ЧАСТЬ III. ВОЗВРАЩЕНИЕ В СТИГИЙСКУЮ МГЛУ.

9. Через Стикс.

В

 ечером пятого после битвы со змеядами дня войско короля Джосера переправ-

 лялось через Стикс. До великой реки дошли полторы тысячи стигийцев, прини-

 мавших участие в той битве, десятая часть прежней армии Джосера. Однако те-перь через Стикс переправлялись не менее шести тысяч человек.

Конечно, Джосер был далёк от того, чтобы полагать это разношёрстное воинство настоящим легионом. Три четверти своей нынешней армии он собрал по пути. Это были, главным образом, стражи вновь завоеванных рубежей империи, да беженцы. Не все эти люди были рады нежданной встрече с новым монархом, и мало кто из них хотел возвращаться в Стигию на новую войну. Тем более, немногие горели же-ланием сражаться с чешуйчатыми гадами из оживших кошмаров.

Но Джосер и не спрашивал ни у кого согласия. По его приказу непокорных уби-вали безо всякой жалости, сомневающихся увещевали и запугивали, а покорившихся тотчас ставили в строй и подвергали обязательной муштре.

С другой стороны, слухи о скором прибытии короля уже распространились по Стигии и успели вызвать новые надежды у истерзанного и порабощённого народа. Ещё ничего не сделав для своей державы, король Джосер явился в сознании поддан-ных Великим Избавителем. Никто уже не сомневался, что это лично он убил всем ненавистную богиню-самозванку: и вправду, кому из истинных стигийцев придёт в голову, что это сделал безродный варвар с Севера по имени Конан?

Имя Тхутмертари проклинали на каждом шагу, призывая на душу отступницы всевозможные кары Сета. Проклинающие не могли знать, сколь безмерно далеко от Стигии пребывает душа павшей богини и сколь невероятна для людей кара Судьбы, постигшая богиню Звёздного Бессмертия.

Из центральной Стигии навстречу Джосеру выступали добровольческие отряды. Связь с ними король поддерживал с помощью магии Хнум-Собека. Единственный ос-тавшийся в живых посвященный жрец, как и предполагал Джосер, оказался очень по-лезным человеком. Его многочисленные «летучие посланцы» разносили королевскую волю по Стигии и сообщали Джосеру последние новости о положении в стране.

Новости же были таковы. Сразу после падения Тхутмертари по всей её империи начались яростные стычки змеядов и людей. До крупных сражений, подобных битве у горы Монтесан, дело, впрочем, не доходило, поскольку повсюду чудищ было не-достаточно для большой битвы с людьми. Змеяды контролировали Луксур, окрест-ности столицы, весь юг и юго-восток империи и большинство городов. В городах змеядам удалось истребить местное население и создать мощные форпосты. В од-ном только Луксуре находилась пятитысячная группировка змеядов. Слушая рассказы о том, что творили и творят хвостатые чудища в великой стигийской столице, Джо-сер приходил в бешенство.

В центральных провинциях, на берегах Стикса и в оазисах змеядов почти не бы-ло. Там небольшие отряды чудищ были уничтожены людьми. Кроме того, людям пока удавалось отстаивать от змеядов Кеми, священную столицу Стигии. Вместе с городом стигийцы контролировали также всю обширную дельту Стикса, а значит, и порт, и всю торговлю. В прошедшие дни, как стало известно Джосеру, змеяды пре-дприняли три попытки овладеть Городом Чёрных Стен, однако все три завершились безрезультатно. Люди контролировали и реку Стикс почти на всём её протяжении.

Алчущая мести царица Танита, самый страшный враг короля Джосера, находи-лась со своей пятидесятитысячной ордой ещё довольно далеко от Стигии. Как ни торопила змеядская царица подданных, на своих двоих чудища не могли передвига-ться столь же быстро, как люди на верных им четвероногих скакунах. Особенно в горах, лесах и джунглях Чёрных Королевств. Главный вопрос предстоящей войны состоял теперь в том, успеет или нет король Джосер собрать достаточно мощную армию до подхода основных сил змеядов.

Король переправлялся через Стикс в ста пятидесяти милях восточнее Луксура. Еще луну тому назад здесь, на шемитском берегу великой реки, стоял город Ахна-бал, столица одноименно царства. Теперь ни города, ни царства не было, их стёрла с лица земли наступавшая с юга орда Тхутмертари. Но пристань и переправа на стигийский берег остались. К счастью для Джосера, сохранились и два парома. А утром с востока подоспели три быстроходных дромона.

Пока войско готовилось к переправе, Джосер на одном из дромонов предпринял разведывательную поездку вниз по реке. Он дошел почти до самого Луксура, вер-нее, до того места, где Королевский канал, связывающий столицу с рекой, впадает в Стикс.

Увиденное потрясло его. Джосер ожидал, что чудища не пощадят его страну. Но он не представлял, что за столь короткий срок им удастся превратить плодородную равнину Стикса близ Луксура, житницу близлежащих провинций, в чёрную, бесплод-ную пустыню. Поля были вытоптаны, посевы сожжены, оазисы уничтожены. Джо-сер плыл по реке мили и мили, орлиный взор его всматривался в родные берега в надежде увидать хотя бы одного живого человека… Тщетно!

Из живых созданий он увидел лишь пустынных гиен, шастающих в развалинах поселений, — никогда прежде эти твари не заходили так далеко на север! — и ещё птиц, выклёвывающих остатки урожая на изведённых полях, да сторожевой пост змеядов на пирсе Королевского канала…

Не в силах дальше сдерживать свой гнев, король приказал ударить по змеядам из баллист дромона. В ответ понеслись копья. Тяжёлые копья змеядов падали в реку, не долетая до корабля, а горящие шары стигийцев достигали цели. Прежде чем отправиться в обратный путь, Джосер уничтожил сторожевой пост. Это была его начальная месть чешуйчатым гадам. С горечью он признавался себе, что ради боль-шого и необратимого отмщения ему предстоит совершить ещё не один настоящий подвиг.

Он более не праздновал триумф в величайшей интриге всех времен. По мере того, как приближалась решающая схватка за страну, столицу и корону, ему откры-валась бездна, в которой погибала Стигия. В силах ли человеческих спасти её? Положим, рано или поздно змеяды будут уничтожены, но не угаснет ли вместе с ними и в войне с ними сама стигийская цивилизация? Останутся ли в Стигии люди после такой войны? Как можно будет говорить об империи посреди великой пусто-ши разрушенных городов, вытоптанных полей и иссушенных каналов? Не станет ли древняя Стигия, измученная, истощённая, обессиленная, лёгкой добычей варваров с севера, исконных и злейших недругов стигийцев?

Вот такие горестные мысли всё чаще посещали короля Джосера, и он поневоле вынужден был признавать, что победа далась ему непомерно дорогой ценой. Да и победа ли то была? Может быть, коварные боги лишь играют с ним?! Может быть, уже всё решено-предрешено, и героические усилия его напрасны? Может быть, ко-нец игры уж близок, и королю не стать Великим Избавителем? Может быть, суждено ему пасть от змеядского клинка или копья, так и не узрев себя на Троне из Слоно-вой Кости? Либо принять смерть от руки предателя в собственном лагере или злоко-зненных чар — даром, что ли, достойнейший Хнум-Собек, ближайший сподвижник и верноподданнейший советник короля, так усердствует, усыпляя его бдительность?

Однако Джосер, как всякий истинный искатель приключений, был по натуре фа-талистом. Он точно знал, куда ведёт Дорога Королей, и шёл по ней, невзирая на все страхи и опасности. Он знал, что не падёт духом и не отступит. А прочее свер-шится по воле Судьбы и капризу богов! Новая великая игра обещала быть не только жестокой, но и весьма таинственной, непостижимой.

До его ушей доходили странные слухи. Достойнейший Хнум-Собек неизменно опровергал их, но из других источников королю становилось известно, будто бы кто-то неизвестный тайно нападает на змеядов, уничтожает их яйца и беременных зародышами нечестивой расы самок. По одним свидетельствам, нападавшими всегда оказывались люди. Но как обычным людям удаётся проникать в самые логовища чудищ, вершить свой суд и затем беспрепятственно уносить ноги, никто внятно объ-яснить не мог.

Поэтому Джосер больше доверял другим слухам. Что против змеядов действуют не люди, а таинственные существа, неуязвимые для оружия смертных. Один жрец, чудом спасшийся из Луксура, даже клялся именем Сета, что видел этих самых су-ществ, вернее, одного из них. Но когда король велел описать облик и поведение этого существа, жрец выдал такую несусветную картину, что Джосер оказался ею совершенно потрясён. Можно было понять и Хнум-Собека, напрочь отрицавшего сам факт существования таинственных истребителей чёрных яиц: в сравнении с их могу-ществом сила посвященного мага, святого слуги Сета, была что худосочный ручеек против мощи великого Стикса! Того злосчастного жреца сочли за лучшее объявить помешанным и по-тихому удавить. А Джосер, при всём своем стремлении скорее победить змеядов, не желал бы иметь таких союзников, как те таинственные сущес-тва в синих плащах. К тому же, в отличие от них, он больше интересовался самими змеядами, нежели их ещё не родившимся потомством.

Повинуясь какому-то наитию, он рассказал о странных существах своему плен-нику Конану. При этом Джосер внимательно следил за выражением лица киммерий-ца. И хотя внешне оно оставалось неколебимым, точно киммерийский утёс, стигий-скому королю показалось, что варвар прежде уже сталкивался с чем-то подобным. Или с кем-то подобным.

Если бы только Джосер представлял, какой переворот в голове Конана произвели его известия о диковинных существах в синем!

Киммериец быстро шел на поправку. Примочки и снадобья Имхотепа и вправду оказались чудесными. Раны заживали, вороные волосы отрастали заново, Конан уже мог держать меч, вставать и ходить самостоятельно. А это означало, что он был го-тов сражаться. Однако у Джосера имелись на его счёт совсем другие планы.

С некоторых пор киммериец стал подозревать, что снадобья Имхотепа, помимо лечебных свойств, обладают также свойствами тюремных цепей. Не принимать сна-добья было ещё хуже: все тело начинало ломить, и дюжий варвар начинал реветь, метаться, словно припадочный, пока не падал, вконец обессиленный. Глотая спаси-тельные капли, с горечью думал он, что Джосер и Имхотеп сознательно приучают его к этому пакостному зелью, дабы без зелья и, соответственно, помимо воли сти-гийского короля, он, Конан, не смог бы ступить ни шагу.

И верную Аманду словно подменили. Сперва он полагал, что белокурая воите-льница из Будущего погибла или ранена, или ее попросту к нему не допускают. Давеча под вечер, впрочем, она к нему явилась, и притом, сама, и безо всякого конвоя. Со своим недавним другом Аманда была груба, точно в чём-то винила его. Дела обсуждать не захотела, а лишь как-то странно пожелала ему скорейшего выз-доровления. По блеску глаз и красноречивым взглядам, которыми эти глаза бросали на него, Конан понял, что неистовая воительница по-прежнему желает обладать им. Первый после вынужденного воздержания плотский голод ей помогли утолить сти-гийцы, но упрямая Аманда не допускала и мысли, что ей придется отступиться от Конана.

А он тем временем, лёжа на дне колесницы или в палатке Имхотепа, имел воз-можность предаваться своим мыслям. Более всего он думал о Зенобии и Конне. Что с ними? Всё так же спят зачарованным сном в серебристой обители Милиуса? Или уже проснулись и отправились в путь — но куда и зачем? А может, с ними приклю-чилось что-то скверное? Хотя нет, навряд ли, успокаивал он сам себя, вспоминая клятвенные слова Скучающего Мага: «Во всей Вселенной нет более безопасного ме-ста, чем моя скромная обитель!» Как хотелось верить! — и одновременно он пони-мал, что ничего не сможет сделать Милиусу, коли тот его обманет. Это проклятое бессилие — оно намного хуже пытки!

И ещё — незнание. Коварные боги держали его в полном неведении о последст-виях его же собственных великих подвигов. Что сталось с карликом Тезиасом, пре-жним врагом его? Очевидно, Великой Душе снова удалось укрыться от возмездия — но, опять-таки, куда? Зачем? Какую каверзу задумал Тезиас на сей раз?

Рассказ Джосера о диковинных существах, охотниках за чёрными яйцами, сразил Конана. Уж кого-кого, а Синих Монахов он в состоянии отличить от всякой прочей нечисти, обитающей в этом и в иных мирах. Вот только не должны были монахи карлика обитать здесь вновь! Они с Амандой своими руками побросали в пропасть стальные головы монахов карлика, да целую скалу поверх обрушили, дабы у ста-льных покойников имелось подходящее надгробие. Конана так и подмывало спро-сить у Джосера, один был монах или не один и имелась ли у того монаха на груди светящаяся серебристая пластина, наподобие медальона. Он не спросил, однако ну-тром чуял, что монахов было больше, чем один. А из этого следовало, что Тезиасу удалось-таки оживить своих проклятых слуг!

Непонятно было, правда, чем именно занимаются синие колдуны. Истребление черных яиц и чешуйчатых самок было делом, безусловно, нужным и важным. Конан сразу догадался, что Великая Душа не хочет допустить рождения на свет чудовищ расы Тху. Но почему? Похоже, заключил киммериец, Тезиас боится конкурентов. Навряд ли карлик отказался от своей прежней мечты захватить власть над миром. Яснее ясного и то, что власть эту он не захочет ни с кем делить, а в особенности с первенцами загадочной расы его недавней поработительницы. Вот потому-то и го-няются его монахи за змеядскими яйцами! Стало быть, вынужденно признавал Конан, на этой стадии цели его и Тезиаса сходятся — а затем, когда они, как и положено, разойдутся, придет пора сызнова отстаивать родной мир от притязаний Великой Души.

