Основные проблемы социологии религии 29 страница

245

было «основателя», служит убедительным доказательством универ­сального характера францисканского движения. Секты шли в его русле, однако, братство оставалось верным церкви. Да, оно воз­буждало интерес мирян к жизни и таинствам церкви; медленно зрела мысль, что искренне послушный церкви и внутренне благо­честивый мирянин имеет право участвовать в высших благах, пере­даваемых церковью. Представление о двоякой, различной по сво­им ценностям нравственности, могло на этой основе превратиться в другое, более терпимое по своему характеру представление о морали, только по виду различающейся: активная христианская жизнь может быть равноценна созерцательной; последняя есть толь­ко более прямой путь к спасению.

По-новому понимаемая набожность, основанная на обраще­нии души к Христу, вышла из Ассизи и завоевала место в церкви. Это была религиозная индивидуальность и свобода, пробужден­ные к жизни; христианство как религия бедности и любви должно было обрести свои права в противостоянии упадку морали и поли­тики. Лучшие из средневековых церковных гимнов, наиболее дей­ственные проповеди дал францисканский орден и родственные ему доминиканцы. Они дали также новый толчок развитию искус­ства и науки. Все самые значительные схоласты XIII столетия, Фома Аквинский, Бонавентура, Альберт были из нищенствующих мона­хов. Прекраснейшие полотна старой итальянской школы были инспирированы новым духом, духом погружения в страдания Хрис­та, блаженной печали и надмирной силы. Данте, Джотто, а также и Таулер, и Бертольд Регенсбургский — все они жили в своих христианских чувствах, мыслях и творениях религиозными идея­ми нищенствующих орденов. Однако — что еще важнее — эти монахи снисходили к народным массам и к индивиду. У них были глаза, чтобы видеть их страдания, и уши — услышать их жалобы. Они жили с народом, они ему проповедовали на его языке и при­носили ему понятное утешение. То, чего до тех пор не могли дать таинства и культ, —уверенность в спасении, —имела целью создать мистика орденов; создать не игнорируя церковных средств благо­дати. Глаза должны были научиться видеть Спасителя, душа долж­на была исполняться мира благодаря чувственному восприятию его присутствия. Но «теология», которая здесь возникала, возве­щала уже религиозную свободу и блаженство души, воспаряющей над миром и созерцающей своего бога. Хотя эти идеи не означали еще начала Реформации, они все же прокладывали к ней путь.

С помощью нищенствующих орденов, которые она поставила себе на службу, церковь смогла в тринадцатом столетии достичь вершины своего могущества. Она вернула себе сердца своей паст-

246

вы; но в то же время, благодаря деятельности монахов, она упро­чила и привела в прекрасное состояние свои позиции в обладании \ мирскими благами, в науке, искусстве и праве. Именно тогда был '•; создан корпус канонического права, которое регулировало все от­ношения в жизни с точки зрения господствующей в мире церкви и служащей церкви аскезы. Оно не действует сегодня в цивилизо­ванных государствах, но его идеи еще сохраняют влияние. В го­раздо большей степени еще и сегодня философия, теология, а так­же социальная политика, зависят от того образа мышления, кото­рый в XIII столетии нищенствующими орденами был доведен до виртуозного выражения в великих схоластических системах. Кро­ме того, благодаря нищенствующим монахам церкви удалось взять верх-над сектантскими движениями, увлекшими мирян. С ярост­ным рвением они подавили в XIII столетии еретические, но вмес­те с ними евангелические движения, проявления свободного духа. И здесь они делали общее дело с гоподствующей в мире церковью, церковью политики и меча; да, они стали прямо-таки особенно выделяемым отрядом папского духовенства, получившим высшие привилегии. Повсюду они проникли в церковное руководство и в дела по спасению души. В нищенствующих орденах римское пап­ство получало орудие, с помощью которого оно прочнее привяза­ло к папскому престолу национальные церкви разных стран и ог­раничило самостоятельность епископов. Тем самым они в значи­тельной степени способствовали романизации католической цер­кви в Европе, а также оказали влияние на старые структуры, кото­рые возникли на основе бенедиктинских правил. Однако они так­же быстро обмирщились, как и другие ордена до них. Союз с мир­ской церковью и в этом случае оказался для монашества гибель­ным. С самого начала эта связь — Франциск должен был поко­риться этому как неотвратимой судьбе — была очень прочной, и тем быстрее началось крушение. То, что должно было возвышать их над миром, — бедность — стало причиной специфической фор­мы обмирщения для тех, кто больше не хотел воспринимать ее всерьез. Они оказались вынужденными спекулировать на грубос­ти, суевериях и косности масс, и сами стали грубыми, подвержен­ными суевериям и косными.

