Когда остальные заснули, Золотарёв уговорил меня прогуляться – всё равно, мол, не спим.
На широкой и горбатой деревенской улице не горел ни один огонь. Лишь чёрные колодцы с журавлями, будто часовые, бодрствовали на своих постах. Под высокими молчаливыми берёзами с грачиными гнёздами на ветвях, под выстланными дранкой крышами, за слюдянисто блестевшими окнами спали жители села Булганино, среди которых не было ни одного, кто носил бы фамилию, давшую название селу. И сельчане не могли о том не помнить. И давно уже по отношению к Булганиным разделились на два лагеря. Первый им сочувствовал, сторонники второго продолжали писать доносы, называя Булганиных кулаками. Какой лагерь был больше числом, мне было неведомо. Но я знал теперь совершенно точно, что и по прошествии двадцати четырех лет после коллективизации и восьми лет после окончания Великой Отечественной не было мира ни под берёзами, ни под птичьими гнёздами, ни под крышами, выстланными дранкой. Продираясь сквозь набегавшие с Волги тучи, над покосившейся колокольней плыл лунный полудиск. В его свете хорошо виделось чахлое деревце, выросшее за долгие годы беспризорья на нижнем ярусе колокольни, а православный крест на фоне движущихся туч всё летел и летел, но никак не мог слететь с небес на грешную землю. И мне впервые в жизни захотелось упасть на колени и помолиться за мир в душах русских.
-- Палыч сказал… -- произнёс Андрей, -- пока про родителей не разузнает… не успокоится… Деньги копит, чтобы до Магадана добраться.
|
|
|
-- Не так это просто, как кажется… узнавать… Моя мать про отца пыталась узнать… куда только не обращалась...
-- Но Берии-то теперь нет.
-- Зато дедковы есть.
-- Я раньше думал: вот вырасту, выучусь – и такое сотворю, что все ахнут! А теперь другое думаю: главное так жизнь прожить, чтобы гадостей людям не наделать...
Я же думал о том, что задолго до нашего с Андреем появления на свет население России разделилось на два непримиримых народа, начавших братоубийственную войну. Один народ надеялся только на себя и на товарищескую взаимопомощь, другой -- рвался к власти, чтобы повелевать первым. И фашистское нашествие лишь отсрочило выяснение отношений между этими народами, но отнюдь не примирило их. Нет больше Сталина, и арестован Берия, но противостояние продолжается. И никто не в силах его остановить.
-- Может, и проживёшь… -- ответил я Золотареву, -- если какой-нибудь дедков тебе не помешает.
Теперь не помешает, -- беспечно засмеялся Андрей.
По его предложению участники похода проголосовали за разжалование Дедкова «в рядовые», то есть лишили его права командовать шлюпкой.
Глава тридцатая
Последняя детская драка
Зюйд-вест на Волге. Уходим из Булганина под парусами.
|
|
|
Гружёный ял под парусом не легкокрылая яхта. Скорее сундук, оснащённый рангоутом. Поддувает ветер в полотнище цвета мешковины, тащит серую посудину по неспокойной воде. Наезжает посудина на волны, давит, разбрызгивает, а те вздыхают: тшш-пуфф… тшш-пуфф. А может, по-другому они вздыхают – от нечего делать пытаюсь воспроизвести рассерженно-покорный шорох настигаемых «сундуком» волн, но получается не очень точно. Чайки вокруг носятся, замедляя над шлюпкой своё неслышное скольжение. Разглядывают нас или просят чего?
-- Поворот овер-штаг! Фока-шкоты стянуть, кливер-шкоты раздернуть! – командует «морская душа».
При овер-штаге шкоты большого паруса, то есть фока, всегда натягиваются, а малого, или кливера, отпускаются. Это и объяснять не нужно. Но Пал Палыч всякий раз проговаривает команду полностью, как на занятиях в Канавине. И Шпагин тянет на себя свои концы, а я ослабляю свои. Ветер треплет освобождённый кливер, «сундук» теряет боковую скорость и качается некоторое время в безветренной растерянности. Но лишь до того момента, когда по команде сидящего за рулём Пал Палыча я перекладываю гик, и, словно оттолкнувшись от берега, ял снова устремляется на волжский простор, к матово блестящим под мутным солнцем волнам.
|
|
|
Уплыло Булганино. Осталось за кормой. Ушло из виду. Но не забылось. Сидим на дне шлюпки. Следим за парусами. Слушаем шипение волн. На чаек смотрим. Молчим. И Дедков молчит. Он теперь в нашей шлюпке. Второй ял идёт под управлением Ларина..
-- Что приуныли, братки? – пробует растормошить нас «морская душа». – Унылым даже на паперти не подают!
«Не подают – и не надо», -- думаю я. И еще думаю, что другие, наверное, думают то же самое. Что думает Дедков – не пытаюсь даже представить. С Олегом после вчерашнего никто не разговаривает. А зюйд-вест тем временем набирает силу.
-- Вон как Серёга разогнался! Того и гляди, достанет, -- говорит Пал Палыч. – А ну, Кирилл, садись, потягайся с ним!
«Морская душа» и Шпагин меняются местами. И уже это, как мне кажется, придаёт шлюпке дополнительную скорость. Всё откровеннее ропщут волны, всё очевиднее норовят хлестнуть через борт, и качают уже ял не только с борта на борт, но и с носа на корму. Взлетаем и проваливаемся. Снова взлетаем над волнами и опять проваливаемся. Сереет небо над нами. И у самой макушки мачты все увереннее начинает посвистывать.
Никаких сомнений: Ларин решил нас обойти. Его ял больше не следует за нашим, а идёт собственным курсом. Укорачивая галсы, Сергей ловит ветер на середине реки. И если к левому берегу обе шлюпки идут с одинаковой скоростью, то на пути к правому мы проигрываем.
-- Потрави фок!.. кливер натяни… да быстрее, быстрее!.. Все на левый борт! – командует Шпагин.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 191; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!