стремиться стать святым и бодхисатвой? По крайней мере в православном учении «стремление стать святым» – это глупость и гордыня. Так что куда стремиться – это, скорее, известно пошагово, и обычно в негативной формулировке. Стремиться надо к тому, чтобы преодолеть грех. Или по крайней мере стремиться к тому, чтобы Бог услышал твои просьбы помочь тебе в этом.
Давайте рассмотрим обычный житейский полугрех-полуневроз: гнев на ближнего. Сюда же относится раздражение, обида, недовольство и т.п. Чтобы о субъекте можно было сказать, что он грешит, нужно рассматривать его в качестве свободного. Тогда мы должны сформулировать ситуацию так, что он мог удержаться от гнева, но не удержался и нанес ближнему обиду. Сам он наверняка тоже чувствует обиду, и даже если и раскаивается в том, что не сдержался, наверняка не раскаивается в том, что первоначальный гнев имел место. Наверняка же понимает сам себя, почему испытал гнев (да и ближний, вполне возможно, был неправ в контексте их ситуации).
|
|
|
Противоположный вариант в этой ситуации – прощение. Субъект испытал первоначальную обиду, но затем простил ближнего. Или он отошел на шаг от ситуации и подумал, что все мелочь. Или он вспомнил, что его с ближним связывает много хорошего. Или он понял внутреннее состояние ближнего, учел его ситуацию. В общем, он его простил, и гнева и обиды между ними больше нет.
В котором случае субъект более свободен? В котором случае он совершил то действие, которое предписано субъекту, то есть правильный выбор? Представляется очевидным, что во втором. В первом случае они потом еще долго будут ссориться, а во втором они разойдутся мирно, а ведь ясно же, что обида уменьшает свободу от социума! К тому, на кого субъект обижен, он часто возвращается мыслями, в то время как мог бы думать о чем-нибудь другом. Об этом очень хорошо сказано в Евангелии: каждый, творящий грех, есть раб греха. Это верно. Не творить грех – это хоть и трудно, но это большая свобода.
На этом примере мы видим, что обычно религиозный уход от социума неполный. Это неполный уход не с расслоением по времени, а с расслоением по типу бытия. Человек продолжает удерживать в социуме одни связи и разрывает другие. В идеальном случае разрываются нежелательные связи, которые закрепощают, связи греха. А остаются те, которые либо необходимы, либо те, которые при правильном построении могут возвышать. Необходимые связи – это, например, между родителями и маленькими детьми.
Брак
Религиозных путей бывает два: мирской и монашеский. Давайте рассмотрим первый путь на примере брака.
Есть много таких связей с социумом, которые обычный религиозный путь не разрывает и которые могут привязывать к социуму в самом нехорошем смысле слова. Рассмотрим брак. Ранее, например, в дореволюционной российской деревенской культуре, брак относился к необходимым связям. Попросту говоря, мужчина не мог прожить один, не говоря уже о женщине, не по причинам половой потребности, а потому, что в избе и в поле не хватает одной пары рук. Только начиная с двух пар там вообще есть возможность выжить. В такой ситуации религиозное отношение к браку вторично, первичен житейский уклад. В других субкультурах, например, тоже в России и тоже в 19 веке, но не в деревне, а в городе, брак был не необходимой связью, потому что возможность прожить в одиночестве была, но практиковалась она редко, она не была нормальной социальной практикой. Так что все равно это была как бы необходимая связь, объяснялось это благом детей и уже в значительной мере религиозными соображениями. В нашей же культуре брак – это вообще не необходимая связь, любое альтернативное существование допустимо и даже часто более приемлемо.
Опустим такое обстоятельство, что в нашей культуре брак находится в состоянии агонии, так что говорить уже скоро будет вообще не о чем. Рассмотрим не необходимый брак в обоих культурах: в давней, когда он был социальной нормой, и в современной, когда он стал только лишь одним из вариантов. Во обоих случаях это трудновыстраиваемая связь, которая может быть, грубо говоря, к лучшему и к худшему. Мы говорим здесь не о браке самом по себе, а о религиозном пути от социума. И религиозный путь состоит в том, что брак надо выстраивать. Его нельзя принимать как данность. Также не следует относиться к браку как к отношению между двумя людьми, что сейчас довольно частое явление. В браке явным образом присутствует трансцендентное третье. Особенно хорошо заметно его присутствие, если нет детей.
