Вспомнив про пять пачек «Беломора», которые таскаю с собой от самого Горького, достаю их из рюкзака и кладу поверх цветов на могилу.
-- Зачем они ему… теперь-то? – спрашивает Иван.
-- А мне зачем?
-- Ладно. Пусть лежат, мать придет, заберёт… может, сходим к ней?.. она Кузьмича любила.
-- Не… не хочу.
-- А ночевать где будешь?
-- Если не против, у тебя… бакены вечером вместе зажжём... у меня два брикета гречневой каши есть… и сахар…
-- Вот тут он и стоял… а я вот здеся… волна была, болтало Волгу-матушку… и «Парижскую коммуну», и пристанку нашу… потому я без Кузьмича управиться не могла… Никак закрепиться не получалось, как ни старались… Всё ж старое, довоенных еще времён… да и маловат наш дебаркадер для новых судов… Сначала левый кнехт отскочил... тут бы потравить трос-от, ан замешкались, не отпустили, и «Коммуна» бортом пошла… трос-от струной… ды как стрельнёт!.. Я-то шустрая, на двух ногах… и пригнулась… а он-то на одной… а на одной не так ловко… вот прямо тута…
Матрос васильсурского дебаркадера тётя Груня рассказывала, как погиб Фрол Кузьмич. И из её рассказа выходило, что ей и бакенщику угрожала одинаковая опасность. Но она, тётя Груня, оказалась везучей, потому как каждый день при канатах и тросах, привычная, всё видит, всё примечает, к тому же на двух ногах. А бакенщик, хоть и хороший человек, оказался не таким везучим. И не только потому, что потерял на войне ногу. Но ещё и потому, что не учён был ловкости, не сумел вовремя пригнуться и избежать рокового удара. Да и вообще слишком серьёзно ко всему относился. А она, жизнь-то, вовсе и не заслуживает серьёзного к себе отношения. Живи себе, другим не мешай, не лезь, куда не надо. А в случае чего пригнись – и пронесёт.
|
|
|
-- Кабы пригнулся, так и ничего б… а так в момент: был человек – и нету… такая вот судьба, -- повторяла тётя Груня.
Я смотрел на кнехты, которые были прикреплены теперь к широким швеллерам, швеллеры к свежим доскам, а на доски наложен стальной лист. И чего бы этого не сделать неделей раньше?..
Солнце садилось за Сурой. Мы с Иваном стояли на пристани, поджидая шлюпки горьковской станции ДОСААФ, завершавшие свой волжский поход.
А вон они и показались, шлюпки-то: двенадцать вёсел, двенадцать голых по пояс гребцов, на корме первой «морская душа», на корме второй Дедков, а на носу – Лерка в тельняшке и Зойка в жёлтом платье. И как кажется мне отсюда, с дебаркадера, все как один загорелые, весёлые, нагулявшиеся. А вот из шлюпок мне уже машут и что-то кричат.
-- Вань… ты иди. Считай, что проводил. Нам ещё собраться надо… и ялы погрузить.
-- Ладно… бывай.
Он спускается с пристани и садится в лодку в десятке метров от причаливших к берегу шлюпок. И рядом с моими шумными сопоходниками, высаживающимися, как завоеватели, на берег, видится мне с дебаркадера местным аборигеном, отправляющимся на вечернюю рыбалку. Но я знаю, что до наступленья темноты ему надо успеть зажечь семь бакенов. Фрола Кузьмича больше нет. А сами бакены не загорятся. И я смотрю, как уходит от пристани Иванова лодка…
|
|
|
Из-за крутого берега, блестя стеклами, в которых пылает закатное солнце, показывается огромное по сравнению с васильсурским дебаркадером судно. Белое и праздничное.
Глава тридцать вторая
Глоток пива и бесплатный сыр
«Александр Матросов» не пароход и не теплоход, а дизельэлектроход – новинка послевоенного сормовского судостроения. Дизели вращают электрогенераторы, те -- электромоторы, а уже последние крутят судовые винты. Это я знал и раньше, со слов старшего брата. А вот большие зеркала, блестящие поручни трапов, залитый приятным светом светло-коричневый, под дерево, коридор, двери кают с массивными латунными ручками -- вижу впервые. Ступив босыми ногами на ярко-красную ковровую дорожку, чувствую себя дикарём, нечаянно оказавшимся в царском дворце. В проходе нижней палубы картина: в распахнутом на груди полушубке, без шапки и с автоматом в руке, Александр Матросов бросается на амбразуру, из которой огненно строчит фашистский пулемет.
|
|
|
Мы с Золотарёвым в одной каюте. Полка Андрея нижняя, моя верхняя. Приняв душ, облачаюсь в сиреневую футболку со шнурком, тёткин подарок, и ухожу из каюты. Палубой выше увидев себя в зеркале, останавливаюсь. Оброс я, оказывается, за время похода. Волосы после душа, как ни прилизывал, в разные стороны торчат. Но это и раньше было. А вот плечей раньше не было. Да и бицепсы кое-какие появились. И шея совсем другая. Так что поход пошёл мне явно на пользу. Но протез так и не вставил. А ведь собирался, и не один раз. Правильно Пал Палыч говорит: туземцы мы нижегородские. И я туземец.
-- Ну что, браток, проведал своего знакомца? – кладёт на моё плечо руку «морская душа».
-- Проведал.
-- Ну и как?
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!