К тому моменту он, вне всякого сомнения, вырвется из стигийского плена. Его старая ненависть к Джосеру нисколько не угасла за эти дни. Похититель Победы, даже совершая благие дела, оставался всё таким же подонком, каким его всегда знал Конан. К огорчению киммерийца, Джосер был очень умным, коварным, опас-ным подонком, и первая на очереди задача избавиться от него представлялась в иные моменты несбыточной.

Как убежишь, когда на сотни миль вокруг одна лишь выжженная пустыня, а тебя не держат твои собственные ноги? Конан уже почти завидовал тем временам, когда на помощь приходили волшебники с летающими чудо-коврами иль красноглазыми, но ещё более скорыми, чем ковры, крылатыми тварями… На худой конец, киммери-ец был согласен угодить в какую-нибудь ловушку Великой Души, чтобы потом из нее выбраться. Всякая ловушка всё же лучше, чем это нескончаемое и унизительное странствие в обозе стигийского войска…

Конана задевало и то, что Тезиас, похоже, не проявляет к нему никакого инте-реса. Мог бы, наверное, сам прилететь иль явить свое «божественное воплощение». Да и монахи шастают поблизости, в каких-то двух мгновениях их лёту, а к нему, к Конану, не заглянут. Странно… Как-никак, немало воды утекло с тех пор, как они с карликом столкнулись лицом к лицу в последний раз. Было это не где-нибудь, а в Тарантии… И крови с тех пор утекло немеряно.

Тарантия! Вот город, где Конан мечтал бы сейчас оказаться. И без лукавых под-колов Джосера киммериец ни на миг не забывал, что он — аквилонский король. Ве-рнее, был недавно аквилонским королем. А что теперь творится в Аквилонии, ему неведомо. Улетая на бой с Суром и Тхутмертари, он оставил «на хозяйстве» своих испытанных соратников — Просперо, Публия и Паллантида.

Но Аманда оставила Бобби. Роберта. Роберта Рэнквиста, самого хитроумного и опасного из пришельцев. Нежданного союзника Конана, раз пять спасавшего ким-мерийцу жизнь. И один раз — отнявшего её, как Роберту казалось.

Если верно, что именно Роберт подстроил крушение «Черного коршуна», на ко-тором они летели к Милиусу, то и гадать тут нечего, не нужно быть магом, чтобы знать происходящее в далёкой Аквилонии: Роберт совершил переворот и захватил власть в королевстве. А коли так, теперь он, по-видимому, именуется королём Ро-бертом. Судя по тому, что знал киммериец о Роберте из собственного опыта, а та-кже из рассказов Аманды, расквитаться с этим проходимцем и вернуть своё будет намного сложнее, нежели с туполобым негодяем Джейком. И стократ сложнее, если учесть, что на стороне Роберта семь десятков пришельцев и столько же «Чёрных коршунов», а на стороне Конана уже нет загадочного Существа из Чужой Вселенной…

Неплохо было бы, кстати, узнать, куда делось оно после победы над Тхутмер-тари. Опыт встреч с такими малоприятными существами научил киммерийца, что они с большей охотой посещают гостеприимный подлунный мир, нежели покидают его, поэтому обычно приходится насильно выпроваживать их отсюда. И почему-то всё ему, ему, Конану. Других героев, что ли, нет?

В общем, с течением времени Конан, мучимый бессилием и неизвестностью, стал всё чаще задавать себе вопрос: а сумеет ли он успеть везде? В силах ли одно-го-единственного человека одолеть стольких могущественных врагов? Позволят ли ему коварные, ревнивые боги вырваться из лабиринта злых обстоятельств и одержать новые победы?

И он, наверное, изрядно удивился бы, узнав, что подобными же тяжелыми раз-думьями в это самое время мучаются его недруги Джосер, Тезиас и Камия. Да и Роберт, в сущности, тоже. Но Конан, равно как и Джосер, и Тезиас, и Камия, и Ро-берт, был и остался фаталистом — не таким, который в унынии сидит у зеркала своей жизни, ожидая, когда рассыплется оно от старости, — а таким, который тво-рит свою жизнь и жизнь других сам, лишь изредка поглядывая в зеркало, чтобы взглянуть на себя со стороны.

10. Притча о двух гадюках.

П

 аром медленно плыл через великий Стикс. Конан пластом лежал на носилках,

 но был в ясном сознании. За час до того ему пришлось чуть ли не врукопаш-

 ную схватиться с Джосером и с Имхотепом, которые никак не желали позво-лять ему пересечь реку стоя. В тот самый момент, когда он уже почти одолел му-чителей, гнусный лекарь исхитрился-таки плеснуть ему в глаз своей серой пакос-тью. Пакость, впрочем, на этот раз была зеленой, что практически означало возмо-жность рассматривать окружающий мир из положения лежа, а не из бездны небытия, куда спроваживала серая пакость. Как не без юмора заметил Джосер, «еще скажи спасибо, варвар, мы ведь могли тебя и вовсе отключить».

Будь уверен, придет время, и я за все скажу тебе спасибо, думал Конан, глядя снизу вверх на ухмыляющуюся физиономию стигийского короля. А после, когда она исчезла, варвар созерцал затянутое низкими жгучими тучами стигийское небо. Пра-во, даже это зрелище было куда приятнее!..

— Ну ты как, киммериец? — услышал он вдруг низковатый, с хрипотцой, знако-мый голос.

Увидеть Аманду он не смог: зеленая пакость Имхотепа не позволяла двинуть ше-ей. Он мог лишь закрывать и открывать глаза, а также шевелить языком и губами. Эта возможность позволила ему буркнуть в ответ: — Зачем ты здесь?

Щетина на щеке его ощутила горячее дыхание, а затем уступила под натиском жаркого поцелуя.

— Я пришла к тебе, — сказала женщина ему в самое ухо.

Ее лицо возникло над его лицом, перегородив две трети сумрачного неба, затем три четверти, далее стигийское небо скрылось вовсе, а губы Конана приняли на себя напор других губ, алчущих и ненасытных.

— Кром! — сквозь поцелуй прошептал киммериец и почему-то добавил: — Не очень-то ты стесняешься!

— А никто не видит, — заговорщически подмигнула ему Аманда. — Эти крысы дрыхнут, значит, пока можно. Король совсем загнал их, бедолаг.

— Рядом с тобой никого нет? — на всякий случай уточнил Конан.

— Никого! Ну, как ты?

 — Как в утробе Нергала… Все это зелье, чтоб самому Имхотепу его всю жизнь пить!

— Имхотеп голова, — с уважением произнесла Аманда. — Он меня за три дня на ноги поставил. И теперь я танцую и прыгаю! Жаль, что ты не видишь.

— А мне не жаль. Чему ты радуешься, женщина? Тому, как скоро змеепоклонни-ки осваивают твою науку?

 Лицо воительницы искривилось, а рука взметнулась, чтобы шлепнуть Конана по щеке.

— Ты, что ж, думаешь, я их взаправду учу? Как бы не так! Это моя легенда!

— Кром! Какая еще легенда?

Аманда наклонилась к самому его уху и прошептала:

— Я хочу бежать вместе с тобой, киммериец. А чтобы король ничего не заподоз-рил, учу его воинов. Ясно тебе?

Конан почувствовал возбуждение. Аманда осталась верна. Она, как и он, намере-на бежать из плена. И бежала бы, но не хочет оставлять друга. А он, значит, ее за-держивает!

— Как я могу бежать, когда ублюдки чуть что, дают мне эту гадость? — провор-чал варвар. — И без нее нельзя, а с ней еще хуже!

— Мы должны перехитрить короля, — сказала Аманда. — Сделай вид, что сог-ласен служить ему. Мол, так и быть, твоя взяла, стигиец, я надумал биться со зме-ядами вместе с тобой. Он тебя и освободит. Ну и насчет зелья что-нибудь скажет. А мы улучим момент и сделаем ноги.

Эх, женщина, тоскливо подумал Конан, такие шутки с Джосером не пройдут. Вслух он сказал: — Если быстро соглашусь, стигиец заподозрит подвох. Согласиться никогда не поздно. Я пока не готов.

— Так выздоравливай! — пылко прошептала женщина и снова поцеловала его, на этот раз в ухо, и продолжала: — Я на твоей стороне. Мы выберемся, я это знаю! Мы с тобой еще должны кое с кем поквитаться. Роберта Рэнквиста не забыл?

— Как его забудешь…

Значит, она помнит, с радостью подумал варвар. Это хорошо. Вдруг ему стало неловко за подозрения относительно Аманды. Она была и осталась его боевой под-ругой. И ни прежде, ни теперь не давала оснований сомневаться на свой счет.

— Что слышно вокруг? — спросил он.

— Все то же самое, — ответила Аманда. — На том берегу короля ждет армия в десять тысяч человек. Череп говорит, что ночью прибудут еще пять тысяч и столько же на подходе.

«Черепом» она называла бритоголового жреца Хнум-Собека.

— С каких это пор колдун делится секретными сведениями в твоем присутствии? — хмыкнул киммериец.

— А он не знал о моем присутствии,— ухмыльнулась женщина.— Я подслушала. Ты представляешь, этот урод хочет, чтобы мы подохли!

Еще бы черному колдуну хотеть другого, мрачно подумал Конан. Меньше всего он ожидал любви со стороны посвященного жреца Сета. Он спросил:

— А что Джосер?

— Король говорит, мы еще пригодимся. В общем, он не отдает нас Черепу. Я учу его воинов, ну а ты один стоишь целой их когорты! — не без гордости заявила Аманда.               Конан вздохнул.

— Послушай, подруга. Не строй иллюзий насчет Джосера. Готов биться об зак-лад с самим Нергалом, мы нужны Джосеру не как воины.

— А зачем тогда?

— Не знаю… Пока не знаю. Но учти: Джосер — змей много опаснее жреца Хнум-Собека. Не верь ни единому его слову. Если он не обманул сегодня, то обязательно обманет завтра. Таково его жизненное кредо, и такова его суть. Он подонок.

— Ты просто не любишь его, — заметила Аманда, и варвару почудились в ее голосе нотки обиды. — Но ты же не станешь отрицать, что он великий воин?

— Я расскажу тебе притчу, — чуть помолчав, произнес Конан. — Не любитель я их рассказывать, но тебе расскажу. Притча короткая. Жил человек, богатый и знат-ный, в большом красивом доме. Считай, во дворце жил. Вдруг во дворце том случи-лся пожар. Половина дворца сгорело, прежде чем погасили пламя. Хозяин, устав-ший, говорит жене: «Ну вот, самое страшное, пожар, позади, а я остался жив. Боги хранят меня, ну и тебя со мной». А ночью в обгорелый дом вползли, никем не при-меченные, две гадюки. И укусили обоих, хозяина и жену его, когда те спали. Про-снулись они, да было поздно. И так и умерли они, в ужасных муках. Не сохранили их, стало быть, боги!

— К чему ты мне это рассказываешь? — фыркнула женщина.

— К тому, что дом — это наш мир, пожар — это Тхутмертари, ну а две гадюки — это Джосер и Камия. Дальше продолжать?

—Не надо,—мрачно буркнула Аманда и вдруг спросила:—А какая она, эта Камия?

Конан моргнул и скривил губы.

— Ты совсем не помнишь её? В Тарантии вы вроде подружились.

— Не помню, киммериец, хоть убей. Так какая она?

— Гадюка. Гадюка и есть. Очень скользкая, очень хитрая и очень ядовитая. Хо-рошо, что ее здесь нет, хотя я бы предпочел, чтобы ее не было и там, где она сей-час. Эта женщина приносит одни лишь несчастья.

— Она красивая?

— Очень красивая. И очень подлая, не забывай.

— Хотела бы я увидеть ее, эту Камию, — прошептала воительница.

— Даже и не думай! — рявкнул Конан. — Прости, подруга, но у тебя нет ни еди-ного шанса против нее!

— Это еще почему? — взъярилась Аманда.

И Конан тут же понял, что сказал лишнее. Его боевая подруга принадлежала к разряду женщин, которые не были способны признать превосходство другой женщи-ны над собой. Мужчин-то превосходство они редко признавали, не то что женщин! Но слова вылетели на свободу, и некуда было отступать. Он ответил:

— В моем мире это самая опасная из женщин. С Камией могу справиться только я. И то, не всегда.

Аманда скорчила недоверчивую гримасу.

— Скажи мне, Эми, приходилось ли тебе убивать собственную мать?

Воительница вздрогнула и отшатнулась.

— Мою мать убили бандиты, когда я маленькой была. А потом я выросла и за-мочила их, ублюдков!

— Прости, не знал. А Камия убила королеву, свою мать, чтобы сесть самой на трон Атлаи. Не своей рукой убила, но убили королеву по ее приказу.

— Я не верю!

— А ты поверь, — зло сказал Конан. — Ей тогда пятнадцать только было. Мне иной раз кажется, что даже Джосер — щенок в сравнении со своей женой… А, оба они хороши — а еще лучше будут на Серых Равнинах, в царстве Нергала!

Аманда молчала, как видно, переваривая слова киммерийца. Молчал и он, не желая более рассуждать на эту тему. Ничто другое, впрочем, не приходило пока ему в голову. Известие о том, что Джосер сделал жену своей соправительницей, не придало Конану радости. В его памяти хранились прошлые злодейства неразлучной парочки, когда они были принцами-изгоями, авантюристами-одиночками, — чего же ждать от этих негодяев, когда в их руки вдруг свалилась власть над тысячами и миллионами людей?

— Если Камия на самом деле так опасна, как ты утверждаешь, то почему она до сих пор жива? Ты не сумел убить ее? Или не захотел?

— Я не воюю с женщинами, Эми.

— Тогда это сделаю я. Я встречусь с этой гадюкой, чтобы увидеть ее и убить, — сказала вдруг Аманда, и сам тон воительницы выдавал ее неколебимую решимость.