Итак, брак – это социальная связь, которую религиозный путь (обычный, не монашеский) не разрывает, а наоборот, укрепляет – каким же образом можно говорить, что здесь присутствует уход от социума? Ухода, конечно, нет. Однако при правильном построении брака зависимость его от социума минимальна. Зависимость партнеров друг от друга велика, но независимость тоже нужно выстраивать. Все это очень сложно. Здесь требуется экзистенциальное мастерство и такое понимание верного направления выстраивания, которым изначально человек не обладает. Чтобы узнать это верное направление, необходимо вступить на религиозный путь.
И тогда делается ясно, что основные средства выстраивания – терпение, смирение, милосердие, понимание. Нужны большие силы для того, чтобы принять слабости и недостатки другого. Нужно не ждать ничего хорошего ни от супруга, ни от жизни с ним (это сказано, конечно, провокативно: понятно, что плохого тоже ждать не нужно, речь только о том, что отношение должно быть не потребительское).
Кроме того, необходима большая честность. Это, видимо, единственное требование к браку, которое вытекает не из религиозных соображений, а скорее из общих соображений устроения экзистенции. Честность исключает манипуляцию, игру и тому подобное. Это позволяет быть взаимно открытыми.
Итак, правильно построенные отношения возвышают и освобождают от того, от чего необходимо освободиться на пути из социума.
Важно, что когда речь о свободе, свободы одного из супругов не бывает. Свобода всегда обоюдна. На этом примере мы видим парадоксальные аспекты свободы. Когда к свободе стремятся слишком сильно, то это очевидный симптом несвободы. Свобода одного начинается с того, что он предоставляет свободу другому. Правда, тут возникает труднопредсказуемое множество сложнейших субъектных коллизий. Например, является ли актом свободы предоставление другому свободы тогда, когда он в ней не нуждается, а, допустим, нуждается в жалости и поддержке? Это явно не акт милосердия, но акт ли это свободы? Все это вопросы очень сложные, а главное, их так много, что все даже придумать нет возможности.
Короче говоря, брак – союз двух людей, который, несмотря на то, что санкционируется большим социумом и сам представляет собой маленький социум, может быть средством ухода, освобождения от большого социума. Для этого брак надо выстраивать правильно – со смирением, состраданием, самоограничением и внимательностью к Другому и так далее. Правильно выстроенный брак дает как свободу от большого социума, так и свободу друг от друга, в некотором, но очень важном, смысле. А именно, в браке двое предстоят перед трансценденцией, и это – основание их субъектной свободы.
Конечно, о полном уходе от социума тут говорить никак не приходится. Вообще-то сущность брака, даже не очень уж безупречно построенного, в том, что двое становятся одним. Но несмотря на то, что этому состоянию присуще множество обязательств и зависимостей, оно является реальным путем к уходу от того в социуме, что было нужно оставить. Одинокий человек связан с социум худшим образом, чем связан человек, состоящий в браке.
Институт брака распадается в нашей культуре, а жаль, очень жаль.
Монашеский путь
Сам по себе монашеский путь - это уход от мира, но не от социума. Если монахи живут в монастыре, то там свой социум. Крайний вариант монашеского пути - отшельничество. Что касается социума монастыря, то он включает в себя две сферы: низшую и высшую. Вспомним, что мы рассматриваем социум не как сообщество людей, а как сферу, которая задает индивиду рамки его мышления. Носители социума – это, конечно, люди, но сам по себе он понятие идеальное.
Низшая сфера монастырского социума фактически является протащенным в монастырь рудиментом мирской жизни. Понятно, что монахи – обычные люди и между ними не может не быть обычного человеческого общения. Так же понятно, что монастырь крепко связан с миром. Думаю, тот, кто жил в монастыре, подтвердит, что низшая сфера имеет место. Специалисты еще обычно указывают, что в женских монастырях это бывает чаще и хуже, чем в мужских. Но в большинстве случаев, если не ошибаюсь, она не превалирует.
