The Abyssinians. Satta Massagana



 

Можете задавать вопросы. Например, насколько правдива эта история?

Так вот, она лжива от корки до корки, а как иначе?

Представьте вечер в приятном кафе. Народу немного – в самый раз. Диджей играет хорошую музыку – ньюскульную даб-подборку, с акцентированными низкими частотами. Классный звук! Можете представить себе классный звук, по-настоящему классный? Пусть даже у каждого свое представление о классном звуке. В конце концов, звук возникает – и исчезает. Есть, конечно, вполне научные и объективные знания о том, как добиться такого звука. Но зачем рассказывать байки из серии «тяжелая доля звукорежиссера», не для того мы встретились. Мы собрались, чтобы послушать Музыку. Она объединяет нас – хотя иногда это объединение кажется иллюзорным. Ведь не только о звуке мнения расходятся, о Музыке мнений и того больше, это просто лабиринт мнений. И в этом лабиринте на тоненьких ножках блуждают Уши. Живые уши. Которые слушают. Но редко слышат.

ГЛУХИЕ УШИ – ЭТО МЫ.

Так что эта история ультраправдива. Кафе, где сидим (передайте, пожалуйста, бумажки и табак), лишь эфемерная станция в трансперсональном пространстве. Место встречи, изменяющееся каждый миг. Перекресток параллельных миров.

Вот почему я говорю о вещах, имеющих смысл. Имена – не главное. Адреса значат и того меньше. Никакая улица, нулевой дом, корпус NIX. Неисчислимо количество историй. У каждого свое представление о маршрутах. Каждый город – это лабиринт. Тосква – кольцевой. Ветербург – клеточный. Совокупность городов представляет собой лабиринт лабиринтов. Проекция уходит в космос и за пределы вселенной – к другим вселенным и далее в благословенный антимир. Мы ежедневно имеем дело с бесконечностью. Она сделалась обыденностью, ее перестали замечать. В упор разглядываем звезду: не слепнем, не обжигаемся. Самые трусливые спокойно торчат поблизости и толкают рекламные проспекты, посвященные звездному свету.

ВЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!

Мы мчимся по лабиринту с сумасшедшей скоростью. Самолет зависает в воздухе, еле ползет. Внизу – любое место любого из миров, и ты – лицо без гражданства среди океана лиц. Паспорт. Серия. Номер. Фото. Выдан. Гражданство. В сумке книжка, одежка, зубная щетка. Валюты… хм, валюты триста евро в кошельке, вам показать, товарищ… э-э… господин офицер?

Кафе постепенно заполняется публикой. Стюардесса закрывает багажные отсеки над нашими головами. Диджей ставит старый добрый рок-стеди – «Хептонс» или «Парагонс». Хочется промочить горло. Напитки будут раздавать лишь после взлета. Двигатели гудят. Включается световое табло: «Пристегните ремни». Вибрация двигателей еле ощущается, бармен улыбается и протирает бокалы. Внутри авиалайнера сотня Ион летят на другой берег, проглоченные рыбиной в 500 стальных тонн. Удивительно, как легко Ионы доверились алюминиевому киту, ведь, как тонко подметил Говард Маркс, махина может сверзиться с небес, достаточно кому-то не отключить свой мобильный. А Говард Маркс, по прозвищу Мистер Найс, знает, что говорит, даже когда откровенно гонит.

ПРАВДИВА ЛИ ЭТА ИСТОРИЯ?

Иногда полезно сменить декорации, чтобы издалека увидеть самого себя – привязанный за ногу вниз головой, Страшила на длинном шесте повис над водой. Заново пройти тот же путь, но в качестве наблюдателя, параллельно дорожке из желтого кирпича. Стать свидетелем собственных дел. Мудрым Гудвиным. Пуделем Мойры.

ЛЮБАЯ ИСТОРИЯ ЛЖИВА.

Но эта история правдива, хотя выглядит как тупой закос под энтертейнмент. Вот мы вырулили на взлетную полосу. Стюардессы закончили свою пантомиму – теперь мы навсегда запомним, где тут у них спасательные жилеты на тот практически невероятный случай, ежели наша машина все-таки рухнет в море. Кстати, Амстердам – город-порт, и там есть куда рухнуть.

МОЯ ГОЛОВА ПУХНЕТ, ПУХНЕТ, ПУХНЕТ.

