Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 4 страница

А. П. Лукин

 

{37}

 

ТАИНСТВЕННЫЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

 

       Старший лейтенант Р. П. Зотов рассказал мне о крайне загадочном предупреждении, которое было сде­лано русским властям одним таинственным англичани­ном о намерении японцев произвести минную атаку на нашу эскадру без предварительного объявления войны.

       Ввиду важности факта, точных подробностей, со­общенных Р. П. Зотовым, упорства англичанина в своем намерении довести об этом до сведения русского коман­дования, я просил Рафаила Петровича продиктовать мне всё, что он помнит об этом загадочном факте.

       Вот что рассказал Р. П. Зотов.

       «В конце лета 1903 года крейсер 2 ранга «Забия­ка» был послан самим наместником на стоянку в китай­ский порт Чифу, находящийся в 70 милях от порта Артур.

       Командиром «Забияки» в то время был кап. 2 р. Лебедев, впоследствии, во время осады, погибший смертью храбрых при контратаке на редуты первый и второй, во главе морского десанта. Старшим офицером был лейтенант Лепко, судовым врачом д-р Ильин, инже­нер-механиком фон Берне, старшим из мичманов — граф Кайзерлинг. Я (Зотов) был мичманом, остальных офице­ров не помню.

       Цель стоянки крейсера в Чифу мне не была точно известна.

       В конце декабря 1903 г. к крейсеру подплыл на ки­тайской шампуньке штатский человек и на английском языке попросил разрешения подняться на корабль.

       Так как у нас на корабле по-английски свободно {38} объяснялся один мичман граф Кайзерлинг, то его вы­звали наверх для разговора.

       Выяснилось, что приезжий англичанин желает лич­но и по секрету говорить с нашим командиром. Получив согласие кап. 2 р. Лебедева, граф Кайзерлинг вместе с приехавшим спустились в каюту командира, где остава­лись около часу. После этого англичанин и Кайзерлинг вышли на палубу вместе с командиром.

       Заинтересованные продолжительным визитом у ко­мандира, мы, остальные офицеры «Забияки», вышли на шканцы и ждали конца совещания. Когда командир со своим гостем вышли на палубу, мы увидели, что кап. 2 р. Лебедев был сильно взволнован. Однако, он очень ласково и деликатно проводил приезжего до трапа, по­прощался с ним за руку и сказал:

       — Ол райт!

       Настроение командира всё же было какое-то неоп­ределенное. Видимо, он иронически относился к тому, что сообщил ему англичанин, ибо, обращаясь к нам, осталь­ным офицерам, из любопытства скопившимся вблизи трапа, он бросил улыбаясь: «Чорт его знает, шарлатан или серьезный человек?»

       После такой реплики Лебедева, обращенной к нам, граф Кайзерлинг не счел нужным делать тайны из раз­говора бывшего в каюте командира. Когда спустились все в кают-компанию, Кайзерлинг рассказал нам сле­дующее.

       Приезжий англичанин поведал командиру о зате­ваемых японцами планах нападения на Россию, в частно­сти на Порт-Артур, и в недалеком будущем. Нападение это будет неожиданным и — до официального объяв­ления войны.

       При этом англичанин убеждал, что он истинный друг русских, что он не насмехается над нашим коман­диром, а говорит совершенную правду, в предупрежде­ние могущего быть зла от внезапности нападения.

Однако, доказать свои слова и указать источники он {39} категорически отказался и настаивал на бесконтрольном доверии (Всё изложенное выше записано со слов Р. П. Зотова мною 27 ноября 1946 года в присутствии генерал-майора судебного ве­домства Евгения Константиновича Томилина.

           Дальнейший рассказ Р. П. Зотова записан Томилиным 2 де­кабря 1946 года.

Ввиду чрезвычайного интереса, который возбудил в нас этот таинственный случай, я считаю долгом всё это отметить для бу­дущего историка этой войны, начавшей серию самоистребитель­ных актов белой расы.).

