Критерии успешности межкультурного диалога 1 страница
Успешность межкультурного диалога зависит от уровня понимания, которого достигают партнеры по коммуникации. Понимание, таким образом, становится ключевым концептом межкультурного диалога. Понимание в свою очередь предполагает:
· знание партнерами ситуации;
· высокий уровень развития их межкультурной чувствительности (готовность переклюючаться с одного культурного кода на другой);
· определенная степень кросс-культурного соответствия между разными лингвокультурами.
Последний критерий зависит: от степени культурно-языковой близости между носителями разных лингвокультур; от наличия общего культурно-языкового прошлого; от того, в какой мере базовые ценности одной лингвокультуры способствуют восприятию базовых ценностей другой лингвокультуры.
В ситуации межкультурного диалога может возникать:
· полное понимание – взаимная поведенческая и культурная адаптация;
· неполное понимание / недопонимание; – поведенческая и когнитивная адаптация затруднена;
· непонимание – поведенческая и когнитивная адаптация либо вообще невозможна, либо происходит через преодоление серьезных культурных барьеров.
Приведу несколько примеров. На уроке русского языка преподаватель объяснял выражение говорить без обиняков, ср., например, такой контекст:
Зашёл почему-то разговор обо мне, и Короленко сказал без обиняков, напрямик, что я иду по неверной литературной дороге, отдавая все свои силы газетным статьям-однодневкам
(К. Чуковский. «Короленко в кругу друзей»).
|
|
|
Японский студент, знавший русский язык лучше других, перевел это выражение как говорить нагло. Такой перевод необычайно точно характеризует установки японской культуры, не допускающей потерю социального лица собеседника. С этим, в частности, связаны многочисленные формы вежливости в японском языке. Разговор без обиняков оценивался бы в японской лингвокультуре как недопустимо резкий по отношению к собеседнику. То, что в одной лингвокультуре нейтрально, в другой может казаться эмоционально отмеченным.
Кстати сказать, эмоциональное, но в целом нейтральное речевое общение носителей русского языка представителями других лингвокультур часто воспринимается как резкое и агрессивное. Например, вот как описывает Н. Саррот первые впечатления французской девочки от встречи с ее русскими родственниками:
Коляска останавливается перед крыльцом большого, деревянного дома, папа выпрастывает меня из одеял, в которые я закутана, берет на руки, <…> и передает дедушке и бабушке, которые оба тут, перед дверью, в длинных белых ночных рубашках... Папа разгневанно говорит... «Я же вас предупредил, я просил вас не вставать с постели, это безумие»...Я настолько ошеломлена его тоном, что застываю, не отвечаю, как мне хотелось бы, на их поцелуи, на нежные слова. А они как будто не в обиде на папу... Может, они слишком слабые, чтобы защитить себя, они такие милые, такие старенькие... Как он мог так рассердиться, так резко говорить с ними? Едва мы остаемся с ним наедине, я тотчас спрашиваю его об этом... «Ты был такой злой... – Да нет, глупышка, я боялся, они простудятся... семь часов утра! в ночных рубашках! Они могли нас дождаться в постели, я написал им... – Но зачем же говорить так сердито... – Ничего подобного, вовсе не сердито... – Ты кричал... – Чтобы они побыстрее вошли в дом, они плохо слышат... Я не хотел, чтобы они простыли... – А они знают, что это поэтому? – Конечно, знают (Н. Саррот «Детство»).
|
|
|
Здесь проявление заботы и связанное с ним волнение и повышенная эмоциональность воспринимается девочкой, воспитанной во французской культуре как акт речевой агрессии.
Заключение
Те проблемы, которые решаются в рамках межкультурного диалога и которые предполагают формирование у учащихся понимания на уроках русского языка как иностранного, предвосхищают понимание, достигаемое при выработке коллективных решений по самым сложным и острым вопросам современности.
|
|
|
ЛИТЕРАТУРА
1. Silvestri, S. 2007 – Islam and the EU: the merits and risks of Inter-Cultural Dialogue’, Policy Brief, Brussels: European Policy Centre, June.
