Бросив взгляд в нашу сторону и поняв, что за ней наблюдают, Лерка убирает руку Дедкова и отползает по песку от него к нам, а он следует за ней.
-- Ну, хватит, Олег!.. не хочу я этого слышать, – с явно наигранным возмущением говорит Лерка и поднимается с песка.
-- А чего?.. отличный анекдот!
-- Может, и отличный… но неприличный.
-- Оставь её!
-- А тебе-то что?
-- Оставь!
-- Ишь, Нельсон молитовский, как заговорил!.. па-ва-рот фардевинт… Скажи спасибо, Палыч уломал акт подписать.. на погоду свалили… Так что ты мне теперь по гроб жизни обязан…
-- Вот я счас и расплачусь!
Я бью, едва он успевает подняться. Бью, не сложив как следует пальцы в кулак, одной обидой и рожденной ею слепой злостью. И с удовлетворением чувствую, как больно хрустят мои пальцы на Дедковской скуле. И получаю тут же в ответ. Между нами оказывается Лерка. Затем Шпагин и Золотарев. Андрея я отшвыриваю в сторону. Но и меня, и Дедкова уже держат за руки другие участники похода.
Вырвавшись из чужих рук и стерев с разбитой губы кровь, ухожу от сопоходников по берегу Волги…
Когда в тот вечер, уже впотьмах, изрядно продрогнув в одних трусах на волжском берегу, я возвращался в лагерь, ещё издали услышал Зойкин патефон. Перепрыгивая с одной музыкальной фразы на другую – то ли не высох ещё как следует, то ли игла затупилась – он пел:
Утомленное солнце тихо с морем прощалось,
в этот час ты призналась, что нет любви…
И вовсе не с морем, а с Волгой. И не прощалось, а уже простилось. И никто никому ни в чём не признавался. Да и в чём признаваться, если нет любви?
|
|
|
Расстаёмся, я не стану злиться,
виноваты в этом ты и я…
Вот и мне нечего злиться. Ну, нравится Лерка -- и Ларину, и Дедкову, и Шпагину, а возможно, и всем остальным сопоходникам – она-то в чем виновата? Вот Зойка никому не нравится, а Лерка -- всем. И ничего с этим не поделаешь. И чего я на Дедкова налетел? Не знаю, как я ему, а он мне врезал неплохо – верхняя губа раздулась, а скула болит так, что и рот с трудом открывается. Ну, что там еще споёт Зойкин патефон?
Я понапрасну ждал тебя в тот вечер, дорогая,
с тех пор узнал я, что чужая ты для меня…
Конечно, чужая. И не надо никаких ожиданий, тогда не будет и разочарований.
И возможно, я бы укрепился в этой мысли окончательно, если бы не услышал следом:
Мне бесконечно жаль своих несбывшихся мечтаний,
и только боль воспоминаний гнетёт меня…
Вот и мне было чего-то «бесконечно жаль», хотя я и не смог бы объяснить сколь-либо определённо чего именно. И чтобы не зареветь от последних слов Зойкиного патефона, я вошёл в воду и начал смывать с лица следы последней в моей школьной жизни драки…
Патефон звучал над Волгой так отчётливо потому, что был водружен на большую корягу на самом краю волжского берега. На песке возле коряги сидели Зойка, Лерка, Ларин и Дедков. Двое последних рядом с Леркой, а Зойка, как обычно, отдельно и обхватив руками свои колени. Явно нетрезвый голос Дедкова временами заглушал пение, но слов было не разобрать. В зубах Олега вспыхивала папироса. Ощущая ноздрями табачный дым, всех четверых я обошёл за прибрежными кустами.
|
|
|
Остальных участников похода я нашёл возле догоравшего костра. Золотарёв бренчал на гитаре и что-то негромко пел. А я вдруг почувствовал, что отчаянно проголодался. Стащив за спинами сопоходников закопчённый котелок, я устроился с ним возле своей палатки.
Первым меня заметил Пал Палыч. И присел рядом. И повторял как больному:
-- Кулаками, браток, ничего доказать нельзя… И когда мы друг с другом разговаривать научимся?.. Жизнь… она у всех такая короткая!
Я глотал холодную кашу. Мою любимую -- гречневую с луком. И ничего не отвечал. Потому, что мне было стыдно. И потому, что жизнь вовсе не казалась мне тогда короткой. Главным же образом потому, что послезавтра Васильсурск -- и я увижу Фрола Кузьмича. За память о хромом бакенщике я цеплялся в тот вечер как за спасательный круг.
Глава тридцать первая
Судьба солдата
|
|
|
Чайки кричали. Громко, скрипуче, обиженно и тревожно. Кружили над Волгой и кричали. С рюкзаком на плече, в закатанных выше колен брюках я выпрыгнул из шлюпки и оттолкнул её от берега.
-- Не опоздай на пристань, -- напутствовал меня Пал Палыч.
-- Я помню.
-- А мы напоследок по Суре прогуляемся… Вёсла на воду!.. И-и-и… р-раз… и-и-и… р-раз…
Замахав длинными вёслами, ял рванул в догон Дедковской шлюпки, которая уже приближалась к устью Суры. На второй банке за спиной Ларина вместо меня сидел Андрей Золотарёв. Перед тем, как снова взяться за весло, он помахал мне рукой.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!