Высшая сфера монастырского социума отличается тем, что она очень жестко задана извне. Даже двое хорошо знающих друг друга людей, например, послушник и его духовник, на определенные темы говорят огромными цитатами из священных книг и едва ли не по-церковнославянски. А темы это вполне жизненные, ну, например, как относиться к родителям, детям или женщинам. Поначалу это может казаться достаточно искусственным и даже лицемерным. Да, в принципе, это может и на самом деле быть лицемерным, хотя может и не быть. Нам важно то, что задание важной сферы как внешней резко уменьшает зависимость ее от личности. Грубо говоря, что бы ты ни думал о родителях, сказать ты можешь только то, что сказал один из святых отцов. Ну а потом, конечно, ты начинаешь и думать то, что говоришь. На первый взгляд кажется, что это очень сильно сужает личную свободу. Это ставит ее в зависимость если не от сферы социума в прямом смысле - не от окружающей культуры - то от сферы написанного и сказанного ранее. В каком-то смысле, видимо, так и есть, но нельзя недооценивать сказанное ранее. Творения святых отцов - не библиотека, подобравшаяся случайно, это плод долгой и серьезной духовной работы очень умных людей. Так что упражнение думать так, как думали отцы, в конечном итоге оказывается плодотворным. Это намного эффективнее освобождает дух, чем думать так, как говорят по телевизору.
Хотя это, конечно, подходит не для каждого. Не у каждого его мыслительный темперамент устроен подходящим для этого образом.
Дисциплина мысли оттачивается на монашеском пути двумя способами. Во-первых, серьезным погружением в высшую монашескую сферу. Если способ общения задан извне, то глубокого общения достичь на первый взгляд не просто, но зато освобождение от социума достигается очень эффективно, именно потому, что от социума тут почти ничего не зависит, все ему задано.
Второй способ - молитва. Во-первых, молитва как практика приводит к эффективному укреплению мысленной дисциплины. Это ведь тренинг, близкий по технике к медитации. Освобождает голову от лишних мыслей, дает возможность сосредоточиться на том, что нужно, а главное - прекрасно стимулирует творческий процесс и принятие решений. Тут, наверное, многие удивятся, но это так. Думаю, что причина такого эффекта проста, освобождение от лишних мыслей и практика сосредоточения. Помимо молитвы такую же роль играет простое пребывание на церковной службе. Думать о посторонних вещах обычно в это время неудобно, как бы стыдно. Думать о содержании службы получается, мягко говоря, не всегда. Иногда это такое сочетание усыпляющего ритма с непонятностью старославянского языка, что выход один – мыслями быть далеко. Но о мелочах и всякой ерунде думать неудобно, да и атмосфера не та. И вот, например, иногда мысли как бы уходят вообще. В этот момент и происходит то, о чем было сказано сначала – приходят в голову исключительно эффективные решения жизненных задач, которые в ином случае в голову бы не пришли.
Написанное может показаться циничным. Вроде как ходить в церковь специально чтобы, совершенно не интересуясь происходящим, применить психотехнику для принятия решений. Ходишь, конечно, обычно не за этим, это происходит неожиданно, как подарок. Но все равно получилось так, что к собственно к религиозному пути это не имеет отношения. Можно его в данном случае заменить, например, на психотерапевтический.
Второе действие молитвы, на этот раз не службы, а именно молитвы, имеет самое непосредственное и самое эффективное из всех мне известных отношение к уходу от социума. А именно, сосредотачиваясь на обращении к Богу, ты обретаешь себя как субъекта, совершенно ни от кого и ни от чего, кроме Бога, не зависящего.
Психопрактики здесь тоже играют роль, но они начинают работать сами собой, так что думать о них не приходится. В основе лежит акт веры. Обращение мыслями к Богу – акт очень трудный. Верить в то, что Бог есть, для этого, к сожалению, мало. Грубо говоря, надо, чтобы его мысленное присутствие в твоей жизни было привычным делом. Однако даже если оно есть, серьезное состояние молитвы требует очень большой сосредоточенности и достигается редко и с трудом. Редко у кого получается подолгу и всерьез молиться.
Тем не менее, даже маленький опыт молитвы свидетельствует, что появляется воля и чувство управления своей жизнью, именно как следствие того, что почти полностью исчезает зависимость от социума. Она исчезает так основательно, что даже и не помнишь, какая она была.
Человек, освободившийся от социума на религиозном пути, вполне может продолжать оставаться в социуме. Это состояние значительной просветленности и адекватности. Можно даже охотно общаться с людьми.
Есть еще крайний вариант монашеского пути, а именно путь отшельника. Здесь есть большой риск написать что-нибудь не то, потому что читать про них и даже видеть их недостаточно, нужно пережить опыт.