Между тем высокий идеал, который святой Франциск дал хрис­тианству, не мог пройти бесследно и исчезнуть, не потряся до основания основанный им орден и церковь. Когда одна партия в ордене выступила за смягчение строгих правил бедности, другая, сохранившая верность Мастеру, встала на их защиту. Когда папы поддержали первых, критика непримирившихся обратилась про­тив папства и обмирщенной церкви. Уже давно в монашеской среде

247

раздавались обвинения церкви в том, что она погрязла в земных заботах. Но эти обвинения были разрозненными и всегда подавля­лись. Борьба церкви против государства и его притязаний до тех пор постоянно воспринималась монашеством позитивно, в про­грамме церкви оно видело как бы начало осуществления и их це­лей также. Однако теперь усиливается влияние идеи, которая до тех пор дремала в монашестве и всегда подавлялась. Союз с церко­вью и папством был разрушен: ожила древняя апокалиптическая идея; папская церковь предстала как Вавилон, как царство Анти­христа, извратившее истинное христианство, христианство отре­чения и бедности. Вся история предстала вдруг в свете невидан­ной измены, папа теперь уже не преемник Петра, но наследник Константина. Было безнадежно пытаться повернуть церковь к ис­токам. Спасти могло только новое Откровение Духа, и взгляды обратились к будущему вечному Евангелию христианского совер­шенства. Всеми средствами церковь подавляла это опасное движе­ние; она объявила ересью учение францисканцев о бедности Христа и апостолов и потребовала от францисканцев подчинения.

Результатом стала ожесточенная борьба. Христианство оказа­лось свидетелем нового спектакля: господствующая в мире цер­ковь — в борьбе против доктрины бегства от мира, доктрины, став­шей агрессивной. С мужеством людей, все принесших в жертву, спиритуалы проповедовали папе и епископам бедность и продол­жали свою проповедь на костре. Победоносно и оставаясь неиз­менной до конца XIV в. церковь вела борьбу с доктриной беднос­ти. И все же в конце Средних веков дремлющая, но всегда сохра­няющаяся в скрытом виде противоположность между целями цер­кви и целями монашества вышла наружу в ужасном кризисе. Но монашество было побеждено. Основание нищенствующих орде­нов было последней великой попыткой монашества, предприня­той в Средние века, осуществить свои идеалы в самой церкви, взятой в целом, и в то же время не разрывать с историей и осново­положениями этой церкви. Однако дальнейшее развитие фран­цисканского ордена оказалось противоречивым. Одно направле­ние, с самого начала отказавшись от своего первоначального идеа­ла, полностью само подчинилось церкви и вскоре оказалось об­мирщенным. Другое пыталось спасти свой идеал, усиливая и обо­стряя его, противопоставляя себя церкви, и исчерпало себя в фа­натическом движении мечтательного духа, пока оно не заглохло.

