ПРОБЛЕМА УНИВЕРСАЛИЙ В ДИСКУРСЕ ФИЛОСОФОВ ВОСТОКА XX ВЕКА



В современном философском дискурсе проблема универсалий полу­чила звучание, во многом отличное от привычного историко-фило­софского. Вместо преимущественного внимания к онтологическому и теоретико-познавательному аспектам сегодня на первый план высту­пают аксиологический и культурно-идеологический ракурсы. Пробле­ма универсалий предстает как вопрос об основаниях культуры. Существуют ли понятия, ценности, которые могли бы быть охаракте­ризованы как общечеловеческие? Оправданно ли считать, что каждой культуре присущ набор уникальных универсалий? Характер заданных вопросов определяет и принцип дифференциации мнений, их поляри­зацию на два лагеря, условно называемых универсализмом, эссеншиа-лизмом и антиуниверсализмом, партикуляризмом.

Универсалистская позиция, иногда именуемая метафизическим эссеншиализмом, фундаментализмом 1, ассоциируется с последовате­лями «платоново-кантовского канона», которые утверждают сущест­вование неких безусловных, транскультурных ценностей, моральных универсалий, коренящихся в единой и неизменной, внеисторической человеческой природе. К разряду универсалистов приписывают столь различных философов, как Платон и Гоббс, Кант и Гегель, Уайтхед и Хабермас. Эта позиция представлена разнообразными современными школами и направлениями, начиная от структурализма и аналитиче­ской философии и кончая религиозно-философскими учениями мис­тической и экуменистической направленности.

Антиуниверсалистское направление связано преимущественно с дву­мя традициями: постницшеанской европейской философией и постдар-

1 «На нынешнем американском языке „fundmentalist" — это религиозный человек, который верит, что каждое слово в Библии — это буквальная истина. Слово „foundatio-nalist" употребляется только философами. Оно означает такого философа-эпистемоло­га, который считает, что основа любых достоверных умозаключений — это данные чувств или ясные и отчетливые идеи» (цит. по: Философия прагматизма Ричарда Рорти и российский контекст. М., 1997, с. 13).

42


винистской американской философией, прагматизмом. Среди великих имен первой традиции — Хайдеггер, Сартр, Гадамер, Деррида, Фуко. Среди представителей второй традиции — Джемс, Дьюи, Кун, Куайн, Патнэм, Дэвидсон, Рорти. Позиция последнего особенно выразитель­но передает пафос философского антифундаментализма.

Ричард Рорти (род. 1931), именуемый «пророком и поэтом нового прагматизма» (Дэвид Холл), настаивает на том, что «нет ничего в глу­бине каждого из нас, никакой общечеловеческой природы, никакой присущей человечеству солидарности, которую можно было бы использовать для моральной отсылки»2. Нет ничего безусловного и не­обходимого, которое не было бы подвержено влиянию времени и слу­чая. Так называемые универсальные истины, категории или сущности есть не что иное, как «банальности укоренившихся словарей», «только часть риторики наших исторически случайных запасов слов».

Острая полемика между двумя упомянутыми выше полярными точками зрения на Западе обусловлена рядом причин, связанных с общим состоянием западной философии, в целом характеризуемым как кризис рациональности. На Востоке, в отличие от Запада, дискус­сия по проблемам универсалий продиктована скорее не столько тео­ретико-познавательными посылками, сколько причинами идеологи­ческого плана. Здесь универсализм часто воспринимается как теоре­тическое обоснование культурного неоколониализма, как попытка на­вязать ценности западного мира именно потому, что они обладают якобы универсальной значимостью. В то же время и крайний реляти­визм в подходе к проблемам универсалий нередко вызывает отторже­ние, поскольку рассматривается как подрыв «фундамента» культурной самоидентичности, опорами которого являются универсалии соответ­ствующей культуры.

Чтобы передать содержание и характер дискурса по проблемам универсалий в среде философов Востока нынешнего столетия, обра­тимся к воззрениям трех, с нашей точки зрения, вполне репрезента­тивных фигур.

Деби Прасад Чаттопадхьяя (род. 1933) — один из ведущих фило­софов современной Индии — изучал философию, историю и право в Калькуттском университете и в Лондонской школе экономики, имеет научные степени и того и другого учебного заведения. Многие годы являлся профессором Джадавпурского университета в Калькутте, был директором Индийского совета по философским исследованиям, в на­стоящее время — руководитель амбициозного 25-томного проекта «История науки, философии и культуры индийской цивилизации». Д.П.Чаттопадхьяя — автор многочисленных книг, включая «Инди-

2 Цит. по: Bernstein Richard J . The New Constellation. The Ethical-Political Horizons of Modernity/Postmodernity. Oxf., 1991, с 290.