По крайней мере известно одно, а именно, что отшельники подолгу добровольно живут в одиночестве и не сходят с ума. Этим они отличаются от неподготовленных индивидов, которые попадают в одиночество поневоле. Что происходит с этими неподготовленными индивидами, на этот счет мнения и опыт расходятся, но обычно считается, что имеют место значительные психические нарушения. Структура их психики теряет, видимо, оформленность, поскольку эта оформленность задавалась и поддерживалась социумом. У отшельников психических нарушений не бывает. Их структура психики поддерживает себя сама. Возможно, это говорит о том, что они определенную часть социума интериоризовали очень глубоко. Видимо, нужно знать, какую часть интериоризовать. Не каждая поддержит в отшельничестве. Ну и молитва. Как уже было сказано, она делает социум в принципе не нужным.
Путь мысли: наука
Второй путь вверх – научно-философский. Итак, давайте рассмотрим несколько наук: биологию, психологию и математику. Понятно, рассматривать их мы будем не в деталях, а только для того, чтобы получить ответ на вопрос, можно ли путем этой науки совершить уход из социума, и если да, то в каком смысле и каким образом. Понятно, что то, что будет написано – это всего лишь общее правило, допускающее множество исключений.
Две первые, то есть биология и лингвистика – совершенно не подходящие для этого науки. Начнем с биологии. Она творится, как правило, в дружных творческих коллективах. Более того, Homo biologicus – это такой вид, которому присуща высокая социальность везде и всегда. Биологи любят петь песни под гитару у костра. Они предельно социальны. Кстати, социальность биологов распространяется также на характер работы в лаборатории. Лаборатория – это такой микросоциум, который имеет характеристики единичного субъекта. В нем есть роли, которые закреплены за исполнителями. Кто-то один читает по-английски, кто-то второй планирует, кто-то третий режет крыс, кто-то четвертый пишет статьи... Познание осуществляется лабораторией целиком.
Вторая характеристика относится к науке биологии. Биология – это самый яркий пример науки, о которой Хайдеггер сказал: «Наука не мыслит». Ниже мы упомянем, что в науке фактор, сковывающий мышление – это парадигма, как теперь принято говорить. Про биологию нельзя сказать даже это. Большую часть работы биолога можно назвать мышлением только в элементарном смысле слова, как решение элементарных моторных задач. Огромное количество опытов зависит от того, какое оборудование есть в лаборатории. Остальное количество опытов зависит от того, какую литературу биолог прочитал в зарубежных научных журналах. Меньшую часть работы биолога, правда, можно назвать мышлением в творческом смысле, это когда надо вписать полученные результаты в такой контекст, который требуется для статьи в научный журнал.
О психологии априори можно было бы подумать, что эта наука будет напоминать биологию. Нет, нисколько, если не считать кафедру психофизиологии. В целом напоминает скорее философию. Это уже наука, о которой имеет смысл говорить как о науке. Сейчас психология, как биология, довольно быстро развивается.
Вместе с психологией среди наук, востребующих мышление, следует поставить физику и, конечно, многие другие. Так вот, в этих науках уход от социума совершается по той схеме свободы мышления, о которой было сказано выше: вкратце говоря, когда человек думает о научной проблеме, он ни от кого не зависим. Но это так лишь в теории.
Здесь мы рассмотрим вопрос, что препятствует полной свободе.
Опять же вкратце говоря: парадигма. Вкратце говоря, это научная мода. Или, может быть, лучше сказать, научная локальная культура.
Важно, что это явление многогранное. С точки зрения философии науки это одновременно и образец решения, и образец метода, и образец постановки проблем. Помимо этого, у парадигмы есть две стороны: теоретико-познавательная и психологическая. Теоретико-познавательная состоит в том, что парадигма делает мышление очень эффективным в определенных рамках, оно привыкает ею пользоваться, а потом оказывается полностью беспомощным за пределами парадигмы, тем более, что она постулирует, что за ними ничего нет. Психологическая сторона состоит в том, что ученый пишет для коллег. Точнее, это социально-психологическая сторона. Хороший случай, если коллеги воображаемые, например, у него был в студенческие времена гениальный учитель, и он продолжает творить, мысленно как бы обращаясь к нему, ориентируясь на заданные им критерии. К сожалению, обычно все проще. Упомянутые коллеги, к которым он обращается в своем творчестве, сидят в редакциях научных журналов и в ученых советах. Они решают, будет ли опубликована статья и будет ли присуждена степень. Если в диссертации автор не сошлется на своего научного руководителя (а научное руководство, бывает, вещь формальная – назначили одного, а на деле аспирант учится у другого), это большой социальный моветон. Может, и не осложнит защиту, но отношения омрачатся, а круговая порука ведь вещь действенная.
