Наставление постовым командирам 35 страница
«При соблюдении крайней чистоты, – писал Суворов, – … больного нигде быть не может, кроме редкой чрезвычайности, по какому-либо случаю. Поэтому за нерадение в точном соблюдении солдатского здоровья начальник строго наказан будет». Старшим офицерам командующий приказал с каждой почтой докладывать о состоянии здоровья солдат и взыскании с «нерадивых» обер- и унтер-офицеров при умножении больных.
К приказу прилагались «Правила» гигиены. Первым и главным были чистота и сухость. В сыром финском климате сухость даже выходила на первое место. Суворов требовал от каждого солдата при первой возможности обязательно разуваться и раздеваться, тщательно просушивать одежду и обувь, которые должны быть просторными. «Потному» запрещал садиться за кашу или на отдых (только в сухом месте) – «сначала разгуляться и просохнуть». Каждому – иметь несколько смен белья. «Во всём – крайняя чистота», «баня, купание, умывание, ногти стричь, волосы чесать».
Затем – «крайняя чистота ружья, мундира, амуниции». Необходима чистая вода и воздух (спёртого воздуха Александр Васильевич не переносил и полагал его одной из причин смертности в госпиталях). Свежую пищу есть сразу, как приготовлена – ленивый и не успевший «за кашу» пусть ест хлеб. В рацион добавлять капусту, хрен, спелые ягоды, летние травы. Полезное средство, особенно от цинги – табак.
От простуды обязательно – «на голову от росы колпак, на холодную ночь плащ». Очень важно – не разлёживаться, солдату необходимо «непрестанное движение: на досуге, марш, скорый заряд, повороты, атака»; «стрелять в мишень». От лихорадки, поноса и горячки Суворов рекомендовал голод. Не мешало также чистить желудок рвотным и слабительным. Но – под наблюдением медиков, с которыми Суворов держал прямую связь.
|
|
|
Именно медицинские чины обязаны были наставлять солдат в соблюдении гигиены и контролировать работу офицеров: «Медицинские чины, от высшего до нижнего, имеют право каждый мне доносить на небрегущих солдатское здоровье разного звания начальников, которые наставлениям его послушны не будут, и в таком случае тот за нерадение подвергнется моему взысканию». – Так закончил Суворов этот приказ.
При Дворе не зря говорили о строгости генерал-аншефа. Генералы и полковники, привыкшие распоряжаться в бригадах и полках, как в своих поместьях, не были в восторге от его строгого контроля. Суворов не только издавал приказы, но и добивался их неукоснительного исполнения. Дисциплина и субординация поддерживались им постоянно. Результат воспоследовал. При вступлении его в командование в Финляндии в госпиталях была 1000 больных, при одном медике на 100 человек, с «невежественным» обслуживающим персоналом. Уже в «первые месяцы» число больных стало сокращаться, а к концу года, «при отъезде моём», больных осталось 40, и те в основном на освидетельствовании для отставки. В госпиталь попадали только с чахоткой, каменной и венерическими болезнями, эпилепсией. Остальных больных успешно лечили в полковых лазаретах, да и там их оставалось мало. Этот результат был достигнут «строгим соблюдением солдатского здоровья». Суворов резко возражал по поводу ведомости Военной коллегии, где смертность в его войсках исчислялась в 1/50 (т.е. 2%). Для армии это считалось допустимым, но Александр Васильевич был крайне раздосадован, что в число умерших под его командой посчитали огромное число больных, сданных нерадивыми начальниками в госпиталя раньше и умершими в первые месяцы 1792 г. (Д III. 174). На самом деле радикальное сокращение числа больных было достигнуто, с помощью хороших врачей, уже в июне (Д III. 128). Он сам посчитал, что «в немалой Финляндской дивизии, под командой моей[299] за 10 месяцев умерло более 400, бежало больше 200 и осталось больных, слабых и хворых больше 300» (Д III. 181). Смертность не превысила 1 % (Д III. 152). Бегство солдат было неизбежным, поскольку в дивизию сдавали штрафников и разжалованных гвардейцев. Однако многих из них ловили, многие сами возвращались.