       На следующий день этот человек вновь прибыл к нам на «Забияку», и на этот раз привез с собой кипу карт, свернутых в трубку. Он опять прошел с графом Кайзерлингом к командиру. На этот раз туда же был приглашен старший офицер Лепко. Совещание было бо­лее длительным, чем предыдущее. Все с этого совеща­ния вышли совершенно расстроенные. Оказывается, «доброжелатель» привез командиру карты с точным обо­значением японских замыслов блокады нашего побере­жья, указанием опорных пунктов, складов для военного материала, угля, временных мастерских и прочего. Ко­мандир, видимо сдвинутый с точки недоверия, в этот же день отдал распоряжение закончить дела с берегом. Мне же (Зотову), как офицеру, заведывающему фото­графией корабля, было предложено снять подробную фо­тографию с французского острова, на котором стоял маяк. Фотографии мною были произведены, частью со шлюпки, частью же с берега, для чего я выходил на этот остров. Все эти фотографии сохранились у меня и по сей день в Париже.

       В последующие дни англичанин еще два раза был у нас. Командир же ежедневно собирал совещания в со­ставе старшего офицера, мичмана Кайзерлинга, судово­го врача Ильина и еще кое-кого из старших в кают-компании.

       Прошло, я думаю, не более десяти дней после пер­вого посещения нас англичанином, как мы снялись с якоря и отправились обратно в Порт-Артур.

{40} По прибытии, командир в тот же день приказал мне собрать все мои фотографические произведения и вместе с ними отправиться во дворец к наместнику. Этим назначением я был чрезвычайно недоволен, ожидая только скандала и неприятности.

       Наместник принял нас в своем кабинете без посто­ронних свидетелей. Командир чрезвычайно волновался и обрывающимся голосом начал свой довольно подробный доклад о происшедшем в Чифу. Я стоял сбоку команди­ра, держа в руках с десяток фотографий и усердно на­блюдал за выражением лица наместника, которое прини­мало всё более сумрачный вид. Всё же он дал командиру кончить доклад, осмотрел карту, фотографии, не гово­ря ни слова.

       Вдруг наместник уставился на командира и как разорется:

       — Что это вы панику разводите?! Пришли без раз­решения?!

       И пошел, и пошел... Прокричав минут пять, наме­стник сказал:

       — Убирайтесь вон!

       Он пригрозил командиру каким-то взысканием, а мне арестом.      Командир, бледный как полотно, выскочил из кабинета наместника, а я с грустью сознавал, что по воле злой судьбы влип в грязную историю, да еще и под арест попал.

       Скоро командир совершенно успокоился, я — тоже, и жизнь на корабле совершенно не изменилась для меня. В кают-компании на вопросы, как прошел доклад у на­местника, я ответил, что командиру попало за свое­вольный приход в Порт-Артур. Об остальном умолчал. Командира же никто не смел спросить о результатах до­клада. Но на третий день, когда командир совершенно успокоился, он сам сказал старшему офицеру, лейтенан­ту Лепко, что ему здорово попало за то, что он самоволь­но прибыл в Порт-Артур. И только. Никаких других шагов для использования привезенных им из Чифу предо­стережений таинственного англичанина кап. 2 р. Лебе­дев, видимо, не делал.

{41} Приблизительно дней через 10-12 после нашего воз­вращения в Порт-Артур была ночная минная атака японцев, а на утро эскадренный бой на внешнем рейде, первая бомбардировка порта Артур и города... И... дей­ствительно, без предупреждения».

       Через полвека трудно дать оценку этому случаю, до сих пор нигде не опубликованному. Но, так как я не­много знал Наместника, и особенно много слышал о нем, и более близко знал кап. 2 р. Лебедева, с которым имел служебный контакт во время осады крепости, полагаю, что недоверие наместника к докладу Лебедева надо при­писать личности самого Лебедева. Если бы Лебедев взял с собою графа Кайзерлинга, непосредственно говорив­шего с англичанином, возможно, что эффект доклада был бы иным.