43


видуумы и общества: методологический анализ» (1967), «Общества и культуры» (1973), «Индивидуумы и миры: очерки по антропологиче­скому рационализму» (1976), «Среда, эволюция и ценности. Исследо­вания о человеке, обществе и науке» (1982), «Междисциплинарные исследования по науке, технике, философии и культуре» (1996). Поми­мо академической деятельности Д.П.Чаттопадхьяя довольно активно участвовал в политической жизни страны: был членом парламента Индии (1969-1981) и даже федеральным министром.

Проблема универсалий ставится Д.П.Чаттопадхьяей в контексте полемики по вопросу о прогрессе-развитии и путях его реализации. Понятно, что для стран, ранее бывших колониями, именно эта про­блема является жизненно важной: как, обретя политический сувере­нитет, преодолеть вековую социально-экономическую отсталость и обеспечить уровень жизни, соответствующий современным требова­ниям?

Д.П.Чаттопадхьяя (вслед за свои наставником и кумиром К.Поппе-ром) ставит под сомнение утверждение о том, что «развитие или про­цветание является неотъемлемой ценностью всех культур», что про­гресс есть «присущая истории закономерность»3. Он категорически возражает против трактовки прогресса как некоего «линейного» вос­хождения и считает, что подобная точка зрения «требует не модифи­кации, а полного отвержения»4. Развитие детерминируется не неким «естественным законом прогресса», а исключительно человеческим фактором, реализуемым через соответствующую культуру5. А посколь­ку культуры различны, не может существовать глобальной, универ­сальной модели прогресса-развития. Претензии же на подобную уни­версальность «со стороны какой-либо культуры либо одной из ее форм (например, философии или науки) чреваты губительными по­следствиями». Так, «во имя религии велись многие грешные войны, приводившие к гибели миллионов людей. Во имя науки пропаганди­ровались псевдонауки, а различные формы подлинной науки игнори­ровались или подвергались гонениям»6.

Известно, что на Западе идея прогресса ассоциируется с осуществ­лением прежде всего идеалов свободы и справедливости. Стремясь доказать необоснованность претензий на универсальность западной мо­дели прогресса, Д.П.Чаттопадхьяя неоднократно обращается в своих работах к рассмотрению указанных универсалий.

Критически проанализировав понимание справедливости в запад­ной историко-философской традиции (особенно теории естественного

3 Chattopadhyaya D.P. Interdisciplinary Studies in Science, Technology, Philosophy and
Culture. New Delhi, 1996, с 229.

4 Там же.

5 Там же, с. 277.

6 Там же, с. 281.

44


права Томаса Гоббса и Джона Локка), индийский философ фокусиру­ет внимание на наиболее распространенных в наше время воззрениях на справедливость, в частности Джона Роулза, автора фундаменталь­ного труда «Теория справедливости» 7.

Д.П.Чаттопадхьяя признает, что Роулз, как, впрочем, и Гоббс с Локком, руководствовался самыми благородными побуждениями при построении своих теорий. Однако он считает, что их идеи несут на себе печать абстрактных умопостроений. «В своем вполне понят­ном стремлении выстроить „моральную геометрию" вокруг концеп­ции справедливости, — пишет индийский философ о Роулзе, — он прибегает к абстракционистской стратегии, не обращая внимания на различный, запутанный и интересный социологический контекст справедливости, который мог бы угрожать его „умной и последова­тельной" геометрии. Единственное реальное общество, которое, ка­жется, оказало влияние на его сознание... так это, вполне понятно, американское общество» 8.

Д.П.Чаттопадхьяя настаивает на необходимости контекстуального подхода к понятию справедливости (как, впрочем, и других универса­лий-ценностей). Он доказывает, что западные концепции справедли­вости, в частности роулзовская, не «работают во многих частях ми­ра»9, и прежде всего в так называемых странах третьего мира. По его мнению, «справедливость не требует того, чтобы равное значение придавалось всем потребностям всех людей... Чего требует справедли­вость, так это равенства озабоченности: нужды всех людей заслужи­вают серьезного и разумного внимания со стороны общества. Когда же встанет вопрос о признании нужд, стратифицированному общест­ву (характеризующемуся неравенством) следовало бы посоветовать отдать приоритет самым насущным потребностям (в пище и крове) над нуждами искусственными (вроде потребности в цветном телеви­зоре) и насущным потребностям самых обездоленных групп населе­ния над нуждами более обеспеченных... Равенство озабоченности и неравенство признания тем самым являются постоянными компонен­тами справедливого решения» 10.

