Основные проблемы социологии религии 39 страница



326

мени лентяйничает, чем трудится». Это изречение Бакстер завер­шает следующим образом: «Он (работник определенной профес­сии) занят упорядоченной деятельностью в отличие от тех, кто пребывает в вечном замешательстве, совершая свои действия вне постоянного места и времени... поэтому определенная профессия («certain calling», в других местах говорится о «stated calling») явля­ется наивысшим благом для каждого человека». Полезность про­фессии и, следовательно, ее угодность Богу в первую очередь оп­ределяются с нравственной точки зрения, затем степенью важнос­ти, которую производимые в ее рамках блага имеют для «всего общества»;'однако в качестве третьего и практически безусловно наиболее важного критерия выступает ее «доходность». Ибо если Бог, перст которого пуританин усматривает во всех обстоятельст­вах своей жизни, представляет кому-нибудь из своих избранников какой-либо шанс для извлечения прибыли, то он совершает это, руководствуясь внолне определенными намерениями. И верую­щий христианин должен следовать данному указанию свыше и использовать предоставленную ему возможность.» Если Бог указу-ет вам этот путь, следуя которому вы можете без ущерба для души своей и не вредя другим, законным способом заработать больше, чем на каком-либо ином пути, и вы отвергаете это и избираете менее доходный путь, то вы тем самым препятствуете осуществле­нию одной из целей вашего призвания (calling), вы отказываетесь быть управляющим (steward) Бога и принимать дары его для того, чтобы иметь возможность употребить их на благо Ему, когда Он того пожелает. Не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога следует вам трудиться и богатеть». Богатство порицается лишь постольку, поскольку оно таит в себе искушение предаться лени, бездеятельности и грешным мирским наслаждениям, а стремле­ние к богатству — лишь в том случае, если оно вызвано надеждой на беззаботную и веселую жизнь. В качестве же следствия выпол­нения профессионального долга богатство морально не только оправдано, но даже предписано. Об этом как будто прямо гово­рится в притче о рабе, который впал в немилость за то, что не приумножил доверенную ему мину серебра. Желание быть бед­ным было бы равносильно, как часто указывается, желанию быть больным и достойно осуждения в качестве проявления синергиз­ма, наносящего ущерб славе Божьей. Что же касается ниществова-ния, которому предается человек, способный работать, то это не только грех бездеятельности, но и, по словам апостола, нарушение завета любить ближнего своего.

Подобно тому как акцентирование аскетического значения постоянной профессии служит этической идеализации современ-

327

ной профессиональной специализации, так провиденциальное истолкование стремления к наживе служит идеализации делового человека. Аскетически настроенным пуританам в равной степени претит как аристократическая небрежность знати, так и чванство выскочек. Полное этическое одобрение встречает трезвый буржуа — selfmade man (человек, всем обязанный себе — англ.).

2. ПСИХИЧЕСКИЙ ГЕНЕЗИС РЕЛИГИОЗНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИИ

••'-••"   3. Фрейд*

В прошедшие времена религиозные представления, несмотря на свою бесспорно недостаточную подкрепленность, оказывали сильнейшее влияние на человечество. Это очередная психологи­ческая проблема. Надо спросить, в чем состоит внутренняя сила этих учений, какому обстоятельству обязаны они своей независи­мой от санкции разума действенностью?

Мне кажется, что ответ на оба эти вопроса у нас уже в доста­точной мере подготовлен. Мы получаем его, обратив внимание на психический генезис религиозных представлений. Выдавая себя за знание, они не являются подытоживанием опыта или конечным результатом мысли, это иллюзии, реализации самых древних, са­мых сильных, самых настойчивых желаний человечества; тайна их силы кроется в силе этих желаний. Мы уже знаем, что пугающее ощущение детской беспомощности пробудило потребность в за­щите — любящей защите — и эту потребность помог удовлетво­рить отец; сознание, что та же беспомощность продолжается в те­чение всей жизни, вызывает веру в существование какого-то, те­перь уже более могущественного отца.