INTERCULTURAL DIALOGUE: THE CRITERIA FOR TYPOLOGY ESTABLISHMENT
The paper is devoted to the intercultural dialogue in the pedagogical process. The principles of the intercultural dialogue are researched within the process of teaching Russian as a foreign language. The main principles of intercultural dialogue are determined by several criteria discussed in the paper.
Русистика и современность.
13-я Международная научная конференция. Сборник научных статей, с. 63-67. ISBN 978-9984-47-044-3
Рига: Балтийская международная академия, 2011.
«МЕЛЬМОТ, БРОДЯГА МРАЧНЫЙ» В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 19 ВЕКА
Елена Браковская
Балтийская международная академия, Латвия
jelena.bsa@inbox.lv
Роман Чарльза Роберта Метьюрина «Мельмот Скиталец» (1820), будучи одним из наиболее ярких образцов готического романа, представляет собой значимое явление не только английской, но и всей европейской литературы. Заметное воздействие Метьюрина испытали не только его соотечественники, но и видные представители французской, американской и русской литературы.
Для начала несколько слов о готическом романе. Данный жанр возник как реакция на миропонимание и эстетику европейского Просвещения и свое определение получил в связи с особым интересом его авторов к «готике» Средневековья, то есть к представлению о мире как арене извечной борьбы противостоящих начал – добра и зла, небесного и инфернального, Бога и дьявола, а также в связи с обращением к условно-готическому обрамлению действия. Данное действие, как правило, разворачивается в средневековых замках, часовнях, подземельях, на фоне мрачного, подчас экзотического ландшафта, что придает повествованию зловещий и загадочный колорит. Первооткрывателем жанра справедливо считается Х Уолпол, автор канонического «Замка Отранто» (1765). К наиболее выдающимся образцам «готического» романа относятся «Ватек. Арабская сказка» (1782, 1787) У.Бекфорда, романы «В лесу» (1791), «Удольфские тайны» (1794) и «Итальянец» (1797) Анны Радклиф, «Монах» (1795-96) М.Г.Льюиса, «Сент-Леон» (1799) и «Мандевилл» (1817) У.Годвина и вышеупомянутый «Мельмот Скиталец» (1820) Ч.Р.Метьюрина.
|
|
|
По мнению В.Э.Вацуро, автора монографии «Готический роман в России», готический роман – целостная и хорошо структурированная система, порожденная предромантической эстетикой и философией; эта последняя предопределила характер конфликта, расстановку действующих сил, иерархию мотивов и сумму повествовательных приемов; она создавала и специфические романные модели; воспринимаясь или отвергаясь последующей литературой, они могли разрушаться как целостное образование, обогащая традицию отдельными своими элементами [Вацуро В.Э. 2002: iii].
В данной статье мы предпринимаем попытку проследить процесс прямого и опосредованного восприятия русской литературой романа Метьюрина «Мельмот Скиталец» - как на уровне целостной структуры, так и на уровне ее отдельных элементов, не претендуя, однако, на полное решение задачи подобного масштаба.
К сожалению, имя Чарльза Роберта Метьюрина, драматурга и «мрачного» романиста романтической эпохи, ныне почти забыто, поэтому мы позволим себе хотя бы вкратце описать историю жизни писателя и написанное им произведение.
Чарльз Роберт Метьюрин (1780-1824) родился в семье гугенотов, бежавших из Франции после отмены Нантского эдикта и нашедших убежище в Ирландии. Образование получил в Колледже Св. Троицы, после его окончания служил викарием в церкви Св. Петра в Дублине. Его произведения (в их числе пьеса «Бертрам» и роман «Альбигойцы») заметил Вальтер Скотт и обратил на них внимание Лорда Байрона. Благодаря поддержке этих литературных светил романы и пьесы Метьюрина пользовались огромным успехом. Однако Ирландская Католическая церковь, шокированная описанными в его романе «Мельмот Скиталец» преступлениями, которые творятся в стенах католических монастырей, приостановила продвижение Чарльза по карьерной лестнице, что сказалось на его репутации и финансовом благополучии. В состоянии душевной подавленности, забытый публикой, Метьюрин умер в возрасте 44 лет, оставив семью без средств к существованию.