       Это была одна из тех тяжких неудач, которые во­обще сопровождали эту неудачную, ненужную и случай­ную для всех войну, по последствиям же своим, — одну из наиболее тяжких для судеб человечества.

Морской врач

Я. И. Кефели

 

{43}

КАК НАЧАЛАСЬ ВОЙНА С ЯПОНИЕЙ

 

       Американская пресса первых годов текущего столе­тия была особенно враждебна к России и ее правитель­ству. 9 февраля (нов. ст.) 1904 года на первых стра­ницах газет в Соединенных Штатах появились напеча­танные крупными буквами заголовки:

       «Японцы взорвали три русских военных судна». Далее следовали телеграммы собственных корреспонден­тов или телеграфных агентств приблизительно следую­щего содержания:

       «Вечером 8 февраля роскошно убранные залы во дворце адмирала, командующего русской эскадрой в Порт-Артуре сияли тысячами огней, отражавшихся на блестящих эполетах и золотом шитье мундиров офице­ров этой эскадры. Гремел бальный оркестр и нарядные пары кружились в упоительном вальсе. Это был бал, данный по случаю именин супруги адмирала миссис Старк. Вдруг раздались минные взрывы на рейде. Пере­полошившиеся танцоры бросили своих дам и в панике побежали на набережную. Но было уже поздно: повреж­денные корабли мертвой массой лежали на боку, зали­тые водой».

       Сообщения эти нашли отзвук и в русской прессе. Пожалуй и сейчас кое-кто из россиян полагает, что мо­ряки «проморгали» японцев потому, что веселились на именинах супруги адмирала. Мадам Старк действитель­но звали Марией, и по календарю 8 февраля день преподобной Марии. Всё же остальное в приведенной те­леграмме, как и о нахождении офицеров на берегу в этот вечер, так и празднование именин представляло собою обычную газетную утку — ни на чем не основанный вы­мысел.

{44} Что же на самом деле происходило в Порт-Артуре в ночь с 8 на 9 февраля 1904 г.? Новый 1904 год был встречен во всей России ве­село и беззаботно. Так, по крайней мере, казалось нам, плававшим тогда на Тихоокеанской эскадре. В газетах трехнедельной давности, приходивших из далекой север­ной столицы в Порт-Артур, мы не находили признаков особой тревоги. По-видимому, мало кто знал тогда в России о важных переговорах с Японией, грозивших раз­рывом сношений и войной.

       На нас, артурцев, это спокойствие и кажущаяся без­заботность нашей метрополии производила довольно странное впечатление. Хотя мы также не были вполне в курсе происходящих переговоров, но, по многим мелким, едва уловимым признакам, невольно угадывалось и чув­ствовалось, что не всё обстоит благополучно. Было какое-то затишье перед грозой.

       За год или за два до этого, вследствие давления со стороны министра финансов, во флоте началась эко­номия. Корабли Тихоокеанской эскадры, плававшие до этого и практиковавшие свой личный состав в течение круглого года, начали простаивать значительное коли­чество месяцев в гавани, в так называемом «вооружен­ном резерве».

В это же самое время в Японии со вступлением в состав эскадры нескольких новых единиц, образовался флот, превышающий силы нашей эскадры как по коли­честву орудий, на борту и весу залпа, так и по бро­нированию. Было ясно, что страна готовится к войне с нами. Экономия, шедшая во вред боевой готовности нашей эскадры, приводила поэтому личный состав ее в состояние какого-то тягостного недоумения. В течение ряда лет наша эскадра жила мыслью о неизбежности надвигающегося конфликта с Японией. Всё, что на су­дах делалось, всё было для одной цели: подготовка к {45} будущей войне с островной державой. Поэтому война эта сама по себе не представлялась нам страшной.

       Все наши сомнения отпали бы, если бы в эти дни чувствовали, что наша Родина, как один человек, горой стоит за нашей спиной, готовая на всякую жертву для борьбы с надвигающимся врагом, но, увы, этого не было! В декабре 1903 и в первые недели 1904 года в кают-компаниях наших судов приходилось иногда слы­шать шопотом и с опущенной головой произносимые страшные слова: «В России совсем нет патриотизма».

