Глаза его сверкнули и он схватился за эфес...» 5 страница

       Тоннаж нашей эскадры в данный момент был при­близительно 200 тысяч тонн. Противником ее являлся весь японский флот с тоннажем в 280 тысяч тонн. От­ношение получалось 1 к 1,4, не в нашу пользу. Главным ядром японского флота были 6 эскадренных броненос­цев, вооруженных 12-дюймовыми орудиями. Из них че­тыре новых, недавно спущенных, вполне современных и два более старых. У нас было пять броненосцев с такой артиллерией. Из них новых и современных два. Более старых три. Преимуществом японских броненосцев и крейсеров над нашими была также их большая однотип­ность. Общее 'число броненосцев и броненосных крей­серов, могущих войти в боевую линию, было у японцев 14, у нас 10. Одиннадцатый крейсер «Рюрик», как не имеющий современной 8-дюймовой артиллерии и по устарелости годный лишь для вспомогательных целей, нельзя было принимать в расчет. Но главным преиму­ществом японцев над нами являлись семь вполне обо­рудованных военных портов-баз для их эскадры, снаб­женных сухими доками для починки броненосцев и бо­гато оборудованных всеми средствами для быстрого исправления их.

 

Отсутствие в нашей главной и в сущ­ности единственной базе Порт-Артуре сухого дока для {50} броненосцев было обстоятельством прямо трагическим. Во время войны повреждения подводных частей этих судов приходилось чинить кустарным способом, посред­ством кессонов. Корабли выходили из строя поэтому на месяцы, когда в доке та же работа могла бы быть вы­полнена в несколько дней. Сухой док в Артуре был на­чат постройкой, но японцы, объявив войну, не дали нам возможности его закончить.

       Как бы то ни было, признавая, что японцы в дан­ный момент сильнее нас, мы рассчитывали, что должный отпор мы им дать всё-таки можем и сможем продер­жаться до прибытия подкреплений из Балтики. В се­редине января наша эскадра вышла из состояния во­оруженного резерва и начала кампанию. Были нелады с машинами на броненосце «Севастополь». Скорость его упала с 16 на 14 узлов, что понизило, в свою очередь, и скорость всей эскадры до этой цифры, к колоссальной нашей невыгоде.

       За несколько дней до рокового дня 8 февраля (нов. ст.) наша эскадра, под командой адмирала Старка, вы­шла в море в полном составе. Цель этого похода, по-ви­димому, была чисто учебная. Мы провели день и ночь в Желтом море, делая различные построения и эволюции. Видели в дымке тумана южное китайское поребежье и Шаньдунский маяк. Затем стали на якорь, на своем обычном месте, на Артурском рейде. Никому из нас тогда и в голову не приходило, что этот поход наш окажется тем самым «Казус белли», которого только и ждала японская военная партия. Впоследствии стало известно, что выход в море был сочтен Японией за враж­дебную ей демонстрацию, почему и решено было немед­ленно объявить нам войну.

       Насколько мы далеки были тогда от мысли делать враждебные выпады по адресу Японии, показывает тот факт, что, стоя на открытом для неприятельских мин­ных атак рейде, наши суда не получили приказаний опу­стить в воду предохранительные сети (т. н. «криноли­ны») против мин Уайтхеда. В те времена говорили, что это делается для того, чтобы не увеличивать {51} напряженности данного момента. «Стоят с опущенными сетями, значит: готовятся к каким-то военным действиям», мог­ли сказать японцы. По-видимому, в виду полученной ди­рективы: «Не бряцать оружием», начальство наше воз­держалось от опускания сетей.

       Большой бедой для нашей эскадры было то, что ею командовали в эти роковые дни люди, быть может, в высшей степени добросовестные и усердные служаки, но совершенно не имевшие боевого опыта. В то же вре­мя такой прирожденный вождь-флотоводец, как герой войны 1877-78 года, адмирал С. О. Макаров, находясь в Кронштадте, был вдали от назревавших на Дальнем Востоке крупных событий.