Короче говоря, зависимость от социума у ученого есть. При желании от нее можно немного освободиться. Скажем, формальное цитирование обязательных мест может не сковывать мысль. Во многих работах советского периода было обязательное цитирование Маркса-Энгельса и Ленина, но это никак не сказывалось на содержании работы. Содержание могло быть очень хорошим и образцом подлинной свободы. Так что не все, навязанное социумом, сковывает мысль; можно выполнять социальные требования и при этом быть внутренне свободным.
Теперь вкратце скажем о таких науках, как математика и логика. Это науки в высшем смысле слова и освобождают мысль эффективнее всего. Даже среди поклонников Куна идут споры о том, бывают ли парадигмы в математике. Конечно, поклонники верят в то, что бывают, но в строгом смысле это очень трудно обосновать! Важно, что математика дает практически полную мысленную свободу от социума. Если ты доказал теорему Ферма или гипотезу Пуанкаре, то неважно, какими методами ты пользовался, самыми современными или, паче чаяния, тебе удалось углядеть простой метод, которого не заметил никто. Это совершенно безразлично. Сообщество накинется на твое доказательство и начнет его проверять, но оно будет проверять доказательство, а не на кого ты ссылался. Математик может быть глубоко социально неадаптирован. Всем известен Перельман, а тем, кто имеет дело с обитателями мехмата, известно некоторое количество обычных рядовых математиков, которые социально плохо или почти совсем никак не адаптированы. Они окружены коллегами, которые адаптированы, а многие из которых адаптированы хорошо. И что? Коллеги, насколько могу судить, даже не замечают неадаптированность тех, кто не адаптирован. Важны только результаты. Если человек быстро решает задачи, он уважаемый, и даже более того, он смыслообразующий член социума, как бы он при этом ни держался, как бы ни говорил, как бы ни ходил, какие бы фобии ни имел, чем бы ни болел, короче, в каком отношении к социуму бы ни находился. В сообществе математиков мысль является самоценной.
Про логику можно сказать то же самое. Для математиков она часть математики, но для философов она часть философии, и они опознают логику как нечто отдельное от математики. Но в любом случае это еще один пример науки, освобождающей от социума. Хотя, разумеется, везде существует давление парадигмы, научного руководителя, общепринятых правил написания статей и т.п.
Путь философа
Что безмерно удивляет в книге Ф. Гиренка «Удовольствие мыслить иначе»[202], так это кричащая несообразность ее названия. Это примерно то же, что назвать книгу «Удовольствие от рытья колодца» или «от родов младенца». Понятно, что названные процессы имеют полезный результат, но чтобы представить себе, как можно получать удовольствие от них самих, нужно иметь истинно философский взгляд на мир. Философский взгляд на мир - это, вкратце говоря, когда очевидное ставится под вопрос. Но при этом, конечно, многое делается безразлично, это вторичное явление. Постановку очевидного под вопрос тоже нужно понимать правильно, не путать с дурным характером, когда любят поспорить обо всем подряд.
Так вот, мыслить иначе - это не удовольствие, а большая боль и нагрузка.
Итак, как вообще можно мыслить? Или, для начала, что является антонимом к «мыслить иначе»? Мыслить как все? Как можно мыслить как все? Если это означает думать то, что все думают, то это вообще не называется мыслить. Может быть, мыслить в принципе можно только иначе?
По меньшей мере, можно сразу сказать, что мыслить можно только в первый раз. Даже просто что-то подумать можно, как правило, если ты этого до сих пор не думал. У каждой мысли есть какое-то время ее протекания. Если я захожу в кабинет и думаю «Душно», то я это думаю секунду-две. Затем открываю окно. Если открыть окно нельзя, например, я сижу в большой, набитой людьми аудитории, то мысль «душно» превращается в другую мысль, а именно «уйти бы отсюда». Конечно, есть редкие мысли, которые можно думать долго, типа «уйти бы, ох уйти бы», но это редко и касается обычно такого случая, когда мысль завязана на эмоцию, на переживание. Обычная же мысль, с которыми мы имеем дело в повседневности, после присущего ей времени пребывания в голове превращается в другие мысли. О том, сколько времени мысль пребывает в голове - это вопрос к когнитивной психологии, нам это сейчас не важно.
