Татьяна Стексова, Наталья Гришина 4 страница
Примеры итальянско-русского языкового взаимодействия в речи одесситов свидетельствуют о многовекторности процессов интеграции российского общества в Европу через Одессу в XIX в. Остановимся на экономическом векторе. Известно, что в ХVIII – XIX вв. финансово-коммерческая деятельность в портовых городах Восточного Средиземноморья и Причерноморья, в том числе Одессы, в 1-ой пол. ХІХ в. была ориентирована на итальянский и греческий языки [Sperandeo G. 1906: 335; Kohl J.G.1841: 55-56; Атлас Д.Г. 1992: 97-99]. Русская речь Одессы стала “полигоном” для многих современных русских финансово-экономических терминов итальянского происхождения: негоциант (< ит. negoziante – «купец», «лавочник»); тратта (< ит. tratta – «переводнойвексель»); контокуренто (< ит. contocorrente – «текущийсчёт»); порто-франко (< ит. porto franco – «вольная гавань», экономический режим, существовавший в Одессе до 1865 г.) и др. Режим порто-франко обеспечивал одесским предпринимателям баснословные прибыли, рабочим – хорошо оплачиваемую работу, а Одессе и всему региону Северо-Западного Причерноморья – быстрое экономическое и демографическое развитие. Слово порто-франко в речи одесситов приобретало метафорические значения [Степанов Е.Н. 2005]. Не вышел за пределы Одессы итализм лапетутник (<l ’ appettuto – «тянущий изо всех сил на подъёме» (о коне) – биржевой маклер, работавший на повышение стоимости ценных бумаг); в современном биржевом арго это бык, буйвол (< англ. bull). Считают, что в сер. ХІХ в. итальянский стал вторым языком одесситов в бытовой сфере [Чарнецкий В. 1994: 8], выполняя среди торгового люда функции, подобные французскому среди дворян. На нём писали названия улиц, его учили в учебных заведениях.
|
|
|
Торговые операции невозможны без единиц и средств измерения товарной массы. Одним из средств контроля за объёмом экспортировавшегося через одесский порт в ХІХ в. зерна был скáндал (< ит. scanda ̀ glio). Это слово использовалось в русском языке XVII – XVIII в. как синоним термина лот – «средство для измерения глубины». О.Рабинович так толкует слово скáндал: «От итал. “scandaglio”, поверка, испытание. Так называется небольшой металлический аппарат, по которому узнаётся вес в четверти зернового хлеба» [Рабинович О. 1850: 88]. В современном итальянском языке scanda ̀ glio – морской термин с двумя значениями: предметным – «лот», «эхолот» – и процессуальным – «промер глубины эхолотом». Scanda ̀ glio образовано
от глагола scandagliare, основное значение которого – «измерять глубину лотом», а одно из метафорических – «взвешивать, обдумывать». Думаем, ска́ндал как стандартизационный прибор для проверки веса зерна в четверти был создан в Одессе, так как именно здесь в нём возникла наибольшая потребность: в целях обвеса и продавцы, и покупатели, и посредники ухитрялись портить свои четверти. По принципу действия и внешним параметрам «зерновой» скáндал был похож на морской. Однако новое слово, известное в середине ХІХ в. всем одесситам, так и не было зафиксировано в словарях русского языка.
|
|
|
Регулярно в речи одесситов употреблялись, грамматически освоившись по законам русского языка, некоторые итализмы, пришедшие из средиземноморского портового арго. Напр.: …Голоса капитана, матросов и заунывное рабочих: «Вира помалу, майна, банда» [Кармен Л.О. 1977: 86]. Кипит работа. В кочегарке Герои судна “первой марки” Стуча возились в полутьме. Колосниками барабанят, Вирают мусор, трубки банят… [Моряк 1922: 4]. Ставшие в русском языке междометиями, слова вúра! и мáйна! – формы итальянского императива: vira! – «крути, поворачивайлебёдку», т.е. «поднимайвверх» – от virare – «вращатьлебёдку»; maina! – «спускай, собирай (паруса)» – < mainare. В одесском городском койне от междометий вúра! и мáйна! образованы глаголы несовершенного вида вирáть – «поднимать», – и (вариативный) майновáть / майнáть – «спускать», – спрягаемые в речи по всем правилам русской глагольной парадигмы. Из арго портовых докеров, в котором изредка можно услышать также формы совершенного вида этих глаголов (свирáть – «поднять»; смайновáть / смайнáть / майнýть = “опустить, спустить”), вúра!, мáйна! и производные от них глаголы распространились на все сферы хозяйства, где есть погрузо-разгрузочные работы. Используются эти слова и в бытовом просторечии. Слово бáнда докеры одесского порта в своём профессиональном арго употребляют как междометие со значением «в сторону!; отводи!» (< ит. banda1 – «бок, сторона», «край», (морск.) «борт»).