Теперь эта женщина, его боевая подруга, будет сама искать встречи с Камией, подумал киммериец. Когда-нибудь, возможно, эта встреча состоится. Но до той по-ры он не хотел Аманду потерять.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты была осторожна,— проговорил он. — Ради твоего же блага, не верь, не доверяй стигийцам! Эти люди рождаются и умирают с ложью на устах.

— Разве можно так говорить обо всех? В каждом народе всякие есть: есть плохие и есть хорошие…

— Верно. Вот только этим несчастным народом сплошь управляют подонки. Имей это в виду.

— Ладно, — нехотя согласилась Аманда.

Но Конан сомневался, поняла ли она все, что он хотел ей сказать.

Скоро ей пришлось оставить его. Паром подплывал к берегу, просыпались сти-гийцы, и вдалеке уже слышался повелительный голос короля Джосера.

Конан с тоской смотрел на стигийское небо. Жестокое небо, мрачное, выпиваю-щее жизнь. Одни лишь светлые боги знают, как он не хотел являться в эту прокля-тую ими страну. Но вот он снова очутился в Стигии.

Угрюмые бронзовокожие воины подхватили его носилки и унесли куда-то. Туда, где всюду было одинаковое сумрачно-жгучее небо, где боги и природа объединя-лись в своей ненависти к смертным, и где каждый человек, желающий выжить, обя-зан был рассчитывать лишь на себя.

Ну, ничего, подумал Конан с затаенной злостью, я всегда отсюда выбирался и теперь сумею выбираться. Еще посмотрим, чья возьмет!

ЧАСТЬ IV. ИСКУПЛЕНИЕ ГРЕХОВ.

11. Благочестивый государь.

Р

 оберт Рэнквист, король Аквилонии, на коленях стоял перед алтарем Солнцели-

 кого — тяжелой и строгой каменной плитой посреди обширного чертога. Фигурка

 короля в красном камзоле, одинокая и неподвижная, могла показаться частью этого величественного зала, потухшим рубином, принесенным в жертву Солнечному Богу. Ах, если бы на свете существовали рубины, которые он мог бы вознести Богу в знак искупления своих грехов!..

Великий Храм Тысячи Лучей, где молился король, давно уже утратил прежнюю роскошь и прежнее значение в глазах аквилонцев.[1] В последние годы царствования безумного Нумедидеса, когда в Тарантии буйным цветом расцвело чернокнижие,[2] богатства Храма подвергались безжалостному расхищению. Строгость и святость, ко-торыми было отмечено правление Вилера Третьего, канули в Лету. Для безумств и распутств его племянника требовалось много золота. Высшее митраитское духовенс-тво, сперва сопротивлявшееся безбожию, затем смирилось пред волей деспота и со странной для аколитов Митры готовностью принялось искать оправдания вершаще-муся произволу. Те немногие, кто, подобно бывшему верховному жрецу Декситею, находил в себе силы выступать в служении Справедливости до конца, вынуждены были оставить столицу и искать спасения в провинциях, где безбожие тарантийского двора мнилось не таким явным.

После убийства Нумедидеса и захвата власти Конаном были предприняты попы-тки вернуть Храму Тысячи Лучей прежнюю роль высшей святыни Западного мира. Однако они заранее были обречены на провал. Вопервых, потому, что киммериец, повидавший на своем веку немало богов и даже собственной рукой убивший кое-ко-го из них, отказывался отдавать особое предпочтение Митре. Он не возражал, когда аквилонцы поклонялись Солнцеликому как верховному своему божеству, но решите-льно отказывался участвовать в нудных мистериях Митры сам и запрещал делать это своим вельможам. Таким образом, в Аквилонии времен Конана митрианство превра-тилось из государственной религии в дело личного выбора каждого подданного.

Во-вторых, вернуть Золотому Храму прежний блеск мешали беспрерывные пот-рясения, омрачавшие царствование Конана. Несмотря на усилия короля и его ловко-го канцлера Публия, денег не всегда хватало даже на оснащение армии. Кто риск-нул бы заикнуться в такие времена о золоте для отделки фасадов помпезного святи-лища?

И все же главная причина упадка Храма Тысячи Лучей, а с ним и целого здания митраитской культуры, заключалась не в особенностях характера королей и не в дефиците средств для его возрождения. Сами аквилонцы стали другими. Они иска-ли утешение не в обращении к благому божеству, а в страстях человеческих — мес-ти, похоти, накопительстве. Острый клинок ценился дороже святого слова. Митру поминали, Митру славили, Митре возносили положенные дары — но происходило все это скорее не по зову сердца, а в силу обычая, привычки. Солнцеликий по-пре-жнему безраздельно царил над Аквилонией, но души людей ускользали от него…

Чем дальше — тем больше. Каждое потрясение запечатлевалось новыми рубцами на теле Храма. В период немедийского нашествия, когда солдаты Амальрика и Та-раска грабили и уносили все, что можно было награбить и унести,[3] святилищу бы-ла нанесена незаживающая рана. Черный ахеронский волшебник Ксальтотун, восста-вший из праха верховный жрец Сета, не упустил возможности осквернить святыни ненавистного бога. Затем Храм предали огню. Когда победивший Конан возвратился в Тарантию, он нашел на южном холме мрачные руины, покрытые золой и сажей, и там гулял ветер. Тогда смягчилось суровое сердце варвара, и он приказал заново отстроить Храм на деньги, переданные Тараском в качестве контрибуции.

Волю короля исполнили. Прекрасный Храм, как сказочный огненный феникс благого пророка Эпимитреуса, восстал из пепла. Конечно, он не мог более претен-довать на величие времен Вилера. Но он жил, и это было главное. Увы, возрожде-ние святилища не способно было само по себе вернуть Бога в души аквилонцев.

А испытания продолжались — и лишь немногие задавались вопросом, уж не бы-ли ли они карой Солнцеликого за блуд и неверие. Другие, греховные, мысли мета-лись в головах аквилонцев. Например: а так ли силен бог, который не защищает своих почитателей? В дни владычества Великой Души вера аквилонцев подверглась жестокому испытанию, и далеко не все с честью выдержали его. Имя карлика-фан-тома славили те, кто еще вчера через раз поминал Солнечного Митру. Статую Вели-кой Души поставили у входа в Храм Тысячи Лучей, и безбрежные реки народа сте-кались к нему — нет, не к нему, а к ней, к статуе! — по улочкам Тарантии, чтобы воздать идолу почести, каких Митра не удостаивался в последние пятнадцать лет… Потому что, в отличие от Митры, самозваный бог не преминул явить людям свое великое могущество.[4]

Потом власть карлика пала, статую уничтожили, Конан снова вернулся в столи-цу, но подданные его, будто стыдясь самих себя, еще реже стали приходить на по-клон к Пресветлому. Главным святилищем Митры был объявлен другой храм, поб-лизости от королевского дворца. А Храм Тысячи Лучей превратили в обитель выс-шего духовенства.

Тот храм недолго после этого простоял. Чудовищное создание Иных Миров раз-рушило его за какое-то мгновение. Аквилонцам, узревшим это, вряд ли пришло в голову, что Тварь из Чужой Вселенной погубила святилище Митры по чистой случа-йности, и что ее интересовал не сам храм, а никчемный смертный, первая жертва, тогда еще не представлявший, что никуда не скрыться ему от карающей десницы Судьбы…[5]

Так или иначе, после этого Храм Тысячи Лучей снова стал главным святилищем Тарантии. В этом качестве он и встретил штурм столицы вертолетами Наемников из Будущего, самостоятельное воцарение узурпатора Джейка Митчелла,[6] затем новое пришествие Конана, смерть узурпатора,[7] отлет Конана и Аманды на бой с Суром и Тхутмертари, наконец, восшествие на престол короля Роберта Благочестивого.[8]

Рожденный в Англии середины двадцатого века и волею Великой Души занесен-ный в Хайборийскую эпоху, Роберт Рэнквист удивительным образом оказался имен-но тем королем, которого давно ждала Аквилония. Страна очень устала. Она устала от бессилия и безумия, от чернокнижия и блуда, от беспрерывных войн и всяческих напастей, которым, казалось, не будет конца… Наиболее дерзкие напрямую связыва-ли напасти с именем Конана. Мол, безродный киммерийский варвар на Рубиновом Троне суть вызов Митре; отвращая от Аквилонии длань свою, Митра, мол, так явля-ет божественный гнев свой, и покуда Конан-варвар — король, не будет в стране по-рядка и мира!

С подобными измышлениями было очень трудно спорить, ибо сама жизнь как бу-дто подтверждала их правоту. Конан и не спорил, а попросту выявлял бунтовщиков и наказывал их по всей строгости закона. Умом он, конечно, понимал, что пресле-дованиями лишь подливает масло в огонь недовольства. Он еще более, чем его не-доброжелатели, жаждал долговременного порядка и мира — то был единственный способ раз и навсегда пресечь вредоносные слухи. Но напасти, в самом деле, слов-но липли к нему, и Конан вновь и вновь принужден был отвечать на вызовы врагов. А его страна тем временем страдала.

Король Джейк был гротескной пародией на короля Конана. Злобный, жестокий, несправедливый, узурпатор чисто внешне казался близнецом киммерийца. Правил он недолго, но за это время внешний облик негодяя прочно связался с именем преж-него короля. Великое и справедливое правление Конана забылось. Многим чуди-лось, что вожак свирепых пришельцев правит давным-давно, и что все зло от него, от Конана, или Джейка, как он теперь себя сам называет…

На фоне ненавистного узурпатора его наместник и спаситель Вибий Латро, гер-цог Тарантийский, слыл всеобщим любимцем. Это был старый, опытный и хитро-умный царедворец. Он помнил еще благие для державы времена короля Вилера. В представлении аквилонцев Вибий и стал тем самым живым символом прежнего пат-риархального порядка, когда страна процветала, законного короля почитали и лю-били, Митру славили от души, и просто жили хорошо и спокойно, как подобает жить подданным величайшей державы цивилизованного мира.

Герцог делал все, чтобы укрепиться в этом образе. С подачи Латро горожане все чаще обращались к Богу. Странно, но в то самое время, когда король Джейк публи-чно богохульствовал, повсюду появляясь со зловещим змеиным перстнем, достав-шимся ему от самого Тот-Амона,[9] подданные безбожного монарха искали защиты у Солнечного Бога. Храм Тысячи Лучей ожил. В столицу стекались люди, от знат-нейших нобилей до нищих простолюдинов, и достопочтенному Латеусу, новому ве-рховному жрецу Митры, выдвиженцу Вибия, пришлось даже установить особый поря-док моления, — но и тогда Храм был не в состоянии вместить всех страждущих.

В силу означенных причин можно себе представить, какой эффект в народе во-зымело известие о гибели узурпатора. То был, бесспорно, знак Митры. И воцарение Роберта, доселе мало кому известного пришельца, тоже явилось божественным зна-ком. Как и поражение соратников Конана, очень символическое. Рэнквист легко взял власть, потому что Просперо, Публий и Паллантид были почти одиноки в своей неколебимой преданности королю-варвару. Аквилония не хотела Конана. Возвраще-ние к власти человека, как две капли воды схожего с ненавистным узурпатором, явилось бы вызовом Богу Света и Справедливости. Аквилония предпочла пришель-ца, и очень скоро люди поняли, что светлый бог подсказал им правильный выбор.

Пришельцы не узнавали его, хитроумного Боба Рэнквиста, лучшего спеца по компьютерам и электронным устройствам, прирожденного разведчика и верного дру-га своих друзей. Надев корону, он отдалился от них. Ежеутренне, едва брезжил рас-свет, он выходил из дворца, садился на каурого скакуна и отправлялся в Храм Ты-сячи Лучей. Там он в одиночестве молился у алтаря Солнцеликого. Король прово-дил на коленях целый час, а иной раз, как давеча, он вышел из Храма в полдень… Он нисколько не демонстрировал свою набожность, напротив, будто старался скрыть ее, как нечто сокровенное, — но о подобных вещах молва узнает первой. И случи-лось чудо, каковое не мог предсказать ни один великий прорицатель: Аквилония возлюбила нового короля, пришельца из Чужого Времени, как не любила ни одного из его предшественников. Во всяком случае, древние летописи не оставили следов такой душевной любви.

Он вовсе не играл, принимая имя Благочестивого. Он взаправду был грешен, и грехи, и милость, явленная ему взамен положенной кары, изменили мироощущение этого человека. Я убил, ежечасно повторял он себе: здесь, у алтаря Солнцеликого, там, в королевском дворце, и повсюду. Я убил, я взошел на престол по трупам ве-ликого Конана и моей любимой Аманды, я коварством захватил власть, обманув Просперо, которого назвал своим другом, и заключив его и прочих соратников Ко-нана в казематы Железной Башни… Я грешен самыми страшными грехами человека — и что же имею я? Не возмездие, но чудесное спасение! Существо, летевшее в мо-ем вертолете за Джейком, по ходу дела убило гнома Вузери, чтобы завладеть его телом. А ведь Вузери сидел подле меня. На его месте вполне мог оказаться я![10] Что это — случайность?!

Роберт Рэнквист не верил в такие случайности.

Затем он долго размышлял и нашел еще много-много других эпизодов, когда здесь, в Прошлом, то есть в Аквилонии, державе Хайборийского мира, ему являлось неожиданное спасение, словно некое божество хранило и защищало его. В конечном счете он пришел к выводу, что так оно и есть. Бог-хранитель — сам Митра; в этом темном мире нет иного благого бога. Чудесное избавление от Существа и другие милости Роберт воспринял не как прощение грехов, а как аванс Солнечного Митры. Я грешен, и Митра посылает мне знак: делом искупи грехи свои!

Но что может быть нужно от него могущественному богу Света и Справедливости?