Итак, повседневные мысли текут. При этом они могут возвращаться, повторяться. Но все-таки многие из них приходят в первый раз.
Что касается философского мышления, то каждая мысль приходит в голову ровно один раз - первый. Если она повторяется, то это не является актом мышления, это некий психологический феномен. Все равно как доказать теорему можно только один раз, после этого она доказана, даже если сам автор повторяет доказательство для себя или если некий лектор каждый год пишет это доказательство перед студентами. Мы называем доказательством только тот случай, когда теорема из недоказанных никем никогда переходит в разряд доказанных однажды.
Понятно, что этот вопрос выводит на головоломные, неразрешимые вопросы о природе идеального. Где находится теорема, когда о ней никто не думает? Где находится теорема, когда некто о ней думает? Где находится ее доказательство, когда некто думает, но не доказал? Где находится доказательство, если доказал, но об этом еще никто не знает? На все эти вопросы проще всего ответить «нигде». Этот ответ хорош, потому что он согласуется со здравым смыслом, но плох тем, что он бесплодный, из него ничего не следует. А вот Поппер отвечал, что все это происходит в третьем мире.
Итак, подумать мысль можно только в первый раз. Когда она повторяется, это не называется мыслить. Понятно также, что подумать можно только свою мысль. Если она пришла в голову тебе в первый раз, то ты ее до сих пор не знал, поэтому она не могла быть получена из внешних источников.
Но что мы скажем о таком случае, когда большое множество мыслящих субъектов совершают акт мышления, каждый из них в первый раз, и всем приходит в голову одно и то же? В науке это довольно частое явление как раз и называется влиянием парадигмы. В философии это называется банальность, а мыслящие банальность субъекты называются бездарностями. Заметим, что сама по себе эта вещь аналогична парадигме, то есть это говорит о том, что в философии парадигмы являются обычным делом. Философские парадигмы не очень похожи на научные, скорее они напоминают явление моды.
Почему еще, помимо моды, происходит это - многие субъекты думают одно и то же? В идеальном мире существуют проблемные ситуации. Они привлекают к себе мысль. Вполне возможно, у проблемной ситуации существует некое лежащее на поверхности решение. Тогда проще всего подумать именно его.
О чем это говорит, так это о том, что думающий не поставил очевидность под вопрос. Техники постановки под вопрос, кстати, зачастую не очень трудные, и философское мышление вовсе не представляет собой неразрешимую загадку гениев. Очень эффективная техника постановки под вопрос - поиск примеров из собственной жизни. Например, если я думаю модную сейчас идею о том, что субъект конституируется социумом, то первоначально я думаю ее на уровне слов, то есть не глубоко. Чтобы повторить эти слова, достаточно быть наслышанным, о чем все говорят, ну а уж если некто прочитал на эту тему книжку, то слов у него более чем достаточно. На вербальном уровне мысли могут течь быстро, но это, как правило, бывает поверхностно. Хотя и на поверхностном уровне есть техники постановки под вопрос, для тех, кто прочитал не одну книжку, а две: сравнить разных авторов. Наверняка ведь они писали не одно и то же. Вот и вопрос - в чем разница и каковы ее истоки. Но это пока все-таки не философское мышление.
Если некто по-настоящему понял ту мысль, что он думает, он инстинктивно стремится приложить ее к своей жизни. В моем примере, я думаю о создании субъекта социумом и я ищу примеры: допустим, вот все нынешние студенты одинаковы, стало быть, они созданы социумом, а вот в мое время все были другие, значит это был другой социум... Не нужно даже продумывать мысль особенно далеко для того, чтобы появились примеры, которые не укладываются в первоначальное понимание. Мысли об этих примерах выводят на другие идеи, другие теории, и уже появляется много чего, что можно поставить под вопрос.
Есть и другие эффективные техники, тренироваться в методах Канта и Гуссерля, например. Есть совсем не мыслительные техники, например, периодически практиковать безмолвие. Не техника, но мощное орудие - рефлексия. Даже просто думать «Я думаю о том-то и том-то» эффективно тормозит мысль. Она спотыкается и теряет поверхностность.
