Русь против нордического рейха 10 страница
Безумие
В следующем фундаментальном романе/исследовании – «Идиоте» – Достоевский, может быть, по контрасту с убийцей Раскольниковым, решил сделать главным героем совсем другого человека – почти святого, своего рода «агнца божия». Однако, если ближе приглядеться к князю Мышкину, с его ясными голубыми глазами и маленькой бородкой клинышком, то мы обнаружим тот же кардинальный для автора образ-тему: зло в кругозоре добра. Мышкин настолько хорош, что уже даже плох: он действует в романе как полубезумец – во всяком случае, как человек с «тяжёлым взглядом» эпилептика, сам себя называющий идиотом. И в Швейцарии его не вылечили: где уж разным «европейским делегациям» справиться с русской болезнью! Ибо корни этой болезни не в плохой диете и не в социальных обстоятельствах, как полагают социалисты. Они в «подпольном» основании расколотого надвое земного бытия, доступного только абсолютной иррациональной («идиотической») свободе, не замаскированной условностями всякого рода разумных и цивилизованных пошлостей.
Как раз по этому принципу и проживает свою жизнь/фантазию князь Мышкин. Почти каждый раз, говоря о Мышкине, автор замечает, что он как бы в лихорадке, задыхается, почти бредит. Он не имеет меры, жеста, причём не внешне только, а именно внутренне, душевно. И верно говорит ему княгиня Белоконская: «Человек ты добрый, да смешной: два гроша тебе дадут, а ты благодаришь, точно жизнь спасли. Ты думаешь, это похвально, ан это противно». Концептуальные обвинения предъявляет князю умный светский человек Евгений Павлович, когда утверждает, что вся его безумная страсть-жалость к Настасье Филипповне содержит в себе нечто «условно-демократическое» (извращённую идею социального «женского равноправия»), под влиянием чего князь любит двух женщин сразу, приводя их обеих, а потом и себя самого, к катастрофе. Самое интересное, что князю совершенно нечего на это возразить: он привычно соглашается с любой критикой собеседников. Ответ на формально неопровержимые аргументы здравого смысла у него один – разбитая в припадке (то ли болезни, то ли вдохновения) роскошная китайская ваза.
|
|
|
Точно так же по части «свободы-в-безумии» ведут себя и другие ключевые персонажи «Идиота» – Настасья Филипповна, Рогожин и даже юная Аглая, начиная с того, что обе красавицы влюблены в «идиота», и кончая тем, что убийца Рогожин, собиравшийся зарезать князя и зарезавший в финале Настасью, меняется с ним крестами, то есть становится его крестовым братом. «Инфернальница» Настасья Филипповна совершает в романе все возможные сумасбродства и предательства, бросая попеременно то князя, то Рогожина, и, в конце концов, сбегает буквально из-под венца, чтобы напороться на рогожинский нож. По-настоящему она никого не любит, кроме своей беспредельной свободы, бесконечно мучая окружающих и порой жестоко издеваясь над ними. Что касается бледного преступника Парфёна Рогожина, то его любовь к Настасье неотличима от ненависти: подобно паучихе, он убивает в минуту обладания предмет своей страсти, в очередной раз (вслед за самим Достоевским и Раскольниковым) отправляясь в Сибирь на пятнадцать лет. Не отстаёт от них и вроде бы благовоспитанная девица Аглая, выходя, в конце концов, замуж за какого-то польского графа-эмигранта, который оказывается вовсе не граф, а невесть кто…
|
|
|
