Наставление постовым командирам 24 страница
«Немедленно принял я его в мои руки», вспоминал Суворов, и «пошёл с ним через уральскую степь назад», беспрестанно отбиваясь от налётов «киргизов» (как называли в то время казахов). Один из всадников, скакавших рядом с Суворовым, был убит, его адъютант Максимович ранен. Генерал рассеял «киргизцев», отобрал несколько самых «доброконных» кавалеристов и поскакал с ними вперёд, чтобы быстрее укрыть Пугачёва от его сторонников в Симбирске.
Сдав пленника Панину, Суворов затем целый год «обеспечивал умиротворение» огромного района восстания. Как действовали иные воинские начальники – мы знаем по учебникам. А Суворов? Неужели тоже пытал и вешал? (Если хрестоматийные рассказы о пытках и казнях повстанцев не выдумки.) Ничего подобного! Ещё в стремительном рейде за «злодеем» Александр Васильевич «сам не чинил, ниже чинить повелевал ни малейшей казни, разве гражданскую (то есть порку), и то одним безнравственным зачинщикам, но усмирял человеколюбивой ласковостью, обещанием высочайшего императорского милосердия». Став хозяином нескольких губерний, где ещё тлели угли народного восстания, он проявил себя мудрым политиком, демонстрирующим силу, чтобы избегнуть её применения. «Моими политическими распоряжениями и военными манёврами буйства башкир и иных без кровопролития прекращены, императорским милосердием», – с гордостью вспоминал Суворов в своей Автобиографии.
|
|
|
Крымская дипломатия
«Благомудрое великодушие иногда более полезно,
чем стремглавный военный меч»
Суворов – дипломат! На первый взгляд это звучит иронично. На деле миролюбие – важнейшая черта деятельности и характера великого полководца. Александр Васильевич жаждал военной славы, но не любил долгую войну. Он всегда стремился попасть на войну, много воевал, жизни не мыслил без боев и учений. Даже кончину свою представлял только на поле брани. «Смерть на постели – не солдатская смерть!» – говорил он. Но солдат солдату рознь! Одни воюют, чтобы воевать. Другие – дабы скорее прекратить войну.
Защищать не только своё Отечество, но всех мирных жителей – святой долг солдата. Война, какими бы методами она не велась, создаёт для мирных людей опасность и ввергает их в тягости. Значит, цель настоящего солдата – истребить войну. Осознав ещё в Польше, что он воюет с самой войной, Александр Васильевич глубоко задумался, какие для этого нужны средства.
Цель Суворова была неизменна: заставить неприятелей Отечества положить оружие. Для сего на войне: сокрушительный удар для испарения вооруженной силы врага, его источников финансирования, самого желания воевать. Никаких лишних манёвров, кордонов и линий, стратегических пунктов и оперативных территорий! «Истинное правило военного искусства, – учил полководец, – прямо напасть на противника с самой чувствительной для него стороны, а не сходиться, робко пробираясь окольными дорогами ... дело может быть решено только прямым смелым наступлением»[160]. Обезоруженного врага необходимо покорить милосердием. А если есть способы побудить неприятеля за оружие вообще не браться? Надо использовать их все, в полной мере, с блеском таланта, равного гению руководства сражением!
|
|
|
Случилось так, что золотую шпагу, усыпанную бриллиантами – награду за смелые «поиски» на турецкой войне (П 60) – незачем было вынимать из ножен. Османская империя ещё летом 1774 г. заключила с Россией Кючук-Кайнарджийский мир, ближние и дальние соседи не хотели нарываться на неприятности. В следующем году умер отец Суворова (П 59). В глубоком горе и хлопотах о большом хозяйстве, которым раньше не занимался, Александр Васильевич провёл почти год в отпуске от службы. Затем принял командование Московской пехотной дивизией, сделав своей ставкой г. Коломну.