Трагизм этого развития привел в конце концов, или же может быть, с других позиций, был снят, когда отдельные представители этого эмансипировавшегося от церкви ордена в поисках спасения обратились к государству и в противоположность больше не призна-

248

ваемым, или признаваемым лишь частично, притязаниям церкви . на власть защищали, отстаивали самостоятельность государства и ? его порядков. Францисканцы обосновывали в XIV столетии штау-феновское учение о государстве. Западное монашество, как учит этому такое удивительное преображение, оказалось неспособным длительное время существовать без тесной связи с социальной влас­тью. Они сами обратились к государству, когда от них отказалась церковь. Однако это движение было лишь преходящим, времен­ным. В XV столетии в ордене, полностью подчинившемся церкви, воцарилась тишина смерти; бессильные попытки реформы не по­родили новую жизнь. В эпоху Ренессанса монашество — за вы­четом немногих достойных уважения исключений — само навлек­ло на себя осуждение за праздность и бесполезность. И тем не менее новая культура, носители которой частенько обрушивали всю свою язвительность на невежественный, рабски-покорный и ханжеский монашеский люд, не была вовсе чужда аскетическому идеалу. Вновь и вновь возникал образ мудрого и набожного чело­века, находящего наслаждение в созерцании неба, но в то же вре­мя не отвергающего мира в мирном отстранении от повседневной суеты, человека, который ни в чем не нуждается, потому что в духе своем он обладает всем. Предпринимались также попытки восста­новить этот идеал в традиционных формах монастырской жизни, и не везде они терпели провал. Но лишь одиночкам удавалось объединить монашеские правила со штудированием Цицерона или Платона и преуспеть и в том, и в другом. Сведущий о мире уче­ный, вдохновляемый стоической невозмутимостью или францис­канской непритязательностью за письменным столом, был тем не менее монахом, и церковь, несмотря на все классические и нраво­учительные диссертации, оставалась, какой она была. Бедные, как и в те дни, пока святой Франциск не показал путь, искали уверен­ность в своем спасении в набожности и энтузиастических объеди­нениях всякого рода, которые временами действительно бывали полезны и использовались церковью, но одновременно представ­ляли для нее постоянную опасность.

• Т;                                                        •   /.' ' •

III

' ^ t

Что еще оставалось? Какие новые формы монашества после всех этих попыток еще были возможны? Никакие или самое боль-Шее — еще только одна, которая на самом деле не является чем-то совсем особым и все же оказалась последним и в известном смыс­ле аутентичным словом западного монашества. Оставалась еще возможность с самого начала устранить связь между аскезой и слу-

249

жением церкви, то, что западные монахи всегда имели в виду как высшую цель, но всегда с колебаниями. Оставалась возможность, вместо того чтобы пытаться аскетическое объединение основы­вать на связи с церковной тенденцией, создать организацию, не имеющую другой цели помимо поддержания и распространения господства церкви. Слава открытия этой возможности и постиже­ния данного урока истории принадлежит испанцу Игнатию Лойо-ла. Его творение — орден иезуитов, который он противопоставил Реформации, — уже не является монашеским в прежнем смысле слова, больше того — он возник именно как протест против мона­шества Антония и Франциска. Правда, орден иезуитов оснащен полным набором правил старых орденов; но его отличает такой высший принцип, ему присущий, который в глазах прежних пред­ставлялся сомнительным в качестве цели или с отвращением при­нимался как уступка давлению обстоятельств. В иезуитском орде­не всякая аскеза, всякий уход из мира — только средство достиже­ния цели. Отрешение от мира допускается лишь настолько, на­сколько оно помогает подчинить мир, установить в нем полити­ческое господство церкви, ибо провозглашенной целью было гос­подство церкви над миром, ее мирская власть. Религиозную фан­тазию, образование и необразованность, блеск и нищету, полити­ку и наивность — все этот орден использовал для достижения единственной цели, которой он себя посвятил. В нем западно-ка­толическая церковь одновременно нейтрализовала монашество и придала ему направление, благодаря которому ее цели стали и его целями. Но даже и этот орден не является только лишь орудием умудренного, расчетливого рассудка. Он возник как продукт вы­сокого одушевления, энтузиазма, но энтузиазма исходящего от церкви, которая уже устранила для себя возможность евангеличес­кой реформации и решила сохраниться в том облике, который при­дали ей мирская мудрость и политика на пути ее долгой истории.