Добрая власть божественного провидения смягчает страх перед жизненными опасностями, постулирование нравственного миро­порядка обеспечивает торжество справедливости, чьи требования так часто остаются внутри человеческой культуры неисполненны­ми, продолжение земного существования в будущей жизни пред­лагает пространственные и временные рамки, внутри которых надо ожидать исполнения этих желаний. Исходя из предпосылок этой системы, вырабатываются ответы на загадочные для человеческой любознательности вопросы, например, о возникновении мира и

* Фрейд 3. Будущее одной иллюзии//Сумерки богов. М., 1989. С. 118-121, 112-113, 131-132/liep. B.B. Бибихина.

328

об отношении между телом и душой; все вместе сулит гигантское облегчение для индивидуальной психики; никогда до конца не преодоленные конфликты детского возраста, коренящиеся в от­цовском комплексе, снимаются с нее и получают свое разрешение в принимаемом всеми смысле.

Когда я говорю, что все это иллюзии, то должен уточнить зна­чение употребляемого слова. Иллюзия не то же самое, что заблуж­дение, она даже необязательно совпадает с заблуждением. Мнение Аристотеля, что насекомые возникают из нечистот, еще и сегодня разделяемое невежественным народом, было заблуждением, как и мнение старых поколений врачей, будто сухотка спинного мозга есть следствие половых излишеств. Было бы неправильно назы­вать эти заблуждения иллюзиями. Наоборот, мнение Колумба, будто он открыл новый морской путь в Индию, было иллюзией. Участие его желания в этом заблуждении очень заметно. Иллюзией можно назвать утверждение некоторых националистов, что индо-европей-цьт — единственная культуроспособная человеческая раса, или убеж­дение, разрушенное лишь психоанализом, будто ребенок есть су­щество, лишенное сексуальности. Характерной чертой иллюзии является ее происхождение из человеческого желания, она близка в этом аспекте к бредовым идеям в психиатрии, хотя отличается и от них, не говоря уже о большей структурной сложности бредовой идеи. В бредовой идее мы выделяем как существенную черту про­тиворечие реальности, иллюзия же необязательно должна быть ложной, т.е. нереализуемой или противоречащей реальности. Де­вица из мещанской семьи может, например, жить иллюзией, что придет принц и увезет ее с собой. Это возможно, случаи подобно­го рода бывали. Что придет мессия и учредит золотой век, намно­го менее вероятно. В зависимости от своей личной позиции клас­сификатор отнесет эту веру или к иллюзиям, или к аналогам бре­довой идеи. Примеры иллюзий, оправданных действительностью, вообще говоря, перечислить не так-то просто. Но иллюзия алхи­миков, что все металлы можно превратить в золото, относится, по-видимому, к этому роду. Желание иметь много золота, как можно больше золота, очень ослаблено нашим сегодняшним по­ниманием предпосылок обогащения, зато химия уже не считает превращение металлов в золото невозможным. Итак, мы называем веру иллюзией, когда к ее мотивировке примешано исполнение желания, и отвлекаемся при этом от ее отношения к действитель­ности, точно так же, как и сама иллюзия отказывается от своего подтверждения.

Возвращаясь после этого уточнения к религиозным учениям, !ы можем опять же сказать: они все — иллюзии, доказательств им