В одном из примеров вместо русск. мочить встречаем банить (< ит. bagnare – «мочить», «смачивать», «увлажнять»).
|
|
|
Из слов строительного дискурса в одесском городском койне быстро прижились итализмы палаццо, гранит, мина – «вход в катакомбу», катакомба – «каменоломня», лава – «базальт для мощения тротуаров». Шахты для добычи строительного камня-известняка (ракушечника) одесситы регулярно называют катакóмбами (от ит. с atacomba – «подземнаягробница», «подземелье», – а также от н.-гр. κατακόμβη). Русский эквивалент каменолóмни лишён, в отличие от заимствованного, переносных метафорических значений. Мúна образовано от ит. устаревшего mina – «шахта», «рудник». Интересным с точки зрения социальной диахронии является функционирование производного от катакомбы слова катакомбúст, не зафиксированного словарями. В истории христианства катакомбистами называют первых христиан Рима, которые организовывали свои церкви в катакомбах. В речи одесситов в разное время доминировали разные значения слова катакомбúст. В ХІХ в. катакомбúсты – 1) «одесские масоны»; 2) «бандиты, спасавшиеся в катакомбах от полиции и прятавшие там награбленное»; 3) «контрабандисты» (контрабандёры). Во время фашистской оккупации города (1941 – 1944) катакомбúсты – «партизаны». Сегодня эти омонимы – историзмы. В начале ХХІ в. катакомбист имеет три значения без семы 'сокрытие': 1) «тот, кто изучает катакомбы»; 2) «тот, кто часто бывает в катакомбах либо работает в них»; 3) (перен.) «спелеолог».
|
|
|
Характерной для Одессы 1-ой пол. ХІХ в. словообразовательной моделью являются отантропонимные нарицательные существительные с архисемой ‘социальная группа’, в основе которых – фамилии певиц итальянской оперы. Карраристы, Барилисты, Монтичеллисты, Тассистристы, Патеристы и под. – поклонники таланта конкретной певицы) во 2-ой четверти ХІХ в. Такое отношение к театру и оперным испонителям в тот период наблюдалось во многих европейских городах.
Активное влияние языка идиш на одесское городское койне было весьма продолжительным: до последней трети ХХ в. Некоторые лексические и фразеологические идишизмы и гебраизмы, особенно те, которые выполняют эмотивную функцию, регулярны в одесском городском койне сегодня, их часто используют одесские писатели, эстрадные артисты. Нередко идишизмы и гебраизмы функционируют в Одессе вместо общеупотребительных единиц русского языка. Напр.: ша! < ид. !אש – междометие, выражающее призыв успокоиться, замолчать, соблюдать нормы приличия (= «тс-с!», «тише!», «замолчите!», «успокойтесь!» и под.; капцан < ивр. ןצבק [кабцн] – «нищий, босяк»; вейзмир! – междометие, выражающее сожаление, чувство неудачи, собственной вины (< ид. רימ (וצ) זיא ײװ (זא) [(аз) вэй из (цу) мир] – «горе мне!»), соответствует общеупотребительным «чёрт!», «ах!», «ну и ну!», «жаль!», «какое горе!»; во весь рост = «полным ходом» – калька из идишדער גאנצער הײך אין [ин дэр ґа́нцэр γэйх]. Большинство еврейских заимствований приобрели в одесском городском койне дополнительные значения и оттенки. В некоторых из них происходят семантические сдвиги, семантическое выветривание. Напр.: слово пу́риц < ид. ץירו́פּ («помещик») в речи одесситов узуально с оттенком иронии в метафорических значениях «богач», «спесивец», «надменный человек», «крутой», «хвастун». Фразеологизм на хап-геволт < ид. טלאָװ́עג ןיא ןפּאכ [хапм ин гэво́лт] – «брать на испуг» – сохраняет данное значение в сочетании брать на хап-геволт. В современной же речи одесситов под влиянием частичной паронимии произошла контаминация брать на хап-геволт и делать на хип-хап, в результате чего возник фразеотрансформ делать на хап-геволт, употребляющийся в значении второго. Обычно начало процесса семантического выветривания слова или фразеологизма связывается с прекращением функционирования основного значения единицы. Однако в полиэтническом многоязычном городе это, как мы видим, может быть связано с использованием одной единицы носителями языка-донора и горожанами, не владеющими им. Кроме того, функционирование указанного трансформа свидетельствует о прекращении во
2-ой пол. ХХ в. активного воздействия на одесское городское койне языка идиш.