       Чем же вызывалось подобное настроение? В силу каких причин не стало сильного волевого импульса в стране, столь необходимого при всякой надвигающейся на Родину беде?

       В 1894 году наша пресса уделяла очень мало внима­ния войне между Китаем и Японией. В обществе гово­рили: «Воюют эту желтолицые между собою, ну и пус­кай себе на здоровье делают, что хотят. Нам-то какое до них дело?» Но Япония в эти отдаленные времена стремилась получить то, чего она достигла лишь в 1932 году. Задачей ее было: захват в свои руки всей Маньчжурии и утверждение на правом берегу Амура.

       Вместо слабого и «неподвижного» Китая, в соседи к нам лезла страна прекрасно вооруженная и обладаю­щая предприимчивостью. Беглого взгляда на карту до­статочно, чтобы понять, в каком положении оказывался при этом наш Владивосток и вся Приморская область. Весь этот край, при всяком военном конфликте с вла­деющей Маньчжурией державой, как бы повисал в воз­духе... Охранять нашу громадную границу вдоль побе­режья Амура созданием крепостей и формированием новых корпусов войск было предприятием совершенно непосильным для наших финансов.

       Нужно было во что бы то ни стало не допустить японцев утвердиться в Маньчжурии. Поэтому тогдашнее правительство наше без всякой ненужной шумихи и огласки во время сосредоточило на Дальнем Востоке морские силы, превышающие японские. Была достигну­та дипломатическая поддержка со стороны Германии и {46} Франции и в надлежащий момент Японии был предъ­явлен известный ультиматум. Затаив злобу, японцы под­чинились и ушли из Маньчжурии.

       Совершенно ясно было, что южное побережье Маньчжурии китайцы не смогут долго удерживать в своих руках. Японцы приступили к усилению своего фло­та, дабы при следующей их попытке утвердиться на материке им не были бы страшны наши ультиматумы. Чтобы парировать эту угрозу, наше правительство пред­приняло в 1898 году очень смелый, но вполне правиль­ный и своевременный шаг: оно заняло военной силой Квантунский полуостров, получив на это согласие Ки­тая. Оно ясно сознавало, что «путь к владению Влади­востоком лежит через Порт-Артур».

       Оставалось только, по мере усиления Японией сво­ей военной мощи, соответственно увеличивать сухопут­ную и морскую оборону вновь занятой области. Самые крупные расходы, которые приходилось бы при этом нести, несомненно, являлись бы каплей в море, по срав­нению с тем, что стоило бы оборонять рядом крепостей грандиозной длины границу вдоль реки Амура. Нечего и говорить о том, что они представлялись бы прямо нич­тожными, если учесть тот моральный и материальный ущерб, какой понесла Россия в результате неудачной войны.

       Но тут выступила на сцену так называемая «рус­ская общественность». Совершенно не разбираясь в стратегической обстановке на Дальнем Востоке, наши тогдашние газеты зашумели о «безумной авантюре». В обществе стали говорить: «Швыряют миллионами, что­бы великим князьям можно было наживаться на лесных

концессиях на Ялу».

       Давление на правительство было произведено та­кое организованное и всестороннее, что, по настоянию Витте, средства на постройку Порт-Артурской крепо­сти были значительно урезаны. Потом, во время япон­ской осады, приходилось горько сожалеть о том, что в силу этой экономии в периметр крепости не вошли та­кие командные высоты, как знаменитая, обильно {47} политая кровью, Высокая гора. Началась экономия в по­стройке судов флота и содержании эскадры в Тихом океане. В самое, казалось бы, не подходящее для того время был введен для судов пресловутый «вооруженный резерв». Япония всё это учитывала.

       Все эти меры, как нарочно, создавали наиболее под­ходящую обстановку для ее немедленного выступления против нас. Ей предоставлялась возможность, не откла­дывая, одним ударом покончить с русским владычеством в Квантуне, пока Россия не окрепла там и пока продол­жается столь несвоевременный и столь вредный для во­енной мощи режим экономии в военных расходах.