Ответ лежал на поверхности: ты король, так сотвори же благо сей несчастной стране! Успокой страсти, верни мир в дома аквилонцев, ответь любовью на любовь, и стань для этих людей, твоих подданных, тем, кем они хотят тебя видеть. Так во-спринял Роберт Рэнквист знак Митры, и не по коварству натуры, не по политической необходимости и не ради какой-то игры, а по зову души возжаждал искупления. Он жаждал стать мудрым, справедливым и человечным королем. Он отменил смертную казнь, снизил налоги и издал целый ряд умных декретов, которые одинаково понра-вились разным сословиям страны. Он очень старался, и это видели все.

Ежеутренне он молился в Золотом Храме. Он не знал ритуальных слов, но, как образованный человек, полагал, что истинный бог поймет человека на языке души. Он просил не за себя: за Аквилонию, за каждого из своих подданных, за прозрение врагов своих и за упокой души оставивших сей мир. Он молился за Конана и за Аманду, убиенных им; если б Митра мог вернуть их, он ради этого не пожалел бы собственной жизни.

Теперь он даже не мог понять, какие демоны заставили его сменить программу их «Черного коршуна» и как он мог холодно-бесстрастно наблюдать на экране свое-го компьютера падение на скалы их вертолета и спокойно внимать прощальным проклятиям возлюбленной Аманды… Это демоны ревности, гордыни и мщения взыг-рали в нем, когда ему показалось, что его любовь предпочла другого. И он возже-лал похоронить свою любовь в тех скалах, дабы не досталась она никому, в особен-ности этому проклятому и неблагодарному варвару… Возжелал — и похоронил. Те-перь даже Митра не в силах вернуть их обратно.

Бог просто требует искупления грехов.

* * *

В

 этот день король провел у алтаря все утро. Затем он встал и, с трудом передви-

 гая затекшие ноги, вышел из величественного зала. В галерее ему случайно встре-тился верховный жрец Латеус, и Роберт принял его предложение принять завтрак вместе.

Они прошли в покои верховного жреца. Молодые послушники быстро накрыли на стол. Вкус еды показался королю восхитительным — да и могло ли быть иначе в святом храме? Роберт поймал себя на мысли, что завидует этим молодым митраи-там: в отличие от него, они служат Богу по собственному выбору… Он решительно отринул зависть, недостойное чувство, и напомнил себе, какого искупления ждет от него Пресветлый.

За завтраком король и первосвященник поговорили о богоугодных делах. Латеус, равно как и прочие высшие сановники, был, конечно, озадачен неожиданной набож-ностью вчерашнего разбойника, и тем искреннее звучали в его устах слова восхище-ния. От имени святого синклита и паствы Латеус благодарил короля. Роберт в ответ смущенно улыбался.

В завершении беседы король дал свое согласие на строительство нового монас-тыря в Шамарском герцогстве, и начертал соответствующую резолюцию на проше-нии митраитского синклита. Он знал, что его резолюция очень важна для духовенс-тва, поскольку нынешний шамарский герцог, конановский ставленник, слыл челове-ком прагматичным; будь его воля, он ни за что не допустил бы растраты денег на «святых бездельников», как называл монахов-митраитов. Этот человек признал власть Роберта, так сказать, скрепя сердце. И вот теперь ему придется выполнять королев-скую резолюцию.

В полдень король Роберт оставил Латеуса, прошел к своему скакуну и отправил-ся обратно во дворец. Он ехал по улицам Тарантии безо всякой охраны. Это было сознательное решение. Его любили; а если отыщутся те, кто злоумышляет против благочестивого короля, ни к лицу ему прятаться от них. Его жизнь принадлежала Богу, и Бог сам решает, когда и как отнять ее.

Наверное, этот день придет еще не скоро, размышлял Роберт, наблюдая вокруг себя радостные и восторженные лица горожан, ловя цветы, которые бросали они ему, и вспоминая об унылой обыденности, к которой эти люди неизбежно вернутся, когда королевский скакун скроется за углом…

Король въехал в южные ворота дворцового ансамбля, спешился, передал коня слугам и пошел внутрь. По дороге он надумал зайти к наместнику. Но затем отка-зался от этой затеи: Вибий Латро сам знает, что, когда и как делать. Если бы было что-то срочное, его нашли бы в Храме. Вечером, согласно утвержденному ими по-рядку, герцог сам явится к королю, доложит о делах и принесет на подпись очеред-ные декреты. Ждать осталось недолго. И король направился в библиотеку.

Почти у самых дверей ее он наткнулся на Джуно Мастарци. В юности Джуно ус-пел побывать католическим священником, но затем алчущая острых ощущений нату-ра взяла свое, молодой итальянец оставил службу Богу, связался с мафией и в ко-нечном итоге повстречался бывалому авантюристу Джейку Митчеллу, который и взял его в свой отряд. Мастарци стал хорошим наемником, научился водить вертолет, но парни продолжали называть его «отцом Джуно» — просто потому, что других свя-щенников, хотя бы и бывших, среди головорезов Джейка не водилось. Джуно, не от-личавшийся особой храбростью, обычно выражал мнение большинства. И вот теперь, едва приметив Мастарци, Рэнквист догадался, о чем пойдет речь.

— Привет, Боб, — миролюбиво сказал Джуно, протягивая руку для приветствия. — Я к тебе.

Пришельцы не желали признавать дворцовые условности. Для них он не был ни «Его Величеством», ни «государем», ни, тем более, «господином». Это Роберт еще мог стерпеть. Куда хуже, что он, как видно, так и не стал для большинства этих лю-дей «кэпом», каким был Джейк… Для них он остался просто Боб.

— Привет, отче,— приветливо улыбнулся Роберт и пожал руку.— Долго ждешь?

— Порядочно, — крякнул «отче». — Часика два или все три. А может, и четыре. Время, знаешь ли, оно бежит, не замечаешь!

— Прости. Я был занят. Идем ко мне.

Джуно многозначительно хмыкнул: мол, знаем, знаем, чем ты был занят, и дви-нулся вслед за королем.

Они пришли в королевский кабинет. Черные Драконы, аквилонские гвардейцы и стражи покоя монарха, отдали честь. Роберт приказал не пускать никого, кроме гер-цога Латро, пропустил Джуно впереди себя, вошел в кабинет сам и закрыл за собой дверь.

— Хочешь вина? — спросил он.

— Какого?

— Да кто его разберет? Кажется, аргосское. Вот, гляди, тут написано: «С собст-венной Его Величества короля Мило винодельни».

— Итальянское, значит, судя по имени,—одобрительно кивнул Джуно.—Наливай!

Они выпили немного, посудачили, затем, когда Роберт увидел, что Джуно мнет-ся, очевидно, не зная, как подступиться к неприятной для них обоих теме, прямо спросил итальянца, по какому делу явился тот.

Мастарци отвел глаза и заявил внезапно: — Парни недовольны, Боб.

Король расхохотался и глотнул еще вина. «Отец Джуно» с каким-то странным ожесточением посмотрел на него и таящим недоброе голосом произнес:

— Ты, я вижу, не понимаешь, Боб. Парни очень недовольны тобой.

Роберт резко оборвал свой смех и спросил:

— И они уполномочили тебя донести до меня свои претензии? Сколькими голосами против скольких, отче?

Мастарци покраснел. Он всегда краснел, когда оказывался меж двух огней.

— Ну, говори прямо,—подбодрил его король,—кто, чего и сколько хочет. Говори!

— «Меченый Хью» снова мутит воду, — хмуро сказал итальянец. — Он говорит, ты позабыл о нас. Дескать, свои парни для обожаемого государя что кость в горле. И Гарсиа то же самое говорит, и Джейсон Лестер.

Роберт пожал плечами.

— От Гамильтона я иного и не ожидал. Он всегда чем-то недоволен. Был Джейк — он был против Джейка, вернулась Эми — «меченый Хью» чего-то там шептал против Эми. Теперь против меня шепчет. И Гарсиа могу понять. Он меня винит в том, что мертвяк Джейк угнал его вертолет.[11] А чего Лестер зарывается, не по-нимаю. Я сделал его бароном!

— Вот потому и зарывается! — воскликнул Мастарци.

— Ну-ка, будь добр, поясни.

— Да все просто, кэп. Я сегодня шел к тебе и встретил этого коротышку, как его, Лотаря…

— …Графа Тунского, — подсказал король.

— Точно, графа Тунского. И мне пришлось уступить дорогу этому прыщу!

— Ну чего ж ты хочешь, — с улыбкой развел руками Роберт. — Ты — барон, а он — граф. Не он же тебе дорогу уступать должен!

— Я-то что, — процедил Джуно.— Я стерпел, хотя руки чесались отметить графа промеж глаз! А вот ты подумай, что сталось бы, окажись на моем месте кто-нибудь погорячее нравом! Тот же Лестер, например.

Видя, что Рэнквист больше не улыбается, а угрюмо молчит, Мастарци продолжил:

— Ты сделал десять из нас баронами, три десятка парней стали виконтами, а ос-тальные так и остались простыми парнями. Зачем? Ты породил среди нас неравенс-тво, а значит, зависть. Парни завидуют. Тебе, твоему любимчику Фредди; виконты завидуют баронам, а все остальные — тем и другим. Зачем, Боб, ты это сделал? Ты смешал нас с кучкой туземных дворянчиков, да как смешал! Мы вроде как млад-ший офицерский состав среди них, генералов!

— Я дал каждому барону поместье, каждому виконту — отдельный дом в столи-це, всем остальным — по коню и трем слугам. Вы получили наложниц и большие деньги. Вы стали нобилями, то есть господами. Чего вам еще надо?

— Парни не хотят уступать дорогу таким, как этот Лотарь.

— Во имя Митры! — Роберт ухнул кулаком по столу.— Я не могу сделать вас ге-рцогами и графами! В Аквилонии пять герцогств и семь графств. Какое из них хо-чет получить Лестер? — ядовито вопросил король и, не услышав ответа, уже споко-йней произнес: — Ну, сам подумай, что люди скажут, если «черный Фил»[12] вдруг станет герцогом Тауранским или графом Чохирским.

— Вот ты и заговорил как расист, — печально заметил Джуно. — Что и следова-ло ожидать. Прощай, наша дружба!

— Не передергивай! Ты прекрасно понял, что я имею в виду.

— Я-то понял, я терпеливый, а вот как остальные?

— О, Митра! Да что мне сделать, чтобы поняли?

— Мое дело было тебя предупредить. Парни считают, что ты сознательно уни-жаешь их. Растасовал по поместьям и красивым домам, дал слуг, наложниц, золото — ну и что? Думаешь, осчастливил? Ты знаешь, мы ведь не привыкли к королевс-ким милостям. Мы привыкли зарабатывать на хлеб сами.

— Убивая людей! — рявкнул раздосадованный король.

— Это наша работа. Мы — наемники, разве забыл? Ты же не даешь нам зани-маться нашим делом. Туда нельзя, сюда нельзя, тут этикет, там протокол, этого не тронь, тому уступи, веди себя так, а не иначе… Да это похуже Алькатраса! Ты, что же, сам не ведаешь, чего творишь? Или ведаешь?..

— Я хочу порядка и мира. Промышлять разбоем не позволю никому.

— Ты, видно, желаешь превратить нас в ленивых прыщей, как коротышка Лотарь.

— Дался тебе этот несчастный Лотарь! — в сердцах воскликнул Роберт.

— Твои государевы подачки парней лишь развращают и ожесточают, — продол-жал Джуно, — а запреты бесят. Почему ты запретил летать на «Черных коршунах»?

— Потому что полеты стали небезопасны. Компьютеры барахлят.

— Врешь! Ты просто боишься, что кто-то из парней в сердцах швырнет ракету на твою ненаглядную Тарантию! — с непритворной яростью изрек Мастарци. — Скажи, не так?

— Теперь я и в самом деле боюсь этого. Разве нет у меня оснований бояться?

— А оружие зачем отобрал? Тоже в целях нашей безопасности?

— Да, — кивнул Рэнквист. — При мне у нас с аквилонцами не было ни одной стычки, и я горжусь этим.

— Так вот, скоро будут стычки, — зло заметил итальянец. — Потому что нервы у парней на пределе. У тебя сторонников почти не осталось. Это я тебе как друг гово-рю. Да и как они останутся, если ты со дня похорон Джейка ни разу не собрал нас вместе. Ты, наоборот, стараешься разлучить нас, растворяешь в массе туземцев! Об-щаешься с нами через своих аквилонских чиновников. Мы для тебя обуза, ты пред-почел бы забыть о нас. А подумай, кто кинется спасать твою задницу, когда ты надоешь своим туземцам?

Ты надоешь туземцам… Роберт никогда не задумывался, может ли он надоесть аквилонцам. Они любят и почитают его! Правда, говорить об этом Джуно было за-нятием бесполезным.

—Ты просто скажи, что, по-твоему, я должен сделать,—предложил он Мастарци.

—Вернуть все, как было раньше,—немедленно ответил тот, как будто ждал вопроса.

Ненадолго воцарилась тишина.

— Вернуть вас в Америку, в одна тысяча девятьсот девяносто третий год от Рож-дества Христова? — тихо спросил Роберт.

Мастарци вздрогнул.

— Не шути так, Боб. Будь на моем месте «Пан»,[13] он бы убил тебя за одну такую шуточку.

— Итак, ты понимаешь, что Иисус еще не родился, а я не могу вернуть Америку, — уголками губ усмехнулся король. — Тогда что же?

— Пусть будет как при Джейке. Начни войну, что ли. Вот, к примеру, с этим самым Аргосом, — Джуно кивнул на кувшин «с собственной Его Величества короля Мило винодельни».

Роберту потребовалось приложить изрядные усилия, чтобы сдержать гнев. Если до этого мгновения он в чем-то сомневался и даже отчасти признавал правоту Джу-но, то теперь, после этих его слов, все стало на свои места. Не пышные титулы и не земли нужны им, не слуги, не золото и не наложницы. Единственное, что нужно этим людям — новые авантюры, новые потрясения, новые жертвы… То, от чего все-ми силами пытаются увести Аквилонию новый король и его соратники.