329

нет. никого нельзя заставить считать их истинными, верить в них. Некоторые из них настолько неправдоподобны, настолько проти­воречат всему нашему в трудах добытому знанию о реальности мира, что мы вправе — с необходимым учетом психологических различий — сравнить их с бредовыми идеями. О соответствии боль­шинства из них действительному положению вещей мы не можем судить. Насколько они недоказуемы, настолько же и неопровер­жимы. Мы знаем еще слишком мало для того, чтобы сделать их предметом более близкого критического рассмотрения. Загадки мира лишь медленно приоткрываются перед нашим исследовани­ем, наука на многие вопросы еще не в состоянии дать никакого ответа. Научная работа остается, однако, для нас единственным путем, способным вести к познанию реальности вне нас. Будет той же иллюзией, если мы станем ожидать чего-то от интуиции и погружения в себя; таким путем мы не получим ничего, кроме с трудом поддающихся интерпретаций откровений относительно нашей собственной душевной жизни, они никогда не дадут сведе­ния о вопросах, ответ на которые так легко дается религиозному учению. Заполнять лакуны собственными измышлениями и по личному произволу объявлять те или иные части религиозной сис­темы более или менее приемлемыми было бы кощунством. Слиш­ком уж значительны эти вопросы, хотелось бы даже сказать: слиш­ком святы.

Здесь кто-нибудь сочтет нужным возразить: так если даже за­коренелый скептик признает, что утверждения религии не могут быть опровергнуты разумом, то почему я тогда не должен им ве­рить, когда на их стороне так многое: традиция, согласное мнение общества и вся утешительность их содержания? В самом деле, по­чему бы и нет? Как никого нельзя принуждать к вере, так никого нельзя принуждать и к безверию. Но пусть человек не обманыва­ется в приятном самообольщении, будто в опоре на такие доводы его мысль идет правильным путем. Если вердикт «негодная отго­ворка» был когда-либо уместен, так это здесь. Незнание есть не­знание; никакого права верить во что бы то ни было из него не вытекает. Ни один разумный человек не станет в других вещах поступать так легкомысленно и довольствоваться столь жалким обоснованием своих суждений, своей позиции, он себе это позво­ляет только в самых высоких и святых вещах. В действительности он просто силится обмануть себя и других, будто еще прочно дер­жится религии, хотя уже давно оторвался от нее.

Когда дело идет о вопросах религии, люди берут на себя грех изворотливой неискренности и интеллектуальной некорректнос­ти. Философы начинают непомерно расширять значения слов, пока

330

в них почти ничего не остается от первоначального смысла. Ка­кую-то размытую абстракцию, созданную ими самими, они назы­вают «богом» и тем самым выступают перед всем миром деистами, ,, верующими в бога, могут хвалиться, что познали более высокое, *• .более чистое понятие бога, хотя их бог есть скорее пустая тень, а овсе не могущественная личность, о которой учит религия. Кри-•ики настаивают на том, чтобы считать «глубоко религиозным» геловека, исповедующего чувство человеческого ничтожества и бес­силия перед мировым целым, хотя основную суть религиозности составляет не это чувство, а лишь следующий шаг, реакция на него, ищущая помощи против этого чувства. Кто не делает этого шага, кто смиренно довольствуется мизерной ролью человека в громадном мире, тот скорее нерелигиозен в самом прямом смысле слова.

В план нашего исследования не входит оценка истинности ре­лигиозных учений. Нам достаточно того, что по своей психологи­ческой природе они оказались иллюзиями. Но нет надобности скрывать, что выявление этого очень сильно сказывается и на на-| шем отношении к вопросу, который многим не может не казаться * самым важным. Мы более или менее знаем, в какие времена были созданы религиозные учения и какими людьми. Когда мы к тому же еще узнаем, какие тут действовали мотивы, то наша позиция в от­ношении религиозной проблемы заметно смещается. Мы говорим себе, что было бы прекрасно, если бы существовал бог — создатель мира и благое провидение, нравственный мировой порядок и за­гробная жизнь, но как же все-таки поразительно, что все так именно и обстоит, как нам хотелось бы пожелать. И что еще удивитель­нее, нашим бедным, невежественным предкам как-то вот посчаст­ливилось решить все эти труднейшие мировые загадки.

