Однако всякий раз, как шлюпки сближаются, становится ясно, что Сергей настигает нас. И вот его ял уже впереди, и из него восторженно кричат и машут нам руками.
-- Кирилл… Евгению уступи, -- говорит «морская душа».
Я сажусь за руль, и у меня есть план. Он заключается в том, чтобы ускорить перекладку парусов. А сделать это можно лишь в том случае, если большой парус перебрасывать, не дожидаясь прекращения бокового движения шлюпки. И я командую: «Поворот фор-де-винд!..», и молю бога о том, чтобы Палыч не отменил мою команду, поскольку на занятиях в Канавине он не раз предупреждал, к чему может привести излишне торопливый фор-де-винд при сильном ветре. Но, как послушный матрос, «морская душа» подчиняется моей команде и помогает Шпагину отпустить концы. Ветер рвёт полотнище фока, накренившись на левый борт, ял замирает. «Все на правый!» – кричу я, и -- получается: мы ловим ветер и устремляемся к середине реки.
После второго такого же поворота мы обходим Ларина. Теперь орут в нашей шлюпке. Волга в седом дыму. С правого берега по широкому распадку на нас наползает что-то чёрное и грозное. Первые капли неминуемой грозы уже бьют по волнам. Но мне-то что до них! Ял больше не кажется мне сундуком. В белых брызгах, в мокрой пыли – а главное, под моим управлением -- он рвётся вперёд. И ветер уже беспрестанно свистит в парусах.
-- Продукты прикройте! -- кричит Пал Палыч. – Евгений, к берегу давай… к левому… побаловались – и будя!
-- Счас, Пал Палыч… счас.
Я медлю. Медлю потому, что хочу ещё раз пройти мимо обыгранного соперника. И лишь когда шлюпки встречаются -- одна на пути к правому берегу, другая к левому -- командую поворот. Шпагин перебрасывает фок, и налетевший шквал кладёт парус на воду. Ял черпает левым бортом. Незакрепленные вещи с носа и кормы летят на дно шлюпки. Команда наваливается на правый борт. Парус нехотя, но поднимается.
|
|
|
-- Шкоты трави! – орёт «морская душа».
Но Шпагин не успевает отпустить концы, и новый порыв ветра надувает фок пузырём. Мачта трещит и рушится. Мокрые паруса накрывают команду. Всех, кроме меня, поскольку я на корме. Градины размером в грецкий орех барабанят по парусам, под которыми барахтаются мои товарищи. И всё потому, что я слишком поздно повернул шлюпку к левому берегу!..
На другой день мы лежали на песке, а солнце, не жаркое, но еще вполне летнее, грело наши спины. В бледно-голубом небе висело лёгкое облачко. Размышляло: то ли поплыть куда, то ли остаться над нами. Волга была тиха, светла и по-августовски задумчива. Будто и не было вчера никакой грозы, будто не ломали мы мачту, не сворачивали под градом, мокрые до нитки сами, мокрые и тяжёлые паруса, не гребли изо всех сил к берегу, не ставили под ливнем палатки, не залили волжской водой продукты и Зойкин патефон, который теперь не играет. Но всё это было. И забыть этого я не могу, несмотря на то, что мачта уже отремонтирована, одежда и палатки высохли, а с продовольствием у нас, даже после некоторых потерь, не так уж и плохо.
|
|
|
-- Кто отвечать-то будет? – весь вчерашний вечер и половину нынешнего дня бубнил Дедков, поглядывая в мою сторону. – С меня спросят… а я что?.. придётся начистоту… А если понадобится, то и через суд можно… свидетелей сколько угодно… Палыч ему: «К берегу!»… а он: счас да счас.
И никто Дедкова ни разу не остановил. А значит, не только Олег, но и остальные участники похода осуждали меня за вчерашнее. Выходит, что мы с Дедковым поменялись ролями: вчера утром изгоем был он, сегодня – я. И это называется все за одного, один за всех? Нарочно что ли я сломал эту злополучную мачту!
Слово «суд» меня особенно нервирует. Прежде всего потому, что я не знаю, сколько стоит мачта, а кажется мне, что стоит она страшно дорого. Мать и Юлинька и без того потратились на моё участие в этом походе. Мысль о возможности вызова матери в суд из-за сломанной по моей вине мачты повергает меня в ужас. А ведь я еще и Зойкин патефон испортил – что, если её бабка тоже подаст в суд?
Участники шлюпочного похода загорают на песке. И Шпагин тут, и Золотарёв. Даже Зойка загорает. Впервые сняла с себя платье и устроилась в сторонке под кустом. С книжкой в руках. И никто к тому кусту не подходит, чтобы не смущать бледнокожую и застенчивую Зойку. А Дедков, Ларин и Лерка ушли совещаться с Палычем о завершении похода. Хотя чего тут совещаться? Через два дня Васильсурск, а на третий день наши ялы и мы вместе с ними должны подняться на борт «Александра Матросова». И домой, в Горький.
|
|
|
-- Тебя, небось, тоже обсуждают… -- повернув ко мне голову, произносит Золотарёв.
-- Меня?.. а чего меня обсуждать?
-- Насчёт мачты… да и фок порвали… а Дедков материально ответственный. Палыч-то в штате ДОСААФ не состоит.
Дедков и Лерка возвращаются на берег без Ларина. О чём-то оживленно беседуют, смеются, и Олег Лерку время от времени за талию обнимает, а она будто этого и не замечает. И на песок они ложатся вместе. Метрах в пяти от меня, Золотарёва и Шпагина. И продолжают хохотать. Так, будто вокруг и нет никого. А потом рука Дедкова как бы нечаянно оказывается на Леркиных плечах. Она передёргивает плечами, и Дедков убирает руку. Но снова как бы невзначай возвращает. И мне становится обидно за Ларина: уж больно здорово и совсем недавно Зойка говорила про его с Леркой любовь. И где она, та любовь? Куда делась?
-- По всему видать… Палыч с Дедковым договорились… как я и предполагал, -- будто угадав мои мысли, басит Шпагин. – А бабы… они все такие… кто к уху ближе, того и слушают.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!