Наставление постовым командирам 31 страница
Александр Васильевич знал, что подступы к крепости, обновлённой французскими инженерами, а возможно, и сами крепостные сооружения, «сильно минированы». Без должной разведки это могло помешать штурму (П 207). Требовалась и специальная подготовка войск. Учения моряков Нассау и солдат, во время которых которых пехота штурмовала редут, показали, что войска «от барабана отвыкли, лишь кричат, как в трактире». «Больше надо самому экзерцировать», – написал Суворов Потёмкину, – «только бы басурманчики дали время» (Д II. 399). К началу мая он был удовлетворён успехами тренировки войск (Д II. 407).
Перед светлейшим, который заинтересовался несанкционированной подготовкой к штурму, Суворов 18 апреля 1788 г. взял вину на себя: «Признаюсь, это моя система!», Нассау этот план только «вчера у меня взял». Парусные корабли должны были в линейном строю ударить по Очакову. Выйдя из-за них, вторая линия гребной флотилии подходила к крепости вплотную и прямой наводкой сносила на полверсты «набережную слабейшую Кинбурнскую стену»; вторая линия прикрывала первую «парабольными выстрелами». «К брешам – транспорты мои», солдаты захватывают стены и пушки, врываются в город. «Основанием (плана) – вид Кинбурна оборонительный. Слабо по пункту (т.е. принципиально), если действие не наступательное. Руки развязаны, надлежит предварить басурманский флот!» (Д II. 404).
План был невиданный – такой смог осуществить в 1799 г. только адмирал Ушаков, штурмом с воды взяв у французов ещё более мощную крепость на острове Корфу. Потёмкин столь революционную идею не мог воспринять. В конце апреля, проинспектировав Кинбурн и гребную флотилию, он мягко, но настоятельно пресёк инициативу Суворова и Нассау: «Я на всякую пользу руки тебе развязываю, но касательно Очакова попытка неудачная тем более может быть вредна, что уже теперь начинается общих сил действие. Я бы не желал до нужды и флотилии показываться, чтобы она им (туркам) не пригляделась. Очаков непременно взять должно. Я всё употреблю, надеясь на Бога, чтобы достался он дёшево … И для того подожди до тех пор, пока я приду к городу… Ты мне говорил, что хорошо бы, пока флот не пришёл. И кто знает, может быть, тогда покажется, как только подступим. Позиция судов на плане в 250 саженях – это далеко для (пробития) бреши»[242].
|
|
|
Османский флот начал входить в лиман 20 мая 1788 г. турок насчитывалось до 100 вымпелов, в том числе 10 линкоров и 10 фрегатов[243]. Один адмиральский 80-пушечный линкор имел больше орудий, чем войска Суворова. Однако русские моряки были в массе своей гораздо крепче, что в начале войны. 21 мая капитан Сакен на дупель-шлюпке был застигнут в лимане 13-ю вражескими судами. Приказав матросам спасаться, он подошел к борту турецкой канонерки и взорвал бочку с порохом, погибнув, но потопив врага (Д II. 411).
|
|
|
«Около нас 100 корабликов, – написал Суворов дочери 29 мая, – иной такой большой, как Смольный. Я на них смотрю и купаюсь в Чёрном море с солдатами. Вода очень студёная и так солона, что барашков можно солить. Коли буря, то нас выбрасывает волнами на берег» (П 227). Суворов шутил, тогда как положение было действительно опасное. «Я сплю на косе, – пишет он дочери 2 июня, – она так далеко в море, в лиман (уходит), что как гуляю, слышно, что они (турки) говорят; они там около нас, очень много, на таких превеликих лодках, – шесты большие, к облакам, полотна на них на версту; видно, как табак курят; песни поют заунывные. На иной лодке их больше, чем у вас во всём Смольном мух, – красненькие, зелёненькие, синенькие, серенькие. Ружья у них такие большие, как комната, где ты спишь с сестрицами» (П 230).