СКОРО ВСЕ ЭТО РУХНЕТ, РУХНЕТ, РУХНЕТ.

Кафе полно народу. Но время любой вечеринки ограничено, завтра вставать, работа, учеба, запары, разводки, нагоняи и догоны. Любая история имеет завязку, и кульминацию, и эпилог, и комментарий, и критику, и менеджмент, и мерчендайзинг. Лайнер начинает разгон, кое-кто напряжен, кое-кто испугался. Одно блистательное падение, и ты труп. Такой, типа, бэд-трип. Турбины заиграли глубокий ритмичный бас. Диджей постоянно на связи с диспетчером. Они говорят на непонятном нам языке. Они поют. В ля миноре. Всего один аккорд – а песня-то какая! Настоящий хит. Мы ищем свои корни – и совершенно отрываемся от земли. Три часа – хорошее время. Можно много успеть, ведь каждый трек в среднем около трех минут, вот и считайте! Не забывайте учитывать паузы между треками.

Кафе-самолет набрало высоту и мчится над облаками… Заграница нам поможет!

Проспав всю небесную дорогу до Амстердама, я пропустил раздачу пищи земной. Ничего, джанк-фуд прекрасно переживет без меня, а я без него.

 

 

Старый растаман.

 

Wo-o-oh! Yea-ea-ea-eah! I feel so high, I even touch the sky

Above the fallin' rain!

We-e-ell, I feel so good in my neighbourhood

So: here I come again!

Bob Marley. Kaya

 

Джакоб встретил меня в аэропорту Шипхол. Голова разбухла от тревожных снов. Я брел вслед за старым приятелем, не понимая ни слова из того, что он рассказывал. Мелькнула светящаяся рекламная надпись по-голландски и по-английски: «Добро пожаловать в детскую комнату отдыха! Вас ожидают три зоны: интерактивная, активная и пассивная». На мгновение я задумался, что за детки станут чалиться на этих трех зонах. Тут на меня налетела юная красавица с черным, как ночь, лицом и алыми, как мак, губами. В ее руках тревожно встряхнулись сложенный черно-зеленый зонтик «Йоахим Рингельнатц» с еще заметными каплями на модных складках, и небольшая дорожная сумка «Вернон Салливэн», испещренная узорами-логотипами, которые принято считать верхом дорогого дизайнерского вкуса. Мне они напоминают армию тараканов, спешащую на штурм выхлопной трубы.

- Ай-нанэ-нану! – воскликнул я. – Сорри!

Красавица ожгла белоснежно-вудуистской улыбкой и потрендила далее. Джакоб, обернувшись, улыбался. Пару слов о Джакобе. Черный милитари-бушлат с металлическими пуговицами, неяркий шарф изящной вязки. Борода густая и короткая, чуть вытянутое вверх лицо с некрупными скулами, глаза внимательные. Толстый многолетний дрэд упакован в черное подобие тюрбана (но не такого, как у Бобо Ашанти, а просто добротно сделанная хрень, по форме как тюрбан). Джакоб исчез из Тосквы лет пятнадцать назад, будучи выпускником кулинарного училища, параллельно закончившим музыкальную школу по классу флейты. Сочетание кулинарии и музыки Джакоб развил до полного слияния. Он умел вкусно петь и ритмично разминать тесто. Мог взять сладкий аккорд на электрогитаре и сварить весьма минорное кофе. Горячий танец ужечь и мелодично вымыть посуду.

- Пойдем, пойдем, еще успеешь с девчонками познакомиться. Ух-ху-ху! Сейчас на электричку, и через четверть часа мы на Централ Стэйшн, – призывно махнул Джакоб.