Языковой портрет Одессы показывает, что наиболее продолжительным и сильным по объёму и направлениям является влияние на русскую речь одесситов украинского языка [Степанов Є.М. 2004: 20-23, 191-210, 445 и др.]. Органичность вхождения лексических и фразеологических украинизмов в одесское городское койне настолько высока, что одесситы часто воспринимают их не как иноязычные заимствования, а как единицы просторечия, разговорного стиля и даже стилистически нейтральные. Напр.: …У него задышка, он только на лицо здоровый… [Львов А.Л. 1966] (вместо одышка). А вы, гимназисты, жалкие шпаки [Катаев В.П. 1983]. Вы окончательно сказились, молодой человек? [Паустовский К.Г. 1961]. Беня говорит мало, но он говорит смачно [Бабель И.Э. 1990,1]. А ну, габелки, давайте деньги или марш с парохода… [Катаев В.П. 1983]. При концептуализации этнических особенностей Одессы этнические семы чаще всего скрытые. Они могут быть выражены лингвистически и экстралингвистически. Так, во фразеологических единицах (ФЕ) вкладывать весь сыр в один вареник (с безэквивалентным прагматонимом-украинизмом) и хворобу в бок! (украинско-русский контаминат: хворобу під ребро + болячку в бок) скрытая сема ‘украинский’ выражена лингвистически.
Таким образом, в языковом портрете Одессы особым образом переплетаются процессы экономической, культурной и политической интеграции Европы XVIII – XX вв. Особенности русской речи одесситов со всеми её отклонениями от литературных норм являются символом социальной солидарности одесситов, одним из наиболее важных и ярких средств выражения одесской полиэтнической городской субкультуры, сформировавшейся в новом колониальном городе, жившем в режиме порто-франко, как “испытательный полигон”, на котором ещё в ХІХ в. проверялась способность европейцев к межэтническому и межконфессиональному миру в условиях экономической, политической и культурной интеграции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Атлас Д.Г. 1992 – Старая Одесса, её друзья и недруги. Москва: Ласми. 208.
2. Бабель И.Э. 1990 – Сочинения: В 2-х т. Москва: Художественная литература.
3. Бандас Е., Розен С., Тер-Казарян М. 2010 – Из опыта создания латинско-англо-русско-ивритского толкового словаря бинарных названий бактерий, изученных в Израиле. Мова: Науково-теоретичний часопис з мовознавства. №15. Одеса: Астропринт.
4. Вепрева И.Т. 2006 – О кодифицированной норме в современной культурно-речевой ситуации: норма и мода. Русский язык сегодня. 4. Проблемы языковой нормы. Москва: Ин-т русского языка им. В.В.Виноградова РАН. 111-119.
5. Герлігі П. 1999 – Одеса: Історія міста. 1794-1914 / Переклад з англійської. Київ: Критика. 382.
6. Зеленецкий К.П. 1839 – Жизнь в Одессе: Отд. оттиск. Одесса. 243-266.
7. Зеленецкий К.П. 1855 – О русском языке в Новороссийском крае. Одесса. 34.
