Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 8 страница



{87}

       12. Адмирал Старк, получив известие об этом, для выяснения дела на месте послал капитана 1 р. Матусевича (начальника отряда) с двумя миноносцами.

       13. В это время начался жесточайший тайфун, «Бо­ярин» же еще держался на воде.

       14. Кап, 1 ранга Матусевич, не имея возможности отбуксировать «Боярина» в Порт-Артур из-за шторма, поставил его на якоря, опасаясь, чтобы его не унесло в море и он не попал бы в руки неприятеля.

       15. В виду усилившегося урагана Матусевич поспе­шил увести миноносцы в Порт-Артур.

       16. Тайфун свирепствовал трое суток в водах Квантуна. Ветер был такой силы, что по улицам Артура не было возможности ходить: человеку невозможно было преодолеть сопротивление ветра.

       17. Брошенный всеми «Боярин» во время шторма сорвался с якорей, был отнесен на наши минные заграж­дения, вновь подорвался на мине «Енисея» и затонул в Талиенванском заливе.

       18. При изучении плана минного заграждения, по­ставленного «Енисеем», оказалось, что мы тоже прошли по этому заграждению, когда поворачивала обратно к Артуру, возвращаясь после поисков 7-ми неприятель­ских кораблей в таинственной бухте Т. (Taxe?). Если мы не взорвались, то только потому, что прошли мин­ное заграждение в момент прилива, когда вода в море поднимается на несколько метров.

       19. Этим же надо объяснить, что не взорвались и те два миноносца, которые сопровождали «Боярина», а взорвался только «Боярин», сидевший глубже мино­носцев.

       20. Гул выстрелов, которые мы слышали, когда проходили около острова Kenn, по времени относился к взрыву самого «Енисея». Мы его слышали со стороны моря, а не со стороны берега, потому, что остров перед Талиенванским заливом закрывал нас.

{88}

       21. Мы не видели «Енисея» в момент его гибели по той же причине: гористый остров закрывал его от на­ших взоров.

           

 

 

Был суд в Артуре, еще до тесной осады. К суду был привлечен только командир «Боярина» кап. 2 р. Сарычев. Он был осужден, но не очень строго.

       Эти печальные факты омрачили и без того неудач­ное начало русско-японской войны.

Морской врач

Я. И. Кефели

{89}

 

УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

 

       Описанными крупными неудачами и ошибками ди­пломатического и командного характера далеко не ис­черпывались беды этой войны. Их отягчили и упущения в области военной техники и новаторства.

       Начну с беспроволочного телеграфа.

       Уже летом 1902 года, когда я из России прибыл на эскадру, на всех судах 1-го и 2-го ранга (кроме мино­носцев) были установлены аппараты беспроволочного телеграфа, действовавшие по азбуке Морзе, на 14 мор­ских миль. Дальше (естественно для того времени) они не брали, ни как отправители, ни как приемники. Но незадолго до начала русско-японской войны первый изоб­ретатель беспроволочного телеграфа профессор Попов, бывший в то время преподавателем морского офицер­ского минного класса в Кронштадте, значительно усовер­шенствовал свой же аппарат и увеличил в десять раз расстояние для отправки и приемки депеш, доведя его до 140 морских миль.

       Это давало нашему флоту огромное преимущество перед японским.

       Так как почти весь активный флот Балтийского мо­ря в это время был в составе Тихоокеанской эскадры, изготовленные во Франции новые аппараты «Попов-Дюкрете» решено было в числе 36, тотчас же отправить в Порт-Артур. Сам знаменитый изобретатель должен был поехать для их установки и для дальнейшего их совер­шенствования. Попов надеялся тогда создать и изолиро­ванную отправку депеш только к намеченному адресату.

       Накануне поездки в Порт-Артур профессор Попов, как ученый, получивший уже мировую известность, был назначен на должность директора Электротехнического института в Петербурге. В Порт-Артур же, вместо себя, он предложил отправить своего лучшего ученика, мичмана С. Н. Власьева.