Беспомощность ребенка имеет продолжение в беспомощности взрослого. Как и следовало ожидать, психоаналитическая мотиви­ровка формирования религии дополняет его очевидную мотиви­ровку разбором детской психики. Перенесемся в душевную жизнь Маленького ребенка. Помните ли вы, что говорит психоанализ о выборе объекта в соответствии с типом зависимости? Либидо1 идет путями нарциссической потребности и привязывается к объектам, обеспечивающим ее удовлетворение. Так, мать, утоляющая голод ребенка, становится первым объектом его любви и, конечно, пер­вым заслоном против всех туманных, грозящих из внешнего мира опасностей, мы бы сказали, первым страхоубежишем.

1 Либидо — сексуачьное влечение, являющееся для Фрейда основанием всей Исихическон жизни.

331

В этой функции мать скоро вытесняется более сильным отцом, за которым функция защиты с тех пор закрепляется на весь пери­од детства. Отношениям к отцу, однако, присуща амбивалентность. Он сам представляет собой угрозу, возможно, ввиду характера сво­их отношений с матерью. Так что отца не в меньшей мере боятся, 1. Приметы этой амбивалентности отношения к отцу -в1гатп№т.т иг> ВГ,Р.У петтигиях. это и показано в «Тотеме и

чем тянутся

Чем ТЯНУТСЯ. 11рИМС1Ы лип атиписик^ди.»»,.. „.,.„„.........___j

глубоко запечатлены во всех религиях, это и показано в «Тотеме и табу». Когда взрослеющий человек замечает, что ему суждено на­всегда остаться ребенком, что он никогда не перестанет нуждаться в защите от мощных чуждых сил, он наделяет эти последние чер­тами отцовского образа: создает себе богов, которых боится, кото­рых пытается склонить на свою сторону и которым тем не менее вручает себя как защитникам. Таким образом, мотив тоски по отцу идентичен потребности в защите от последствий человеческой немощи; способ, каким ребенок преодолевал свою детскую беспо­мощность, наделяет характерными чертами реакцию взрослого на свою, поневоле признаваемую им, беспомощность, а такой реак­цией и является формирование религии. Но в наши намерения не входит дальнейшее исследование развития идеи божества; мы имеем здесь дело с готовым арсеналом религиозных представлений, ко­торый культура вручает индивиду.

Следовало бы предположить, что человечество как целое в своем многовековом развитии впадает в состояния, аналогичные невро­зам, причем по тем же самым причинам, а именно потому, что в эпохи невежества и интеллектуальной немощи оно добилось не­обходимого для человеческого общежития отказа от влечений за счет чисто аффективных усилий. Последствия происшедших в до-Историческое время процессов, подобных вытеснительным, потом долгое время еще преследуют культуру. Религию в таком случае можно было бы считать <

долгое время еще преследуют л^ло^р.,. . ~,..,....„ ^ _____

1 общечеловеческим навязчивым неврозом,

который подобно соответствующему детскому неврозу коренится в Эдиповом комплексе2, в амбивалентном отношении к отцу. В со­ответствии с этим пониманием можно было бы прогнозировать, что отход от религии неизбежно совершится с фатальной неумо-

2 Эдипов комплекс — совокупность неосознаваемых представлений и чувств, сконцентрированных вокруг бессознательного влечения к родителю противоположного пола, и ревности, желания избавиться от родителя того же, что у индивида, пола. В теории Фрейда стадия Эдипова комплекса неизбежно возникает в возрасте 3—5 лет как фаза развития сексуального инстинкта (либидо). В результате разрешения конфликта происходит идентификация с родителем одного с ребенком пола. Причиной многих неврозов в зрелом возрасте Фрейд считал то, что Эдипов комплекс не был изжит, а только вытеснен в бессознательное в детстве.

332

лимостью процесса роста, причем сейчас мы находимся как раз в середине этой фазы развития.