Роберт встал, всем своим видом показывая, что аудиенция закончена, и со всей решительностью, на какую был способен его голос, заявил:

— Как было при Джейке, так уже не будет. Хотите жить в Аквилонии — живите, как все здесь живут. Мы тут не хозяева, а незваные гости. Мы должны быть благо-дарны этим людям, которые позволяют нам жить среди них, несмотря на все зло, что мы им причинили. Вот так и передай парням, слово в слово. Я знаю, память у тебя хорошая. А не хотят жить, как все, — пускай убираются, я их не держу!

Джуно тоже встал. Его лицо пылало яростью, и он также едва сдерживал свои чувства: — Верни вертолеты и оружие тем, кто захочет уйти!

— Нет, — отрезал король, — я еще не выжил из ума. Максимум, что я дам таким людям, — это хороший эскорт до самой аквилонской границы и отступные в три со-тни золотых марок. Клянусь Митрой, это будет сверхщедрый подарок для любого из наших парней! Джейк платил в три раза меньше, когда сам купался в золоте у Жа-на-Беделя Бокассы.

— Ты пожалеешь об этом, Рэнквист, — процедил Мастарци. — Очень пожалеешь! И Митра, твой языческий божок, не спасет тебя. Ишь ты, святоша! Тьфу!

Рука короля взметнулась, чтобы ударить вчерашнего друга, но Джуно перехватил ее. Лица встретились, дыша враждой.

— Убирайся, — приказал Роберт, — или, клянусь Митрой, ночь встретишь ты уже в Железной Башне!

Мастарци выпустил его руку, отодвинулся на шаг и отряхнул камзол.

— С тебя станется, твое дикарское величество, — прошипел он. — Скоро ты нач-нешь вешать старых друзей.

Рэнквист недобро усмехнулся и скрестил руки на груди.

— И стану, если не угомонитесь! Неприкасаемых нет и не будет, запомни! Ты лучше подумай, кто вас защитит, коли я от парней отступлюсь. Думаешь, прише-льцы в Аквилонии так популярны? Да без меня вас давно бы уже вздернули, благо есть за что!.. А теперь убирайся.

«Отец Джуно» отошел к двери и оттуда сказал:

— Если бы я был священником, я бы проклял тебя от имени Бога, которого ты предал. Но я уже не священник и потому проклинаю тебя от своего имени и от име-ни парней, которых ты также предал…

— Стража!! — выкрикнул король.

— Я ухожу, ухожу, — торопливо произнес Джуно Мастарци, удерживая дверь, — но запомни одну важную вещь, Рэнквист: ты можешь выпрыгнуть из штанов, но нас-тоящим королем ты никогда не станешь. Для туземцев ты чужой. Ха-ха, — рассме-ялся итальянец, о чем-то вспомнив, — у тебя даже нет «королевской метки»! Ты ненастоящий король!

Так, хохоча, он наконец отпустил дверь и, когда Черные Драконы ворвались в кабинет, вышел вон.

Гней Кавлон, их командир, глядя на бледное от ярости лицо короля, осторожно спросил: — Государь желает, чтобы мы догнали барона Мастарци?

Роберт импульсивно кивнул, но тут же торопливо воскликнул:

— Нет! Пусть уходит. Нужно дать этим людям последний шанс.

Кавлон с нескрываемым сожалением вздохнул: мол, напрасные надежды, Ваше Величество, пришельцы не исправятся…

— Ступай, генерал, — сказал король. — Я буду в библиотеке.

12. Феникс на груди.

Ш

 агая по направлению к библиотеке, Роберт не вспоминал, зачем он собирался

 туда идти до встречи с Джуно. Последние фразы бывшего друга задели Рэнк-

 виста за живое.«У тебя даже нет „королевской метки“! Ты ненастоящий король!»

Насчет метки сказано верно, размышлял Роберт. У потомственных монархов обы-чно имелась метка — как правило, родимое пятно в положенном месте либо какая иная отметина, свидетельствующая о высоком происхождении государя. Не далее, как вчера он сам читал об этом в трактате Лептия Фабра «Хроники Аквилонии». По-чему-то не придал значения, да и какое могло это иметь значение: ведь он не бла-городных аквилонских кровей, а единственный сын обычного британского служаще-го, и потому никаких меток иметь не может…

Роберт пришел в библиотеку и отыскал давешний том Лептия Фабра. Вот эта стра-ница… Ага:

«…В последний раз Метку носил Грюнвальд, великий король, и счастливо правил он милостью Митры целых полсотни зим, а было сие за пять столетий до восшест-вия на Рубиновый Трон Его Величества короля Вилера Третьего…»

Далее хронист подробно описывал добродетели этого самого Грюнвальда. Пос-кольку за пятьдесят лет правления их набралось изрядное количество, Роберт уже от-чаялся найти описание самой Метки — именно так, в трактате слово «Метка» писа-лось с заглавной буквы, — как вдруг взору его предстал некий рисунок, подклеен-ный в книгу. На рисунке изображена была странная птица, а надпись наверху гласи-ла: «Солнечный Феникс Избранника Митры, собственноручно срисованный бароном Алеманом, наперсником короля Грюнвальда, с груди Его Величества, по личному соизволению великого государя. Восстановлен по оригиналу. Оригинал хранится в Храме Тысячи Лучей…»

Далее следовало подробное указание, в каком из хранилищ Храма следует ис-кать творение барона Алемана, и как до него добраться. Роберт вздохнул: можно би-ться об заклад, оригинал не сохранился. Впрочем, копия его вполне устраивала. До-садуя, что в Аквилонии нет копировальных аппаратов, король принялся перерисовы-вать Феникса вручную. У него ничего не получилось, и Роберт оставил эту затею. Затем он вспомнил о своем бортовом компьютере.

Спрятав фолиант за пазухой, он вышел из библиотеки и прошел во внутренний дворик, где стоял «Черный коршун». Да, он так и стоял здесь, ни разу не подняв-шись в воздух за последние семь дней. Вид черной машины был неприятен Роберту, как и все, что связывало его с греховным прошлым. Он не ходил сюда. Но теперь ему пришлось обратиться к помощи бортового компьютера.

Роберт открыл дверь и запрыгнул в кабину. Пальцы привычно набрали програм-му. Бортовой компьютер заработал. Роберт вынул книгу, раскрыл ее на нужной стра-нице и положил на сканер. Спустя пару минут на экране появился Феникс. А еще через минуту Роберт понял, что не сумеет его распечатать. Потому что весь запас бумаги, случайно прихваченный в Прошлое самым первым «Черным коршуном», ве-ртолетом-оригиналом, давным-давно закончился.

Ему хотелось рыдать. Как прекрасно все шло до этой минуты! А может быть, это Митра противится мошенничеству? Какому мошенничеству — кощунству! Прости ме-ня, Митра, вознес молитву король, не для себя же стараюсь — для народа! Аквилон-ский народ заслужил Избранника. Ну, какая тебе разница, Солнцеликий, родился ли я с твоею Меткой или она потом появилась?

Затем Роберт пришел к выводу, что Пресветлый к отсутствию бумаги совершенно непричастен, и совесть его успокоилась. Он обшарил свои карманы, но нашел лишь несколько пергаментных листков. Увы, ни пергамент, ни папирус не годились для привередливого принтера. Роберт обыскал весь вертолет. Прежде чем он успел упасть духом, Митра снова улыбнулся ему. Он нашел старый томик Нового Завета. Дрожа-щими от радости руками Роберт раскрыл его. Перед ним была настоящая бумага!

Аккуратно, чтобы не порвать пожелтевший лист, он отделил первую страницу. Глаза невольно пробежали текст. Роберт вправил лист в принтер и отдал команду на печать. Феникс Митры медленно выползал из машины поверх родословной Спасите-ля.[14] Впрочем, если смотреть не на текст, а на рисунок, Феникс выглядел доста-точно отчетливо. Роберт аккуратно сложил и спрятал в кармане распечатку, далее — на всякий случай — сохранил рисунок в файле, извлек книгу Лептия Фабра из скане-ра и переместил ее обратно за пазуху. Он выключил компьютер и выпрыгнул из кабины.

Что-то заставило его вернуться. Вспоминая, какое дело могло остаться незавер-шенным, король обратил внимание на томик Нового Завета. Бережно взял он томик, обернул его льняным платком и запрятал подальше. Довольный своей предусмотри-тельностью, — кто знает, удастся ли отыскать другую бумагу для привередливого принтера, — Роберт закрыл вертолет и отправился обратно в библиотеку.

Там он вернул фолиант Лептия Фабра на прежнее место, а затем позвал гене-рала Кавлона. Когда командир Черных Драконов явился, король сказал:

— Отправляйся в дом господина Фрэнка, виконта Спири, и передай, что я приг-лашаю его во дворец по неотложному делу.

 Гней Кавлон насуплено молвил: — Государю надлежит повелевать, а не приглашать.

Король добродушно похлопал генерала по плечу.

— Вот я и повелеваю тебе исполнить мой приказ. Ступай и передай господину Фрэнку мои слова. И сопроводи его ко мне.

Командир гвардии отдал честь и покинул библиотеку.

Дом, в котором поселили Фрэнка, располагался в самом центре столицы, неда-леко от королевского дворца. Прежде в этом доме жил какой-то младший родствен-ник генерала Паллантида. С тех пор, как король переселил Паллантида в одиноч-ную камеру Железной Башни, родственнику также пришлось оставить свое жилище. Благочестивый король милостиво отпустил его в провинцию и, чтоб зла не держал, вручил пять сотен золотых марок. А дом достался новоявленному виконту.

Надвигался вечер, то есть наступало время обеда. Роберт решил подождать Спи-ри, а пока заняться делами. Но не успел он покинуть библиотеку, как туда вошел Вибий.

— А, герцог, — приветливо улыбнулся король. — А я как раз собирался к вам.

Старик прошествовал к креслу и тяжело плюхнулся в него.

— Ну а я уже подумал, что государь за благочестивыми делами позабыл о своем верном слуге.

— Как можно! — всплеснул руками Роберт, садясь напротив. — Я знаю, что вы и без меня прекрасно справляетесь. Зачем мне стоять у вас над душой?

— Простите, не понял, — моргнул наместник.

— «Стоять над душой», — это у нас такое выражение. То есть надоедать, мешать исполнять какую-то работу. Вот я и не хочу вам мешать. Я король, но без вас я утонул бы в безбрежном море государственного управления!

— Ваше Величество скромничает. Вы царствуете чудь более одной седмицы, а уже успели сотворить для блага своих подданных много больше, чем ваши предше-ственники за десятки лет.

— Без вас — ничего бы не успел.

— Рад служить благочестивому государю, — смахивая слезу, молвил герцог.

Обменявшись любезностями и оставшись, как всегда, весьма довольными друг дру-гом, король и наместник приступили к обсуждению неотложных государственных дел.

Наместник доложил последние сообщения из провинций, передал настроения в столице, известные ему со слов опытных соглядатаев, представил общую картину положения дел в государстве. По его словам, оно улучшалось. Аквилония успокаи-валась. Лишь в Пуантене, наследственной вотчине первого конановского вельможи графа Троцеро, слышался ропот, да Гандерланд по-прежнему отказывался призна-вать власть нового аквилонского короля.

— Я предлагаю послать против герцога Гийлома войска, — сказал Вибий.

Роберт покачал головой.

— Опять война… Я не хочу войны. Разве нельзя уладить дело миром?

— Увы, государь мой, увы! Гийлом — гордец и сумасброд. Он всегда использует малейший повод, чтобы заявить о своей независимости от аквилонского суверена. Так было и при Конане, и при Джейке. Конану пришлось силой усмирять гандеров.

— Значит, вы хотите, чтобы я действовал, как варвар?

Вибий смутился.

— Иначе Вашему Величеству придется де-факто признать независимость Гандер-ланда. А ведь это самое крупное герцогство Аквилонии, шестая часть территории страны! Если вы не покажете этому строптивцу силу королевской власти, его при-меру последуют другие крупные владетели.

Роберт задумчиво почесал изящную клиновидную бородку.

— И всё же, герцог. Карательная экспедиция потребует отвлечения немалых сил и средств. Во сколько, по-вашему, она обойдется казне?

— Не менее чем в пятнадцать тысяч золотых марок.

— Вот видите! А я только сегодня подписал разрешение на строительство монас-тыря в Шамаре. Он обойдется казне также в пятнадцать тысяч марок. Так не лучше ли строить монастыри, чем вести войну в собственной стране?

— Если следовать такой логике, государь, очень скоро ваша страна сократится до размеров королевского дворца,— с упрёком заметил герцог.— Чтобы править, король обязан быть не только благочестивым, но и грозным!

— Но люди-то зачем должны страдать, простые люди? За меня? За герцога Ги-йлома? За единую Аквилонию? Или за свободу Гандерланда? Почему наши и ган-дерские ратники должны платить своими жизнями за амбиции Гийлома?

— Государь услышал моё мнение, — холодно ответил Вибий.

— Кто виноват в смуте, тот и должен отвечать. Если смуту затеял Гийлом, отве-чать за неё должен также Гийлом, никто другой. Для сего праведного дела не обя-зательно привлекать целое войско и тратить много золота. Достаточно нескольких мастеров плаща и кинжала из вашей Тайной Канцелярии.

Наместник с удивлением уставился на короля.

— Следует ли мне понимать Ваше Величество так…

— Да, — кивнул Роберт, — именно так вам и следует меня понимать.

 И этого человека мы называем Благочестивым, с горечью подумал Вибий Латро. Хо-тя, кто знает, может, с точки зрения Пресветлого Митры, он и прав. Для бога ведь неважно, кто ты — герцог, ратник или нищий. Для Митры важна душа человеческая…

— А как мы поступим с Пуантеном? — спросил Вибий.

Король задумался.

— Граф Троцеро по-прежнему в Мессантии?