|
|
|
Опровергая «клевету», Суворов не отвлекался от главного – организации обороны. За год командования он завершил строительство полевых укреплений и нескольких крупных крепостей, военно-морской базы и каналов. В первое лето солдаты мало тренировались, теперь, имея все полномочия, Александр Васильевич взялся за обучение войск всерьёз. «Будучи здесь, – радостно писал он секретарю императрицы, – более чувствую по долгу службы, что я здесь необходим, (так) как обширные предположения не надлежит ни на мгновение из виду упускать». Поэтому визиты Суворова в Петербург были краткими (Д III. 102).
|
|
|
В Финляндии, писал Суворов, «я не отдыхал и в праздники имел мои работные часы» (Д III. 152). Он не только обучал солдат, но строил суда, командовал флотом и проводил морские маневры! «Время не терпит» – торопил он исполнителей (Д III. 106), «всегда в памяти иметь должно, куда нам за нерадение наше отвечать надлежит!» (Д III. 123). Было трудно, но «дело в движении, сердце на месте»; работы идут, хотя в расходе казённых средств «я скуп до крайности» (Д III. 128). «Предпобеждение» Суворов обратил теперь не на врага, а на «немогузнайство» и неточность исполнения приказов. Средством была четкость и подробность приказаний в купе с единоначалием. Александр Васильевич рекомендовал подчинённым: «не унывать, а брать благопоспешные меры», действовать «проворно», следовать благим примерам (Д III. 128 а); «утраченное (время) поправить расторопностью» (Д III. 133). Уже 8 сентября он доложил императрице (через её секретаря): «Желаемое кончено всё! Пограничные крепости отданы в ведомство здешней инженерной команды, остались мелкости … После небольших манёвров еду к … каналам», они ещё достраивались (Д III. 158). К концу 1792 г. всё задуманное было выполнено.
|
|
|
«Нет ничего красивее и прочнее этих пограничных крепостей»! (Д III. 169) – написал Суворов. Но сами крепости были лишь частью и следствием военных планов, которые он доработал в рапорте императрице «Об оборонительной и наступательной войне в Финляндии»[300]. Сделав уточнения к плану обороны, на котором было основано строительство укреплений, Суворов подчеркнул, что мелкие набеги неприятеля следует «презирать» и самим таких не делать, «они опасны». «Лучше усыплять, чем тревожить, и делать большой удар. Малая война обоюдно равна и не полезна, изнуряет войско». Он советовал не трогать заставы, оставляемые противником для охраны коммуникаций, и вражеские форпосты, даже под предлогом взятия языков. Их отдельные сведения не важны: «генерал должен предвидеть будущее по течению обстоятельств». Вторжения неприятеля не надо бояться: на важных направлениях он встретит абсолютно неуязвимые крепости, на неважных – не получит выгод, и в любом случае будет разбит ударом подвижных отрядов с фронта, фланга и тыла, раз уж «сам пришёл к побиению». Этим отрядам «быть всегда нераздробленным, так как здесь в обыкновенных партизанах нужды нет»[301]. Аналогично озёрная флотилия обеспечивает удар в тыл наступающим шведам, а эскадра неприступного порта Роченсальм «берёт в тыл, вместе с Ревелем, противные флоты, коих десант, никогда не большой, всюду бьют и топят сухопутные войска».
Для надёжной защиты от Швеции требовалось обидно для этой державы мало войск: 24 роты гарнизонов в 7-ми крепостях; 26 батальонов пехоты, 6 эскадронов драгун и 4 казачьих полка в двух ударных отрядах, резерве и в разъездах. А если к ним прибавить всего 3-4 полка пехоты и 9-10 эскадронов кавалерии, то на основе тех же баз и магазинов получится отличная наступательная война! В ней самая простая и очевидная задача – обойдя Швартхольм, взять флотским десантом Свеаборг и сухопутными войсками Гельсингфорс (Хельсинки). Другой вариант: прикрыв Гельсингфорс особым отрядом, атаковать по суше дальние цели на западном берегу Финляндии – Тавастгус и Або. Если флот, обойдя и частью сил блокировав Свеаборг, соединится с сухопутным войском в Або, все силы шведов в Финляндии будут отрезаны. Для защиты внутри границ можно оставить всего 3-4 полка, 3-5 эскадронов и казачий полк, расположение и операционные направления которых Суворов точно указал[302].