{90} Вот что говорит об этой, на него возложенной мис­сии сам С. Н. Власьев (письмо от 3 марта 1943 года).

       «Я был командирован на Дальний Восток с двумя минными квартирмейстерами, специально изучившими вместе со мной в минном классе сложную настройку но­вых станций Попова для значительного увеличения даль­ности передачи. Мы выехали по железной дороге. Мне дали отвезти с собой только два аппарата, каждый раз­мером в чемодан, которые я и поместил в своем купе на полке. Остальные же 36 аппаратов штаб «из экономии» отправил морем вокруг всей Азии на пароходе «Маньч­журия», который, как известно, был захвачен японцами в начале военных действий.

       Мы прибыли в Порт-Артур за месяц до начала вой­ны. Один из привезенных мной аппаратов «Попов-Дюкрете» я установил на флагманском броненосце «Петро­павловск», а другой на Золотой Горе.

       В это время на крейсере «Варяг», стоявшем в Чемульпо, старшим минным офицером был лейтенант Р. Берлинг так же, как и я, ученик Попова, специально работавший у него по беспроволочному телеграфирова­нию. Я списался с Берлингом, и нам удалось сговорить­ся о соответствующей настройке аппаратов.

       За три дня до войны мы впервые связались. Я те­леграфировал на «Варяг» позывные Золотой Горы и по­лучил в ответ позывные «Варяга». Об этом было доло­жено штабу эскадры.

       Таким образом связь с «Варягом» в принципе была налажена по воздуху до событий в Чемульпо. Поэтому кап. 1 р. Руднев, командир «Варяга», 26 января мог бы по беспроволочному телеграфу сообщить в Артур адмиралу Старк о том, что Чемульпо блокировано японской эскадрой адмирала Уриу».

       Этим заканчивает свои воспоминания кап. 1 р. С. Н. Власьев.

       К сожалению, неизвестно, была ли сделана подобная попытка на «Варяге»? А если была сделана и не уда­лась, то почему?                 

Морской врач

Я. И. Кефали

 


{91}

 

В ЧИФУ В ДНИ ВОЙНЫ

 

       На небольшом личном составе нашего консульства в Чифу лежала тогда тяжелая ответственность: Чифу — ближайший к Порт-Артуру китайский порт. Все требо­вания по части снабжения, все донесения передавались из осажденной крепости в это консульство.

       «Из Артура опять просят прислать пароход, гру­женный живым скотом, — говорил консул Тидеман, чи­тая артурскую почту. — Но что же мы можем поде­лать, когда Павлов в Шанхае, сколько ни бился, не мог зафрахтовать ни одного парохода под этот груз. Вооб­ще мало находится желающих рисковать своим судном, прорывая японскую блокаду, а под живой скот уже аб­солютно никто не соглашается давать пароход...»

       Павлов — это бывший наш посланник в Корее. Ему было поручено посылать из Шанхая грузы провизии в Порт-Артур. Трудное это было дело в виду большой бдительности японской блокады.

       Зафрахтованные им пароходы иногда доходили до линии этой блокады, но, боясь быть потопленными, по­ворачивали обратно.

       Помнится, что из всех таких пароходов только один, нагруженный мукой, благополучно прибыл в Порт-Ар­тур и сдал там свой груз. Но в муке-то как раз острой необходимости в крепости не ощущалось. Выбора для Павлова особенного не было, и он фрахтовал всякий па­роход, на котором было продовольствие.

       В Порт-Артур удачно проскочил маленький паро­ход речного типа, вышедший из Тяньцзина. Артурцы были несколько удивлены, узнав, что он привез. Груз его был: ящики шампанского и какие-то кондитерские товары.

На обязанности личного состава консульства в {92} Чифу в памятные дни борьбы за Порт-Артур лежала обя­занность перешифровывать и проверять все депеши, доставляемые международным телеграфом из Петер­бурга. Телеграммы в пути часто искажались, перепуты­вались цифры. Без проверки их нельзя было посылать в Порт-Артур. Телеграммы из крепости приходилось пе­реписывать, подгоняя к правилам телеграфа. Таким об­разом консульство являлось хранителем важнейших во­енных секретов. В сейфе его имелись шифры: военный, морской и иностранных дел.