Севастопольский флот не появлялся[244], русская парусная эскадра бездействовала. 7 июня турецкий гребной флот атаковал флотилию Нассау и был отбит с большими потерями: 2 корабля взорваны, 1 сожжен и 19 повреждены (Д II. 427). 17 июля 1788 г. командующий флотом Османской империи капудан-паша Хасан Джезаирли Гази (будущий великий визирь) сам повёл эскадру в атаку на флотилию Нассау. На мелководье лишённые манёвра турецкие линкоры были контратакованы русскими гребными судами. Страшный взрыв 64-пушечного линкора вызвал у турок панику. Их флот бросился в бегство, бросив в окружении русских 80-пушечный флагман. Сильнейший турецкий линкор и с ним 18-пушечная шебека спустили флаги; капудан-паша едва спасся на шлюпке[245].
|
|
|
В ночь на 18-е турецкая эскадра попыталась покинуть лиман, но нарвалась на огонь батарей, скрытно построенных Суворовым на оконечности косы, несмотря на возражения Потёмкина[246]. Турки встали на якорь и приняли бой с русским блокфортом, потеряв одну галеру и множество мелких судов (Д II. 443). На рассвете в схватку включилась гребная флотилия Нассау. Ещё 5 турецких кораблей было взорвано, 1 фрегат взят на абордаж. «Виктория, мой любезный шеф! 6 кораблей!» – доложил Суворов Потёмкину (Д II. 436). В первой баталии было взято 875, во второй – 680 пленных; всех 1555 турок Суворов отправил в Херсон (Д II. 437).
Остатки османского флота ретировались от Очакова, но были ещё раз побиты (хоть и не сильно) Севастопольской эскадрой контр-адмирала Войновича у мыса Фидониси (реально – Ф.Ф. Ушаковым). Султан отсек головы одиннадцати военачальникам и выставил их напоказ в Стамбуле. В Очакове, куда отступила часть турецких судов и где скапливались побитые и раненые турки, царила паника. Русский флот атаковал вражеские суда на рейде, всё больше сокращая их число (Д II. 445); лишь самым ловким удавалось проскользнуть ночью мимо блокфорта и ретироватся в море (Д II. 453). Из города бежало население (Д II.450).
|
|
|
Очаков надо было брать, но Потёмкин жил другими представлениями о времени. Его армия тянулась к Очакову по старинке, медленно, пройдя 200 вёрст за 33 дня (по 6 вёрст в день). Лишь в середине июля Суворов был вызван из Кинбурна. Потёмкин поручил ему левый фланг осады крепости (Д II. 460). Кинбурнский отряд Суворова включал 4 батальона – 2356 человек (Д II. 465) – ничтожно мало в 50-тысячной армии Потёмкина. Однако это были отлично обученные и уже обстрелянные солдаты. С ними Суворов был готов идти на штурм, соблюдя милые сердцу светлейшего осадные церемонии.
Вариантов взятия крепости он видел три. Первый – по классической схеме Вобана, постепенно сжимая крепость в сети траншей м параллелей, подводя контрмины, пробивая бреши. Итог – штурм. Второй – «бить брешь с флота в нижнюю стену. Успех, штурм». Третий – соединить оба метода, только вместо медленных земляных работ быстро подобраться к крепости неглубокими окопами-ложементами (Д II. 463). Для атаки с воды Суворов взял с Кинбурнской косы гребные суда и казачьи лодки (Д II. 461).
Потёмкин отказался от всех этих вариантов. Он остановил войска вдалеке от крепости, надеясь взять её измором и огнём нескольких выдвинутых вперёд батарей. 27 июля турки предприняли вылазку и сбили пикеты казаков полка Скоржинского. Главные русские силы находились далеко. Суворов, получив известие о нападении, хотя это был не его участок, бросил в бой 93 стрелка Фанагорийского полка и батальон гренадер Фишера под командой генерал-майора Загряжского. Они отбросили врага, но во рвах у крепости туркам удалось зацепиться. С подмогой число турок дошло до 3 тысяч. Александр Васильевич приказал отступить, но «наши люди так сражались, что удержать их невозможно было». Все его посланцы и даже офицеры возвращались ни с чем. Суворов сам выехал на место, подкрепил контратаку Фанагорийским батальоном и с огромным трудом, с помощью генерал-поручика Бибикова, смог отвести войска, получив ранение в шею (Д II. 468, 469).
Потёмкин разгневался: о ходе сражения он до самого конца ничего не знал, а потери были велики: 154 убитыми и 211 ранеными (у турок до 500 человек. Д II. 473). Отослав матушке-императрице победный рапорт о действиях Суворова, светлейший самого его укорил: «Солдаты не так дешевы, чтобы ими жертвовать по пустякам. К тому же мне странно, что вы в присутствии моём делаете движения без моего приказания пехотой и конницей. Ни за что потеряно бесценных людей столько, что их бы довольно было и для (взятия) всего Очакова»[247].