Уже к середине лета 1792 г., видя, что вопрос о шведской опасности Суворовым радикально решён, его завистники среди генералитета активизировались. Александр Васильевич в Финляндии болезненно реагировал на распространявшиеся сплетни о том, что он жаден к наградам, ведёт себя, как сатрап, оскорбляет офицеров, массами морит солдат, будто его победы – даже при Рымнике – ничего не стоят по сравнению с действиями других генералов, особенно победой Репнина при Мачине[303].
Они «вообще хотят доказать, что править умеют …, – грустно писал о генеральской клике Суворов, – а политическая война не бесславнее истинной …» (Д III. 131). «Усердная моя и простодушная служба родила завистников бессмертных… я всех старше службами и возрастом, но не предками и камердинерством … ярыги (бездельники и пьяницы) со стоглавой скотиной (высшим светом) меня в Санкт-Петербурге освистывают» (Д III. 134). Александр Васильевич и раньше был недоволен положением среди генералитета, утомлён «физически и морально … Время коротко, приближается конец: изранен, 60 лет, и сок весь высохнет в лимоне» (Д III. 92). Теперь он рассуждал конкретнее: «Смертный помнит смерть, она мне не далека. Сего 23 октября 50 лет в службе; когда не лучше ли мне кончить непорочную карьеру? Бежать от мира в какую деревню … готовить душу на переселение, если вовсе мне употребления предусмотрено не будет… Здесь со мною бес, в Санкт-Петербурге 70 бесов, разве быть самому бесом» (Д III. 141). Разумеется, стать «бесом» – завистливым интриганом – Суворов в силу его характера никак не мог.
Наряду с интригами, и в связи с ними, Суворова крайне беспокоила начавшаяся военная кампания в Польше, неудачная для русских войск[304]. Он подозревал, что вся эта возня имеет одной из целей не допустить его к командованию, не дать умножить свою славу, даже если это одновременно – и в основном – была слава русского оружия. Попытки объясниться и избежать конфликта не помогали. «При дворе язык с намёками, догадками, недомолвками, двусмыслием. Я – грубый солдат – вовсе не отгадчик … Никого не атакую, ни обороняюсь … Сам ничего не желаю… Интриги же, особенно Репнина, мне, право, прискучили. Я полевой солдат! Нет военного или сопряженно-политического театра». Понятно, почему генералы гонят его из Петербурга: они не воевали против турок, теперь не воюют против польских конфедератов, армия которых давно могла бы сложить оружие. «Не собственность моя говорит – польза службы! Я давно себя забыл». «Софизм списочного старшинства: быть мне под его игом» (Д III. 149).
«Берегите меня от козней Репнина, – просил Суворов камер-секратеря Екатерины, – я немощен, ему и никому зла не желаю» (Д III. 160). Узнав о возможной войне против Франции, где произошла революция, Александр Васильевич просил направить его туда или в Польшу (Д III. 162). На вопрос, завидует ли он принцу Кобургу, уже воюющему против французов, честно отвечал – «естественно»! Его сильно печалили дела в Польше (Д III. 171). Плохое управление русскими войсками вело там к успехам повстанцев. Но польза Отечества, о которой радел Александр Васильевич, была мила далеко не всем. Вдобавок к интригам и устной клевете, секунд-майор Генерального штаба М.Л. Раан явно по заказу написал, а «немецкая» (по определению М.В. Ломоносова) Санкт-Петербургская Академия Наук издала брошюру о прошлой войне с Турцией, в которой сражения при Кинбурне и Рымнике были представлены делами незначительными, не говоря уже о прямых искажениях правды в их описании (Д III. 311).
Суворов обоснованно, но тщетно возражал, требуя уничтожить брошюру (Д III. 312). Защитника, который всегда вступался за Суворова, а ещё более – за честь русского оружия – больше не было. Князь Потёмкин Таврический скончался осенью прошлого 1791 г. Хотя, по словам Суворова, «часто я ему был нужен в виде Леонида» (спартанского царя, павшего при защите Фермопил, т.е. для смертельных подвигов. – Д III. 141; П 406), светлейший был честным человеком и истинным патриотом Отечества. «Не только мне, но и каждому офицеру терпеть ложь невозможно», писал Александр Васильевич академикам. Тщетно. Клеветническая компания против русского полководца в прессе началась – и ведётся по сей день.