Джакоб входил в самый ранний состав «Армии Джа», участвовал в первых репетициях, неизбежно перераставших в домашние джем-сейшны. Потом мы решили проверить силу своих песен в жестких условиях лобового столкновения с гражданским населением, и Джакоб участвовал в нашем дебютном выступлении, в промозглом подземном переходе на Большой Угрюмке. Он всегда улыбался и не говорил лишнего, редко спорил, но точно знал, в каком безумии примет участие, а от чего лучше воздержаться. Одним из первых Джакоб уехал за границу, вернулся через полгода с какой-то безумной панк-аргентинкой, через две недели уже сносно болтавшей по-русски. Они сняли однокомнатную квартиру недалеко от метро «Красновская», прожили там полгода, регулярно устраивая драматичные, но позитивные вечеринки, и планируя вскоре открыть суперуспешный ресторан. А потом аргентинка уехала в Ветербург, где стала подругой молодого банкира и ведущей передачи на модном рэйв-радио, но речь не про то, а про Джакоба. На самом деле его звали Михаил Яковлев, но наше поколение слишком любит менять имена. После аргентинки Джакоб помутнел, ослаб, пропал где-то между Брюсселем и Парижем, вернулся, свалил в Индию еще до того, как ездить туда стало модно, и вернулся, когда штат Гоа вошел в моду уже не на шутку. В 1996 году он укурил меня убойным черным пластилином из Раджастана.

- Это называется джарас, – шептал Джакоб, – врубаешься, Ю-Лов, вот что мы курим: Джа и Рас!

И он весело скалил зубы сквозь свеженарощенную бороду, точно так же, как и сейчас, в футуристичном пешеходном тоннеле в недрах Шипхола. Только теперь Джакобу было не 25, а 40, и мы собирались к нему домой, в последний амстерский сквот.

Поездка стоила по три с половиной евро с каждого. Вагоны – слегка потрепанные космические корабли – беззвучно помчались к городу. Возле вокзала Джакоб отстегнул велосипед, взвалил на него мою сумку, и мы неспешно углубились в перекрещение улиц, где XVII век сплетался в любовном гомосексуальном объятии с веком XXIII. Евротрэш здесь правил бал, вперемешку с элитой атлантистов и инопланетной турбогемой. Кругом царила либеральная наркополитика по принципу «декриминализация-не-легализация», обернувшаяся повышенным количеством симпатичных распиздяев с апломбом суперзвезд и добрым нравом (что не исключало криминального прошлого, но и не гарантировало его).

- Тебе необходим вел, – сказал Джакоб. – И, кстати, есть один. А поживешь пока здесь. Место есть одно. Послезавтра в Амстер Макс Ромео приезжает, а сегодня в «Парадизо» Кинг Шайлоу Саундсистем! Хуй тах, Ю-Лов!

- Что?!

- Здорово по-голландски! Ух-ху-ху! – он смеялся, словно филин ухал.

Время сквотов прошло, но это не значит, что жить стало лучше. И там не сахар, и здесь не мед, как жаловался хронический диабетик в новой больнице. Дом, в котором жил Джакоб, в незапамятные времена заняли неведомые летописцу автономы. С тех пор сменилось немало мутантов, но некое подобие самоуправляемой коммуны сохранилось. Полиция угрожала в ближайшее время устроить бойню и выгнать всех жильцов, но дело пока еще пылилось в суде, и исход его был неясен. Все это Джакоб изложил в подвале оспариваемого здания, некогда служившего пищевой фабрикой, где выбирал для меня подходящий велосипед, коих собрано было немало.

- Вот, гляди, классный вел! Хозяин бросил его тут, – указал Джакоб. – Держи ключ, вот замок, обязательно пристегивай, не то спиздят. Ух-ху-ху! Наркоманы за такой 30 евро попросят на мосту!

- На каком мосту? – не понял я.

- Да там, на Ключном мосту…

- Глючный мост? – поразился я.

- Слёйтель Бруг – в переводе на русский Ключный мост. Название свое получил, возможно, из-за того, что там развязка трех каналов, – голос Джакоба приобрел экскурсоводческие нотки. – Нынче оно воспринимается скорее как напоминание, мол, для купленного велика своевременно приобретайте новый замок с ключами, иначе велик вскоре окажется на мосту. Ну, как тебе объяснить? Территориально место торговли «двухколесным кинетическим транспортом» находится впритык к центральному зданию универа: спрос определяет предложение, студенты – это основные приобретатели подрезанных великов. Процедура незамысловата: кратковременное ожидание – методом околачивания на мосту с загадочным видом, затем встреча с замызганным чувачком – счастливым обладателем цепеперерубающих ножниц. Волшебного инструмента ты не увидишь, конечно, но стоимость вмазки героина на сегодняшний день узнаешь точно! Ибо она точно соответствует стоимости вела, Ю-Лов.