       Всё поэтому делалось в Артуре не по-макаровски. Там в полной силе была еще рутина мирного времени. Господствовало вредное убеждение, что эскадре для вы­хода в полном составе на Порт-Артурский рейд из внут­ренних бассейнов требуется более суток. Поэтому для того, чтобы она могла быть готовой по тревоге быстро сняться с якоря и выйти в море, ее в эти дни кризиса держали на якоре на открытом наружном рейде, под­вергая тем самым суда риску минных атак.

       Когда впоследствии прибыл в Порт-Артур Макаров, он держал эскадру во внутренней гавани. А выход ее в море по тревоге требовал при нем всего 2¹/2-3 часа времени. Суда стояли на рейде готовыми к бою. Сигна­лом была объявлена 4-х часовая готовность к выходу в море.

Такая готовность всегда вызывает большое на­пряжение в судовой жизни. Приходится быть начеку, зная, что каждую минуту может быть сигнал адмирала:

       «Приготовиться сняться с якоря», а через 4 часа после сигнала все корабли будут уже на ходу. Само собою разумеется, что при таких условиях люди с судов могли посылаться на берег только по самым неотложным служебным делам, а отнюдь не для прогулки.

       8 февраля перед заходом солнца адмирал поднял сигнал: «Приготовиться к походу к 6 часам утра». Это­му походу не суждено было состояться. Сейчас, вспоми­ная задним числом всё случившееся, остается пожалеть, {52} что адмирал отложил выход в море до утра, а не снялся с якоря вечером. Тогда японские миноносцы никого не нашли бы на Артурском рейде, а утром японская эскад­ра могла неожиданно встретить в море нашу, вышедшую в полном составе всех броненосцев и крейсеров. Война началась бы совсем иначе. Весьма вероятно, что она иначе и окончилась бы.

       Утром в этот день в Артур прибыл из Чифу тамош­ний японский консул, чтобы забрать последних, остав­шихся в городе японцев. Вскоре пароход, вся палуба которого была заполнена подданными страны Восходя­щего Солнца, прошел мимо нашей эскадры. Нет ника­кого сомнения, что на пароходе этом были японские морские офицеры, точно по пеленгам определившие якор­ное место каждого из наших судов, стоявших на рейде. Миноносцы, посланные ночью в атаку, могли иметь для руководства точную диспозицию нашей эскадры.

       Можно сказать, что мы тогда, что называется, «лап­ти плели» в деле сохранения военных тайн. Казалось бы: как можно было выпускать из своего порта такой паро­ход накануне войны. Но не надо забывать, что тогдаш­нее наше начальство было еще под гипнозом указаний:

       «Избегать осложнений с Японией», «Не бряцать ору­жием».

       Около полудня пишущий эти строки был послан с каким-то поручением на берег. На набережной около дома командира порта стояло несколько офицеров с эскадры. Они выглядели чем-то озабоченными.

— Японцы отозвали своего посланника из Петер­бурга. Дипломатические сношения прерваны, — сообщили они мне.

       — Но ведь это значит война!

       — Дипломатическая часть штаба наместника разъ­ясняет, что разрыв сношений еще не есть объявление войны. Вот с Болгарией, например, они говорят, сноше­ния у нас были прерваны, а разве мы с ней воевали?..

       — Так-то оно так, но всё-таки там была Болгария, а здесь — Япония. А это — разница. Но почему же они такое важное известие не объявили сейчас же {53} сигналом по эскадре? Довольно странно, что мы здесь та­кие вещи узнаем из частных разговоров.

       — В штабе сказали — появится завтра утром в газете «Новый край». Ведь сегодня газета не выходит.

       К нашей группе подходит запыхавшись знакомая дама, супруга старшего офицера одного из броненос­цев. По выражению ее лица и по походке видно, как тяжело переживаются эти часы неопределенности офи­церскими семьями в Артуре.

       — Я не могу понять, что сейчас происходит, — говорит она, — на эскадре все говорят: война, война, а я живу на квартире воинского начальника и он сказал мне: «Поверьте, сударыня, если бы что-нибудь подобное было, война или мобилизация, я бы первый об этом узнал и вам сообщил».

       На шлюпке с флагманского корабля прибыл офицер. Он был послан передать приказание всем, находящимся на берегу, немедленно возвращаться на свои суда. «Был поднят сигнал — прекратить сообщение с берегом в 3 часа. Вероятно, в море уходим», — сообщил он.