Строгой войны не предвиделось. Только беспокойное пограничье – Крым и Кубань – грозило возможностью нового кровопролития. Оно чуть не началось в 1776 г., когда Турция высадила в независимом по мирному договору Крыму войско и утвердила там власть своего хана Девлет-Гирея. Екатерина Великая послала навстречу туркам армейский корпус, с наказом всё же избегать «драки». «Если уже возможности не будет – то по всеобщему праву силой оружия обороняться и поступать как должно с неприятелем». На ханском престоле императрица велела утвердить Шагин-Гирея, в достаточной мере про-русского военачальника Ногайской орды.
|
|
|
Турки и русские благоразумно уклонились от войны[161]. Ханы же с толпами своих приверженцев сближались для битвы за столицу Крыма – Бахчисарай. И тут в январе 1777 г. временное командование Крымским корпусом возложили на Суворова, недавно прибывшего на полуостров во главе Московской пехотной дивизии. Ханам и мурзам вмиг расхотелось воевать, а усиленное вооружение двух империй, к счастью, оказалось излишним. «В проходе ... через селения, – доносил полководец об экспедиции в Крым, – обыватели были к войскам благосклонны и ласковы ... Все спокойно и, слава Богу, дела текут благопоспешно ... Собравшиеся противные Шагин-Гирей-хану партии я рассеял одними движениями»! (Д II 6).
|
|
|
Русский ставленник мирно занял ханский престол. Было решено, что туркам нечего делать в Кафе: крепости, которую они 300 лет укрепляли для контроля над Крымом и где веками высаживали десанты. Суворов послал туда полк; полковник – две роты; турки погрузились на суда и отбыли восвояси, не дожидаясь «чудо-богатырей» и в таком количестве (Д II. 7).
Кубанская линия
«Я рыл Кубань от Черного моря в смежность Каспийского ... на носу вооруженных многолюдных варваров».
Александр Васильевич, конечно, любил мир – но хоть какие-то трудности должны быть! Его деятельная натура изнывала. Во времена затишья он засыпал начальство челобитными: «Исторгните меня из праздности ... в роскоши жить не могу!» Встретившись с женой и дочерью в Полтаве, Александр Васильевич вместо того, чтобы поправить здоровье отдыхом, заболел лихорадкой, которую тщетно лечил в близ города в деревне Опошне (Д II. 8–9, П 63–65). Наконец, в конце 1777 г. он, по протекции Г.А. Потёмкина, был назначен командовать Кубанским корпусом (Д II. 8–10), растянутым в нитку от Азовского и Черного морей почти до середины пути к морю Каспийскому[162].
С северной стороны русских форпостов были не вполне мирные степи, по которым кочевали ногайцы. С южной – Кавказ. Разорительные и кровавые набеги горцев, имевших привычку «драться насмерть», набеги степных ногайцев на Кавказ, угон мирных жителей в рабство и разбой царили в приграничье. Словом – все, что Суворов на дух не переносил. В отличие от большинства начальников, Александр Васильевич, прибывший на Кубань в январе 1778 г., не ограничился пассивной обороной рубежей, а поставил задачу ясно и конкретно: набеги и обиды мирному населению следовало пресечь в корне!
Первым делом он обследовал «положение этой земли» и наладил отношения с соседями, в том числе лично встретился с сераскиром (правителем) Кубани и выяснил настроения «развратников» – закубанских султанов, которых турки подстрекали к набегам, и неспокойных ногайцев, кочующих по степям на севере[163]. Затем – попросил командующего на юге П.А. Румянцева предоставить ему самостоятельность для быстрого принятия решений, в том числе политических[164]. Для предупреждения стычек с кочевниками и горцами Северного Кавказа Суворов задумал возвести сильнейшие по тем временам полевые укрепления и заградительные полосы.
С востока, со стороны Каспия, через Предкавказье тянулась более чем на 200 км. от Кизляра до Моздока Терская оборонительная линия. Её построили и издавна защищали казаки. От Моздока до Ставропольской крепости русские солдаты возвели Моздокскую линию укреплений (почти 300 км.). Далее в обороне России и её южных соседей (от набегов ногайцев из России) зияла колоссальная дыра. До самого Азовского моря препятствий для набегов не было. Тщательно изучив местность (и посмеявшись над вражескими стрелками, которые, паля с сошек, только прострелили ему одежду), Александр Васильевич составил план укреплений и немедля приступил к его реализации.