       Для японцев было бы большой удачей напасть на наше консульство ночью и получить в свои руки эти важные документы. Шифры наши, между прочим, отли­чались тем, что не поддавались расшифровке во враже­ских руках. Можно было иметь в своих руках точный текст телеграммы и соответствующие этому тексту циф­ры шифровки, но тайны наших шифров разгадать по та­кому образчику было невозможно. Этим наши шифры выгодно отличались от шифров других наций.

       Полагаю, что в наши дни японцы, порядочно с тех пор обнаглевшие, не задумываясь ни на минуту, напали бы на консульство. Но в те времена они либо стеснялись других, нейтральных, консулов, либо опасались, что охра­нявшие консульство казаки забайкальцы (человека четы­ре было их) заставят их дорогой ценой заплатить за важные документы. У Тидемана, кроме того, всё было готово, чтобы сжечь шифры, как только начнется тре­вога.

       Иногда газетные репортеры, англичане и американ­цы, сидевшие в Чифу у моря и ждущие погоды, радо­стно передавали один другому:

       «Идите скорее в отель брать интервью... Там есть русские, только что прибывшие из Порт-Артура...» Было несколько случаев, когда такие беженцы прибывали вЧифу, проделав опасный путь через линию японской блокады на китайской джонке.

       Коренные россияне призывного возраста, оставав­шиеся в крепости, все были привлечены к участию в обо­роне в составе добровольческих отрядов. Бежали из Ар­тура больше люди южного типа. Какие-то греки {93} левантийские, армяне или грузины. Но у большинства из них имелись русские паспорта. Такие беженцы в первый день по прибытии обыкновенно бывали тихи, скромны и не­разговорчивы. Обедали в отеле и с некоторой опаской поглядывали кругом. Видимо, путешествие на джонке на­гнало на них страху. Но когда до них добирались ре­портеры и они делались центром внимания прессы, то пришельцы эти начинали на перебой рассказывать о пе­режитых ими ужасах. Консульство помогало таким лю­дям поскорее покинуть Чифу и отправиться на родину.

       Но один такой господин решил пожить в Чифу. Квартиру он нанял у одного из местных японцев. Когда наступил срок платежа за помещение, то жилец гордо заявил: «Не желаю ни одного цента платить подданно­му вражеской державы».

       Японский консул не имел во время войны прямых сношений с нашим консульством, но через посредниче­ство одного из своих нейтральных коллег он сообщил туда о жалобе японца, хозяина дома. Тидеман возму­тился.

       «Во-первых, это свинство селиться в доме у япон­ца. А во-вторых, уж раз поселился, то плати за поме­щение, а не отлынивай».

       Секретарь консульства, англизированный молодой человек с мягкими и изящными манерами присяжного дипломата, получил от консула поручение уладить это неприятное дело.

       «Ваш консул мне не начальство... — заявил беже­нец. — И потом, какое ему дело до того, где я живу. Плачу я деньги или нет — тоже его совершенно не ка­сается...»

       Молодой дипломат вынужден был напомнить сво­ему собеседнику, что во флигеле консульства, где жи­вут казаки, имеется небольшое темное помещение, снаб­женное дверью в виде железной решетки и запираемое на крепкий замок.

       Беженец увидел на своем крыльце прибывших вме­сте с секретарем двух молодцов забайкальцев. Желтые околыши их лихо, набекрень, надетых бескозырок и {94} такого же цвета лампасы ярко выделялись на темном фоне.

       В те дни иностранные консула в Китае, согласно до­говорам об экстерриториальности, пользовались права­ми полицейского надзора над подданными своего госу­дарства, а также судебной властью в размере, как мне помнится, «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями».

       Мрачно посмотрев на казаков, беженец заявил:

       «Слушаюсь... Сейчас я заплачу деньги и отсюда уеду...»