       Все поспешили на шлюпки. Ночь наступила безлун­ная, но ясная. Ветра почти не было и слегка подмора­живало. С вечера сильно трещали китайцы на полу­острове Тигровый хвост, на побережье против стоянки эскадры. Они, вероятно, справляли там какой-нибудь праздник и отгоняли своими хлопушками, громкими, как револьверные выстрелы, злых духов от своих жилищ.

       — Вот, точно такая же музыка началась вечером в Таку перед тем, как форты по нашим судам огонь открыли, — мрачно заметил, слушая китайскую трескот­ню, участник ночного боя на реке Пейхо. — Было это что-то в роде сигнализации. Знали, бестии, что стрель­ба будет.

       Когда солнце скрылось за громадой мрачного Ляо-ти-шана, зажегся, как всегда, входный артурский маяк. Маячная часть действовала по правилам мирного вре­мени. Но на этот раз маяк был зажжен, как бы нарочно для того, чтобы атакующий неприятель мог легче ориен­тироваться ночью.

       С наступлением темноты два дежурных крейсера {54} начали освещать горизонт прожекторами. С заходом солнца сигнальные рожки на всех судах проиграли сиг­нал: «Приготовиться отразить минную атаку». По этой тревоге все орудия были заряжены боевыми зарядами. Затем половинное число прислуги было оставлено у ору­дий. Другая половина должна была сменить первую среди ночи. Эта боевая вахта была готова открыть огонь во всякий момент. Два миноносца были посланы в море, в дозор на всю ночь. Их обязанность была: крейсиро­вать в нескольких милях от стоянки эскадры и давать тревожные сигналы в случае появления подозрительных судов.

       Многое можно сказать сейчас относительно действи­тельности, или вернее — недействительности таких мер охраны эскадры от минной атаки. Всё организовано бы­ло по шаблону маневров мирного времени. Не надо быть специалистом, чтобы понять, что два миноносца на об­ширном пространстве моря должны были являться чем-то в роде иголки, затерявшейся в стоге сена.

       Но начальник эскадры и не располагал в этот ве­чер достаточным количеством мелких минных судов. Хо­тя это может показаться странным и невероятным, но значительная часть миноносцев, выполняя преподанную министром финансов программу экономии, оставалась еще в состоянии пресловутого «вооруженного резерва» и начала кампанию, присоединившись к эскадре, уже после начала войны.

       За несколько минут до полуночи, среди тишины, вдруг гулко прокатился орудийный выстрел. Слышно бы­ло, как гудит в воздухе снаряд. Прошло несколько се­кунд. Затем другой, третий выстрел. Стреляли не часто, как будто не видя определенной цели. Кто стрелял и по кому — определить было невозможно. Но тут вдруг, точно что-то толкнулось в подводную часть нашего крейсера. Это не был звук орудийного выстрела. Тем, кто плавал на судах учебно-минного отряда этот звук был хорошо знаком. Как будто кто-то уронил грузный под­нос с посудой. Это был подводный минный взрыв.

       Стрельба иногда замолкала секунд на 10, на 15, по­том опять начиналась. Чувствовалось, что цель по {55} временам не видна.

Так продолжалось с четверть часа. За­тем всё стихло. В это время флагманский броненосец «Петропавловск» вдруг поднял лучи своих прожекторов к небу, что при обыкновенных практических занятиях обозначало: «Перестать светить прожекторами». Точно на обычном учении, это было исполнено. Эскадра погру­зилась в темноту. Что же это значит? Неужели это было ученье? Но ведь орудия-то заряжены по-боевому. А как же понять те минные взрывы, которые мы слышали где-то по соседству.

       Недоумение продолжалось недолго. Мимо нас про­мчался полным ходом паровой катер с «Петропавлов­ска» и офицер с него крикнул нам голосом, полным тре­воги и нервного возбуждения: «Посылайте все шлюпки на «Цесаревич» спасать людей. «Цесаревич» тонет».