Суворов назвал свое ранение лёгким; так же написал и Потёмкин в Петербург. На самом деле, признал Суворов две недели спустя, «шея моя не оцарапана, чувствую сквозную рану, и она не пряма, корпус изломан» (Д II. 474; П 266). На выздоровление потребовалось больше месяца. Значительно серьёзнее оказалась рана, нанесённая злословием. Светлейшему сразу доложили, что Суворов сражался без пушек, а тот не удосужился установить, что пушек у Александра Васильевича не было, они находились в резервном корпусе, командир которого Суворову не помог.
«Хоровод трутней» не успокоился – в свите Потемкина стали говорить, что «Суворов наделал дурачества немало, которое убитыми и ранеными стоит четыреста человек лишь из батальона Фишера». Светлейший спроста так и написал матушке-императрице. Юный французский волонтёр Роже де Дама, коего Суворов именовал «сопливцем» (П 269), сделал себя в хвастливых рассказах главным советником русского полководца, который «атаковал турок и без всякого порядка и меры преследовал их до самых окопов», потому что «после обеда … был пьян». Эта версия сразу стала популярной среди всех, кто не знал умеренности Суворова, но готов был сделать всё, чтобы очернить его. Императрица сказала Храповицкому 14 августа: «Сшалил Суворов, бросясь без спроса, потерял 400 человек и сам ранен. Он, конечно, был пьян». Канцелярист Потёмкина Р.М. Цебриков передаёт сплетни в ставке Потёмкина ещё красочней: якобы «после обеда … разожжённый крепкими напитками» Суворов по прихоти повёл солдат в самоубийственную атаку на Очаков, а спас войско даже не один из реально присутствовавших генералов, но нелюбимый Суворовым Репнин[248].
Этими сплетнями Суворов был чрезвычайно оскорблён. Он просил у светлейшего отпуск, но получил разрешение вернуться на Кинбурнскую косу, где служил до конца года[249]. «Здесь меня не почитают, – справедливо заметил он. – Невинность не терпит оправданий. Знаете прочих, всякий имеет свою систему, так и по службе, я имею и мою, мне не переродиться. и поздно… Коли вы не можете победить вашу немилость, удалите меня от себя, на что вам сносить от меня малейшее беспокойство» (Д II. 474). «Добродетель всегда гонима» (Д II. 477). Разумеется, Суворов не бунтовал, милости Потёмкина были для него важны. Но злодейская сплетня и характер Александра Васильевича сделали своё: о генерале просто забыли.
Те русские военные, которые «купались в чаю, пока мы купались в крови», и придворные шаркуны в Петербурге облегченно вздохнули: надобность в Суворове отпала. Екатеринославская армия пополнилась и усилилась. Впереди маячили осторожные лёгкие победы и щедрые награды! Увы, это была лишь мечта.
Армия, из которой отбыл в Кинбурн Суворов, теряя людей от болезней и вражеских вылазок, простояла под Очаковым почти 6 месяцев. 18 августа во время вылазки был тяжело ранен в голову М.И. Кутузов. «Правильная» осада не дала результата. Турки прорывали блокаду, провозя в город продовольствие и подкрепления. Канонада русских орудий не склоняла их к сдаче. Армия старика Румянцева, которую почитали резервной, перешла в решительное наступление. Она без боя прогнала турок от мощной крепости Хотин, которую в сентябре взял союзник России, австрийский принц Кобург.
Холода и снегопады заставили Потёмкина забыть его речи о «сбережении людей». Идея Суворова, что решительный штурм стоит в людских потерях дешевле осады, победила. 6 декабря русские войска шестью колоннами пошли на штурм Очакова. 9,5 тысяч турок было убито, около 4 тысяч взято в плен. Русские потеряли 1000 убитыми (включая генерала и 147 офицеров) и 1800 ранеными. С умершими и убитыми во время осады потери были вдвое больше. Если бы не Румянцев и Кобург, потеряна была бы и целая кампания тяжелой войны.
Между тем, против России успела сложиться европейская коалиция. Англия потребовала от России примириться с Турцией без территориальных изменений. Пруссия предложила Порте военный союз и сговорилась против России с Польшей. Швеция во время празднования в Петербурге победы в Днепровском лимане атаковала нашу границу в Финляндии. Началась война, казавшаяся незначащей. Никто не подсчитал, сколько войск будет оттянуто с турецкого фронта на войну со шведами и на западную границу против угрозы пруссаков.