Резюмируя свои размышления о проблеме справедливости, про­фессор Д.П.Чаттопадхьяя заявляет, что он отстаивает «теорию спра­ведливости, основанную на возможностях и ориентированную на нужды»11. Он объясняет, почему «и» в этом утверждении должно быть воспринято со всей серьезностью: «оно указывает на тесную связь

7 Rawls John. A Theory of Justice. Cambridge, Mass., 1973.

8 Chattopadhyaya D.P. Environment, Evolution and Values. Studies in Man and
Science. New Delhi — Madras, 1982, с 245

9 Там же, с. 242.

10 Там же, с. 237.
11 Там же, с. 260.

45


исторической концепции свободы с моральной желательностью ее применения с учетом ориентации на нужды»12.

Позиция Д.П.Чаттопадхьяи по вопросу справедливости существен­но отлична от той, что привычна для философов Запада. Индийский философ признает приоритет принципа свободы над принципом нера­венства лишь в теории справедливости, но когда «дело касается практики», он не видит, «как в контексте развивающихся стран люди, находящиеся в худших социально-экономических условиях, могли бы извлечь для себя из этой приоритетности пользу»13 . В развивающихся странах сам «институт равной свободы» в большинстве случаев прак­тически не существует, поскольку здесь сохраняются «широкий со­циально-экономический разрыв и конфликт между различными клас­сами и группами»14.

И вновь, как это уже было, когда речь шла о справедливости, Д.П.Чаттопадхьяя настаивает на необходимости контекстуального подхода при толковании понятия свободы. Последнее не является автономным, оно исторически обусловлено, находится в «диалектиче­ской зависимости от внутренних и внешних человеческих факто­ров»15. Под внешними факторами имеется в виду прежде всего куль­турная среда: если свобода не связана позитивно со спецификой соот­ветствующей культуры, она может оказывать деструктивное, а не позитивное воздействие 16.

Отношение Д.П.Чаттопадхьяи к проблеме универсалий репрезен­тативно, поскольку оно отражает позицию определенного интеллек­туального слоя в странах третьего мира — главным образом из ака­демических, университетских кругов. Это позиция просвещенного, вполне в современном смысле этого слова, человека, придерживаю­щегося секулярных взглядов. Секуляризм проявляется здесь в отстра­ненном отношении, если не в игнорировании вообще универсалий традиционной религии (в случае Д.П.Чаттопадхьяи — индуизма). Объектом рефлексии по вопросу универсалий избраны сугубо запад­ные ценности. Тем самым дискурс ведется в парадигме, заданной со­временным западным обществом: подразумевается безусловная и приоритетная значимость ценностей буржуазного общества, а именно Свободы, Равенства и Справедливости. О сильном влиянии на умона­строения философов, подобных Д.П.Чаттопадхьяе, западной фило­софской традиции свидетельствуют используемый ими понятийный язык, формы и методы полемики, наконец, адресаты последней. И тем не менее было бы упрощением приписывать Д.П.Чаттопадхьяю и фи-

12 Там же.

13 Там же, с. 241.

14 Там же, с. 242.

15 Там же, с. 271.

16 См.: Chattopadhyaya D.P. Interdisciplinary Studies..., с. 286.

46


лософов его круга к разряду восточных «западников», ориентирую­щихся на безусловное принятие идеалов и институтов Запада. Если отстраниться от формальной стороны дела, то по существу Д.П.Чатто-падхьяя должен быть отнесен к числу реформаторски мыслящих лю­дей. Это проявляется прежде всего в постоянном акцентировании исторически и культурно обусловленного характера универсалий-цен­ностей. Он не устает оппонировать «защитникам» вечных ценностей (начиная с Платона), доказывая «практическую неадекватность и бес­полезность законодательного или дефинитивного подхода к проблеме

ценностей» 17.

Реформаторский настрой Д.П.Чаттопадхьяи проявляется и в его явной активистской позиции: ценности подвержены изменениям и творец последних — человек. «Ценности, — заявляет он, — в основе своей человеческие, культурные продукты, и они подвержены влия­нию чрезвычайно сложных законов культурной эволюции. Человек не копировальщик. Он — творец... Человек может инициировать дейст­вие и мыслительный процесс. Иными словами, он создает ценности, будучи одновременно частью природы и участником культурного процесса» 18.

Д.П.Чаттопадхьяя подводит теоретическую базу, оправдывающую и диктующую реформаторский подход к универсалиям-ценностям. Хотя сам он и не работает с универсалиями собственной культуры, однако же философ как бы предупреждает об опасностях, таящихся в реформировании традиционной культуры на путях слепого, некри­тичного восприятия хотя и достаточно успешного, но все же чужого, западного опыта. Более того, он решительно протестует против всяких попыток внедрения инокультурных ценностей: «Было бы не только неразумно, но также и опасно позволять кому-либо диктовать другим ценности без учета культуры последних, времени и потребностей... Бесполезно искать ценности, если они не укоренены в культуре» 19.