Всё остальное население романа – «мелкие бесы» тогдашнего петербургского полусвета, а частью и того слоя, который позже стали называть «босяками». Один Фердыщенко чего стоит! Тут и пьяница Лебедев, толкующий Апокалипсис, и чахоточный Ипполит, пишущий своё возмущенное сочинение о «стене» (то есть злых законах природы, обрекающих его на смерть в восемнадцать лет), и бывший генерал Иволгин, вдохновенно врущий о том, как в 1812 году он был якобы камер-пажом у Наполеона. К этой же породе принадлежит и Ганя Иволгин, этот наследник подлеца Лужина из предыдущего романа, – он тоже теоретик прогресса и разумного эгоизма, хотя и готов, по словам Настасьи Филипповны, на четвереньках ползти на Васильевский остров, если ему за это деньги дадут. Вообще весь роман, от начала до конца, представляет собой один непрерывный скандал, так что автор, вполне сознавая это, даже оговаривает для читателя, что жизнь не из одних завтраков и обедов состоит. Иногда степень беспорядочности и «бреда» повествования буквально «зашкаливает» (как, например, в развёрнутом эпизоде с «сыном Павлищева»), так что его становится физически трудно воспринимать…
|
|
|
Таким образом, всех четырёх главных героев романа «Идиот» – Мышкина, Рогожина, Настасью и Аглаю – следует признать типичными «людьми Достоевского» – испытателями зла в свете добра. Конечно, князь Лев Николаевич принадлежит к ним, так сказать, вопреки самому себе – во всяком случае, вопреки настойчивому намерению Достоевского изобразить в его лице «положительно прекрасного человека», русского Дон Кихота или даже самого «Христа». Понимая всю неподъёмность задачи, Достоевский, тем не менее, пытался её решить, но надо прямо сказать, что «русский Христос» у него получился весьма странный – непротивленец и соглашатель. И всеобщая любовь к нему – особенно любовь двух роковых красавиц – выглядит в романе откровенной натяжкой. Мышкин, несомненно, alter ego и протагонист автора в большей степени, чем любой другой его герой. Достоевский наделил князя Мышкина существеннейшими чертами самого себя, вплоть до эпилепсии. Его устами озвучены в романе любимые «достоевские» формулировки относительно порочности католицизма/социализма и превосходства русской православной цивилизации. Ему же принадлежит знаменитая мысль о том, что красота мир спасёт.
|
|
|
Однако, как ни печально это признать, князь Мышкин – фактически единственный носитель добра в огромном романе – не пересиливает господствующего в нём зла, оставаясь во многом в его власти. По сути, он не имеет своей воли, и потому ему нечего противопоставить ни страсти Рогожина, ни свободопоклонничеству Настасьи, ни своенравию Аглаи, кроме приступа эпилепсии. Он не излучает света, он несёт болезнь. Князь хочет любить сразу всех, а значит, никого. Достоевский стремился символизировать образом князя мир восходящего духа, но силы этого духа хватило только на сострадание окружающим, пребывающим во зле. Разумеется, сострадание «миру сему» – это очень много, колоссально много, так что права Лизавета Прокофьевна, когда говорит, что она бы «тех вчерашних (великосветских щёголей. – А. К.) всех прогнала, а его оставила, вот какой он человек!». Но одного сострадания мало – нужна спасительная светлая сила, а её-то у князя как раз и нет.
Бесы
Роман «Бесы» – также одна из вершин мировой литературы/философии. Если можно говорить о литературных пророчествах (точнее, о пророчествах в форме литературы), то это, несомненно, «Бесы». Здесь дана такая глубинная картина русского и мирового революционно-апокалипсического будущего, что остаётся только удивляться способности Достоевского – этого отнюдь не святого человека – предвидеть события на десятилетия вперёд. В таком плане он сопоставим, пожалуй, только со своим современником (и отчасти оппонентом) К. Н. Леонтьевым. «Бесы» – это фундаментальное религиозно-философское исследование движущих сил и целей антихристианского социально-культурного и политического процесса, и одновременно это идеологический манифест-отповедь указанным силам. Как и во всех других своих произведениях, в «Бесах» автор смело и рискованно углубляется в пласты бытийного (онтологического) зла, но, пожалуй, только в этом романе, да ещё в «Братьях Карамазовых», Достоевский достигает столь полного синтеза личного, социального и вселенского уровней противоборства Бога и демона. Особенно это касается, конечно, России.