Суворов сделал своей ставкой укрепленный лагерь Копыл (ныне – Славянск-на-Кубани), расположив его восточнее основания Таманского полуострова, между Азовским и Чёрным морями. От Копыла 700 человек, разбитых на две «работных армии», повели строительство в обе стороны, на запад и восток. Работы велись по суворовски, наступательно: «Я рыл Кубань от Черного моря в смежность Каспийского … предуспел в один Великий пост утвердить сеть множественных крепостей ... на носу вооруженных многолюдных варваров»[165]. Спустя сто дней после прибытия командующего к корпусу «сеть множественных крепостей» от Черного моря до Ставрополя была завершена.
«Крепости и фельдшанцы (передовые заставы) по Кубани, – писал Суворов, – построились с неожидаемым успехом. Они настолько неодолимы черкесским поколениям по их вооружению, что становились им совершенной уздой». «При обыкновенном российском мужестве мудрый комендант низвергнет важностью его укрепления противные предприятия регулярнейших войск, – тем более варварские разрозненные набеги!» (Д II. 42. С. 61) Это предвидение оправдалось вполне. В 1790 г. Суворов с гордостью написал в автобиографии, что благодаря его линии «один тот год не произошло никакого ногайского за Кубань побега» (Д I. 2).
Отчаянные молодцы из местных племён, смертельно боясь лишиться возможностей творить набеги, старались мешать Суворову своими нападениями и временами стреляли в него «сильно ружей с пятидесяти», причем с сошек: «Из чего и примечаю, – бросил полководец, – что они худые стрелки». Вообще, «разные перестрелки и сшибки» с казаками и солдатами Суворова, заботившегося о подчиненных больше, чем о себе, кончались для нападавших плачевно. В корпусе, по его словам, «не было умершего и погиб один – невооруженный»[166].
Это был не просто невиданный в военном деле результат, а полный переворот всех военных норм, по которым в мирное время допускалась гибель солдат от плохого обучения обращению с оружием, от непосильных трудов, худого питания и болезней. Суворов не жалел денег на хороших врачей и медикаменты, лично инспектировал госпиталя, следил за качеством медицинского обслуживания. Чистота, правильное питание солдат, качественные продукты, хорошая вода, приготовление горячей пищи и употребление её только в свежем виде – это были предметы его повседневных забот.
Болезнь солдата он рассматривал как крайнее упущение командиров, не сделавших всё возможное для сохранения его здоровья. Здесь на помощь должна была прийти медицинская наука. «Случайно больных и слабых, – приказывал Суворов, – в лазаретах при войсках строгим наблюдением обыкновенных порядков в лечении и содержании неутомлённо приводить в прежнее состояние их здоровья»![167] В случае «умножения» больных командир бригады обязан немедля «исследовать причину зла» и «неослабно взыскать на начальнике» заболевших, – «иначе отвечает он одной своей особой начальнику корпуса», т.е. лично Александру Васильевичу.
Сберегая каждого солдата в бою, Суворов не мог допустить его смерти в полувоенной ситуации строительства рубежей и тем более – по их завершении. В развёрнутых приказах по Кубанскому и Крымскому корпусам, в которых Суворов изложил суть новой военной науки, направленной на защиту мирного населения, спасение жизней солдат и «предпобеждения» войны (Д II.41, 42), личная ответственность офицеров за здоровье солдат стала отправной точкой военной стратегии.
Саму эту ответственность ещё предстояло воспитать. Суворов делал это во всём, внушая, например, что в донесениях каждый офицер обязан сообщать не просто информацию, но свою оценку развития ситуации и мысли о необходимых действиях. Иначе высший командир, находящийся вдалеке от событий, мог неправильно их понять и принять ложное решение.
Глупая и опасная идея, что «начальству виднее», искоренялась с трудом. Но Суворов требовал жить не просто по уставу, а по совести, защищая солдат даже против ошибок начальства и косности традиций. Во всём, вплоть до тактики, он отдавал инициативу командирам. Он не писал в приказах, как именно следует воевать, но разъяснял, в каких случаях лучше применить предписанные уставами линии, в каких – каре, а в каких – и непредусмотренную в бою походную колонну.