С другой стороны, орден иезуитов — последнее и аутентичное слово западного монашества. Его возникновение и его сущность лежат на той линии, которую мы проследили от Бенедикта до клю-нийцев, и от них — к нищенствующим орденам. Он разрешил проблемы, которые эти последние решить не смогли, и достиг целей, к которым они стремились, Он породил новую форму на­божности, благочестия и придал ему своеобразную форму выраже­ния и методичности, предложенную всему католическому христи­анству и на него действительно повлиявшую. Он пробудил у ми­рян интерес к церкви и сделал доступной им свою мистику, в чем им до тех пор было отказано. Он пронизал всю жизнь церкви во всех областях ее действительности и поднял верующих на ноги для

250

папы. Однако орден не мог только преследовать самостоятельные задачи в служении церкви, он всегда сознавал определенную свою самостоятельность по отношению к ней. Подобно тому как он нередко корректировал политику пап в соответствии с программ­ными целями папства, так он верховенствует сегодня со своим христианством, своим фантастически-чувственным культом, своей политической моралью в церкви. Он никогда не был мертвым ору­дием в руках церкви и никогда, подобно прежним орденам, не опускался до положения чего-то незначительного. Этот орден ни­когда не превращался в институт церкви, скорее церковь подпала под господство иезуитов. Монашество на самом деле одержало победу над западной обмирщенной церковью.

Монашество победило — но какое монашество? Не монашест­во святого Франциска, но такое, которое приняло программу об­мирщенной церкви и тем самым опустошило себя и отказалось от своей сущности. Аскеза и отречение от мира превратились здесь в политические формы и инструменты; чувственная мистика и дип­ломатия заняли место простодушного благочестия и нравственной дисциплины. Это монашество не имело другого способа осязаемо обосновать свою подлинность, кроме противопоставления себя государству и его культуре, а также невысокой оценки индивида. При главенстве ордена иезуитов церковь претерпела специфичес­кое и окончательное обмирщение: она противопоставила миру, истории и культуре свое овладение миром по образцу Средневеко­вья. Она стремится упрочить сознание своей «надмирности» глав­ным образом путем противостояния культуре Возрождения и Ре­формации; однако она черпает свою силу из слабостей и недостат­ков этой культуры и ошибок ее защитников.

Если негативное отношение церкви к современному государ­ству считать выражением обращенности свойственного ей образа мысли к «иному миру», то монашество действительно победило в ней; но если посмотреть на то, каким образом церковь сегодня утверждает это отношение, являющееся по своему существу об­мирщением, то именно иезуитское монашество должно нести за это ответственность. Другие ордена в качестве исторического фак­тора сегодня вряд ли можно принимать во внимание. Общество Иисуса оказало влияние на все старые и новые ордена практичес­ки без исключения. Возвращаются ли они, подобно траппистам к восточной традиции молчания, или подобно египетским монахам высказывают недоверие даже по отношению к положениям цер­ковной науки и против нее усердствуют, ведут ли существование, Поделенное между миром и аскезой и в социальной помощи, а также спасении отдельных людей даже делают нечто имеющее зна-

251

 

 

чение, — церковноисторическим фактором они больше не явля­ются. Их место заняли иезуиты и «конгрегации», эти эластичные и гибкие изобретения, в которых дух ордена иезуитов связан с по­требностями и институтами современного общества. Конгрегации, направляемые в духе Общества Иисуса, работающие в том же са­мом духе бесчисленные «свободные» католические объединения, мирские и духовные, свободные или «привязанные», смотря по потребности, — все это в действительности и есть современное католическое монашество.