Австрия, на военные силы которой в Петербурге весьма надеялись, оказалась слабым союзником. Единственной её силой, проявившей себя на войне, оказался направленный во взаимодействие с русскими корпус саксонского принца Кобурга.[250] Именно он вскоре назвал Александра Васильевича своим «великим другом и учителем». И справедливо – вместе с малыми силами русских горсточка австрийцев, сражаясь согласно новому искусству Суворова, врезалась в гущу вражеских армий, разгромила и разогнала сонмы турок, переломила сам ход войны.
Глава 10
ТОРЖЕСТВО ИСКУССТВА
Фокшаны
«Наступление, ярость, ужас! Изгнать слово ретирада»!
В 1789 г. русские и австрийские войска на юге были ослаблены и рассредоточены. А великого полководца, лечившего раны на Кинбурнской косе, позабыли. Потёмкин даже не включил Суворова в список генералов действующих армий. Правда, не со зла. Просто забыл. Однако, после жестокого урока трудной осады и кровавого штурма Очакова, относился к Александру Васильевичу вполне доброжелательно[251]. Когда Александр Васильевич поехал в Петербург, жаловаться самой Екатерине II, светлейший князь его обласкал, на чествовании победы пригласил за императорский стол, разделил с ним награды. И … ордером от 23 апреля 1789 г. определил в бывшую Украинскую армию, в прикрытие, дав под команду 7-тысячную дивизию: пускай держит связь с союзниками-австрийцами подальше от главных сражений[252].
Только турки, которым в этой войне не везло фатально, презрев советы французского посла Шуазеля «обратить всю силу против России», решили нагрянуть именно на австрийцев! Саксонский принц Кобург, узнав, что на него движется 30-тысячная армия Осман-паши, просил Суворова помочь: «Дабы неприятеля, столь накопившегося, опровергнуть в дерзком его намерении».
Суворов действовал на лично разведанной им местности (Д II. 518), чётко представляя себе расстановку сил неприятеля до Дуная,[253] заранее разработав (и для понятности нарисовав) схемы победоносных боевых построений (Д II. 519). Принятое построение дивизии в одно большое каре он считал гибельным, «его фаланга была бы тяжела». «Одно каре или нестройно, или неподвижно», объяснял Суворов союзникам на французском языке. По хорошо отработанному ещё в Кубанском и Крымском корпусах методу, полководец заменил неповоротливое большое каре динамичным строем полковых каре, наступающих в шахматном порядке, с кавалерией в резерве и лёгкой конницей, предназначенной только для преследования, в тылу.
«Всякий иной порядок будет малоподвижным. – Писал Суворов, объясняя союзникам идеи, сформулированные им 10 лет назад. – Варвары беспорядочной колонной в виде свиной головы его прорвут». Сила каре – в движении: «Войска идут вперёд, не останавливаясь». Генерал-аншеф отменил пикеты, патрули и действовавших за строем стрелков-фланкёров, которые бессмысленно гибли под лавинами турок. Его резервы стояли внутри каре, а разведку проводил сам командир каре или младший офицер, выезжавший для обзора противника: в случае опасности такие «смельчаки» могли «отступить крупным галопом».
«Наступление, ярость, ужас! – Так Суворов характеризовал стиль предстоящей кампании. – Изгнать слово ретирада»! Тактическая разведка не важна – командир сам должен быть впереди и оценивать обстановку. Цели боевых действий должны быть стратегическими. Видение полководца простирается в глубину неприятеля, к его главным силам. «Сведения о неприятеле получают … через надёжных агентов. Надо уметь бить, а не царапать»! «Не развлекаться мелкими стычками, наносить сильные удары, проходить массами через дефиле, атаковать стремительно, бить с быстротой»! – Таковы были установки, сформулированные Александром Васильевичем по прибытии к войскам под девизом: «Ибрагим-паша должен быть разбит» – и чётко выполненные им в кампании 1789 г. (Д II. 519).
Хладнокровие, предвидение и точный анализ деталей Суворов показывал в рапортах своему непосредственному командующему Репнину и главнокомандующему Потёмкину. Но полководец не отрицал и быстро сложившуюся вокруг его новых побед легенду. Зная, какая реальная работа за ней стоит, мы можем насладиться легендой в полной мере.