       В европейских кварталах Чифу было не много улиц. Но проходя по одной из них, наши россияне могли каж­дый день видеть фигуру какого-то господина англосаксонского типа, который, сняв для облегчения свой пид­жак, усердно выстукивал что-то на пишущей машинке, сидя у открытого окна.

       В глубине комнаты можно было рассмотреть двух полуголых китайцев, которые крутили колесо типограф­ского пресса. Господин этот был редактор-издатель ме­стной газеты на английском языке. Он сочинял передовые статьи для своего листка. Направление газетки было ярко антирусское. В передовицах ее неустанно восхва­лялись военные успехи культурных, просвещенных и храбрых японцев.

       Россия-матушка описывалась, как отсталая страна произвола и деспотизма. Страна варварского царизма, где господствует кнут и где само правительство орга­низует погромы.

       Проживавшие в Чифу русские глубоко возмущались такого рода клеветой на нашу родину. Газетка сама по себе имела очень малый тираж, но статьи ее охотно пе­репечатывались крупными шанхайскими и тяньцзинскими газетами.

       Один из служащих пароходства Восточно-китай­ской железной дороги, пожилой господин с седенькой бородкой клинышком, очень горячо принял к сердцу пи­сания газетки. Он был человек крайне нервный. По ха­рактеру он принадлежал к числу тех россиян, которые {95} всегда стремятся быть в оппозиции кому-нибудь или че­му-нибудь.

       В Чифу он сделался лидером оппозиции консулу Тидеману. Прибыв в консульство с выражением мрачной торжественности на лице, он сердито заявил Тидеману:

       «Наша здешняя колония глубоко возмущена статья­ми в здешней газете, и я прибыл сюда к вам от лица всех местных соотечественников наших с настоятельнейшей просьбой немедленно же напечатать в этой газете официальное опровержение всей возведенной на нашу Родину клеветы».

       Тидеман, человек очень выдержанный и спокойный, ответил на это:

       «Опровержение. Но ведь вы знаете, что было мно­го опытов у нас на Дальнем Востоке с такого рода опро­вержениями. Обычно они печатают их со столькими сокращениями, что весь смысл письма пропадает. А кроме того тут же с иронией и глумлением отзовутся о содержании письма. Нет, печатать опровержения — дело бесполезное.

       Но вы успокойтесь, дорогой мой, — продолжал Ти­деман, — я уже что-то по этому поводу сделал, а имен­но, я только что побывал у этого самого редактора-издателя и подробно переговорил с ним обо всём. Следите за газетой и смотрите, что он будет печатать зав­тра и после завтра».

       На другой день русские читатели газеты были очень удивлены. Нападки на Россию почти совсем прекрати­лись. Японию, правда, похваливали, но меньше, чем раньше. Еще один номер газеты — в нем еще ярче стала видна разница с прежними писаниями.

       Наконец, газета вышла с передовицей такого со­держания: «Нельзя не иметь в виду, что Россия сра­жается сейчас с Японией не только за свои права на Дальнем Востоке... Она стоит на страже интересов всей белой расы...»

       Газета сделалась руссофильской.

       «Скажите пожалуйста, Петр Генрихович, — спра­шивали Тидемана, — каким образом удалось вам всё это устроить?..»

{96} Консул улыбнулся.

       «Видите ли, — сказал он. — Шестая великая дер­жава — пресса — очень неравнодушна к звону презрен­ного металла. Газетку я попросту купил». — «Ну, а сколько же всё это стоило?»

— «Да он заломил сначала две тысячи шанхайских долларов. Говорил, что японцы тысячу ему предлагали... Ну, а сошлись на восьмистах».

Контр-адмирал

Д. В. Никитин (Фокагитов)

 


{97}

 

ПЕРЕД КОНЦОМ ПОРТ-АРТУРА

 

       18-го июля японцы двинулись в наступление на Волчьи горы и имея превосходство в артиллерии, бук­вально засыпали наши позиции. Несмотря на два месяца блокады, вследствие остановки на Зеленых горах, пози­ции на Волчьих горах еще не были готовы, и не были устроены ходы сообщения между рядами 3-х ярусной обороны. Не встречая почти противодействия нашей сла­бой артиллерии, японцы развили невероятную силу огня тяжелых орудий по свежим окопам и буквально сметали наши части; здесь были роты, понесшие только убитыми от 60 до 80%.

