Наставление постовым командирам 27 страница
Суворова откомандировали командовать Новороссийской дивизией (Д II. 190), затем в Астрахань, готовить военно-морскую экспедицию против прикаспийских пиратов – подданных Персидского шаха. Учитывая «часто повторяемые дерзости ханов, владеющих по берегам Каспийского моря, – секретно извещал полководца Г.А. Потемкин 11 января 1780 г., – решили, наконец, Её Императорское Величество усмирить оных силой своего победоносного оружия. Усердная ваша служба, искусство военное и успехи, всегда приобретаемые, побудили Монаршее благословение избрать вас исполнителем сего дела» (Д II. 194).
Суворову было приказано направиться в Астрахань, принять командование над группой войск и Каспийской флотилией, вооружить купеческие суда и подготовить комбинированную сухопутно-флотскую экспедицию «для восстановления беспрепятственной коммерции на Каспийском море» (Д II. 195). Пиратские корабли следовало захватить или потопить. На суше, укрепив русским гарнизоном Дербент, Суворов должен был построить мощную крепость-порт на южном берегу Каспия, в районе Решта (провинция Гилян).
Этот проект не покажется фантастичным, если вспомнить, что русские войска уже удерживали Решт и провинцию в 1723–1736 гг., после Персидского похода Петра I. Тогда по Петербургскому договору (1723) к России отошли ключевые земли Южного Каспия, через которые проходил древний Шёлковый путь: провинции Ширван, Гилян, Мазендаран и Астрабад. Только по договорам 1732 и 1735 гг. они формально вернулись под власть иранского шаха. Реальной властью шах не обладал. Обращаться к нему Суворову не было предписано. Потёмкин полагал достаточным дать полководцу полномочия на переговоры с фактически самостоятельными ханами и царем Грузии. Характер переговоров, который предвидел Потёмкин, объясняет, почему во главе антипиратской миссии был поставлен Суворов:
|
|
|
«С приверженными России ханами поступайте неостудно (т.е. не ухудшая их отношение к России); с покоряющимися – человеколюбиво; Её Императорского Величества высочайшей воле противных наказывайте – буйства и преступления – строго и праведно, предваряя их злонамерения; с кем надлежит – содержите сообщения и корреспонденцию, поскольку то благоусмотрите». Как видим, «миролюбивое намерение Её Императорского Величества для восстановления беспрепятственной коммерции на Каспийском море» (Д II. 195) совпадало по замыслу с военной концепцией Суворова, принятой близко к сердцу самим Потемкиным. Тонкость состояла в том, что Александр Васильевич воспринимал эту благую политическую риторику не в качестве прикрытия корыстных геополитических замыслов, а буквально и прямо, как руководство к действию и фундаментальную основу всех принимаемых им решений.
|
|
|
21 января 1780 г., сдав дела в Новороссии, Суворов выехал в Астрахань (Д II. 196). Уже 15 февраля он рапортовал Потёмкину об избранном им варианте маршрута наступления от Кизляра в Решт и боеготовности Каспийской флотилии. Суворов предусмотрел всё, включая географические карты, провиант и состояние травы в разных долинах для корма различных пород лошадей; он даже склонил одного из Гилянских ханов перейти в русское подданство. Для экспедиции, помимо некоторых иррегулярных войск, он получил одну Казанскую дивизию (до приказа не двигавшуюся с места)[188]. Это его не беспокоило – раздражало отсутствие самого приказа к началу секретно подготовленной экспедиции.
27 августа 1780 г. Суворов в большом огорчении просил сообщить ему дату начала экспедиции у правителя делами Потёмкина, генерал-поручика П.И. Турчанинова (Д II. 204). Потёмкин успокоил Суворова. Тот продолжал ждать. Прошёл целый год после прибытия Александра Васильевича в Астрахань – приказа всё не было.