       В этот момент мы увидели «Цесаревич», шедший к берегу под своей машиной. Он лежал на боку. Казалось, еще момент и он опрокинется. Его зеленая подводная часть с правого борта, обычно скрытая, теперь высоко поднялась и ярко горела, освещаемая лучами прожекто­ров, шедшего за броненосцем вплотную крейсера «Аскольд».

       Этот вид нашего лучшего корабля, тяжело раненого, наглядно показал всем, что случилось что-то ужасное, непоправимое. Сразу же мелькнула мысль: «Как же мы будем его чинить, когда сухой док для броненосцев толь­ко начат постройкой в Порт-Артуре?»

       В этот момент с другой стороны нашего корабля появилась темная масса броненосца «Ретвизан». Его нос совсем зарылся в воду. Ни одного огонька на судне. Он медленно шел к мелководью. Вид этой тонущей громады производил жуткое, гнетущее впечатление. Оба броне­носца, только что пришедшие на Восток, наиболее со­временные единицы нашего флота, оказались выведен­ными из строя в первые же минуты войны. Крейсер «Паллада» был также подорван миной в эту ночь, но с нашего крейсера мы «Паллады» не видели.

       — «Идти в дозор» — сделан был нам сигнал с «Пет­ропавловска». Плавно заработали наши машины. Около орудий стояли комендоры-наводчики и напряженно {56} всматривались в темноту. Эскадра наша осталась поза­ди, и позади остались только что пережитые нами тре­вожные моменты. Началась напряженная, но вносящая своей регулярностью спокойствие и уверенность в своих силах служба военного времени. Пришел конец всем со­мнениям и неопределенностям.

Нас охватил простор моря. На востоке небо стало слегка молочным перед восходом луны, и звезды по­тускнели. Темной ясной чертой выявился горизонт. Вид­но было далеко. Никаких признаков неприятеля, хотя чувствовалось, что он может быть где-нибудь неподале­ку. Но этот враг — миноносцы — для крейсера не стра­шен, когда он на ходу в море. Наоборот, крейсер являет­ся в такую ясную ночь грозой для миноносцев.

       Около штурманской рубки собралось два-три офи­цера. Они обменивались мыслями о только что пере­житом.

       — Эх, будь наша эскадра на ходу сегодня ночью! Ничего японцам не удалось бы взорвать, — говорит один.

       — А как ты думаешь, сколько времени эта война будет продолжаться?

       — Затяжная война будет. Месяцев на шесть, по­жалуй.

       Никто из нас не предполагал в эту ночь, что война эта затянется на полтора года, что закончится она та­ким миром, как Портсмутский, и так называемой «пер­вой революцией», и что последствия этой войны будут чувствоваться русским народом в течение, быть может, столетий.

Контр-адмирал

Д. В. Никитин (Фокагитов)

{57}

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ

 

       Часу в одиннадцатом ночи с 26 на 27 января я от­правился из своей квартиры в порт, чтобы на китайской шампуньке переправиться на «Стерегущий», стоявший у Тигрового хвоста. Прошел я мимо Морского собрания, где в тот день, как всегда, обедал в 7-8 часов вечера. Никакого оживления я там не заметил.

       Клевета, с первых дней войны распространявшаяся по всей России о том, что в ночь начала войны офицеры флота были на балу, по случаю именин адмиральши Старк и потому-де прозевали минную атаку японцев, особенно махровым цветом зацвела вновь, почти через полвека, в советском романе «Порт-Артур». Автор это­го романа, г-н Степанов, утверждает даже, будто бы бал происходил в Морском собрании и сам Наместник открыл бал с адмиральшей Старк.

       У адмирала Старка на дому были именины дочери и кое-кто из молодых офицеров там был в тот день. С вечера же сообщение с берегом эскадры, стоявшей на внешнем рейде, было прервано по сигналу флагмана. Все офицеры были на своих судах. Сам адмирал Старк находился на своем флагманском корабле «Петропав­ловск». Все мы это точно знали тогда и не сомневаемся в этом теперь, через полстолетия.

       Капитан I ранга, а тогда мичман, С. Н. Власьев, в ту ночь, тотчас же после атаки японских миноносцев, был послан с минного транспорта «Енисей» на катере на внешний рейд. Он был на «Петропавловске», лично видел адм. Старка и лично получил от него приказание.