В западной церкви, выдвинувшей свои моральные и полити­ческие цели, монашество в его первоначальном виде и его идеалы лишь спорадически, время от времени достигали успеха. Как ско­ро оно решилось принять участие в решении мирских задач цер­кви, оно в этом соединении с церковью должно было трансфор­мироваться, поскольку церковь понимала свободу от мира в мир­ской, политической реакции против культуры и истории, которая неизбежно вела к обмирщению церкви. Монашество на Востоке сохранило свою самостоятельность ценой стагнации, западное со­хранило действенность, однако оказалось внутренне опустошен­ным. На Востоке оно разбилось потому, что пренебрегло нравст­венными задачами для мирской жизни, на Западе — поскольку подчинилось церкви, которая поставила религию и нравственность на службу политике. Однако и там, и тут именно церковь сама вызвала к жизни монашество и начертала его идеалы. Поэтому и на Востоке, так же, как на Западе, после долгих колебаний и тяж­ких кризисов монашество, наконец, стало хранителем церковных обычаев и стражем церковного эмпиризма. Его первоначальные цели превратились, таким образом, в свою противоположность.

6. СОЦИАЛЬНАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ РЕЛИГИОЗНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ И ИНСТИТУТОВ

Л. Леви-Брюлъ*

Когда мы описываем опыт, среди которого действует перво­бытное мышление, как отличный от нашего, то дело идет о мире, складывающемся из их коллективных представлений. С точки зре­ния действия они перемещаются в пространстве подобно нам (и

* Леви-БрюльЛ. Первобытное мышление//Хрестоматия по истории психологии. Период открытого кризиса (начало 10-х годов—середина 30-х годов XX в.)/Под ред. П.Я. Гальперина, А.Н. Ждан. М., 1980. С. 250-256.

252

подобно животным), они достигают своих целей при помощи ору­дий, употребление которых предполагает действительную связь между причинами и следствиями, и если бы они не сообразова­лись с этой объективной связью подобно нам (и животным), они тотчас же погибли бы. Но как раз, что их делает людьми, это то, что общественная группа не удовлетворяется тем, что действует для того, чтобы жить. Всякий индивид имеет о той реальности, среди которой он живет или действует, представление тесно свя­занное со структурой данной группы.

Первобытное мышление, как и наше, интересуется причинами происходящего, однако оно ищет их в совершенно ином направ­лении. Оно живет в мире, где всегда действуют или готовы к дей­ствию бесчисленные, вездесущие тайные силы. Как мы уже виде­ли, всякий факт, даже наименее странный, принимается сейчас же за проявление одной или нескольких таких сил. Пусть польет дождь в такой момент, когда поля нуждаются во влаге, и перво­бытный человек не сомневается, что это произошло потому, что предки и местные духи получили удовлетворение и таким образом засвидетельствовали свою благосклонность. Если продолжитель­ная засуха сжигает урожай и губит скот, то это произошло, может быть, от того, что нарушено какое-нибудь табу или что какой-нибудь предок, который счел себя униженным, требует умилос­тивления. Точно так же никогда никакое предприятие не может иметь удачу без содействия невидимых сил. Первобытный человек не отправится на охоту или рыбную ловлю, не пустится в поход, не примется за обработку поля или постройку жилища, если при этом не будет благоприятных предзнаменований, если мистичес­кие хранители социальной группы не обещали формально своей помощи, если самые животные, на которых собираются охотить­ся, не дали своего согласия, если охотничьи и рыболовные снаря­ды не освящены и не осенены магической силой и т.д. Одним словом, видимый мир и невидимый едины, и события видимого мира в каждый момент зависят от сил невидимого. Этим и объяс­няется то место, которое занимают в жизни первобытных людей сны, предзнаменования, гадания в тысяче разных форм, жертво­приношения, заклинания, ритуальные церемонии, магия. Этим и объясняется привычка первобытных людей пренебрегать тем, что мы называем естественными причинами, и устремлять все внима­ние на мистическую причину, которая одна будто бы и является действительной. Пусть человек заболел какой-нибудь органичес­кой болезнью, пусть его ужалила змея, пусть его раздавило при падении дерево, пусть его сожрал тигр или крокодил, первобыт­ное мышление причину усмотрит не в болезни, не в змее, не в

---

Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 48; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!