Именно простая, привычная в походе колонна в 6 шеренг, объяснял подчинённым Суворов, «сама собой сгущается» из каре при штурме окопов, «по их овладении разгибается легко с огнём на походе вперёд». Она прочна при круговой обороне огнём и штыком – «непроницаема никакой кавалерией». «Колонна эта гибче всех построений, быстра в движении, если без остановки – то всё пробивает»!
До начала Великой Французской революции, войскам которой историки припишут внедрение в боевую практику колонн, оставалось ещё 10 лет. Для Суворова колонны были освоенной в 1773–1774 гг. формой боя – частным случаем боевых построений, удобным в определённых ситуациях. Мысль его давно пошла дальше, от простых построений к сложнейшей и детально продуманной системе боевых взаимодействий, позволяющих хорошо обученным войскам под командой инициативных офицеров действовать, как единый организм, хотя бы они были разбросаны на сотни километров.
Корпуса Суворова уже были непобедимы. Они намного опередили своё время по организации и руководящим в бою идеям. Само разбиение неприятеля – любого в современном ему мире – Александру Васильевичу представлялось для русских войск несомненным и даже не слишком сложным. Он уже понял, как использовать армию для скорейшего уничтожения войны. И теперь размышлял о деталях применения армии как инструмента поддержания прочного мира.
В этом за Суворовым не могут угнаться даже современные теоретики, мысль которых вертится вокруг страха. Но для Александра Васильевича армия в принципе не была инструментом террора! Основой мира был для него, как увидим, учёт реальных интересов сторон и местного населения. Даже в переполненном разбойниками Предкавказье, поставив твёрдый заслон набегам и грабежам, Суворов, ежедневно ведя глубокую разведку внутреннего состояния разных племён, последовательно улаживал отношения миром. Зная эту его способность[168], императрица Екатерина 18 февраля 1778 г. приказала командующему на Юге России Румянцеву предоставить Суворову «всю полную дирекцию» по управлению политическими делами на Кубани, отношениям с ногайцами, черкесами и другими народами (Д II.20 и далее). Вскоре к кавказским заботам генерала присоединились крымские.
Защита Крыма
«Соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие»
Оградив одну границу, полководец спешно выехал на другую. Турки вновь угрожали Крыму. Они разжигали восстания против хана Шагин-Гирея и даже осмелились высадить десант. В декабре флотилия турецких кораблей в сопровождении множества транспортов вошли в Ахтиарскую бухту. По данным разведки, на борту находились 700 янычар и хан Селим-Гирей с запасом золота (Д II. 36. С. 43). Русские войска блокировали бухту. Но на полуострове вспыхнул мятеж. Османская империя могла использовать его как повод для военного вмешательства.
23 марта 1778 г. Суворов получил предписание Румянцева принять дела в Крыму (Д II. 31). Он отправился туда, продолжая командовать Кубанской линией и плотно заниматься вопросами сохранения мира на Кубани[169]. Стремительно облетев полуостров, он организовал прочную оборону из сорока укреплений с пушками, соединив их постами связи и 62 почтовыми станциями. По его мнению, силён был не тот, у кого больше военных сил, а тот, кто имеет точную информацию, предупреждает действия противника и может собрать войска в нужное время в решающем месте.
Все командиры получили ясные задачи. Война-войной, а наперед всего следовало каждому начальнику позаботиться «о благосостоянии и спокойствии обывателей внутри своей окружности». «Соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званий обывателей», укреплять отношения с людьми разных вер и народов полководец требовал от всякого офицера и солдата.
У него не было сомнений, что русские ни за что не допустят высадки крупного десанта и тем паче не сдадут ни одной крепости или редута. Но командиры обязаны были заранее предусмотреть «способы к охране» местных жителей «и к предпобеждениям на них злоумышленных набегов» (выделено мной. – А.Б.)! Явная сила укреплений, демонстрация бодрости войск, тщательная разведка и взаимопомощь постов должны были обеспечить предупреждение преступлений против мирных жителей, а не просто кару за них (Д II.41).