       Военно-морской агент в Токио, капитан 2 ранга А. И. Русин, в ряде подробных донесений своевременно дал морскому министерству полную картину системати­ческого развертывания японских морских сил против нас. В одном из своих последних рапортов он вполне точно указал, что свой удар японцы приурочивают к послед­ним числам января. В предупреждениях, таким образом, недостатка не было. Осведомленность о том, что война надвигается, была полная.

       Но одновременно с тем из Петербурга приходили такого рода вести: «Русская общественность против вой­ны». «Война не встретит сочувствия в широких кругах населения». «Войны в Петербурге не хотят, ее необхо­димо во что бы то ни стало избежать». «Не бряцайте оружием, не давайте Японии повода объявить нам войну».

       Из такого рода слагаемых и создалась та атмосфера неопределенности, которая тяжелым камнем ложилась на личный состав нашей артурской эскадры и гарнизона крепости.

       Шаги, которые в то время предпринимались петер­бургскими властями для парирования японского удара, делались, как будто исподтишка, чтобы не дразнить гусей нашей «общественности». Всё это были полумеры -— одна десятая того, что можно было сделать в эти драгоценные, последние перед войной, месяцы и недели.

Была выдвинута на Дальний Восток одна {48} единственная бригада из Европейской России. Были посланы из Балтики один броненосец и два крейсера, которым вой­на помешала дойти до Порт-Артура. Они вернулись с полдороги. Прилива свежих войск не было. Поэтому стрелковая бригада, годами стоявшая в Порт-Артуре и как свои пять пальцев знавшая местность в районе кре­пости, была послана на Ялу. Место ее заняли новые формирования. Получился своего рода «Тришкин каф­тан».

       Осенью 1903 года наша эскадра сменила веселый нарядный белый цвет своих бортов, цвет мирного вре­мени, на мрачный серо-оливковый боевой.

       За пять лет русского владения город Порт-Артур сильно изменился. Старый туземный городок, ютящийся около восточного бассейна, остался, конечно, со своими кривыми и узкими улицами, но в китайских одноэтажных домах, прежде так уныло смотревших на улицу своими сплошными глухими стенами, проделаны были окна и двери, появились крылечки русского образца, запестре­ли вывески магазинов, ресторанов. Даже пожарная каланча русского типа воздвигнута была на вершине господствующей над городом Перепелиной горы. Словом, старый город обрусел.

       Новый город вдоль берега Западного бассейна стро­ился по американскому образцу. Проводились широкие прямые улицы с мостовыми и тротуарами чисто столич­ного типа, с площадями, парками и бульварами, с го­товой канализацией, водоснабжением и электрической проводкой. Домов, построенных до 1904 года, было сравнительно немного, но чувствовалось, что скоро го­родской центр переместится из Старого города в Новый, и тогда жизнь здесь забьет ключом.

       Между Старым и Новым городами строился боль­шой каменный православный собор, типа кафедральных соборов губернских городов.   Удержи Россия в своих ру­ках Порт-Артур, судьба Владивостока и Приморской области не вызывала бы опасений. Сибирская маги­страль, предприятие мирового значения, упиралась бы своим концом не в Японское море, плотно закупоренное {49} нашим соседом, а в порты теплого, никогда не замер­зающего Желтого моря, имеющего широкий свободный выход в океан.

       В конце января 1904 года стояла сухая и бесснеж­ная зима. Японские лавочки в Старом городе стали од­на за другой закрываться. Владельцы их устраивали спешную распродажу товаров и затем исчезали из го­рода. Какой-то предприимчивый японец, объявляя о по­добной распродаже, вывесил большой плакат: «Я испу­гался».

       В кают-компаниях со столов не сходили Справоч­ники об иностранных флотах. Подсчитывались силы на­ши и противника. Если бы на Дальний Восток пришли достраивавшиеся в Петербурге броненосцы типа «Су­воров», превосходство Японии в морских силах не так сильно чувствовалось бы.

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 90; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!