Его роман «Мельмот Скиталец», опубликованный в Лондоне в 1820 году, - это, по мнению критиков, последнее и в известном смысле итоговое произведение в жанре готического романа, масштабное в постановке философских проблем добра и зла, вины и воздаяния, судьбы и свободной воли человека. Роман отличает динамично запутанный сюжет, огромное количество персонажей и событий, перенесение действия из страны в страну и чрезвычайно сложное построение.
На всем протяжении «Мельмота Скитальца» идет игра со временем. Она связана, прежде всего, с образом самого Мельмота, возраст которого (около 200 лет) позволяет группировать вокруг него самые разновременные события. Действие романа начинается с поездки осенью 1816 года студента дублинского Тринити колледжа (его окончил сам Метьюрин) к больному дяде. К концу первой главы дядя умирает. Наследнику остается портрет с «живыми глазами» и рукопись англичанина Стентона о событиях 1676-77 гг., происходивших с ним в Испании и Англии. Оригинал портрета оказывается жив и появляется в момент, когда дядя умирает, а племянник читает найденную рукопись. Так Скиталец оказывается в центре повествования, и его характер, демонический, мрачный, романтический, мизантропический и в то же время привлекательный, все полнее вырисовывается перед читателями. Скиталец в совершенстве познал сущность человека, особенно цивилизации; опыт и знания его огромны, и это приводит его к самым мрачным выводам. Он ненавидит и презирает людей. Человеческое общество, по его словам, устроено плохо, жизнь людей злонамеренна и вредна, а смерть ничтожна. Одна из центральных тем романа – любовь Скитальца и Иммали. Эта идеальная, невинно-чистая, романтическая героиня, выросшая на лоне природы, на одном из экзотических островов, – полюбила Скитальца вечной, великой любовью, несмотря на мучения, которые он приносит ей и ее семье. Мельмот тронут чистотой и добротой героини и встречи с ней – это короткие просветы в его безумной и зловещей жизни. Боясь погубить Иммали, Скиталец прилагает все усилия, чтобы расстаться с ней, но судьба вновь и вновь разрушает его намерения. Последняя глава описывает смерть Скитальца: отпечатки ног на песке, смятый терновник, как будто по нему кого-то тащили, след от тела, которое волокли.
Первые отрывки из «Мельмота Скитальца» в русском переводе Николая Александровича Мельгунова появились в 1831 г. в литературной газете «Колокольчик» (1831, № 25) и в журнале «Сын отечества»
(1831, №XLIV).
Однако история воздействия «Мельмота Скитальца» началась отнюдь не со времени выхода в свет его русского перевода. Многие знали роман и раньше, читая его в английском подлиннике или, чаще, во французском переводе. К числу таких читателей принадлежал Пушкин, по достоинству оценивший роман Метьюрина задолго до того, как он стал известен в русском переводе 1833 г.
По мнению исследователей творчества Пушкина, поэт впервые прочел «Мельмота Скитальца» во французском переводе не позднее 1823 г. в Одессе и, находясь под сильным впечатлением, упомянул Мельмота в XII строфе третьей главы «Евгения Онегина». Поскольку этот роман в то время был известен в России лишь немногим, Пушкин в особом примечании к «Евгению Онегину» пояснил, что Мельмот – гениальное произведение Матюрина. В письме к А.Н.Раевскому, написанном между 15 и 22 октября 1823 г., он упоминает о «мельмотическом» характере своего адресата, за которым эта литературная романтическая маска прочно закрепилась в кругу друзей и знакомых поэта [Алексеев М.П. 1983: 621].