«Предпобеждение» не просто злоумышленных действий неприятеля, а любых разрушительных следствий разбоя, бунта и войны, победа до того, как пролилась кровь, была венцом стратегии и высшей наградой добродетельному полководцу. Именно в ней заключалось истинное человеколюбие, которое проповедовал Суворов.
Самому ему нелегко было ладить с взбалмошным и жестоким крымским ханом. Шагин-Гирей то стремительно вводил чуждые Крыму западные обычаи, то по старинке рубил головы. То пил с Суворовым кофе и играл в шахматы, то «изнурял гневливостью». Особенную злобу хана Александр Васильевич вызвал тайно подготовленным и блестяще выполненным выводом из Крыма христиан: главного источника обогащения крымско-татарской знати.
Спасённые – без единого выстрела – от векового рабства греки и армяне получили возможность строить свободные от грабительских даней города: Мариуполь, Мелитополь, Нахичевань на Дону. Суворов не просто вывел их из Крыма, но постоянно тревожил начальство просьбами «упрочить благосостояние немалого числа сограждан России, в сих народах замыкающегося, человеколюбивым и снисходительным о них призрением»[170]. Лаской хана пришлось пожертвовать. «Памятозлобие Шагин-Гирей-хана ... в окаменелость его углублено, – заключил Суворов, но, – дела здешнего полуострова в наилучшем состоянии». Угрозу создавала только Османская империя, неутомимо интриговавшая на Кавказе и упорно державшая в Крыму десант.
Десант Суворов ликвидировал, несмотря на то, что оружия ему было применять не велено. «Стамбульцы,– писал Суворов Румянцеву, – на Крымском берегу выгрузятся, укрепятся, выгружения умножат, сравнятся российским (войскам по численности), зазаконодательствуют в земле; моих оказательств, внушений, угроз с протестами правительства не внимут, но, наидружественно втесняясь, внедрятся вглубь земли». «Вооруженная рука то зло одна превозможет», – но турки сделают всё, чтобы представить русских нарушителями мира: «Суворов – агрессор!» (Д II. 44). Как это знакомо …
Суворов даже не просил у Румянцева разрешения на применение вооруженных сил. Командующий на юге не мог бы его дать. Екатерина Великая полагала, что следует всеми силами сохранять с Оттоманской Портой столь дорого доставшийся России мир. Александр Васильевич оружия и не применил. Хотя, как мы помним, ещё до его прибытия в Крым 14 боевых кораблей флота Османской империи с десантом обосновались не где-нибудь, а в Ахтиарской бухте.[171] Это не что иное, как Инкерманская гавань, на берегах которой вырос вскоре славный Севастополь.
Турки, по договорённости с русскими, сходили на берег мелкими группами, но Суворову трудно было защитить от обид местное население: нельзя же было приставить к каждому турку по солдату. Когда в Чёрное море вошли ещё три мощные турецкие эскадры, начальник Ахтиарской флотилии Гаджи-Магмет-ага вконец обнаглел. Его янычары стреляли в русский патруль и убили казака (Д II. 47). На протест Суворова были присланы уверения в дружбе, но убийцы не наказаны.
Проснувшись утром, Гаджи-Магмет увидал с обеих сторон узкой горловины Ахтиарской гавани следы скрытной ночной работы. Как Суворов рапортовал Румянцеву: «по 3 батальона дружественно расположились с обеих сторон Инкерманской (Ахтиарской) гавани с приличной артиллерией и конницей, и при резервах вступили в работу набережных укреплений» (Д II. 48).
Опытный флотоводец Гаджи-Магмет легко узнал основу для мощных береговых батарей. Ага не был знаком с искусством, с которым применял артиллерию Суворов,[172] но точность и мощь русских пушек знал очень хорошо. Ага немедленно запросил о причинах строительства – и получил от Суворова любезнейшие уверения в дружбе. «Итак, мой приятель, – писал Александр Васильевич, – из этого ясно можете видеть мою искреннюю откровенность, и что сомнение ваше исходит из действий вашей внутренности» (Д II. 49).
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!