— Да, государь. Король Мило — его старый друг. Будет нехорошо, если с Тро-церо в Аргосе что-либо случится.

— Я напишу личное письмо графу. Изложу всё как есть. Что Конан, его государь, трагически погиб, пришельцы лишены былой власти, все подчиняются королю и закону, ну и так далее. Предложу вернуться ко двору в прежнем качестве владетеля Пуантена.

— Мне хорошо известен нрав этого человека, — вздохнул Вибий. — Он настоя-щий леопард![15] Граф Троцеро ни за что не согласится предать Конана.

— Ради Митры, герцог! Конан погиб!

— И в гибель Конана Троцеро не поверит. Знаете, государь, уж сколько раз вар-вара хоронили, а он оказывался живой.

— Говорю вам, он погиб!

Уж не ты ли сам его убил? — шевельнулась в голове Вибия неожиданная мысль. Как иначе ты можешь быть так уверен в его смерти?

— Во всяком случае, я ничего не потеряю, написав ему подобное письмо, — уже более спокойно произнёс король. — Но одновременно пусть наш посол представит королю Мило нашу озабоченность по поводу пребывания Троцеро в Мессантии.

— А вот этого никак нельзя делать, — заявил герцог. — Король Мило — извест-ный упрямец. К тому же, граф Троцеро его друг. Если мы начнем давить на аргос-ского короля, достигнем обратного результата.

— Пусть так, — после некоторого раздумья проговорил Роберт. — Я направлю дружественное послание Мило, но Троцеро в нём упоминать не стану.

— Мудрое решение, — согласился Вибий.

Затем они разложили пред собой карту Хайбории и обсудили внешние дела. С юга пришли добрые известия. Получили подтверждение первые вести о гибели зло-бной стигийской владычицы Тхутмертари и, соответственно, об окончании её крова-вого похода. Аквилонские шпионы в Кофе и Туране сообщали, что армия стигийцев возвращается домой.

— Нам придется смириться с аннексией Стигией Центрального и Восточного Ше-ма,— вздохнув, заметил Вибий. — После походов Тхутмертари это совершенно мёр-твая земля!

— Сколько людей погибло, и ради чего?.. — с печалью протянул Роберт. — А что слышно на западе?

Наместник потупил взор.

— С запада плохие вести, государь. Я перепроверил не единожды, всё верно: стигийцы захватили Барахский архипелаг. Пиратской вольнице конец!

— Ну и поделом разбойникам!

— Пираты были всем известным злом, — покачал головой Вибий. — Мелким злом, если быть совсем уж откровенным. Да, они грабили купцов. И наших граби-ли, но больше — аргосских и зингарских. А нашим от того было даже лучше, пос-кольку аргосские и зингарские купцы — конкуренты нашим… И то, Аргос и Зингара уживались с бараханцами. А что теперь будет, не знаю. Клянусь Митрой, много бе-зопаснее иметь под боком осиное гнездо, чем змеиное!

Взгляд короля скользнул по карте.

— Барах далеко от нас. Чем нам могут угрожать оттуда змеепоклонники?

Наместник не ответил, лишь нахмурился, и вопрос короля повис в воздухе.

— Направьте туда ещё шпионов, — сказал Роберт. — Пусть выяснят намерения стигийцев на Барахе. Может быть, они также уйдут домой?

— Если бы…— пробормотал Вибий и почему-то добавил:— Стигийцы были и бу-дут нашими смертельными врагами, государь, как Сет — смертельный, вечный враг для Митры.

— Лучших шпионов, герцог. Направьте туда своих лучших шпионов, — мрачно кивнул Роберт, глядя на карту.

Недоброе предчувствие тут овладело им и заставило сжаться сердце. В глазах вдруг потемнело, Роберт увидал на карте паутину из блестящих золотисто-чёрных нитей, её центр был среди островов Бараха и напоминал собой чёрное солнце; эта паутина стремительно расползалась, как живая, поглощая западное побережье, а потом Зингару и Аргос, протягивая щупальца и к Аквилонии — к его, Роберта, Ак-вилонии, прекрасной, сказочной стране, за которую он отныне отвечает перед Мит-рой. Роберт три раза моргнул и потряс головой, сбрасывая наваждение. Зловещая паутина пропала. Но недоброе предчувствие осталось, и Роберт знал, что оно теперь не даст ему покоя.

Беседу короля и наместника прервало появление Фрэнка Спири, которого сопро-вождал — или конвоировал? — генерал Гней Кавлон. Судя по выражению лица ге-нерала, виконт Спири не сразу согласился следовать за ним в королевский дворец, и Кавлону пришлось немало постараться, изыскивая убедительные аргументы. «Будь моя воля, этот разбойник уже болтался бы на площади перед Железной Башней», — прочитал Роберт в глазах командира Черных Драконов. К счастью для всех троих, воля была Роберта, и король, извинившись перед наместником, оставил Вибия и, дружески поздоровавшись с Фрэнком, провел его в трапезную.

— Какая честь для ничтожнейшего виконта, — насмешливо молвил Спири, оцени-вая взглядом изысканные яства, — обедать вместе с самим королем Аквилонским!

— Пошли ты в задницу все эти проклятые условности, Фрэнк, — подмигнув, ус-мехнулся Рэнквист. — Для меня ты не виконт, а просто друг.

Большим другом англичанина Фрэнк Спири, впрочем, никогда не был. Они сбли-зились уже здесь, в Прошлом, на почве общей неприязни к Джейку Митчеллу. Когда Джейк погиб, Фрэнк был среди первых, кто поддержал захват власти Робертом. С тех пор король ни разу не давал Спири повода обижаться на него. Хотя и догадыва-лся, что бывший майор американской армии может разделять общее недовольство. С другой стороны, если «отец Джуно» после дневной встречи с королем, закончившей-ся столь печальным разрывом, и побежал к кому-то из пришельцев, этот «кто-то» вряд ли носил имя Фрэнка Спири; скорее, его звали Хьюго Гамильтон или Педро Гарсиа…

— Наверное, твоему величеству пришла в голову дельная мысль произвести меня в бароны, — не меняя тона, проницательно заметил Фрэнк. — Только за какие такие заслуги, не пойму.

Роберт похлопал его по плечу и усадил за королевский стол.

— Ты ешь давай, а потом поговорим. Тогда и узнаешь, за какие.

Они отобедали; тем временем солнце закатилось, и зажгли свечи. Король отпра-вил слуг и перешел к делу: — Надумал я сделать себе татуировку…

Американец хохотнул.

— Ну, ты даешь! Стоило для этого становиться королем!.. Я ж тебе еще два года тому назад предлагал, когда все парни ко мне в очередь записывались!

— Так как, возьмешься? — испытующе глядя на Фрэнка, спросил Роберт.

Тот пожал плечами и опрокинул в рот рюмку красного вина.

— Отчего же не взяться? А барона дашь?

— Дам, — кивнул король. — И титул, и поместье у самой столицы, и три тыся-чи золотых марок, и слуг, как у настоящего благородного нобиля, и даже собствен-ную стражу.

Спири рассмеялся: — С чего это ты такой щедрый?

— Рисунок непростой надо изобразить, — серьезно сказал Роберт.

Он достал из кармана бумажный листок и протянул его американцу. Взглянув на листок, Фрэнк присвистнул. — «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…». Дья-вол тебя побери, Боб, ты что, свихнулся на почве своих молений?

Король терпеливо проговорил: — Ты не на буквы смотри, а на рисунок. Птицу надо изобразить. Одну лишь птицу.

— А-а-а… Да и птица тут какая-то мудреная. Я и не видел такой…

— Вот потому-то я обратился к тебе, а не к туземным мазилам, — улыбнулся Роберт. — Ты же у нас профессионал-татуировщик. Так как, сумеешь нарисовать мудреную птицу?

— В какую величину?

— В натуральную, Фрэнк, в натуральную.

— Так в натуральную она, пожалуй, на плече не поместится…

— А ты на груди нарисуй.

— На груди-то больно будет!

— Ничего, Фрэнк, я потерплю.

— Зачем тебе?

Роберт встал и похлопал Фрэнка по спине.

— Считай это моей королевской прихотью, друг.

— Твое дело… Когда надо?

— Прямо сейчас. Сможешь?

Спири кивнул и тоже поднялся из-за стола.

— Смогу. Только надо мне домой сходить за краской и причиндалами.

Рэнквист насупился, затем, что-то прикинув в уме, сказал: — Ладно, иди. Я буду ждать тебя в спальне. Тебя проводят… Эй, рисунок-то пока давай сюда.

— О’кей, Боб, я скоро, — обещался Фрэнк, и они расстались.

* * *

О

 н вернулся во дворец менее чем через час со всеми необходимыми принадлеж-

 ностями. Пока Фрэнк готовил краску, Роберт начертал декрет о присвоении ему титула барона и жаловании всего, что было обещано ранее.

— Подпишу после, когда работу сделаешь, — усмехнулся король.

Спири не возражал. Скоро все было готово, Роберт обнажил грудь и Фрэнк, глядя на рисунок, принялся тщательно выводить абрисы удивительной птицы на груди ко-роля. Чтобы отвлечься от боли, англичанин рассказывал анекдоты. Анекдоты были старыми, и оба пришельца не размышляли о том, что анекдотам сим предстоит по-явиться на свет еще через много-много тысяч лет. Они просто смеялись, ибо это была возможность забыть о суровой реальности и вернуться в сказку: отныне сказкой казался им двадцатый век с его чудной цивилизацией…

— …Ну вот, готово, — заявил Фрэнк вскоре после того, как часы на центральной башне королевского дворца пробили полночь. — Можешь поглядеть сам.

Роберт подошел к зеркалу и увидел Феникса. Сказочная птица гордо взвевала ог-ненные крылья на его груди. Спири и вправду был настоящим мастером татуировки. Роберт подумал, что, увидь его Феникса древний король Грюнвальд, он умер бы от зависти!

— Есть! Я — Избранник!

— Чего, чего? — удивился американец. — Кто ты?

— А, не суть, — отмахнулся король. — Скажи лучше, когда высохнет?

— Да уже можешь одеваться. Я творю наверняка. И на века,— скаламбурил Фрэнк.

— Даже короли не живут так долго, — усмехнулся Роберт.

— А Избранники?

Король внимательно посмотрел на друга. Шутит он, как обычно, или говорит серьезно? Что творится в его башке?..

— И Избранники, — сухо заметил Роберт. — Ну да ладно, давай с этим делом заканчивать. Я и так тебя задержал. Принимай своё баронство.

Он быстро подписал декрет и приложил к нему государственную печать. Амери-канец проворно схватил пергамент. Королевская подпись потекла. Спири выругался.

— Да, этим краскам далеко до твоих, — улыбнулся Рэнквист. — Не бойся, доку-мент подлинный. А будут какие проблемы, перепишем.

— Спасибо, Боб.

— Не за что, Фрэнк. Ты не думай, я тебе баронство не за птицу даю. Я не забы-ваю старых друзей. Один за всех, все за одного, верно?!

— Как в прежние времена?

— Точно! Давай обмоем это дело.

Король достал из серванта два золоченых кубка и собственноручно наполнил их сладким аргосским вином. Не глядя, он передал один из кубков американцу.

— Ну, за твое баронство! — чокнулся Рэнквист

— И за нового Избранника! — подмигнул Спири.

Они залпом выпили вино, а после, размахнувшись, выбросили кубки. Внезапно Фрэнк пошатнулся, и Роберт придержал его руками. С помощью короля новоявленно-му барону удалось сесть в кресло.

— Дьявол! — прошептал американец. — Что-то мне нехорошо…

Король отошел на три шага от него, приложил обе руки к татуированной груди и вдруг пал на колени.

— Прости, Пресветлый Митра, мне и этот грех! Не для себя стараюсь, а для Ак-вилонии! Искуплю…

Выпученные глаза Фрэнка уставились на него. Затем американец все понял.

— Паскуда!.. Ты отравил меня!

Роберт печально произнес: — Я был вынужден, Фрэнк… Таковы здесь правила игры. Никто не должен знать, когда и как обрел я Метку Избранника…

Из последних сил Спири рванулся к нему, намереваясь убить, но тут же рухнул на пол. На посиневших губах его выступила пена.

— И за баронство извини, — добавил король, вставая с колен. — Мне придется сказать, что это ты пытался отравить меня, но перепутал кубки и сам пал жертвой своего злодейства…

Умирающий сипло расхохотался.

— Мудак ты, Бобби, вот как есть мудак! Ничего я не перепутал… Краски были отравлены! Ты умрешь через два…

Фрэнк захрипел и дернулся. Роберт, лицо которого в единственное мгновение из смиренно-печального сделалось безумным, рванулся к американцу и встряхнул его. Спири покорно стерпел это. Заглянув в его глаза, Рэнквист понял, что тот уже мертв.

Благочестивый король Аквилонии опустился на пол рядом с трупом и обхватил голову руками. Он чувствовал себя обманутым, опустошенным и убитым, в точности как Фрэнк. «Краски были отравлены!». Вот ведь ублюдок! Смеялся, шутил, торговал-ся — а тем временем уже знал, что убьет своего короля и кэпа. За что?!! Что он, Ро-берт, плохого сделал этому ублюдку?! Вот, бароном стал бы, ка бы не нужно было беречь Тайну…

Король застонал. «Краски были отравлены!». Значит, это и есть кара Митры?! Нет, не может быть! Слишком скоро… Ублюдок блефовал, блефовал, блефовал!..

Но к чему ему блефовать, ведь он уже знал, что умирает? Перед смертью не блефуют. По всему видать, он не собирался говорить королю об отравленных крас-ках и сказал лишь затем, чтобы насладиться местью в последние мгновения своей жизни… Что он там сказал? «Ты умрешь через два…»

Это было ужасно. Роберт чувствовал, что стоит на грани умопомешательства. Че-рез два — что? Ублюдок Фрэнк не успел договорить. Через две секунды? Или две минуты? Явно ни то, ни другое, думал Роберт, — ибо я жив, а две минуты уже про-шли. И я ничего не ощущаю, кроме слабого жжения на коже, естественного после такой болезненной процедуры…

«Ты умрешь через два…». Через два часа? Через два дня? Через две недели, две декады или два месяца? А может быть, через два года?! Уж явно не через два века!