       Во всяком случае, я сам видел, проходя мимо Мор­ского собрания в одиннадцатом часу ночи, что никако­го бала там не было. Да как бы я и без того мог этого {58} не знать, если по два раза в день бывал там — к завт­раку и обеду?

       Кроме того, в Морском собрании, помещавшемся в одноэтажном доме, был всего один небольшой зал, где стояли три стола, за каждым из которых могли усесть­ся человек 8-10. Фантазия Степанова безгранична. Это тем более печально, что в его романе действительно имеется столько мелочей артурской жизни и такая осве­домленность о бесконечных сплетнях того времени, со­хранившихся в памяти артурцев до сего дня, что для него, как несомненного участника Порт-Артурской эпо­пеи, не было надобности выдумывать факты.

       В Париже, на одном из обедов уцелевших защитни­ков говорили, что Степанов в период осады был еще мальчиком, много наслышался, много видел, но всё пе­репутал (На днях в Париже появилась в продаже книга ген.-майора А. Сорокина «Оборона Порт-Артура», издание 1952 года, Москва. Она изобилует документальным материалом. Сорокин также ка­тегорически опровергает клевету о бале, недавно воскрешенную и раздутую г-ном Степановым в романе «Порт-Артур».).

       На шлюпочной пристани, когда я садился в шам-пуньку, стоявший на набережной матрос с нашего ми­ноносца попросил меня взять и его на шампуньку. Стоя вдвоем на маленькой плоскодонной китайской шлюпке,, мы отвалили от портовой стенки и направились к Тигро­вому Хвосту, пересекая вход в гавань.

       На китайских шампуньках и гребец, действующий одним веслом, опущенным с кормы в воду, и пассажиры передвигаются стоя, всё время перебирая ногами в такт с движениями юлящего в воде весла китайца-лодочника. На шампуньке стоя можно выходить в открытое море даже в свежую погоду.

       Ночь была темная, морозная, но видимость ясная. Море спокойное.

       Когда мы были уже на середине пути, в открывшем­ся нашему взору проходе из гавани на внешний рейд я услышал редкую стрельбу и увидел далеко в море вспыш­ки беспорядочных артиллерийских выстрелов. Я думал, что это ночная учебная стрельба.

{59} Ехавший со мной на шампуньке матрос, как оказа­лось, лучше меня знавший войну, сказал мне:

       — Так и на войне бывает, ваше благородие!

       — А ты это откуда знаешь? — спросил я его.

       — Я был под Таку (боксерское восстание в Китае), когда мы его брали, — ответил матрос.

       Минут через десять, в беседах о боях под Таку, мы подошли к Тигровому Хвосту, пройдя мимо десятка ми­ноносцев, стоявших бок о бок друг к другу. Было тихо, видимо команды спали.

       Когда мы прибыли на наш миноносец, на нем соби­рали машину, готовясь к утру в поход с эскадрой. Ко­мандира и двух офицеров не было, инженер-механик Анастасов работал в машине; оставался на палубе один дежурный мичман Кудревич.

       В маленькой кают-компании миноносца, служившей нам и общей столовой и общей гостиной и... общей спаль­ной, — было пусто. Кудревич что-то делал наверху, го­ворить было не с кем, я улегся на свою койку и тотчас задремал.

       Вдруг слышу страшный крик:

       — Кудревич, Кудревич, скорей посылай за коман­диром, японцы взорвали...

       Я вскочил с койки. На трапе, ведущем в кают-ком­панию, флаг-офицер с «Петропавловска» с волнением рассказывал мичману Кудревичу, что японцы подорвали несколько наших судов, которые терпят бедствие на рейде.

       Флаг-офицер привез от адмирала приказание всем миноносцам немедленно выйти на внешний рейд к эс­кадре.

       Мы вышли на палубу миноносца, сошли по сходне на Тигровый Хвост, и с его плоского берега, обращен­ного к открытому морю, увидели массу движущихся огней справа и слева от входа в гавань. Многоголосые командные крики были ясно нам слышны. Это, осве­щенные всеми огнями наши лучшие броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич», медленно двигались к берегу под большим креном, чтобы приткнуться к нему и не зато­нуть.

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 157; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!