Эту же маску, близкую в представлении Пушкина, «байроническому» типу, от которого она отличалась, вследствие «демонизма», более ясной мотивировкой разочарованности, озлобленности и скептицизма, примерял и носил, наряду с другими, Евгений Онегин: Скажите, чем он возвратился? Что нам представит он пока? Чем ныне явится? Мельмотом, космополитом, патриотом, Гарольдом, квакером, ханжой, иль маской щегольнет иной? [Пушкин А.С. 2008: 168].
Отзвуки прочтения этого романа в произведениях Пушкина отмечались критиками неоднократно, и существует немало текстовых перекличек; нам же чрезвычайно важно подчеркнуть, что Пушкин заимствует
у Метьюрина демоническую маску его героя и вводит этот художественный элемент, впоследствии ставший нарицательным, в сознание своих героев и в сознание русских читателей.
Еще одним русским писателем, в произведениях которого были подмечены черты сходства с «Мельмотом Скитальцем» Метьюрина, был Н.В. Гоголь. Особенно заметно влияние Метьюрина в повести «Портрет» (1834). Стоит отметить в первую очередь мотив демонического портрета-двойника как основное звено, сближающее повесть Гоголя с «Мельмотом Скитальцем». Как уже упоминалось, герой романа Метьюрина студент Джон Мельмот в 1816 г. обнаруживает в кабинете дяди необыкновенный портрет своего предка и тезки Джона Мельмота, написанный в 1646 г.: Но глаза Джона словно по какому-то волшебству остановились в эту минуту на висевшем на стене портрете, и даже его неискушенному взгляду показалось, что он намного превосходит по мастерству все фамильные портреты, что истлевают на стенах родовых замков… Ни в костюме, ни в наружности его не было ничего абсолютно примечательного, но в глазах
его Джон ощутил желание ничего не видеть и невозможность ничего забыть. Знай он стихи Саути,
он бы потом не раз повторял эти вот строки: Глаза лишь жили в нем, светившиеся дьявольским огнем. Повинуясь какому-то порыву чувства, мучительного и неодолимого, он приблизился к портрету… [Метьюрин Ч.Р. 1983: 15-16].[4]
В тексте Гоголя находят отклик не только сам сюжет – оживший портрет чудовища – но и отдельные детали, которые можно возвести к этому описанию. Например, портрет ростовщика, написанный мастерской кистью, тоже превосходит фамильные портреты, среди которых его находит Чартков: Это были старые фамильные портреты, потомки которых навряд ли бы отыскались. Почти машинально начал он с одного из них стирать пыль. Он стал нетерпеливо тереть рукою и скоро увидел портрет, на котором ясно видна была мастерская кисть [Гоголь Н.В. 1994: 207].
Другое сходство – описание невыносимого взгляда портрета, его живых глаз. Метьюрин так описывает впечатление, которое портрет произвел на молодого племянника, приехавшего в дом умирающего дяди: Он вздрогнул, повернул назад и тут же, заметив, что глаза портрета, от которых он не мог оторваться, обращены на него, опрометью кинулся назад к постели старика [16].
А вот как передает впечатление от взгляда портрета ростовщика Н.В. Гоголь: …ухватился с жадностью за картину, но вдруг отскочил от нее, пораженный страхом. Темные глаза нарисованного старика глядели так живо и вместе с тем мертвенно, что нельзя было не ощутить испуга. Казалось, в них неизъяснимою силою была удержана часть жизни. Это были не нарисованные, это были живые, человеческие глаза [209]. У Метьюрина умирающий дядя завещает племяннику сжечь картину. У Гоголя сам художник бросает портрет таинственного старика в огонь. Но и у Метьюрина, и у Гоголя оригинал портрета остается живым и является владельцам изображения сквозь запертые двери, что должно свидетельствовать о его демоническом начале. Однако природа их различна. По мнению К.В.Сурковой, Мельмота фактически можно назвать представителем нечистой силы на земле – демоном, который должен достичь своей цели – сломать человеческую личность, бросить ее к ногам дьявола – и когда это произойдет, он освободится от тяжкого бремени существования между жизнью и смертью. Хотя демоническая природа образа ростовщика несомненна, но его назначение и спектр проблем, которые с ним связаны, носят иной характер, нежели те, которые воплотил в своем герое английский писатель. Его функция в произведении заключается в том, чтобы «высветить» или наоборот «оттенить» демонические метаморфозы, происходящие с главными и второстепенными персонажами [Суркова К.В. 2002: 58]. Так Гоголь перенимает ряд элементов художественного текста Метьюрина, которые, в свою очередь, изменяют свою функцию, преобразовываясь в соответствии с новым литературным заданием.