Сквозь непогоду и вздувшиеся реки русские прилетели на помощь австрийцам стремительно, как на крыльях. Принц удивился. Захотел встретиться с Суворовым для выработки плана – и удивился ещё больше. Ему отвечали, что генерал занят, потом – что молится, затем – что спит! Тем временем русские отдохнули и построили переправу через реку, за которой стояли турки. Кобург получил от Суворова записку: «Войска выступают в два часа ночи тремя колоннами; среднюю составляют русские. Неприятеля атаковать всеми силами». Чтобы австрийцы не колебались, высчитывая численное превосходство неприятеля, полководец отписал: «Говорят, что турок перед нами тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят дальше; жаль, что они не все вместе, – лучше бы было покончить с ними разом». Позже Суворова спрашивали, почему он не захотел встретиться с Кобургом? «Нельзя было, – отвечал полководец, – он умный, он храбрый, да ведь он тактик, а у меня был план не тактический. Мы заспорили бы ... а неприятель решил бы спор тем, что разбил бы нас. Вместо того – Ура! С нами Бог! И спорить было некогда!»[254]
Плечом к плечу русские и австрийцы форсировали две реки, сбили турецкие заслоны. Построились в каре, ощетинились штыками, катили пушки в боевых порядках. Яростные атаки турецкой кавалерии отражались огнём, прорвавшиеся всадники гибли на штыках. «Шли мы по телам турецким, – писал Суворов в рапорте Потёмкину, – на 2-х верстах более часу». Турки засели в лесу: союзники обошли его с двух сторон. Неприятель бежал к главным укрепленным позициям. Оттуда ударили пушки – русская артиллерия «принудила почти всюду их к глубокому молчанию» (Д. II. 526. С. 467). Суворов опрокинул слабейшее левое крыло турок и обрушился на правое: окопы взяли в штыки. В каменных укреплениях монастыря св. Самуила турки бились насмерть, но были сокрушены тяжёлой артиллерией; последние смельчаки взорвали себя на пороховых складах.
Основная масса турок бежала стремглав, погибая под саблями союзной конницы. Врага не стало, русские потеряли убитыми человек 15, ранеными до 70 (из них тяжело 7, легко 63). Интересно, что Суворов с 1780-х гг. точно различает в документах тяжело и легко раненых, получая соответствующий доклад от своей медицинской службы. Тяжело раненые в то время вполне могли умереть – и полководец следил за их лечением сам, зная даже характер ран. Австрийцы по их данным потеряли до 400 человек. Турки потеряли армию, 16 знамён, 10 пушек[255] и 100 человек пленными. Всего 1,5 тысячи их погибло – прекрасный образец суворовского человеколюбия! В отличие от Кинбурна, противнику было куда бежать – и полководец постарался, чтобы бегство велось врассыпную. 30 тысячная турецкая армия испарилась без ужасных человеческих жертв.
Донесение Суворова Потёмкину было кратким: «21 июля 1789 году. Фокшаны. Мы здесь одержали победу»! (Д II. 522). «Невозможно довольно превознести похвалами ... мужество, храбрость и расторопность всего союзнического войска», – написал он в подробном рапорте светлейшему (Д II. 526. Приложение). «Наша маленькая армия жила по-братски и соревновалась в доблести, – хвалил он союзников в другом письме, – двоедушие, лукавство, недомолвка строго возбранялись» (П 313).
Легенда о гениально-порывистом Суворове и глупых, даже трусливых союзниках, которую вскоре начал создавать Потёмкин, разбивается о простые факты: Фокшанская операция длилась с 16 по 29 июля (боевая стадия 20-го и 21-го); она была с первого дня согласована с Репниным (Д II. 520); австрийское войско сражалось предписанным Суворовым строем каре, в одном с русскими «ордере баталии»; принц Кобург сам вёл войска, ни разу не отступив от «победительной тактики» (Д II. 522. С. 467–468). Талантливый и смелый австриец сразу и на всю жизнь заслужил глубокое уважение Александра Васильвича[256]. Времени для точного согласования действий – условия победы – союзникам хватало. Суворов сам предложил объединить войска; они подготовились и сражались как единый «могучий одушевлённый организм», каким великий полководец представлял себе настоящую армию.
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!