В центре романа, как известно, находится группа заговорщиков, «оккупировавших» небольшой русский провинциальный город, чтобы подготовить в нём «отдельно взятый» экзистенциально-революционный переворот, «судорогу по Руси пустить», как выражается главный «бес» Пётр Верховенский. Прообразом Верховенского – что тоже хорошо известно – является знаменитый Сергей Нечаев – выдающийся теоретик и практик террористического подполья, автор (совместно с М. Бакуниным) радикального «Катехизиса революционера». Цель Верховенского в романе (как и Нечаева в жизни) – создание сети тайных боевых «пятёрок», способных прослужить своего рода запалом революционного переворота. Чтобы создать такую «партию нового типа», для которой нравственно то, что служит делу революции (как это в будущем и сформулирует Ленин), боевиков надо «повязать кровью», принеся в жертву великой цели живого человека. Такова, собственно, «детективная» фабула романа, однако «детектив» здесь, как и в «Преступлении и наказании», особого рода – мистический.
Всё дело в том, что здесь действуют не просто люди – здесь действуют преисподние духи. Пётр Верховенский со своими подельниками, Федька Каторжный, Шигалев, Лямшин – типичные порождения энергии ада, в тёмном свете которой любые (вплоть до самых убедительных и благородных) оправдания революционного насилия отступают куда-то в бесконечную даль, а на передний план выдвигаются тотальные разрушительные цели. В сущности, люди типа Верховенского-младшего хотят поджечь мироздание изнутри, во всем повторяя/воспроизводя цели своего инфернального учителя. Собственно, Верховенский этого и не скрывает. Характерно при этом, что Пётр Верховенский – родной сын прогрессиста-гуманиста и заслуженного писателя Степана Трофимовича Верховенского, поражённого деяниями своего отпрыска настолько, что ему остаётся только умереть по дороге в добровольное изгнание…
Таким образом, в «Бесах» писатель прочерчивает прямую линию от либералов 1830–40-х годов (во главе с Белинским) до кровавых нигилистов 70-х (Нечаев, народовольцы). Пётр Верховенский и компания – это духовное потомство Белинского, Грановского, Герцена и других прекраснодушных свободолюбцев, разрушивших православный Логос золотой царской Руси и постепенно превративших её в серебряную (имперско-буржуазную) и затем в железную (советскую). Говоря словами А. Ф. Лосева, на Руси происходило смешение мифов, в результате чего всё более утрачивалось самостояние последнего Православного Царства. Бюргерский проект рыночного общества («жёлтый дьявол») смыкался с наполеоновско-ницшеанским мифом о сверхчеловеке («человекобоге»), что давало в итоге миф о революции («красный дьявол»). Подобно Леонтьеву, Достоевский указал подлинный источник революции – это католическо-протестантское обмирщение христианства до либерально-буржуазной утопии, переходящей в насильственную фазу (коммунизм). В России из этой утопии были сделаны крайние выводы…
Особого разговора заслуживает Ставрогин – «бес» и «ангел», реализующий в себе одну из ключевых установок Достоевского о человеке, способном в одно и то же время испытывать и осуществлять прямо противоположные ценностные состояния сознания. Он единственный, кто в силах противостоять инвольтации Верховенского, – кстати, фамилия его происходит от греческого слова «ставрос» (крест). Вместе с тем Ставрогин в высшей степени сомнительного метафизического происхождения, ибо с одинаковой силой готов служить одновременно добру и злу. «Вам ничего не значит пожертвовать жизнью, и своею и чужою» – восторгается Верховенский. Ставрогин пробовал большой разврат, как он сам признаётся на исповеди у Тихона (линия Свидригайлова), и он же женится на Хромоножке, чтобы свою нравственную силу показать. Именно эта сверхчеловеческая (или нечеловеческая) сила одновременно пребывать в свете и во тьме и делает Ставрогина бессильным совершить какой-либо действительно вероисповедный поступок. «Охоты нет, так я и знал!» – кричит ему в неистовой злобе Верховенский, стремящийся превратить Ставрогина в своего Ивана-Царевича, в своё нигилистическое преисподнее знамя. Сам Старогин пишет о себе, что «мог бы прожить целую жизнь как монах, несмотря на звериное сладострастие, которым одарён и которое всегда вызывал». Он «был на Востоке, на Афоне выстаивал восьмичасовые всенощные, жил в Швейцарии, был даже в Исландии, просидел целый годовой курс в Геттингене», и он же соблазнил и фактически убил девочку, доводил до смерти любящих его женщин, лишил жизни на дуэли двух невинных перед ним людей, занимался даже отравлениями, – список его подвигов и преступлений можно продолжить. Между тем монах-архиерей Тихон, которому он исповедуется, отличает его от множества других грешников, совершающих нечто подобное «с утешением и игривостью». «Вы почувствовали всю глубину, что очень редко случается в такой степени» – отвечает он исповедующемуся злодею. Более того, Тихон прямо пророчит Ставрогину, что того Бог простит, «ибо духа святого чтите, не зная его». «Я вам радостную вещь за сие скажу, – с умилением промолвил Тихон, – и Христос простит, если только достигнете того, что простите сами себе… О нет, нет, не верьте, я хулу сказал: если и не достигнете примирения с собою и прощения себе, то и тогда Он простит за намерение и страдание ваше великое… ибо нет ни слов, ни мысли в языке человеческом для выражения всех путей и поводов Агнца, “дондеже пути его въявь не откроются нам”. Кто обнимет его, необъятного, кто поймет всего, бесконечного». Но, видно, не простил себе Ставрогин: «Гражданин кантона Ури висел тут же за дверцей. На столике лежал клочок бумаги со словами карандашом: “Никого не винить, я сам”. <…> Наши медики по вскрытии трупа совершенно и настойчиво отвергли помешательство».