18-го июля наши части оставили Волчьи горы и отошли в самую крепость и только на самом пра­вом фланге кольца обороны оставили еще две выдви­нувшиеся вперед высоты, Дагушан и Сагушан, на кото­рых задержались несколько наших батальонов, и кото­рые было решено не сдавать без боя.

       22-го июля японцы открыли огонь по самой крепо­сти Порт-Артур, сначала из двух 6-ти дюймовых ору­дий, которые стояли глубоко в их расположении против нашего правого фланга, а 25 июля начали усиленную бомбардировку позиций Дагушана и Сагушана. На обеих этих горах с нашей стороны было два батальона и 3 охотничьих команды, уже совершенно потрепанных в предыдущих боях, и на самой позиции 8 пушек.

Японцы же только одну гору Дагушан атаковали в составе це­лой 11-й дивизии. А каково было сопротивление наших частей, достаточно будет сказать, что когда японцы, использовав мертвое пространство, в 7 час. вечера 26 ию­ля хлынули густыми массами на правый фланг Дагушана и хотели отрезать остальные части, то 10 рота 16-го полка под командой капитанов Верховского и Курковского одна бросилась в атаку на охватившие фланг два {98} полка японцев в штыки и легла в этом неравном бою до последнего человека.

Капитан Курковский и 138 стрелков были убиты, но задача исполнена. Японцы, видя нечело­веческое упорство, отхлынули назад, и остальные роты успели отойти, унося с собой оставшихся в живых изра­ненных стрелков и ее командира. Этим геройским делом 26 июня и заканчивается период обороны Порт-Артура и начинается его тесное обложение. К этому же времени эскадра получила распоряжение прорваться во Влади­восток и, выйдя 28 июля из внутреннего рейда, встрети­лась с эскадрой японцев. Я не беру на себя задачи опи­сания и разборки этого исторического боя, но могу сказать, что часть эскадры вернулась в Порт-Артур и, вследствие выяснившейся невозможности дальнейших действий нашего флота, команда и часть морских орудий и пулеметов, а также технические части, как прожекто­ра, были перевезены на сухопутный фронт, оставшиеся же на судах орудия действовали перекидным, через го­род, огнем по позициям японцев.

       Тогда же были сформированы морские десантные батальоны, которые своей лихой работой прославились и покрыли себя славой на линии сухопутной обороны.

       Подойдя к веркам крепости, японцы решили взять ее открытой силой, но ряд атак на наши позиции центра был неудачен. 3-го августа генерал Ноги прислал пар­ламентера с предложением сдать крепость, но собранный генералом Стесселем совет отклонил это предложение, а 6-го августа японцы начали артиллерийскую подго­товку штурма и в тот же день перешли в наступление, направив после ряда демонстративных атак нашего за­падного фронта, главный свой удар в центр наших по­зиций, против Орлиного Гнезда. Начался первый штурм Порт-Артура.

       Первые дни японцы наступали густыми колоннами, думая массой задавить защитников крепости.

       Строгая дисциплина, суровый военный закон, фана­тизм и личная доблесть японцев приводили к тому, что японские батальоны, неся невероятные потери, всё же доходили до цели своих атак, хотя бы в составе несколь­ких человек и схватывались с нашими в штыки.

{99} В моем кратком обзоре невозможно описать всё то, что творилось под Орлиным Гнездом в дни с 6 по 11 августа включительно, дни сплошного, беспрерывного боя. Скажу одно, что доблесть была проявлена как с одной, так и с другой стороны. Два редута, №№ 1 и 2, на которых в то время сосредоточивался бой, много раз переходили из рук в руки, и в результате этого семидневного побоища японцы только овладели разру­шенным фасом этих редутов, а внутренний остался в наших руках.


Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 106; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!