В начале февраля 1781 г. он отправил Турчанинову философское письмо о «самоблюдении и самолюбии: первое повелено Богом, второе – в начале испорчено гордостью». Самоблюдение, в котором Александр Васильевич видел мотивацию для служения обществу, зависит от справедливой оценки результатов этого служения. «Нет правила без изъятия, нет вещества без недостатка», так и нравственные качества человека зависят от поощрения их обществом. То, о чём Суворов писал в «Полковом учреждении»: стремление военного к «высоким должностям», – было мотивом и для солдата, усердного в службе при стремлении стать ефрейтором, и для генерала. Полководец вспомнил множество примеров, когда пренебрежение к военным талантам и оценка людей по внешним, незначительным качествам вели к бедствиям. Он вспоминал древнеримскую историю, события 17 века во Франции, ошибки Фридриха Великого (Д II. 209).
|
|
|
10 февраля он вновь написал Турчанинову, продолжив разговор о заслугах уже на своем примере (Д II. 210). Он вспомнил, как, построив Кубанскую линию, благодаря которой «надеялись мы обладать полной дружбой со всеми этими дикими народами до Кавказа», не получил «за то ни доброго слова» и был отозван в Крым. Все получили награды, «многие дети поравнялись со мной степенями», а Суворов, вытеснив турок из Крыма, отразив без выстрела их эскадры, приведя к покорности татар, выслушал от командующего князя Прозоровского, «что был бы я наказан, если бы этого совершенно не исполнил».
|
|
|
Сетования подвели Суворова к философскому рассуждению о «великотаинственной науке» управления такими разными и столь своенравными людьми, какие составляют любое, в том числе военное общество. Чтобы править «не во зло, но по их добродетели», направляя к добру, важно «избирать их не ошибочно, но по способностям и талантам». «Часто розовые каблуки преимуществовать будут над мозгом в голове, складная самохвальная басенка – над искусством, тонкая лесть – над простодушным журчанием зрелого духа». Многочисленные анекдоты о том, как великий полководец «испытывал» блистательных гвардейцев, прибывших в его войска из Петербурга, и находил-таки среди них талантливых и достойнных офицеров, отражают ту истину, что Суворов, формулируя эти жалобы помощнику Потёмкина, раскрывает нам собственный подход к организации непобедимой армии: «я употребляю не приятных, но полезных».
В обоих письмах Александр Васильевич спорит с мнением о необходимости продвигать везучих военных, дескать, «большое дарование в военном человеке есть счастье». Говорят, так отбирал полководцев кардинал Мазарини, пишет Суворов: «смешно это». «Ослиная голова» тот, кто говорит: «правит слепое счастье». Я говорю: Юлий Цезарь правил счастьем». «Не льстись на блистание, но на постоянство». (Д II. 209, с. 234; 210. С. 211).
Во втором письме Александр Васильевич вновь покусился на основу основ военного управления, на источник бесконечного продолжения войн – на неумение воевать (поручая действовать достойным), делающее генералов незаменимыми в связи с незавершенностью войны. «Загребающий жар чужими руками, – пишет он, – после их пережжет и, так как их сам не имеет, – не выполняет дела, предоставляет его несовершенным и тем чинит себя непрестанно потребным» (Д II. 210. С. 238).
Ещё через полгода, жалуясь Турчанинову на свое бездействие в Астрахани 1 июня 1781 г., Суворов реально опасался, что его экспедиция «отложится» (Д II. 211). 24 числа он просил Потемкина разрешить ему выехать в Петербург – и получил, но «на самое короткое время» (Д II. 212). Неделю спустя, 29 июня, случилось страшное: командующий придворной флотилией в Петербурге капитан-лейтенант М.И. Войнович, прибыв с секретным предписанием к Каспийской флотилии, повёл ее к берегам Персии, даже не уведомив Суворова. «Я не только не участвовал в распоряжениях, касающихся сей экспедиции, но сведений о нём самом никаких не имел», – обиженно написал Суворов Потёмкину. Однако счёл долгом остаться в Астрахани, дожидаясь исхода дела (Д II. 213).
Дело закончилось катастрофой. Войнович, хваставший, что деньгами «отопрёт опочивально царь-девицы» (т.е. Персии) сумел основать на южном берегу Каспия торговую факторию, но был арестован со всеми офицерами и позорно отпущен за выкуп только через 15 месяцев. Суворов так и не получил приказ выступить по суше и утихомирить персов. Он изнывал от безделья до такой степени, что, пребывая, по его словам, будто в ссылке, ездил на местные балы (Д II. 214)[189]. На этом настаивал Потёмкин, и не случайно.