Итак, своя мысль, подуманная в первый раз, является философской, если нечто было поставлено под вопрос. Поскольку маловероятно, что много субъектов сразу поставят под вопрос одно и то же, философская мысль почти всегда (но, конечно, не среди эпигонов) отличается от всего, что вокруг. Она почти всегда есть «мыслить иначе», поскольку «мыслить самому». Но это не удовольствие, это большая работа.
Если мыслить не удовольствие, то что тогда вызывает философскую мысль? По способу появления она может быть и социальна, и не социальна. Точнее говоря, очень часто это сочетается.
В истоке философского мышления всегда лежит абсолютно индивидуальное вопрошание. Это некое недоумение от того, что все так, а не иначе. Может быть, в истоке этого вопрошания известный каждому факт, что когда-то его не было, а потом он стал быть. Говорят, вопрошание стимулируется и сознанием своей конечности. А потом, бытие зовет к исследовательской активности, а исследовательская активность в какие-то моменты обращается на саму себя, и тут самое время ей прийти в недоумение и превратиться в вопрошание.
Второй лежащий на поверхности противоположный по природе исток философского мышления - это философское образование. Правильно мыслить гораздо легче, если ты этому научился. Следует ли из этого, что второй источник необходим? Нет, иначе философия никогда бы не появлялась в первый раз. Она может появиться в первый раз и в наивной культуре, и у человека нашей культуры, не имеющего образования. Если же нечто основано только на втором источнике без отношения к первому, а это частое явление у студентов философского факультета, то рождаются ужасные картины имитации мышления. То есть исток философского мышления один, но в помощь ему есть техники развития.
Мышление – это беседа
Давайте сейчас скажем одну вещь о мышлении, которую надо было сказать уже давно. Мышление – это обращение к другим людям. Это внутренняя беседа, воображаемый диалог. В значительной мере это даже банальность.
О любом ли мышлении здесь идет речь? Нет, не о любом, потому что есть тип адаптивного мышления, который не является внутренней беседой. Как правило, его нельзя назвать также и мышлением в высоком смысле слова. Бытовое мышление – это, в широком смысле, тоже мышление, когнитивные психологи так и назовут. Но это не называется словом «мыслить». И для этого не нужны собеседники, это не внутренний диалог. Достаточно наличия жизненной задачи, чтобы включилось такое «думать»-мышление.
Когда речь о философском мышлении, когда его можно назвать не «думать»-мышление, а «мыслить»-мышление, то ситуация тут другая. Никакой задачи напрямую тут нет. Поверхностные ответы на любые философские проблемы вполне могут дать решение житейской задачи (например, если студенту надо сдать экзамен по Канту, а он не мыслил о Канте и о его проблемах, то студент может выучить учебник и повторить его относительно корректно. Преподавателю обычно это не нравится, но когда учебник выучен хорошо, у преподавателя включается правовое сознание: нет оснований снижать оценку.). Но философское мышление все равно есть, несмотря на то, что экзамен можно сдать без него. И у него нет адаптационных житейских задач (именно житейских; говорить о том, что у него нет адаптационных задач – нельзя, потому что в некотором смысле оно является адаптацией к бытию, к собственному вопрошанию о нем).
Скорее всего, можно уверенно сказать, что большая часть собственно философского мышления является диалогом с собеседниками. Есть вероятность, что бывает философское мышление, которое не является диалогом. Но, как кажется, это не частый случай. Мышление Аристотеля было диалогом с Платоном (конечно, мы располагаем только записями его лекций, но моменты спора с Платоном, скажем, в начале «Метафизики» очень яркие). Про Платона уж разговора нет, у него сам жанр был диалог. Декарт полемизировал, думаю, с Фомой. Спиноза – с Декартом. Локк тоже с Декартом, а Лейбниц с Локком. Кант полемизировал, как хорошо известно, с Юмом, а также с Лейбницем, Христианом Вольфом, Баумгартеном и с кем еще, расскажут кантоведы. А вот сегодняшние американские представители аналитической философии полемизируют исключительно друг с другом. Но для мышления непосредственные адресаты-люди и не нужны. Мыслить можно, полемизируя с культурой! Полемизируя с модой, с парадигмой. Со всем, что тебе кажется неправильным. В этом смысле Кун полемизировал со всем логическим позитивизмом. Хотя, конечно, повторю, обычно имеются конкретные интериоризированные собеседники.
Примем, что это вообще всегда так. Следует ли из этого, что философское мышление по природе своей социально? Ведь из этого будет следовать, что путем философа нельзя уйти от социума.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 293; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!