- Брр! Не говори мне про героин…

- А что, уже хочется? Ух-ху-ху! Ну, короче, смотри, излагаю всю технологию. Тебе стоит проверить транспорт, значит, делаешь небольшой кружочек, а джанки пыхтит рядом. Потом следует поторговаться. Продавец заинтересован быстрее сбыть товар и не светиться на точке, утыканной ментовскими камерами. В случае обоюдного согласия выдаешь ровно обговоренную сумму: у этих горе-коммивояжеров не бывает сдачи. Затем надо рвануть на рынок Ватерлоо или в веломагазин за новым замком. Это может оказаться дороже вела, но так и надо! Хорошо прикупить пару баллончиков краски: не изменив расцветку транспорта, получаешь шанс напороться на предыдущего владельца, а это бессмысленные и противные разборки. Кроме того, собственный стиль покраски позволит отличить вел в куче других на стоянке. Важно обнаружить выгравированный номер транспорта и его-то залить краской как следует!!! Пара фонариков тоже крайне необходима, ведь любимое занятие амстердамских ментов – не искать реальных владельцев велосипеда, а ловить ночью тех, кто едет без переднего и заднего сигнального огонька. У ворованных велов, как правило, отрезаны, неисправны или вообще отсутствуют фонарики, поэтому лучше иметь такие, которые можно прицеплять на самого водителя: красный – сзади, белый или желтый – спереди. Итого: сам вел от 10 до 25 евро, замок от 17 и выше, пара фонариков за 4-6 евро, баллончик краски 2,5-3 евро.

- Полтинник все удовольствие!

- Ну! Потом, если колеса целы, надо поехать и обзавестись набором велосипедиста для экстренного ремонта, это еще порядка 5 евро. Насосы – в любом кафе и в домах у друзей. Будь готов к тому, что средняя продолжительность жизни вела в Амстердаме от пары дней до полугода, хотя есть чемпионы по бережливости. Например, я! Ах-ха-ха! Пойдем-ка отсюда!

Я постарался запомнить то место, где стоял выделенный мне видавший виды драндулет со следами ржавчины и женской рамой. По лестнице поднялись на четвертый этаж и оказались в просторной комнате с маленькой прихожей. Кухня располагалась в углу, в противоположном углу полупрозрачным пластиком был отгорожен душ.

- Туалет в коридоре, – бросил Джакоб. – Пока матрас тебе надуем на полу, не обдуйся только сам, ух-ху-ху! А завтра один немец сваливает из мансарды, поживешь у него.

- Сколько будет стоить?

- Я договорился, неделю можешь провисеть, тебе повезло. Рольф – ман что надо.

- Тоже раста?

- Он программер. Зарабатывает немало, но полностью оторванный. В год по три клавиатуры меняет, прикинь, а?

- Это как?

- Стачиваются! Ух-ху-ху!

Джакоб достал стаканы зеленоватого стекла, разлил понемногу из увесистой бутыли.

- Эх, ты, старый растаман, а сам бухаешь, – подъелдыкнул я.

- Не хочешь, не пей, – отмахнулся Джакоб. – Только знай – вискарь чертовски хорош!

Спорить – не его стиль. В старые времена он умудрялся в опасных уличных ситуациях неожиданно все так развернуть, что грозные гопники с мордами мрачными превращались в юношей милых с горящими взорами.

- Я из твоего мейла вообще ничего не понял, – сказал Джакоб. – У тебя годовая бизнес-виза – это счастье, допустим. Но что у тебя за бизнес? Ты же не собираешься контрабандой возить в Россию марихуану?

- Именно это, Джакоб, – улыбнулся я. – Именно это, старый растаман.

- Ух-ху-ху! Ну, тогда пойдем, покажу кое-чего, тебе понравится.

Мы допили виски. Вышли из комнаты, поднялись по лестнице, прошли по коридору и вошли в настоящий зимний сад. Фактически чердачное помещение, но часть крыши – стеклянная, вдобавок подключено несколько ярких ламп, согревающих воздух. Четырьмя рядами здесь рос каннабис. Конопля бурно кустилась и процветала. Я онемел. Джакоб ухмылялся в бороду, как настоящий Бобмарлей.

 

 

8.3. Расскажи мне про покупки!

 

You can't do right in a wrong situation,

Others get hurt, when you heal to tempatation,

We got to call it off, and turn it off,

I can't see you again.


Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 23; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!