Командующий в Новороссии
«Расчёт времени есть главное правило ведения войны».
Из Финляндии полководца вырвали опасные события на других рубежах. Польша кипела – «Польские дела не требуют графа Суворова!» – написала императрица. Поддержав короля Станислава Понятовского, Россия и Пруссия ввели в страну свои войска и … 23 января 1793 г. договорились о втором разделе Речи Посполитой.
Но зашевелилась военная машина Турции – 10 ноября 1792 г. императрице пришлось послать Александра Васильевича командующим войсками на пограничных землях Юга России: в Екатеринославской губернии, Крыму и «во вновь приобретённой области» между Бугом и Днестром. «Мы совершенно полагаемся на усердие, деятельность и искусство ваше», – написала в рескрипте о назначении Екатерина II (Д III. 175).
Под начало Александра Васильевича переходило 65 тысяч солдат, разбросанных на огромной территории. Такой силой он ещё не командовал. В секретном рескрипте Екатерина II выражала надежду, что «от известной вашей бдительности и искусства вашего … всякое вредное покушение совершенно уничтожено и в собственный вред неприятелю обращено будет». Для этого ему разрешалось использовать в совместных операциях и гребной флот де Рибаса – Черноморский флот оставался независимым под командой адмирала Мордвинова.
Суворов, будь он менее опытен, пришёл бы в восторг. Однако, вчитавшись в секретный рескрипт, понял, что матушка-императрица не желает войны. Все его действия должны были «не подать соседям нашим повода заключить, что в границах наших ощущается опасность или тревога». Прямые поручения Суворову были самые мирные: 1. освидетельствовать вооруженные силы на Юге России и представить императрице «тотчас ясное и подробное сведение о числе там находящихся», их состоянии, обеспечении и расположении; 2. лично осмотреть берега и границы, определив, «каким образом привести их в беспечность против нечаянного неприятельского нападения»; 3. провести ревизию всех армейских магазинов и стоимости закупок в них с целью экономии казённых средств (Д III. 176).
Мудрая императрица пугала Османскую империю Суворовым, одновременно желая навести порядок в военных делах на огромной территории, сократить расходы государственного бюджета и укрепить границы. Для выполнения всех этих задач Александр Васильевич подходил идеально.
К 13 декабря 1792 г. полководец прибыл в Екатеринослав и принял командование войсками. Вскоре русский резидент в Константинополе полковник А.С. Хвостов сообщил ему, что «один слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатление. Одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, которые со стороны зломыслящих (французов[305]) на склонение Порты к войне и вражде с нами делаются»[306].
Опасность войны отступила, но это не значило, что армию не следует к ней готовить. 17 января, через месяц после прибытия к войскам, Суворов рапортовал императрице о результатах проведённой им полной ревизии войск, их расположении на будущую весну, магазинов (с их расположением. содержимым и закупочными ценами) и госпиталей, с точностью до человека, четверти (3 литра) муки и копейки денег[307].
По каждой воинской части было указано, по званиям, число здоровых, больных, находящихся в отлучке и служащих сверх штата, а также конкретно по званиям, какое требуется пополнение. Все «полки и батальоны, касательно до амуничных и прочих вещей и жалования, во всём снабжены, кроме малых неважных недопусков, которыми также имеют быть удовольствованы» – эти распоряжения уже сделаны, рапортовал Суворов. По магазинам в рапорте было написано, сколько какого продовольствия и фуража налицо, и сколько поставляется по уже сделанным заказам. По госпиталям было указано число состоявших в них больных, количество выписанных стараниями Суворова в полки или на излечение по домам, уволенных из армии в инвалиды и оставшихся на лечении. Последних было всего 372 человека в 4 госпиталях; с 5-м госпиталем (304 больных) Суворов ещё разбирался.
Гигантская, совершенно необходимая работа была выполнена в невероятно краткий срок[308]. Александр Васильевич мог бы гордиться. На самом деле он был до крайности оскорблён. Рескрипт, подписанный 2 декабря 1792 г. лично Екатериной II, но явно (по слогу и содержанию) составленный врагами полководца в Военной коллегии, придавал его высокому назначению вид ссылки нашкодившего военачальника на хозяйственную должность (Д III. 178).