Так кончается этот грандиозный философский роман, по своей содержательности сопоставимый разве что с «Братьями Карамазовыми» того же автора. Как-то сам Достоевский обмолвился о «Дон-Кихоте» Сервантеса как о достаточном оправдании человечества перед Творцом. Я думаю, что «Бесы» и «Карамазовы» (о которых речь впереди) исполняют эту роль не хуже. Правда, в отличие от испанской легенды о рыцаре печального образа (и от тех же «Карамазовых»), роман «Бесы» не имеет в себе фактически ни одного положительного героя. Здесь действительно господствуют бесы, так что эпиграф из Пушкина («В поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам…») полностью отвечает существу дела. Как писатель-философ, Достоевский в «Бесах» показал внутреннюю логику преобразования, казалось бы, возвышенного европейского (католическо-протестанстки-романтически-идеалистического) учения о человеке в прогрессистскую концепцию «свободы без берегов», заменяющую веру законом, но, в конце концов, трактующую этот закон как волю сильного (волю к власти). Если нет Бога, то сам человек Бог, властвующий над землёй и небом.Ставрогин и есть этот сильный новый «бог», Иван-Царевич (Заратустра), впадающий в безумие, как Ницше, или кончающий с собой, как «гражданин кантона Ури». «Ставрогин, вы красавец! Знаете ли вы, что вы красавец?» – кричит ему Верховенский почти в упоении. Достоевский, несомненно, увлекался своим Ставрогиным, в каком-то смысле даже любил его, потому что в качестве писателя-богослова (теолога) стремился «потрогать» догматически запрещённую тайну соприкосновения (трансграничности) падения и полёта.В метафизическом плане это означает сознательный повтор поступка/проступка перволюдей в раю, после которого и началась всемирная история.
Пустота
В отличие от других романов Достоевского, «Подросток» в литературно-художественном отношении представляется мне менее совершенным, особенно в плане композиции. Разумеется, гениальность автора видна и здесь (текст «огненный)», но, по сравнению с его же безусловными шедеврами, «Подросток» выглядит несколько хаотичным по фабуле и, главное, слабо мотивированным в ней. Первые две части романа вообще трудночитаемы из-за множества действующих лиц, пребывающих то в прошлом, то в настоящем и не связанных друг с другом ничем, кроме интриги, суть которой раскрывается лишь в финале многостраничного повествования. Литературоведы говорят в этой связи о традиции западного плутовского романа, использованной в своих целях Достоевским, – возможно, это и так, но ясности делу не прибавляет…
Суть даже не в этом: сама интрига – сквозное действие – романа оказывается как бы висящей в воздухе. Поначалу незаконный сын дворянина Версилова бывший гимназист Макар Долгорукий объявляет свою идею – стать Ротшильдом, чтобы приобрести тем самым виртуальную власть над миром. «С меня довольно сего сознанья», – цитирует он «Скупого рыцаря» Пушкина. Потом, правда, он об этой идее почти забывает и целиком погружается в выяснение запутанных отношений между отцом, его жёнами, любовницами и друзьями-врагами, которые становятся одновременно предметом его собственных страстей. Бердяев в книге о миросозерцании Достоевского остроумно заметил, что подросток в романе (как, впрочем, и остальные персонажи) «ничего не делает», а только общается с людьми – это и есть его дело. В принципе, это верно, но порой коммуникативная активность Аркадия приобретает какой-то самодовлеющий характер, так что читателю скорее хочется добраться до цели (смысла) указанной активности, которую автор приберегает до последних глав и даже до «Заключения» романа. По замыслу Достоевского, подросток Аркадий – это собирательный портрет нового, пореформенного поколения, символизирующего собой судьбоносный пореформенный выбор России. Пока этот выбор в высшей степени неопределёнен, однако хотелось бы надеяться, что все жертвы и муки Аркадия разрешатся чем-то более высоким, чем миллионы Ротшильда…