Подчеркнем еще раз: позиция Д.П.Чаттопадхьяи сугубо секуляр-ная. Это обусловлено как субъективными факторами, например ха­рактером полученного им образования, так и обстоятельствами объективными, к которым следует отнести прежде всего светский государственный статус Индии, провозглашенный основателями не­зависимой республики и до недавнего времени довольно последова­тельно поддерживаемый политическим руководством страны, а также специфику индуистской культуры, к которой генетически принад­лежит Д.П.Чаттопадхьяя и которая проявляется в политеизме, отсут­ствии централизованной церковности, канонизированной догматики и т.д.

17 Chattopadhyaya D.P. Environment, Evolution and Values, с. 275. 18 Там же, с. 224. 19 Там же, с. 295.

47


Секулярная позиция затруднительна, а нередко вообще невозможна в странах теократического режима или там, где официально объявлен религиозный характер государства. Тем более когда речь идет о такой религии, как ислам, отличающейся последовательным монотеизмом и не приемлющей в принципе разделения светской и духовной власти.

О том, какой выход находят философы из противоречивой ситуа­ции, диктующей, с одной стороны, оппозицию так называемым фун­даменталистским теориям универсалий, которые воспринимаются на Востоке как одна из метаморфоз культурного неоколониализма, а с другой стороны, невозможность принятия антифундаменталист­ской релятивистской позиции, подрывающей основания религиозной веры, опирающиеся на каноны или догматы, обычно отождествляемой с культурой соответствующего традиционного общества, свидетельст­вуют два других персонажа нашего повествования.

Сейид Хоссейн Наср (род. 1933) — сегодня наиболее широко изда­ваемый на Западе современный мусульманский философ. Выходец из влиятельного иранского аристократического рода, он получил как среднее, так и высшее образование в США (1954 г. — степень бака­лавра в области физики Массачусетского технологического института; 1958 г. — степень доктора истории науки и философии, Гарвардский университет). С 1958 г. С.Х.Наср являлся сначала профессором, а за­тем деканом и ректором Тегеранского университета. В 70-е годы воз­главлял Иранскую. Шахскую академию философии. Тесно связанный с шахским режимом, был вынужден в 1978 г., после антишахской ре­волюции в Иране, эмигрировать в США, где ныне преподает в уни­верситете Джорджа Вашингтона.

С.Х.Наср является автором более десятка книг, включая «Идеалы и реальности ислама», «Введение в исламские космологические доктри­ны», «Наука и цивилизация в исламе», «Человек и природа: духовный кризис современного человека», «Западные науки и азиатские культу­ры» и др.

В связи с настоящей темой для нас особый интерес представляет его работа «Знание и Священное» — сборник престижных гиффор-довских лекций, прочитанных им в 1981 г. 20.

С.Х.Наср резко выступает против партикуляризма, релятивирующе-го все, включая реальность священного. По его мнению, спекулируя на многообразии форм манифестации религии, секуляризированный разум западного человека «разрушает то немногое, что еще осталось от священного в современном мире», демонстрирует неспособность усмотреть в этом многообразии священного не противоречие, а, на­против, «подтверждение универсальности Истины...» 21. Иранский

20 NasrS.H. Knowledge and the Sacred. The Gifford Lectures, 1981. N. Y., 1981.

21 Там же, с. 280-281.

48


философ особенно критичен в отношении феноменологов, которые, по его мнению, «признают ценность и значимость каждого религиоз­ного феномена самого по себе», становясь таким образом своеобраз­ными «коллекционерами религиозных идей»22. Для феноменологии «не существует метафизического фундамента, на основании которого она могла бы интерпретировать феномен как феномен ноуменальной реальности... Посткантианский скептицизм европейской философии сделал знание ноумена как возможности, открытой для человеческого разума, невозможным или даже абсурдным» 23. С.Х.Наср в принципе не приемлет научного, рационального и исторического, эволюционного подхода к тому, что он называет Истиной, Абсолютом.

Как это ни парадоксально, но для С.Х. Насра неприемлема и уни­версалистская позиция. Он рассматривает две разновидности послед­ней, а именно: синкретизм модных эклектических течений, более всего связанных с модернизированным индуизмом, и экуменизм. В первом случае, по его мнению, имеет место спекуляция на мисти­ческом измерении религии, подмена истинного мистицизма, пред­ставляющего собой «перспективу мудрости» и «связь с Божественны­ми Таинствами», поддельным мистицизмом. Такого рода ложному мистицизму присущ «своеобразный сентиментализм... и так называе­мый универсализм, выступающий против своеобразия отдельной [религиозной] традиции... тем самым разрушая священное на ощути­мом уровне во имя смутного и эмоционального универсализма, кото­рый на самом деле является пародией на универсализм, присущий традиции» 24.