Бриллиантовая звезда ордена Александра Невского, отколотая от платья и врученная Александру Васильевичу самой императрицей, не скрашивала годы прозябания полководца в захолустье. Ещё больше страдала его жена. 1 августа 1776 г., на 16-й день после смерти отца Суворова, Варвара Ивановна родила Александру Васильевичу дочь Наталью. Следуя по ужасным дорогам Южнорусских степей и Крыма за мужем, она дважды выкинула; в Крыму несколько месяцев провалялась в лихорадке.
Летом 1777 г. Варвара Ивановна оправилась, но мужу было не до неё. Рядом оказался внучатый племянник мужа, его верный ещё с Польши офицер Николай Иванович Суворов. Только к лету 1779 г., оказавшись вдали от дел в захолустье, великий полководец заметил роман своей жены с Николаем. Он был страшно оскорблён изменой близких. Отправив жену с дочерью в Москву, Суворов продал прошение разводе с женщиной, которая, «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно». Александр Васильевич был убеждён, что все честные люди должны отвернуться от изменницы. Он выставил себя на посмешище свету, объявив о своём позоре; он просил управителя своего московского дома следить за женой, прекрасно принятой высшим московским обществом, и ограничить её контакты с любовником и другими ухажёрами (П 92, 94).
О разводе и определении дочери Наташи в Смольный институт Суворов ходатайствовал через его старого начальника и сослуживца Потёмкина, всесильного фаворита (и тайного мужа) Екатерины II. Императрица поспешила на помощь полководцу, губящему себя в глазах света. Вызвав Суворова для обстоятельной беседы в Петербург, она уговорила его примириться с женой. Варвара Ивановна вновь вынуждена была отправиться в глушь…
Погребённый на два с лишним года в Астрахани, с небольшими воинскими силами, Суворов старался жить с женой душа в душу. В городе они поселились в Спасском монастыре, регулярно посещали храмы и молились местным святыням. В апреле 1780 г. в Георгиевской церкви села Началова перед иконой Рудневской Богоматери состоялось церковное примирение супругов. Суворов искренне простил супругу, вывозил ее в свет (по упомянутому настоянию Потёмкина) но, получив осенью 1782 г. под командование Кубанский корпус, вновь полностью ушёл в дела.[190]
Кубанское взятие
Нерешительная политика наступлений и отступлений в отношении Турции провалилась. Сохранённое на карте Крымское ханство и подданная ему Ногайская орда в Закубанье бурлили мятежами. Весной 1782 г. Екатерина Великая вынуждена была вновь ввести войска в Крым. Прибыв осенью на Кубань, Суворов держал войска «в ежечасной к выступлению в поход готовности». Удерживать татарские орды в мире без решительного определения их отношений с Россией было нелегко.
Наконец, в 1783 г., явлен был Высочайший манифест о принятии Крымского полуострова и всей Кубанской стороны в Российскую державу. Суворов организовал торжественную присягу населения Кубанского края на верность России. Не как завоеватель, «без всякого кровопролития» присоединил он огромные территории. Учёл в присяге разные обычаи местных племен, устроил «великолепное празднество по вкусу сих народов» (Д II. 235).
Русские ни в малой степени не были в глазах Суворова господами-колонизаторами. С гордостью писал он о «народах, соединяющихся в единый». В войсках вводил «обычай с татарами обращаться как с истинными собратьями». Не на словах, а на деле татары, ногайцы, черкесы, армяне, греки, немцы – представители любого народа, будучи подданными Российской империи – для Суворова были родными. С разными языками, часто со странными обычаями, они разделяли российскую славу, умножали величие державы.
Преувеличивать эти державные восторги нам не к лицу. Те же ногайцы, задумав переселяться в их древние земли, в Уральские степи, в пути перессорились, возмутились и принялись рубить друг друга. Часть их пожелала вернуться назад в Предкавказье. Суворов попытался их ласково увещевать, но затем «дал им полную волю» поступать по их усмотрению.