В центре внимания Аркадия находится его отец Версилов, которому Достоевский отдал в тексте много своих собственных мыслей – прежде всего о просвещённом «русском европейце», который одинаково любит православную Россию и Европу одновременно. Правда, именно этот Версилов в конце романа разбивает надвое чудотворный образ, доставшийся в наследство его семье от «странника» Макара Ивановича (юридического отца Аркадия), и чуть не убивает красавицу, которую он любит-ненавидит, одновременно мучая при этом другую любящую его всю жизнь женщину – мать Аркадия. В целом образ Версилова – это, если позволено так выразиться, утончённый (эстетизированный) вариант/тип «амбивалентного» Ставрогина, так же способного собирать в себе прямо противоположные духовно-онтологические излучения, но значительно более слабого в их «физическом» приложении. Версилов скорее теоретик, чем практик раздвоения, хотя тёмный «двойник» его находится при нем неотлучно, доводя дело до финальной катастрофы (покушения на убийство любимой и неудачного выстрела в себя). В отличие от Ставрогина, Версилов не покончил с собой, а, так сказать, сбежал с экзистенциального фронта под крыло своей «вечной Сонечки» (матери подростка), и уже, очевидно, до конца жизни. Что касается его христианства, то, оно, возможно и искреннее, но уж слишком барское и изнеженное. Даже вознамерившись говеть в великий пост, он выдержал только два дня, а на третий день потребовал себе на обед мяса, заявив: «Друзья мои, я очень люблю Бога, но – я к этому не способен». В общем, прав автор, который в «Заключении» пером одного из персонажей романа характеризует Версилова как человека без всякой религии, но готового «почти умереть за что-то неопределённое, чего и назвать не умеет, но во что страстно верует, по примеру множества русских европейских цивилизаторов петербургского периода русской истории». Если либерал-гуманист Степан Трофимович Верховенский из «Бесов» получил заслуженное наследство в образе сына-террориста, то Версилов в лице подростка имеет сына-обожателя, который, правда, сам не знает, чего он хочет, хотя и способен, подобно отцу, одновременно и к хорошему, и к плохому. Наверное, ему в самом деле следует поступить в университет.
Безоговорочным носителем истины в романе выступает «странник» Макар Иванович. В нём подросток чувствует «почти безгрешное сердце», сердце «весёлое» и потому «благообразное». «Ты-то безбожник? Нет, ты – не безбожник, нет, слава Богу, ты человек весёлый!» – отвечает Макар Иванович одному усомнившемуся господину. Вера в Бога есть веселие сердца, хочет подчеркнуть этим Достоевский и вкладывает в уста «странника» едва ли не самые заветные свои формулировки. Приведу только одну его словесную картину: «Заночевали, брате, мы в поле, и проснулся я заутро рано, ещё все спали, и даже солнышко из-за леса не выглянуло. Восклонился я, милый, главой, обвёл кругом взор и вздохнул: красота везде неизречённая! Тихо всё, воздух легкий; травка растёт – расти, травка божия, птичка поёт – пой, птичка божия, ребёночек у женщины на руках пискнул – Господь с тобой, маленький человечек, расти на счастье, младенчик! <…> Хорошо на свете, милый! <…> А что тайна, так оно тем даже и лучше; страшно оно сердцу и дивно; и страх сей к веселию сердца».
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 62; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!