Редукционизм «сентименального подхода», как считает С.Х.Наср, находит выражение и в экуменизме, который в конечном счете пред­ставляет собой разновидность модернизма и секуляризма. Более того, у всех рассуждений о сближении религий и достижении их «едине­ния» есть своя «прямая или замаскированная политическая копия», «умысел которой имеет под собой секуляристскую и прозападную по­доплеку»25.

Иранский философ отрицает как универсалистский, так и парти-куляристский подход, заявляя о своей приверженности концепции «относительно абсолютного» (the relatively absolute)26, в соответствии с которой «только Абсолют абсолютен, а каждая манифестация Абсо­люта в форме [религиозного] откровения создает мир сакральных форм и смыслов, в котором некоторые определения, положения, Божественные Личности или Логос кажутся в каждом из отдельных

22 Там же, с. 286. 23 Там же.

24 Там же, с. 287.

25 Там же, с. 290.

26 Там же, с. 297.

49


миров абсолютными, не будучи самим Абсолютом» 27. Например, в христианстве Бог рассматривается как Святая Троица, а Христос — как Логос. Христиане верят в эти догматы своей религии как в абсо­люты, однако последние являются только «относительно абсолютны­ми», так как в метафизическом смысле существует лишь единый Бог. «Только Абсолют абсолютен, — резюмирует С.Х.Наср, — а потому то, что является ниже уровня Абсолюта в частной традиции в качестве абсолюта, есть „относительно абсолютное"» 28 .

Желание найти «золотую середину» между двумя полярными по­зициями по вопросу об универсалиях (в культуре, отождествляемой полностью с тем или иным вероучением, речь идет об универсалиях в контексте религиозном) объясняется как сугубо индивидуальными особенностями личности и биографии С.Х.Насра, так и причинами более общего, объективного характера. Получив блестящее светское образование, не только гуманитарное, но и научно-техническое, да еще в самой цидатели западной цивилизации — в США, и будучи теснейшим образом связанным с иранским шахом, активно прово­дившим курс модернизации страны, С.Х.Наср вполне осознавал необ­ходимость трансформации традиционного общества и восприятия ценностей современной техногенной цивилизации. В то же время по­литический режим, с которым он теснейшим образом сотрудничал, не был заинтересован в проведении секулярной политики (как это делала соседняя Турция) по ряду причин, в том числе и в интересах поддер­жания, укрепления и сакрального оправдания неограниченной свет­ской и духовной власти в одном лице — в лице шаха. Возможно, определенная внутренняя раздвоенность вызывалась и личной ре­лигиозностью С.Х.Насра (во всяком случае, после эмиграции усили­вается его приверженность суфизму). Концепция «относительно абсо­лютного» представляется С.Х.Насру выходом из противоречивого со­стояния, в котором оказался и он, и иранское общество. Признание относительной абсолютности универсалий, т.е. догматов или осново­положений отдельной религии (в данном случае ислама), открывает возможность отказа от фанатизма и претензий на исключительность, допускает и, более того, требует уважительного отношения и сосуще­ствования с другими культурами и религиями, делает традиционное общество более открытым к восприятию современных ценностей. В то же время отстаивание положения о том, что «всякая религия манифестирует на земле один из архетипов (присущий именно ей. — М.С.), ядро которого составляет Само Божественное»29, т.е. Абсолют, Универсальная Истина, и что религии присущи определенные «базо­вые доктрины», а также представления о «кардинальных добродете-

27 Там же, с. 294.

28 Там же.

29 Там же.

50


лях», является своего рода гарантом сохранения идентичности вос­точных обществ, в основе которой — отождествление культуры с со­ответствующей религией, и ограждения их от глобализирующих, а отчасти и неоколониалистиских тенденций западной секулярной техногенной цивилизации.