Само переселение было задумано в Петербурге с целью вырвать ногайцев из-под влияния Османской империи и колеблющейся, склонной к мятежам крымской знати. Для самих ногайцев переселение на обширные и богатые земли между реками Волгой и Урал означало возвращение в родные края, где Ногайская орда сформировалась в конце XIV – начале XV в. На Северный Кавказ ногайцы ушли только в 1550-х гг., потеряв большую часть населения во время голодных лет, усобиц и нашествий врагов. На новой родине они попали в зависимость от крымских ханов и их хозяев – турок.
Переселение за Волгу было действительно добровольным. На это было получено согласие подавляющего большинства племенной знати. Суворов озаботился продовольствием для ногайцев на время переселения, их охраной от других кочевников (памятуя их старинные конфликты с казахами и калмыками), а также и тем, чтобы они успели заготовить корма для зимовки скота на новом месте. Планировалось даже заново отстроить их древнюю столицу Сарайчик на реке Яик. Однако влияние крымской знати и турецкой агентуры в некоторых ногайских кланах проникло глубоко.
Уже во время кочёвки мятежная часть ногайцев вступила в бой со сторонниками переселения. Отделившись от мирных ногайцев и бросив свои кибитки, лавина конников покатилась на русские форпосты. Осаждено было Ейское укрепление, где находилась жена и маленькая дочь Александра Васильевича. Мятежники, после долгих, но бесполезных увещеваний, были разгромлены, однако остатки их бежали к Кавказу, а пролитая кровь не забылась.
За Кубанью бунтовщики соединились с черкесами, налетая с гор на малые отряды и мирных жителей. К таким разбойникам счет у Суворова был особый. Народы он уважал. Бандитов презирал. Посему племена, роды и кланы, промышляющие разбоем – для него не народы. «По собственному моему в бытность на Кубани и поныне испытанию, – писал Суворов, – не примечено народов, явно против России вооружающихся, кроме некоторого весьма незнатного числа разбойников, которым по их промыслу все равно, ограбить российского ль, турка, татарина, или кого из собственных своих сообывателей ... Следовательно, не есть то народы, но воры». Ворами, как я уже упоминал, в России называли государственных и тяжких уголовных преступников, грабителей и убийц (того, кого мы сегодня зовём вором, именовали тогда татем). Поступать с ними следовало не по международным соглашениям, а по уголовным законам.
Давно уже Суворов, проявляя уважение, призвал вождей закубанских племен запретить своим молодцам разбойные нападения, возвратить награбленное и жить в мире. А то и горы не спасут их благоденствия и самой целости. «Буде же, – обращался к вождям полководец, – … не будут вами пресечены подобные прежним хищничества, то принужден буду переправить через реку Кубань войска и наказать такую дерзость огнём и мечём, и в том вы сами на себя пенять должны будете»! (Д II. 154. С. 180). Предупреждениям полководца не вняли. Суворов ждал долго, целых четыре года. В августе 1783 г. он вынужден был доложить Потёмкину, что безобразия продолжаются: «закубанские часто убивают и ловят русских людей, после за захваченных требуют большие деньги» (Д II. 247).
Поход на Кавказ, в верховья реки Кубани в октябре 1783 г. был совершенно скрытным. Легкий отряд Кубанского корпуса прошел 130 вёрст без дорог, мимо пикетов горцев, ночами, разделившись на группы. Роты, эскадроны и казачьи полки точно сошлись в условленном месте. Холодной ночью они одолели глубокую бурную реку и скалы. Пушки и зарядные ящики поднимали на канатах. На рассвете Суворов атаковал крупнейшее стойбище супротивных. «С великой храбростью» ударили в штыки гренадеры. Не задерживая полетели на врага казаки и драгуны. Артиллеристы не зря пронесли сквозь недоступные места 16 пушек и сохранили сухим порох.
Противник стоял насмерть. Жестокий бой шел несколько часов. Урочище Керменчик стало могилой тысяч «разбойников». Но дело было не окончено. В 14 верстах далее было сосредоточено ещё одно супротивное воинство. Дав отряду двухчасовой отдых, Суворов форсированным маршем достиг его и с ходу атаковал. «Храбрость, стремлённый удар и неутомимость донского войска не могу довольно выхвалить ... как и прочего её императорского величества подвизавшегося воинства», – доложил полководец.