Роберт нашел в себе силы улыбнуться. Все вернулось к тому, с чего начиналось. Времени своей смерти ему знать не дано. О том ведает лишь Пресветлый Митра. Уже через два часа Бог даст свой ответ на первый вопрос. А там видно будет.

Поразмыслив так, король взял себя в руки, поднялся с пола, оделся, привел се-бя и обстановку в необходимый порядок, — в частности, он сжег листок с рисунком Феникса и надежно спрятал остатки краски, — а затем вызвал ночную стражу.

— Этот человек пытался отравить меня, но перепутал кубки и сам пал жертвой своего злодейства…— сказал он Черным Драконам.— Уберите тело и сожгите тайно. Никто не должен знать о покушении. Даже герцог Латро. Я не хочу никого волновать.

Отдав такой приказ, Роберт прилег и тут же уснул, как засыпают по своей воле бывалые искатели приключений. У него оставалось совсем мало времени для сна: уже на рассвете, как было заведено, он собирался отбыть в Храм Тысячи Лучей.

Конечно, он сделает это, если Солнечный Митра не решит призвать его к себе через два часа. Вернее, уже через час с тремя четвертями…

13. Яд, мятеж и исповедь.

В

 ту ночь он не умер.

 Око Солнечного Бога едва взошло над аквилонской столицей, а король Роберт

 уже стоял в привычной своей позе коленопреклоненного грешника перед алта-рем Митры. Помимо обычных молений, в это утро он возносил признательность Бо-гу за оставленные ему часы жизни и каялся за грехи минувших дня и ночи. Он мо-лился истово, как фанатик. Он просил Бога дать еще время, хотя бы две недели, чтобы он успел искупить свои грехи. Не за себя — за своих подданных, за благо их молил Митру аквилонский король Роберт. И он знал, что уже менее чем через два дня светлый бог даст ему очередной — может быть, последний? — ответ.

Он вернулся во дворец под вечер. Придворные встретили его озабоченными ли-цами, и король понял, что обязан хранить выдержку, если не хочет быть раскрытым. Он отобедал в полном одиночестве; графу Тунскому, домогавшемуся чести разде-лить с государем трапезу, он сказался уставшим от многочасовых молений о благе аквилонского государства. Прослезившийся лживыми слезами коротышка Лотарь пожелал благочестивому королю долгих лет счастливой жизни. «Да услышит тебя Митра», — совершенно искренно ответил ему Благочестивый.

После обеда Роберт возвратился в свою опочивальню. Но вовсе не затем, чтобы отдыхать. Он извлек из тайника остатки красок Фрэнка Спири, вызвал мэтра Анто-нио, королевского лейб-медика, и твердым голосом спросил:

— Можете ли вы исследовать, каков состав этого вещества?

Антонио осторожно поднес краску к лицу.

— А что это такое, мой государь?

— Вот я и прошу вас выяснить, что это такое, — сдержанно молвил король, давая понять, что тема исчерпана.

Мэтр поклонился и направился к двери.

— Постойте. Когда вы получите результат?

— Полагаю, дня через два-три…

— Проклятье! — вскричал Роберт. — А вы не можете быстрее?

Испуганный столь неожиданной вспышкой благочестивого монарха, Антонио по-спешно заявил: — Я немедленно займусь этим делом, Ваше Величество. Ночь спать не буду, а сделаю…

— Будьте любезны, сделайте! И как только получите результаты, доложите мне, в любое время дня и ночи, — дрогнувшим голосом произнёс король, чем еще боль-ше напугал почтенного мэтра. — Идите же! И помните: никому ни слова! Это дело государственной важности!..

Вскоре после лейб-медика явился наместник с ежедневным докладом. В этот день Роберт меньше всего желал видеть старого царедворца и обсуждать с ним государст-венные дела. Он боялся, что как-то выдаст себя умному и проницательному Вибию. Уже первые минуты встречи подтвердили эти опасения.

— Вы бледны, Ваше Величество, — отметил Вибий. — Вас что-то тревожит?

Скрывая досаду, Роберт сказал: — Ничего особенного, герцог, просто я очень устал.

— Вы измотаете себя благочестием, государь, — вздохнул тот. — В любом деле нужна мера.

— Пожалуй, вы правы, — кивнул Роберт. — Мне нужно отдохнуть. Побеседуем завтра, если нет неотложных дел.

Вибий заколебался — неотложные дела к монарху у него имелись, но не такие, которые он не смог бы уладить сам. Уже решив оставить короля, он спросил:

— Написал ли государь послание графу Троцеро, как собирался? Верный нам человек готов к отъезду в Мессантию.

За всеми треволнениями прошедших суток Роберт забыл об этом послании и о самом графе Троцеро.

— Пусть ваш человек подождет еще немного, герцог. Мне нужно хорошо обду-мать это важное послание.

Герцог Тарантийский вышел от короля, пребывая в полной уверенности, что тот будет думать о чем угодно, только не о послании пуантенскому графу. А вот о чем будет думать король, Вибий мог лишь догадываться. И, если бы он не знал короля, он бы наверняка решил, что тот малость повредился рассудком.

У дверей кабинета наместника уже ждал королевский прокурор, чтобы доложить о ходе расследования внезапного и таинственного исчезновения одного из пришельцев, виконта Спири.

* * *

В

 торую ночь Роберт не спал совсем. Кошмары преследовали его. Из зеркала на

 короля смотрел совсем незнакомый человек: бледный, осунувшийся, с подраги-вающими конечностями. Ему приходилось сдерживать себя каждую минуту: вот и теперь он едва не разбил ни в чем не повинное зеркало.

В полночь его стошнило, он вырвал весь обед. Не хотелось думать, что это дей-ствует яд Фрэнка. Будь ты проклят, Фрэнк — надеюсь, ты мучаешься там, в аду, в объятьях Сета и Нергала!..

Он прогнал греховные мысли и снова воззвал к Митре, светлому богу. Неправ-да, что Митра не властен ночью; истинный бог всегда услышит страждущего.

Затем король оделся, вышел в коридор. Полусонные стражники недоуменно по-косились на него, но, будучи всего лишь солдатами, хотя бы и лучшими из лучших, промолчали. Он пошел в сторону внутреннего флигеля, где предусмотрительный герцог Латро поселил красивейших девушек, королевских наложниц.

К услугам одной из них, прелестной Зульфии из Турана, король и обратился на третий день после воцарения. Юница оказалась столь искушена в искусстве любви, что это испугало Роберта. Такого утонченного и извращенного распутства он не ви-дел даже в крутом трехиксовом кино. Наутро, размышляя о проведенной с прекрас-ной туранкой ночи, Роберт пришел к выводу: на хайборийском Востоке, может быть, владыкам нравятся подобные раскованные игры, но что позволено им, не позволено ему, благочестивому королю Солнечной Аквилонии. Как писал — или еще напишет? — Киплинг, «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Поэтому, устыдясь своей сла-бости, Роберт приказал себе забыть юную Зульфию и более во флигель не возвра-щался.

Но сейчас он шел туда, ибо как раз нуждался в ее услугах. Любовная игра опы-тной прелестницы развеет горькие думы. Так он скоротает время до рассвета. А, не-долго уже осталось, с досадой думал Роберт, нужно было раньше прийти. Сердце его стучало в предвкушении минут сладострастия…

Он почти дошел до дверей гарема, когда некий внутренний сторож напомнил ему, что он отныне — Избранник, судя по древнему рисунку на его груди. Нехоро-шо, если первой Избранника Митры признает дочь плотского греха!

Мысленно выругавшись, Роберт отказался от идеи изведать ласк прелестной ту-ранки и повернул назад. Вспомнив о мэтре Антонио, король направился в другой флигель, где жил лейб-медик. Ночная стража отдавала ему честь, а он думал, что сделает с Антонио, если найдет его спящим.

Медик не спал. Роберт застал почтенного мэтра за работой. Антонио сидел под лампой и сквозь лупу что-то разглядывал. Признав ночного гостя, лейб-медик в ужасе отпрянул, точно увидел привидение.

— Это я, я, — негромко произнес король, становясь в круг света. — Пришел проведать, как идут дела.

— Ну и напугали вы меня, Ваше Величество, — мэтр широким рукавом утер пот со лба.

— Я же сказал: дело секретное, государственной важности. Потому сам и при-шел. Итак, вам удалось что-нибудь узнать?

Антонио вскочил, поздновато вспомнив, что негоже сидеть в присутствии короля. Роберт насильно усадил его и сам сел напротив — но так, чтобы лицо его скрывала тьма.

— Я исследовал сие вещество, государь… — осторожно начал лейб-медик.

— И чем оно оказалось?

— Окончательные выводы еще делать рано, но одно могу утверждать наверняка: сие жидкость наподобие чернил. Она высыхает!

Роберт снова сдержал себя, чтобы не вспылить. Стоило «исследовать» краску, чтобы заявлять, что она высыхает!

— Что еще, почтенный?

— Жидкость черного цвета, при нанесении устойчива, высыхает, но не стирается…

— Меня интересует её состав, почтенный мэтр, — ледяным тоном из темноты на-помнил Роберт.

Антонио понял, что король чем-то недоволен, затрясся и пролепетал:

— Состав исследуется, мой государь. Рано делать выводы…

— А как вы его исследуете?

— По-разному… Смешиваю с другими жидкостями, изучаю их взаимодействие… Это алхимия, одним словом. Вряд ли Вашему Величеству интересно будет…

— А на животных проверять не пробовали?!

И то ли тон короля показался мэтру слишком грозным, то ли жидкость оказалась чересчур подозрительной, — Антонио упал на колени перед Робертом и запричитал:

— Помилуйте, светлый государь! У меня дети!

— Я спрашиваю: на животных проверяли?! — прежним тоном произнес король. — Ну же, отвечайте! Отвечайте здесь, или ответите в Железной Башне!

Упоминание Железной Башни воздействовало магически. Лейб-медик перестал причитать и юлить. Склонив голову, он тихо молвил:

 — Проверял, Ваше Величество. На крысах. Они подохли. Это яд, Ваше Величество.

Значит, все-таки не блефовал ублюдок, устало подумал Роберт. Захотел отра-вить — и отравил. Как я: захотел убить Конана с Амандой — и убил. Вот только я жив еще, Фрэнк, жив! В отличие от Конана, от Аманды, и от тебя, проклятый Фрэнк!

— Когда подохли крысы? — спросил Роберт.

— Через два часа после приема означенного вещества.

Два часа! Но он же пережил эти два часа — и он жив! Роберт в волнении встал, затем заставил себя снова сесть и отодвинуться в тень, чтобы Антонио не увидел его лица.

— А большую ли дозу вы им дали, почтенный?

Мэтр смутился: — Мне неизвестна сила этого яда, государь. Я не знаю, какая до-за является смертельной. Ее можно вычислить лишь путем многочисленных после-довательных опытов.

Роберт понял, что задал глупый вопрос, и лейб-медик не мог ответить на него иначе.

— Так проведите эти опыты.

— Как прикажете, государь.

— Еще скажите: а для человека яд опасен?

Митра видит, чего ему стоило произнести эти слова!

— Да, государь, — наклонил голову Антонио. — Опасен, безусловно. Хотя я и не исключаю, что в маленьких дозах он совершенно безвреден. Или почти безвреден. Во всяком случае, не смертелен.

— Как умерли ваши крысы? В мучениях?

— Я бы так не сказал…

— Выражайтесь точнее, мэтр!

— Агония длилась десять минут, государь.

— А что было до агонии? Животные проявляли беспокойство?

— Никакого. Они вели себя, как обычно ведут себя подобные неразумные существа…

Значит, я узнаю о наступлении смерти за десять минут до нее, подумал Роберт.

Он задал лейб-медику еще несколько уточняющих вопросов. Ответы на них, впро-чем, мало что прибавили к уже известной картине.

Наказав мэтру Антонио продолжать исследования, соблюдая при этом особую осторожность и секретность, король покинул его.

До рассвета еще оставалось время, но Роберт прошел в конюшню, разбудил слуг и вскоре отбыл в Храм Тысячи Лучей.

* * *

К

 изумлению короля, в молельный зал его не пустили. Оказывается, молиться

 Солнечному Митре ночью строжайше воспрещено. Молодые послушники недоу-мевали, как этого мог не знать благочестивый государь. Раздосадованный и унижен-ный, Роберт приказал разбудить Латеуса: уж это-то никакой устав не воспрещал.

Поднятый с постели верховный жрец не сразу понял, в чем дело, а когда понял, подтвердил правоту послушников: точно, никак нельзя беспокоить светлого бога по ночам. Великий грех! Роберт был удивлен, с каким пылом этот маленький челове-чек, которого он считал слабовольной и беспринципной марионеткой двора, отстаи-вает свою правоту. Король почувствовал стыд. Он представил, как, должно быть, выглядит его поведение в глазах святой братии. Тут, скорее, больше сумасбродства и греховной суеты, чем подлинного благочестия.

— Простите меня, святой отец, — сумрачно сказал Роберт Латеусу. — Не знаю, что на меня нашло…

— Вы переутомились, государь мой, — с сочувствием заметил первосвященник. — Прошу вас, прилягте. А наступит рассвет, войдете в молельный зал.

Вдруг уста Роберта выговорили то, что он совсем не собирался говорить:

— Нет, святой отец. Я хочу исповедоваться.

Латеус изумленно моргнул: — Вы хотите исповедоваться?! Мне?..

— Да, святой отец. Ибо я грешен.