Воздействие «Мельмота Скитальца» отчетливо чувствуется и в ряде русских повестей 30-х и 40-х годов Н.А.Мельгунова, М.Н.Загоскина, В.Ф.Одоевского и других авторов, которые, однако, постепенно модифицируются в образцы травестирования готической традиции. Связано это с высокой степенью клишированности готических романов, с их кочующими ситуациями и конфликтами, что порождало огромное количество коммерческих, шаблонных подделок. Поэтому возникает широкое поле для травестии и критики; последняя же начинает отзываться о готике в целом как об огорчительном факте, не достойном внимания образованного и уважающего себя человека. Предполагалось, что интеллектуальная публика должна была вовремя переключиться на Вальтера Скотта и Купера. Не успевшие переориентироваться рисковали оказаться в одной обойме с дремучими помещиками, покупавшими романы о привидениях вместе с «Наставлениями о пчеловодстве и коневодстве».
Итак, архаизация жанра приводит к травестии. Одним из таких образцов был рассказ Н.А.Мельгунова (1804-1867), разностороннего деятеля русской культуры 1830-1860-х годов, который приобрел известность как писатель, публицист и переводчик. Как беллетрист Мельгунов был известен своими повестями и путевыми очерками. Повесть «Кто же он?», одно из первых художественных произведений писателя, впервые появилась в 1831 году на страницах журнала Н.И.Надеждина «Телескоп» (ч.3, №№10-12). В 1834 г. это сочинение было включено в двухтомник Мельгунова «Рассказы о былом и небывалом».
В научной литературе уже отмечена бесспорная близость повести Мельгунова и романа Метьюрина. Здесь нужно подчеркнуть, что именно Н.А.Мельгунов был первым автором перевода «Мельмота Скитальца» на русский язык, издание которого вышло в свет в России в 1834 году. Можно высказать догадку, что и само заглавие мельгуновской повести было подсказано произведением английского автора: так, в эпизоде свадьбы доньи Инее [«Мельмот Скиталец». Кн.1. гл.3] гости, пораженные странным поведением и демоническим взглядом Мельмота, в смятении повторяют: «Кто же он? Кто?».
Само сюжетное построение рассказа явно демонстрирует связь с конкретным источником. Вот оно вкратце: герой повести, от имени которого ведется повествование, год назад лишился друга, а теперь встречает странного незнакомца, точь-в-точь похожего на своего умершего товарища. Покойный был славным человеком, недаром он при жизни был тайным возлюбленным молоденькой Глафиры Линдиной, дочери богатых родителей, от которых она тщательно скрывала свои чувства. К тому же незнакомец по имени Вашиадан носил на руке перстень, который когда-то красовался на руке покойного друга. В довершение ко всему прочему, Вашиадан имел явные гипнотические способности, которые в конце концов сыграли роковую роль в судьбе Глафиры и ее родителей. Так, загипнотизировав окружающих взглядом, Вашиадан однажды выкрал Глафиру на глазах у ее обездвиженных родителей и увез в неизвестном направлении. Он привез ее в необычный дом, где признался в любви и добился от нее взаимности. Однако ровно через год, в очередную годовщину смерти ее покойного друга, за Вашиаданом пришли «чудные служители», и со словами «Срок минул! – к расплате!..» куда-то утащили ее избранника. В тот же миг исчезли дом и его обитатели, а Глафира оказалась посреди лесного бора, где ее по счастливой случайности нашел наш герой-рассказчик. Спустя некоторое время она умерла, а факт происхождения странного Вашиадана остался для всех загадкой.
Дата добавления: 2021-04-07; просмотров: 85; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!