Избранный С.Х.Насром (кстати, не без помощи таких «наставни­ков», как Рене Генон, Ананд Кумарасвами и Фритжоф Шуон) «сре­динный путь», возможно, для него лично является удовлетворительным выходом из состояния раздвоенности, однако же вряд ли они эффек­тивны и спасительны для традиционных обществ в целом. И дело тут не только в том, что «золотая середина» — это в принципе желаемый, но недостижимый идеал. Ведь идеалы могут обладать огромным по­зитивным, созидательным потенциалом, если они указывают вектор движения по восходящей, являются своего рода объединяющей и мотивирующей силой общественного развития. Но именно этого нельзя ожидать от концепции «относительно абсолютного»: слишком абстрактны, смутны все рассуждения С.Х.Насра об Абсолюте, и, бо­лее того, рассчитаны они на восприятие одной лишь духовной элиты, притом той ее части, которая привержена эзотерике. «Только эзоте-ризм способен усмотреть Абсолют в многообразных мирах сакраль­ной формы и содержания, в то же время продолжая видеть Абсолют за пределами этих форм в сфере пребывания бесформенного» 30. Иран­ский философ откровенен в своей аристократической элитарности. Он утверждает, что эзотерическое знание «не может быть преподано каж­дому»; более того, было бы вредно и опасно передавать его человеку неподготовленному31. Сокровенное знание транслируется лишь через наставников, ордена и организации эзотерического характера 32.

В принципе концепция «относительно абсолютного» могла бы быть более продуктивной, если бы при ее изложении и интерпретации акцент с эзотерического Абсолюта был перенесен на то, что как раз и является относительно абсолютным, т.е. на фундаментальные по­ложения той или иной религии, на универсалии, составляющие осно­вания соответствующей культуры. Кажется, именно так поступил Мухаммад Икбал, хотя ему еще неведомы были современные рассуж­дения об «относительно абсолютном».

Мухаммад Икбал (1873-1938) — выдающийся поэт и философ Индо-Пакистанского субконтинента. Его чтут как «духовного отца нации» в Пакистане и высоко ценят как великого поэта, писавшего на языках фарси и урду, — в Индии. Многие признают Мухаммада Икбала самым выдающимся, если не единственным, подлинно му­сульманским философом XX в.

30 Там же.

31 Там же, с. 316.

32 Там же, с. 317.

51


Он родился в Сиалкоте (Пенджаб), в аристократической семье, предки которой, принадлежавшие к высшей касте кашмирских брах­манов, в XVII в. обратились в ислам. Среднее и высшее образование получил в элитном Правительственном колледже г. Лахора, который закончил с золотой медалью. Там же получил степень магистра фило­софии. После шести лет преподавания отправился в 1905 г. в Евро­пу, где продолжил свое образование сначала в Кембридже, а затем в Мюнхенском университете, защитив в последнем докторскую дис­сертацию по философии на тему «Развитие метафизики в Персии», а позже — по праву, в Кембридже. В 1908 г. М.Икбал вернулся в Индию.

На родине он совмещает адвокатскую и педагогическую практику с богатой творческой деятельностью в области философии, публици­стики, но главное — поэзии. Начиная с 1915 г. регулярно издаются сборники его стихов и поэм на персидском и урду. Мухаммад Икбал обретает признание выдающегося поэта.

1924-1934 годы — период наиболее активной политической дея­тельности М.Икбала, которая велась на фоне общеиндийского нацио­нально-освободительного движения, усиления напряженности между общинами индусов и мусульман, зарождения сепаратистского движе­ния, приведшего в конечном счете к разделу Индии и образованию Пакистана.

Проблема универсалий поднята в творчестве Икбала косвенно, в контексте его общего замысла «реконструкции религиозной мысли в исламе» (именно так были названы объединенные в одну книгу семь лекций, прочитанных в Лондоне, Мадрасе, Хайдарабаде и Алигархе в 1928-1932 гг.). Замысел возник под влиянием идейно-политической ситуации, сложившейся в странах мусульманского Востока в начале XX в. По признанию самого поэта-философа, «на протяжении послед­них пяти веков религиозная мысль в исламе практически находилась в застое» 33. А ведь было время, когда европейская мысль получала вдохновение от мира ислама. Теперь же наблюдается обратное: «с не­вероятной быстротой мусульманский мир движется в сторону Запа­да» 34. М. Икбал, однако, опасался, что «ослепляющий внешний вид европейской культуры может захватить наше внимание, и мы не смо­жем достичь подлинной глубины этой культуры»35. Он считал, что в условиях наблюдаемого «пробуждения ислама необходимо рассмот­реть в независимом духе, над чем задумывалась Европа и насколько сделанные ею заключения могут помочь нам (мусульманам. — М.С.) в пересмотре, а если требуется, реконструкции теологической мысли

33 Muhammad Iqbal. The Reconstruction of Religious Thought in Islam. Lahore, 1962,
с 7

34 Там же.

35 Там же.

52


в исламе... Сейчас самое время взглянуть на универсалии ислама»36. М.Икбал обычно употребляет выражения: «the essentials of Islam», «the ruling concepts of Islam», «the foundational principles of Islam»37, которые мы считаем возможным рассматривать как синонимы уни­версалий.