8. Кармен Л.О. 1977 – Рассказы. Москва: Худож. лит. 286.
9. Катаев В.П. 1983 – Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона. Москва: Советский писатель. 496.
10. Львов А.Л. 1966 – Крах патента: Рассказы об Одессе. Одесса: Маяк. 222.
11. Моряк 1922 – Моряк: Краевая газета Чёрного, Азовского и Каспийского морей. Одесса. 3 июля.
12. Паустовский К.Г. 1961 – Время больших ожиданий: Повесть. Одесса: Од. книжн. изд-во. 212.
13. Паустовский К.Г. 1986 – Южная Пальмира. Сказки. Очерки. Литературные портреты. Минск: Народная асвета. 306-309.
14. Пойзнер М.Б. 2001 – С Одессой надо лично говорить… (Из подсмотренного и подслушанного). Одесса: Друк. 392.
15. Пушкин А.С. 1979 – Письмо В.Л.Давыдову. Июнь 1823 г. – июль 1824 г. Кишинёв – Одесса (черновик). Полн. собр. соч.: В 10-ти т. – Ленинград: Наука. – Т.10. – С.78.
16. Рабинович О. 1850 – Мориц Сефарди. Литературные вечера. Ч.2. Одесса: Н.Фумели. 5-154.
17. Скальковский А.А. 1859 – Материалы для истории образования в Одессе. Б.м. 23.
18. Степанов Е.Н. 2002 – Особенности культурной и языковой ситуации в греческой диаспоре города Одессы. Мова і культура. Культурологічний компонент мови: Наукове видання. Т.ІІ. Вип.4. Ч.2. Київ: ВД Дм. Бураго. 71-82.
19. Степанов Є.М. 2004 – Російське мовлення Одеси: Монографія / За ред. проф. Ю.О. Карпенка. Одеса: Астропринт. 496.
20. Степанов Е.Н. 2005 – Лексические итализмы в речи одесситов. Мова і культура. Національні мови і культури в їх специфіці та взаємодії: Наук. видання. Вип.8. Т.V. Ч.1. Київ: ВД Бураго. 30-36.
21. Степанов Е.Н. 2006 – Норма городского койне. Русский язык сегодня. 4. Проблемы языковой нормы / Отв.ред. Л.П.Крысин. Москва: Ин-т русского языка им. В.В.Виноградова РАН. 506-518.
22. Чарнецкий В. 1994 – Вдали Италии своей: Беседы с Валентином Королёвым. Одесский вестник. №1 (4 янв.).
23. Яроцкая Г.С. 2006 – Импорт англоязычных концептов в русское языковое сознание. Записки з загальної лінгвістики: Зб.наук.праць. Вип. 7. Одеса. 344-351.
24. Hausmann G. 1998 – Politics and culture. Political hegemony in the university: The professoriate and the university counsil in Odessa, 1865 – 1917. Схід. Захід: історико-культурологічний зб. Харків: Майдан.
127-134.
25. Kabanen I. 2008 – Johdatus Odessan kielen erikoispiirteisiin: Pro-gradu. Helsinki: Helsingin yliopisto. 50.
26. Kohl J.G.1841 – Reisen in Südrussland. 1. Dresden–Leipzig, 1841. X, 330.
27. Papoulidis C. 1991 – Les grecs de Russie au 19e siècle et au début du 20e. Balcan Studies. Vol. 32. Part 2. Thessaloniki. 235-269.
28. Sperandeo G. 1906 – Gli italiani nel Mar Nero: La colonia di Odessa. Rivista d’Italia. Agosto. 325 – 342.
29. Wedel E. 1998 – “Odessisch” – Bemerkungen zum heutigen Russisch von Odessa. Festschrift N . Salnikow. Frankfurt am Main. 247-259.
THE LINGUAL PORTRAIT OF ODESSA CITY AS THE REFLECTION
OF EUROPEAN INTEGRATION IN THE 19-20th CENTURIES
The language situation in Odessa in the ХІX – beg. of XX centuries and the features of Odessa urban contact vernacular formed on the basis of Russian under the influence of the ethnic, social, geographic and chronological factors. These factors mirror the processes of economical, political and cultural federating specificity in Europe of that epoch. These features are the evidences of contacts with Ukrainian, Jewish, Polish, Italian, Greek, French, German, etc.