Нам в своем поведении следовало бы тогда ориентироваться на образец разумного воспитателя: который не противится пред­стоящему новообразованию, а стремится способствовать ему и смягчить насильственный характер его вторжения в жизнь. Суще­ство религии нашей аналогией, разумеется, не исчерпывается. Если, с одной стороны, она несет с собой навязчивые ограничения, про­сто наподобие индивидуального навязчивого невроза, то, с другой стороны, она содержит в себе целую систему иллюзий, продикто­ванных желанием и сопровождающихся отрицанием действитель­ности, как мы это наблюдаем в изолированном виде только при аменции3, блаженной галлюцинаторной спутанности мысли. Все это лишь сравнения, с помощью которых мы пытаемся понять социальный феномен; индивидуальная патология не представляет нам здесь никакой полноценной аналогии.

Неоднократно указывалось (мною и особенно Т. Рейком) на то, вплоть до каких подробностей прослеживается сходство между религией и навязчивым неврозом, сколь много своеобразных черт и исторических перипетий религии можно понять на этом пути. Со сказанным хорошо согласуется и то, что благочестивый верую­щий в высокой степени защищен от опасности известных невро­тических заболеваний: усвоение универсального невроза снимает с него задачу выработки своего персонального невроза.

Понимание исторической ценности известных религиозных учений повышает наше уважение к ним, однако не обесценивает нашу рекомендацию исключать религию при объяснении мотиви­ровок предписаний культуры. Наоборот! Эти исторические пере­житки помогли нам выработать концепцию религиозных догматов как своего рода невротических реликтов, и теперь мы вправе ска­зать, что, по-видимому, настало время, как при психоаналитичес­ком лечении невротиков, заменить результаты насильственного вытеснения плодами разумной духовной работы4.

Можно предвидеть, но едва ли следует жалеть, что при такой переработке дело не остановится на отказе от торжественного ос­вящения предписаний культуры, что всеобщая ревизия этих пос­ледних будет для многих из них иметь последствием отмену. Сто-

_1

-1 Аменция — безумие (лат.) — состояние бессвязности сознания, часто сопровождаемое двигательным возбуждением, наплывом галлюцинаций, утратой ориентировки во времени, месте, обстановке.

4 Фрейд имеет в виду необходимость замены религии, являющейся последствием вытеснения бессознательных влечений, научным мировоззрением.

333

ящая перед нами задача примирения людей с культурой будет на этом пути в значительной мере решена. Нам не с'ледует скорбеть об отходе от исторической истины в случае принятия рациональ­ной мотивировки культурных предписаний. Истины, содержащиеся в религиозных учениях, все равно настолько искажены и система­тически перелицованы, что масса людей не может признать в них правду. Это тот же самый случай, как когда мы рассказываем ре­бенку, что новорожденных приносит аист. Здесь мы тоже говорим истину в символическом облачении, ибо знаем, что означает эта большая птица. Но ребенок этого не знает, он улавливает только момент искажения истины, считает себя обманутым, и мы знаем, что часто его недоверие к взрослым и его строптивость бывают связаны как раз с таким его впечатлением. Мы пришли к убежде­нию, что лучше прекратить манипулирование символическими масками истины и не отказывать ребенку в знании реальных обсто­ятельств, применительно к ступени его интеллектуального развития.

3. ИНДИВИД И ЕГО РЕЛИГИЯ    ,

J                                                   Ч. Глок*

Концентрируя внимание на индивиде и его религии, мы рас­смотрим здесь три вопроса: 1) в какой степени индивиды могут различаться по своему отношению к религии? 2) что предраспола­гает индивидов к различным формам религиозной ориентации? 3) каковы последствия различных религиозных ориентации для поведения индивидов?

Психологи значительно чаше социологов обращались к вопро­сам последствий получения или неполучения религиозного обра­зования, наличия или отсутствия религиозных верований, участия или неучастия в религиозных обрядах. В 20-х и начале 30-х гг. было проведено большое число исследований, посвященных глав­ным образом изучению влияния на моральное поведение различ­ного отношения к религии. В результате либо совсем не было вы­явлено каких-либо существенных различий, либо выявлены, но настолько незначительные, что они не могли представлять инте­рес для статистического анализа.


Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!