Вооруженного противника не осталось. Милосердие Александра Васильевича не переменилось даже в отношении к «ворам». Все сдавшиеся – 200 человек – были отпущены на свободу. По данным разведки, простиравшейся у Суворова до Ирана, не тронутые его экспедицией супостаты сжигали дома, «бежали в леса и горы» (Д II.252–256). Изведав силу полководца, местные вожди смогли оценить его доброту. Племена, приславшие в знак покорности белые знамена, получили покровительство России. Захваченные ими пленные, в том числе из верных России ногайцев, были возвращены. Начальство требовало репрессий: Суворов уклонился от карательных акций, заявив, что «операция в глубокую осень войскам вредна!» Он обласкал разноплеменных вождей и старшин, подружился с достойнейшими из них.
Предгорья Главного Кавказского хребта стали на время спокойными. Турция должна была признать реку Кубань своей границей с Россией на Северо-Западном Кавказе. Потёмкин с гордостью вручил Суворову золотую медаль за присоединение Крыма (Д II. 271); сам он отныне титуловался светлейшим князем Таврическим. Из рук императрицы полководец получил орден Святого князя Владимира – и вновь, как он писал 10 декабря 1784 г. Потёмкину, изнывал год «в деревне при некоторых войсках» (Д II. 272). Возможность немного отвлечься от службы во время командования Владимирской дивизией заставила его в 1784 г., заметить ещё одну любовную связь жены. Родившегося 4 августа сына Аркадия Суворов с трудом признавал своим. Жену он оправил в Москву, горячо любимую дочь Наташу окончательно определил в Смольный институт.
Страдая без серьёзного дела, Суворов просил у Потёмкина команду хоть на Камчатке! «Служу я, милостивый государь, – писал генерал высоко ценившему его князю Потемкину, – больше 40 лет и почти 60-летний; одно моё желание, чтоб кончить высочайшую службу с оружием в руках. Долговременное моё бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей; проводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать. Наука просветила меня в добродетелях; я лгу, как (никогда не лгавший) Эпаминонд, бегаю, как Цезарь, постоянен как Тюренн и праводушен как Аристид. Не разумея изгибов лести … часто негоден. Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей. Был счастлив потому, что повелевал счастьем. Успокойте дух невинного перед вами! … Исторгните меня из праздности … в роскоши жить не могу!» (Д II.272).
Петербург и Новая Россия
«Зачем вы сделали столько чудесного в столь короткое время, ни разу не похвалившись, пока не показали всё разом» ?! – граф Сегюр, письмо князю Потёмкину Таврическому
Всесильный Потемкин помог: в конце 1785 г. Александр Васильевич был прикомандирован к Санкт-Петербургской дивизии, но реально стал помощником всемогущего фаворита в детальной работе по приведению в порядок армии. Решения принимались Потёмкиным и утверждались его тайной супругой Екатериной II. О том, что стояло за ними, источников нет. Но содержание проводимых реформ явно указывает на влияние взглядов Суворова, который, за многие годы тесного сотрудничества, сумел сделать всесильного вельможу своим единомышленником – и сам обрел в дружбе с Потёмкиным широту реформаторских взглядов.
Прежде всего, по инициативе светлейшего князя было радикально и сознательно упрощено обмундирование войск. О необходимости этого Суворов ранее не упоминал, облегчая жизнь солдат только в рамках уставной формы. Ещё весной 1783 г. Потёмкин подал матушке-императрице записку «Об одежде и вооружении сил»[191], в которой чётко изложил концепцию реформы. «Исполняя Высочайшую Вашего Императорского Величества волю об обмундировании кавалерии наивыгоднейшим образом для солдата, – писал светлейший князь супруге, – я употребил всю мою возможность к избежанию излишества и, облача человека, дал однако же ему все, что может служить к сохранению здоровья и к защите от непогоды. Представя сие на Высочайшую апробацию, могу уверить Ваше Императорское Величество, и самое время покажет, что таковое Ваше попечение будет вечным свидетельством материнского Вашего милосердия. Армия Российская, извлеченная из муки, не престанет возносить молитвы. Солдат будет здоровее и, лишась щегольских оков, конечно, поворотливее и храбрее».
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 13; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!