Русистика и современность.
13-я Международная научная конференция. Сборник научных статей, с. 462-466. ISBN 978-9984-47-044-3
Рига: Балтийская международная академия, 2011.
ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ НАИМЕНОВАНИЙ ЛЕКАРСТВЕННЫХ
РАСТЕНИЙ В РУССКОМ И ПОЛЬСКОМ ЯЗЫКАХ
Ванда Стец
Гданьский университет, Польша
wanda.stec@ug.edu.pl
С незапамятных времен растения были спутником человека. Служили и служат ему пищей, строительным материалом, помогают излечиваться от недугов. Наименования лекарственных растений очень выразительны в семантическом отношении – они не только называют, но и передают специфические качества, например, внешние признаки, схожесть с чем-либо, условия произрастания, особенности применения в лечебных целях и др. В них различным образом раскрываются связи между человеком и растительным миром. Наименования лекарственных растений, по сути, являются своего рода доказательством цивилизационного развития и приобретенного за столетия опыта, т.к. люди на своем пути постоянно расширяли и совершенствовали знания об окружающем мире, наблюдая за природой и приспосабливая ее для своих нужд,
в том числе и для лечения болезней. Поэтому названия лекарственных растений – это неотъемлемая часть словарного состава языка любого народа, чрезвычайно интересная в аспекте исследования истории развития языка и культуры, но также истории медицинских и других естественных наук.
Еще известный американский лингвист Эдуард Сепир подчеркивал, что: «Язык не существует вне культуры, т.е. вне социально унаследованной совокупности практических навыков и идей, характеризующих наш образ жизни» [Сепир Э. 1993: 185]. Данный тезис имеет отношение к названиям лекарственных растений как к номинативным единицам языка. Раскрывая их ономасиологические начала, можем многое узнать о культуре народа, об обычаях, традиции, мифологии. Наименования лекарственных растений – это, несомненно, часть языковой картины мира.
По мнению польского ученого-этнолингвиста Ежи Бартминского, большое значение для воссоздания языковой картины мира имеет «познание механизмов лежащих в основе создания новых наименований, открытие их ономасиологических оснований («внутренней формы») и внутрисистемных взаимоотношений: деривации, синонимии, оппозиции» [Bartmiński J. 2009: 13]. Через свою внутреннюю форму наименования как будто «приближают» нам способ восприятия и толкования действительности, своеобразный для носителей данного языка.
Польский языковед Иоланта Мачкевич считает, что «Подход к названию как к существенной особенности называемого объекта ведет иногда к отождествлению названия и этого объекта. В результате – связь между означающим и означаемым понимается в качестве естественной, а не условной. (…) Уже Фома Аквинский утверждал: „Nomina debent naturis rerum congruere”, т.е. названия должны отвечать природе вещей» [Maćkiewicz J. 1999: 83-84]. По нашим наблюдениям, наименования лекарственных растений являются подтверждением этого тезиса, так как для большой их части характерна прозрачная внутренняя форма, т.е. они отличаются языковой мотивированностью, причем возникает ощущение, что это естественно, что так и должно быть. Мотивированность свидетельствует о выделении в процессе номинации определенных признаков, которые положены в основу названия. Согласно классификации Юрия Сергеевича Маслова [Маслов Ю.С. 1975: 136] различаются три типа мотивировки: реальная, опирающаяся на реальный мотивирующий признак; фантастическая (мифическая), опирающаяся на мифические представления, религиозные верования, поэтические вымыслы и легенды; и формальная, когда ясно, от какого слова (или слов) образовано данное слово, но непонятно почему. Анализ названий лекарственных растений показывает, что в их основу положены все три типа мотивированности, и они обусловлены разными мотивирующими признаками. К тому же, если сравнить названия одних и тех же лекарственных растений в разных языках, например в русском, польском и латинском, наблюдаем для них как аналогичные (или схожие), так и различающиеся мотивирующие признаки.
Дата добавления: 2021-04-07; просмотров: 81; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!