— Все мы грешны, государь. Безгрешны лишь сам Митра и пророк его, святой ста-рец Эпимитреус, почивший на заре цивилизации… Вы вправду хотите исповедоваться?

Роберт не принял путь к отступлению, великодушно предложенный ему Латеу-сом, и упрямо заявил: — Да, святой отец. И немедленно.

Первосвященник выпроводил из своей палаты жрецов и послушников, затем об-лачился в белую рясу и взял в руки золотой медальон с изображением солнечного диска и расходящихся от него лучей. Он окропил уста Роберта святой водой, чтобы очистить их для слов правды, и негромко, но торжественно, изрек:

— Я слушаю тебя, сын мой. Говори.

И король Роберт Благочестивый исповедовался ему.

Поистине, страшные вещи услышал Латеус! О преступлениях, совершенных в Да-леком Будущем. О тайных помыслах и деяниях грешника здесь, в его Прошлом, в Хайбории. Так Роберт дошел до убийства Конана и Аманды и рассказал, как было оно совершено. Много сокровенных тайн, своих и чужих, поведал он жрецу в белой рясе и не мог заставить себя умолкнуть. Первосвященник, до глубины души потря-сенный всем услышанным и понимая, что у такой откровенности должна быть очень веская причина, прервал короля:

— Почему ты решил исповедоваться, сын мой?

— Потому что умру скоро, может быть, уже сегодня вечером, и хочу перед сме-ртью очистить свою душу, — прошептали уста Роберта.

— Как ты можешь знать, когда оставишь сей грешный мир?! То ведомо лишь Бо-гу! — воскликнул Латеус.

— Я знаю, ибо мой убийца сознался мне перед смертью…

В этот самый момент, когда Роберт, ощущавший удивительное облегчение души, собирался перейти к подробному рассказу о последнем своем мошенничестве, вер-нее, кощунстве, растворилась дверь, и в палату ворвался никто иной как Вибий Лат-ро, герцог Тарантийский.

— Ваше Величество, беда! — вскричал он с порога. — Пришельцы подняли бунт! Перед рассветом они ворвались во дворец, искали вас, чтобы убить. Затем атакова-ли секретный арсенал и завладели своим оружием. Теперь они пытаются пробиться к порту…

— Нет!! — завопил король; исповедь мгновенно вылетела из головы, вместе с Солнечным Фениксом и собственной близкой кончиной… — Если им удастся попасть на остров Норд, они завладеют вертолетами! А это — конец! Нет, во имя Митры, я не допущу этого! Идемте со мной, герцог, мы должны спасти Аквилонию!

Проскочив мимо наместника, Роберт выбежал вон. Вибий собрался было идти за ним, но Латеус решительно удержал его.

— Подождите, Ваше Высочество. Я обязан сказать вам нечто очень важное.

Вибий с возмущением отстранился.

— Что может быть важнее участи державы? Она решится там, где король Роберт сражается с бунтовщиками! Разве вы не слышали слова государя? Он велел мне идти с ним!

 Проявляя неожиданную твердость, первосвященник встал между герцогом и дверью.

— Государь не в себе. Клянусь вам, он опасен!

— Что вы такое несете, Латеус? Вы сошли с ума!

— Если кто и сошел с ума, то это не я, — заявил Латеус и в двух словах пере-дал наместнику то, что сам услышал только что от короля Роберта.

— Вы нарушили тайну исповеди, святой отец,— заметил Вибий, когда тот закончил.

— Исповедь не была завершена, и я не отпустил грехи государя, — парировал Латеус.—Кроме того, я патриот державы и ваш должник, Ваше Высочество. Вы дол-жны знать истинное положение вещей. Митра не осудит меня.

Наместник тяжко покачал головой.

— Я догадывался, каков этот человек, но у меня и в мыслях не было заходить столь далеко в своих подозрениях, — вздохнул он.

— Воистину, реальность и люди, творящие ее, куда хуже, чем мы порою думаем о них.

— А мы превозносим благочестие этого человека! О, Митра, за что ты так кара-ешь нас?

— Что теперь будет, Ваше Высочество?

 — Вы об этом спрашиваете меня?—горько усмехнулся герцог Тарантийский.— Спро-сите лучше Митру, вы его слуга, вы ближе к Митре! А я могу лишь предполагать.

— Король, возможно, вскорости испустит дух, — опасливо заметил первосвящен-ник. — Он сам об этом заявил.

— Возможно, да, возможно, — задумчиво молвил Вибий. — У бунтовщиков ору-жие Будущего, стреляющее лучами смерти, и владеют они им отменно.

Латеус раздраженно поморщился: — Вы меня не поняли…

— Я вас очень хорошо понял, святой отец. Поймите и вы меня. Может быть, ко-роль умрет, а может, и не умрет. Вам ясно?

— Нет, — сознался Латеус.

— Король очень хитер. Не исключено, он просто проверяет нас. Как мы воспри-мем его сомнительную откровенность…

— Экий вздор! — не сдержавшись, возмутился верховный жрец. — Он признался в своих грехах на святой исповеди!

— И что с того? Если вы, первосвященник, полагаете себя вправе нарушать та-инство исповеди, почему же вы думаете, что его будет соблюдать безродный разбо-йник, явившийся к нам из Митра знает какого времени? Я вам больше скажу: он мог догадываться, что вы все мне расскажете, ну и выдадим мы себя как-нибудь. Он проверяет, насколько мы ему лояльны!

— Ну, я не знаю, — смущенно произнес Латеус. — Мне показалось, король был совершенно искренен… Вибий положил руку на плечо жреца, успокаивая его.

— Он отменный притворщик. До самой смерти Джейка никто ведь так и не разга-дал его интриг.[16] Я думаю, он с нами играет, проверяет нас.

— И что же нам делать?

— Мы должны держать язык за зубами и вести себя так, как будто ничего не про-изошло, — подумав, сказал герцог. — Пусть он видит, что мы лояльны ему. Сейчас он нам нужен. Он должен расправиться с бунтовщиками. Иначе они принесут Акви-лонии немало бед.

— С опасными бунтовщиками, с пришельцами! — воскликнул Латеус.

— Да. Пусть он сделает это, а мы ему поможем. А когда и если сам останется в живых, тогда мы и посмотрим.

— Народ любит его…

— И слава Митре! Народ не знает, каков этот человек.

— А что будет, если узнает?

Наместник сощурился.

— Может быть, и не узнает никогда. Поймите, святой отец: для народа важен не человек, а символ. Роберт Благочестивый!

Верховный жрец глубокомысленно кивнул.

— Мне пора, — сказал Вибий. — Он не должен заподозрить нас в сговоре, а мое отсутствие, должно быть, уже заметили.

— Да пребудет с вами милость Митры, Ваше Высочество, — прошептал Латеус, затворяя за герцогом дверь.

Со стороны порта слышались крики, лязг оружия и грохот. В этот день, возмож-но, Солнцеликий решит не только судьбу короля Роберта Благочестивого, подумал первосвященник.

* * *

Б

 унт, конечно, был подавлен, и подавлен быстрее, чем ожидал того сам Роберт

 Рэнквист.

Со стороны пришельцев этот бунт явился, скорее, жестом протеста и отчаяния, нежели серьезной попыткой захватить власть. Их было слишком мало, и они наде-лали массу ошибок, которыми их противники не преминули воспользоваться. Вожди бунта были отличными воинами, каждый из них стоил взвода обычных солдат, вме-сте они составляли могучий диверсионный отряд, — но в отряде этом не было спе-цов по стратегическому планированию тайных операций. Бунтовщики переоценили себя, недооценили силу «туземных» властей и почти ничего не просчитали заранее, а что просчитали — там просчитались. Первые успехи — захват своих базук, винто-вок, бластеров и пистолетов — окрылили и ослепили их. Они решили, что победа уже у них в руках. С этого момента они перестали быть слаженной боевой группой и превратились в вооруженную толпу — смертельно опасную, но обреченную на по-ражение.

В эти критические мгновения Роберт действовал уверенно и четко. Сначала он возвратился во дворец, уже оставленный бунтовщиками, промчался к своему верто-лету, который те даже не нашли, потому что плохо искали, и ввел в компьютер бл-окирующую программу. Отныне ни одна машина не могла подняться в воздух без разрешения Роберта Рэнквиста.

В это время аквилонские гвардейцы под руководством генерала Кавлона окружи-ли пришельцев в порту. Выяснилось, что в мятеже принимают участие не все при-шельцы, — а их к тому моменту осталось в живых семьдесят человек, — а лишь че-тыре десятка непримиримых. Да и те раскололись вскоре, когда обнаружили, что ввязались в проигрышную авантюру.

Вожди бунта — Хьюго Гамильтон, Педро Гарсиа и Джейсон Лестер — пошли до конца. «Меченый Хью» с десятком своих сторонников захватил ладью и на ней по-пытался отплыть к острову Норд, бывшей базе пришельцев. Педро Гарсиа прикры-вал его на берегу; там горячего мексиканца и настигла стрела аквилонского арбале-та. Здоровяк Джейсон Лестер успел прикончить два десятка королевских гвардейцев, прежде чем его, израненного и обессиленного, взяли в плен. Из сорока бунтовщиков дрались до самого конца лишь два десятка. Половина их погибла от аквилонских стрел, трое убили себя сами, а последние семеро, побежденные, но не сдавшиеся, скончались от ран на пути в лазарет.

Остальные сочли за лучшее сдаться, так как от имени Роберта им было обещано прощение. Они, поднявшие руку на короля, еще надеялись, что у него не поднимет-ся рука на бывших приятелей. В одном они просчитались, а в другом оказались пра-вы. Несмотря на решительные требования герцога Латро, генерала Кавлона, генера-ла Марциана и других своих приближенных, Роберт отказался утвердить казнь своих бывших товарищей. Мятежников водворили в тюремные камеры Железной Башни.

Победа далась аквилонцам слишком дорогой ценой. Могучее оружие Будущего отняло почти две тысячи жизней. Да, именно столько, и сами победители долго не могли поверить, что все эти убийства совершила горстка обыкновенных людей. А король Роберт в очередной раз осознал, насколько прав был мудрый док, старый профессор Фонтанелли, утверждавший: «В мире, где мы не по своей воле очутились, не должно быть военных вертолетов, равно как и прочего оружия Будущего. Пойми-те же, это аномалия, и мы обязаны ее устранить! Иначе беды, которые принес Джейк Аквилонии, покажутся цветочками»…[17]

Сам Роберт был ранен в плечо. И самые удивительные события этого дня случи-лись не до и не во время бунта, а после, когда мэтр Антонио заставил короля обна-жить торс, чтобы обработать рану. Феникса на груди увидели все. Эффект превзошел самые смелые ожидания Роберта. Сама собой возникла версия о чуде, явленном Со-лнечным Митрой благочестивому королю, своему любимцу и отныне — Избраннику Митры. Будто бы Метка чудесным образом появилась во время бунта, когда прише-лец по имени Роберт оставил своих преступных соратников и делом доказал свою преданность великой Аквилонии. Роберт, засмущавшийся поначалу, далее не стал ничего отрицать и принял версию о чуде Митры как свершившийся факт. Авторитет его после победы и явления Метки был непреклонен, его славили и возносили, а там, где проходил он, истово верующие падали ниц. Неверующие, впрочем, пада-ли тоже, чтобы не быть заподозренными в неверии. В общем, это была виктория.

А вечером прошел очередной срок: двое суток. За всеми заботами Роберт даже не заметил его. Это означало, что у него были по меньшей мере еще целых две-надцать дней и двенадцать ночей. И он поклялся потратить их с пользой. Невзирая на боль в раненом плече, на рассвете король Роберт, как обычно, отправился в Храм Тысячи Лучей, к Митре.

Верховный жрец Митры Латеус тоже не спал в это утро, первое после бунта и неоконченной королевской исповеди. Он думал, как справедливо и здраво раскусил короля мудрый герцог Вибий. Король играл. Он проверял их, и его, Латеуса, пер-вого. И первосвященник испытывал радость, поскольку ни он сам, ни герцог, его благодетель, ничем не показали королю своей нелояльности. Латеус постарался за-быть о той прерванной исповеди и надеялся, что благочестивый король, Избранник Солнцеликого, забыл о ней тоже.

Но в этом верховный жрец Митры жестоко ошибался.

[1] Этот храм описан в романе Кристофера Гранта и Натали О’Найт «Время жалящих стрел».

[2] См., например, роман Леона Спрэга де Кампа и Лина Картера «Конан-освободитель».

[3] Адресую читателя к классическому роману Роберта Говарда «Час Дракона» («Конан-Завоеватель»).

[4] Примеры его см. в романе «Неподвластный Богам».

[5] См. главу 18 «В погоне за Книгой Судеб» романа «Амулет Небесного Народа».

[6] См. главу 2 «Штурм Тарантии» романа «Раб Змеиной Королевы».

[7] См. главу 4 «Освобождение Аквилонии» романа «Освобождение».

[8] См. главу 7 «Дружба, любовь и власть» (там же).

[9] Как это случилось, читателю известно из главы 16 «Охота на короля — IV: Развязка» романа «Раб Змеиной Королевы».

[10] См. главу 7 «Дружба, любовь и власть» романа «Освобождение».

[11] Это столь поразившее всех рейнджеров событие случилось сразу же после похорон Джейка Митчелла — см. главу

11 «Прощание с кэпом» романа «Освобождение».

[12] Американский негр по имени Филипп Фрезер.

[13]  «Пан» — прозвище Станислава Дубровского, поляка.

[14] Глава 1 Евангелия от Матфея.

[15] Леопард изображен на родовом гербе пуантенских графов.

[16] Об интригах Роберта Рэнквиста см, например, главу 6 «Вибий Латро, герцог Тарантийский» романа «Обреченные

на Бессмертие».

[17] См. главу 1 «Возвращение в Зачарованный Город» романа «Освобождение».

---

Дата добавления: 2020-11-15; просмотров: 107; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!