Поэт-философ признает, что его единоверцы «проходят через пе­риод, сходный с протестантской революцией в Европе», т.е. с Рефор­мацией38. Примечательно, однако, что в отношении мусульманского общества и его вероучения вместо слова «реформация» он предпочи­тает использовать слово «реконструкция». Эта замена не случайна. М.Икбал полагает, что Реформация привела в конечном счете к столь радикальным переменам, что «универсальная этика христианства ока­залась замененной системой национальных этик» 39. Иначе говоря, вследствие Реформации христианство утратило некоторые свои уни­версалии. Именно это, по мнению Икбала, является нежелательным. Предложенная им реконструкция ислама не есть отказ от фундамен­тальных принципов мусульманской культуры, а, напротив, их «воз­рождение» посредством замены умерщвляющего культуру догматизма рациональным критическим подходом, рассматривающим базовые идеи ислама в свете современных достижений науки 40.

Мухаммад Икбал фактически фокусирует внимание на фундамен­тальных, а потому универсальных для ислама принципах, основанных на обязательной для признания каждым мусульманином и рассматри­ваемой в качестве первого «столпа веры» формулы: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — его пророк».

Известно, что из атрибутов Аллаха наиболее важными в исламе считаются те, что перечислены в открывающей Коран суре: Милости­вый, Милосердный, Господь миров, Властитель дня Суда. Мухаммад Икбал как бы заново вчитывается в текст Корана, в аяты, говорящие о божественных атрибутах, пытаясь понять их непредвзято, освободив­шись от установок традиционной схоластики и в то же время исполь­зовав знания современной ему науки о природе и сознании, о времени и пространстве, о причинности и т.д. (Отсюда многочисленные ссыл­ки на работы западных ученых и философов, многие из которых были его современниками, в их числе Уайтхед, Эддингтон, Шпенглер, Эйнштейн.) Аяты прочитываются им как «знаки Божьи», указующие более всего на то, что существование, в том числе и человеческое, есть процесс постоянных перемен, активным участником которых долженствует быть самому человеку.

36 Там же, с. 8.

37 Там же, с. 8-9; 125; 135.

38 Там же, с. 163.
39 Там же.

40 Там же, с. 55.

53


Рассматривая один из божественных атрибутов — Творец (ал-Халик), Икбал категорически возражает против традиционной теоло­гической аргументации, по которой Бог «в лучшем случае предстает как искусный внешний изобретатель, работающий над предсущест-вующим мертвым и податливым материалом, элементы которого по своей природе не способны к упорядоченным структурам и комбина­циям»41. Философ утверждает, что, согласно Корану, мир-вселенная лишен статичности, а, напротив, представляет собой «систему собы­тий, имеющую характер продолжающегося креативного потока»42.

Всемогущество Аллаха и сопряженное с ним ключевое для ислама понятие такдйр, или судьба, по мнению Икбала, подверглись значи­тельному недопониманию как в самом мусульманском мире, так и за его пределами. Судьба не есть неумолимый рок. Это — «время, да­руемое до раскрытия его возможностей»; она представляет собой «реализуемые возможности, заложенные в глубинах человеческой природы и последовательно актуализирующие себя без всякого ощу­щаемого извне принуждения»43.

М.Икбал полагает, что «мир, рассматриваемый как процесс реали­зации заранее предписанной цели, не является миром свободных, мо­рально ответственных агентов; это только сцена, на которой приво-дятся в движение управляемые из-за кулис куклы» 44. По его мнению, «ничто так не чуждо кораническому мировоззрению, как мысль о том, что вселенная есть временное осуществление предусмотренного зара­нее плана» 45. Ибо если рассматривать историю как «постепенно про­являющуюся фотографию предопределенного порядка вещей», в ней не останется места для новизны и нововведений 46.

В том же духе интерпретируется божественный атрибут Всезнания (ал-'алим): «Аллах — нет божества, кроме Него, вечно живого, вечно сущего... Он знает то, что было до людей и что будет после них» (2:255)47. Если последнее понимать как совокупность навсегда зафик­сированных, а потому «пассивных» знаний Творца о мире и обо всем в нем происходящем, тогда придется признать «замкнутость вселен­ной, запрограммированность будущего, предопределенность, неизмен­ность порядка происходящих событий, раз и навсегда детерминиро­ванную направленность творческой деятельности Бога»48. Поэтому Божественное Знание, считает Икбал, следует понимать не иначе как «живую творческую деятельность». Будущее предсуществует лишь как

41 Там же, с. 29.

42 Там же, с. 45.

43 Там же, с. 49-50.

44 Там же, с. 54.

45 Там же, с. 55.

46 Там же, с. 79.

47 Здесь и далее использован Коран в переводе М.-Н.О.Османова.