В документе выражалась надежда, что, несмотря на усердие Суворова к порядку и дисциплине, отличающих регулярные войска перед нерегулярными, полководец не допустит, «чтобы эти войска наши были изнуряемы по прихотям, или угнетаемы неполучением им надобного и принадлежащего» и прочими «злоупотреблениями», которые порождают бегство солдат. Из текста вытекало, что обыкновенно солдаты от Суворова просто бегут, чего на самом деле не было.
Второй пункт рескрипта толковал от монаршего лица злобную байку, что Александр Васильевич морит солдат на работах над укреплениями, не платя им, не одевая, держа в крайней нужде и изнуряя. Ему рекомендовалось заинтересовать солдат «посредством довольного и безобидного платежа по урокам и по дням», чтобы им хватало хотя бы на одежду и обувь, поощрять «мясной и винной порцией» и давать работу «соразмерно силам их».
Третий пункт толковал клевету о высокой смертности в полках Суворова. Ему рекомендовалось «призрение к больным и попечение об исцелении их» путём сохранения и хорошего снабжения, а не упразднения госпиталей. Четвёртый пункт обязывал Суворова помесячно представлять в военную коллегию рапорты по новой форме о числе и состоянии больных в полках и госпиталях. Пятый – аналогично рапортовать о бежавших солдатах. Шестой – «приласкивать» иррегулярные нерусские войска, служившие России. Седьмой – вести политическую разведку совместно резидентом в Стамбуле Хвостовым и генеральным консулом в Молдавии, Валахии и Бессарабии Севериным.
Суворов выделил в этом документе два принципиальных момента: фактический запрет обучать войска по его системе и упрёк в небрежении их здоровьем. Последний было для него самым страшным. Доверенному секретарю Екатерины П.И. Турчанинову он довольно резко написал, что знает о клевете, будто у него «мёртвых солдат было по 2000». На самом деле, отвечал на клевету Александр Васильевич, «у меня в полку было правило – от 8 до 20 больных»; приближение к 20 означало расследование. «Умирало редко в год до полудюжины» (до 6 человек на две с лишним тысячи, учитывая, что в полку на работах доживало свой век много старых солдат). «На манёврах в Красном селе вошёл и вышел скорым маршем без больных и мёртвых. – Вспоминал Суворов. – Тоже из Ладоги в Смоленск, не оставив на квартирах ни одного больного, в распутицу пропал (бежал) один, больных 6. В Кольберскую зимнюю кампанию (против Пруссии), без обозов, в Тверском у меня драгунском полку не было больного. От корпуса за Дунаем до Козлуджи три недели, больных отправлять назад было некого – и все живы. Пол Уральской степи вперёд и назад – ни мёртвых, ни больных. От Копыла с корпусом быстрым маршем за Кубань и Лабу – умер один. Хоть этим (показываю) вам моё человеколюбие!». В Крыму подрядчики давали Суворову 4000 руб. «на разведение больных» в госпиталях – «вышли мы оттуда на Днепр, не оставив там ни одного больного, не взяв у обывателей ни одной повозки». В Финляндии смертность была велика по вине прежних начальников – там умерло 400 человек, включая моряков, при смерти было 200, а Суворов оставил после себя 300 больных из 20000 солдат (Д III. 179).
В том же письме Александр Васильевич написал, что от своей системы обучения не откажется: «Обучение нужно, лишь бы с толком и кратко; солдаты его любят … За плевелы же на меня протестовать буду»! В дружеском послании Д.И. Хвостову полководец сетовал, что обученные им войска, способные бить неприятелей, у него отбирают, а ему остаётся сражаться во главе необученных, как под Кинбурном. Разумеется, он часто сражался во главе необученных им войск, прививая им своё искусство сходу, но пренебрежения воинским обучением терпеть не мог. Под покровом благовидности императорского рескрипта, рассудил полководец в письме П.А. Зубову, «жало ядовитее явного злодеяния … Лет 40 назад вместо благовидности употреблялось сожаление – ещё смешнее». Он не понимал, почему завистники суетятся, ведь по списочному старшинству среди генерал-аншефов он «10-й, хотя в службе старше всех» (Д III. 180 и приложение).
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!