48 Muhammad Iqbal. The Reconstruction of Religious Thought in Islam, c. 78.

54


«открытая возможность, а не как фиксированный порядок вещей»49. Эта возможность реализуется человеком, и в том заключается в неко­тором смысле ограниченность Божественного Всемогущества и Все­знания. Однако указанная «ограниченность не навязана Богу со сторо­ны, она рождается из Его собственной креативной свободы. Он сам избрал людей быть соучастниками Своей жизни, власти и свободы»50.

Мухаммад Икбал считает важным подчеркнуть, что в Коране Бо­жественное Всемогущество (ар-раббу-л-аламйн) рассматривается со­кровенно связанным с Божественной Мудростью (ал-хакйм), благода­ря чему безграничная власть Господа никогда не бывает произволь­ной, капризной. Именно благодаря Мудрости она всегда несет благо: Бог — Милостив и Милосерден (ар-рахман ар-рахим). Философ со­знает, что Всемогущество и Милостивость Бога трудно совместимы с присутствием зла в сотворенном им мире. Он пытается разрешить эту мучительную для всякого теистического учения проблему с помо­щью своеобразной интерпретации легенды о падении человека, срав­нивая ее коранический вариант с библейским.

Рассмотрев несколько эпизодов указанной легенды, поэт-философ приходит к заключению, что кораническая версия о падении человека «не имеет ничего общего с историей его изгнания из рая. Цель ее ско­рее в том, чтобы показать восхождение человека от примитивного, инстинктивного состояния к сознательному обретению свободного Я, способного к сомнению и неповиновению. Падение, таким образом, не означает какой-либо нравственной порочности, это переход чело­века от примитивного состояния к первой вспышке самосознания...» 51. Земля же не представляет собой место «ссылки» человека за его якобы первородный грех. Напротив — это «место проживания», «источник выгоды» для него, за что человек должен быть благодарен Богу: «Мы дали вам пристанище на земле, о люди, и предоставили вам средства к жизни. Но как мало вы благодарны!» (7:10).

В отличие от христианства в исламе отсутствует идея первородно­го греха. Первый акт человеческого неповиновения, в интерпретации Икбала (продолжающего в данном случае одну из суфийских тради­ций), был также его актом свободного выбора. Бог простил проступок Адама и оказал доверие человеку, стремившемуся к знанию и свобод­ной воле, решившему на свой страх и риск взять ответственность за происходящее в этом мире:

«Воистину, мы возложили ответственность на небеса, землю и го­ры, но они отказались нести ее, устрашившись, и мы возложили ее на человека, и он, будучи несправедливым и невежественным, понес ее» (33:72).

49 Там же, с. 79.

50 Там же, с. 80.

51 Там же, с. 85.

55


Мухаммад Икбал говорит о свободе воли человека, его «долге» проявлять творческую активность, интерпретируя вторую часть со­кровенной для мусульман формулы: «...и его пророк Мухаммад». Главное в коранической концепции пророчества Мухаммада — идея завершения им пророческой миссии как таковой: он — «печать про­роков». По традиционному толкованию этого положения, оно ука­зывает на совершенство откровения и проповеди Мухаммада (по сравнению со всеми предшествующими пророками), а потому не требует каких-либо добавлений или исправлений. Современные ре­лигиозные фундаменталисты, в лице, например, соотечественника М.Икбала — основателя и идеолога «Джаммат-и ислами» Абул Ала Маудуди, ссылаются на один из хадисов предания, который, в частно­сти, утверждает, будто Мухаммад говорил: «Мое отношение к пред­шественникам может быть понято через притчу о дворце, который был построен наилучшим образом, не хватало в нем лишь единствен­ного камня. Я заполнил пустующее место, и строительство заверши­лось»52.

Мухаммад Икбал по-иному толкует эту, по его определению, «ве­ликую идею в исламе»53. «Пророчество в исламе, — утверждает поэт-философ,— достигает своего совершенства в обнаружении необхо­димости собственного упразднения» 54. Недопустимо вечно удержи­вать человека «в узде». Для того чтобы он мог полностью реализовать заложенные в нем потенции, следует наконец позволить ему поло­житься на свои собственные ресурсы: «Интеллектуальная ценность указанной идеи состоит в нацеленности на создание независимого критического отношения... и убежденности в том, что любому лично­му авторитету, претендующему на сверхъестественное происхожде­ние, пришел конец»55. «Конечность пророчества» интерпретируется М.Икбалом как признание помимо внутреннего, мистического опыта двух других источников знания, каковыми являются Природа и Исто­рия56.

Подход Мухаммада Икбала к исламским универсалиям преследует задачу критического переосмысления всего мусульманского мировоз­зрения, обоснования необходимости коренного реформирования тра­диционного общества и признания главенствующей в этом процессе роли за человеком. Конечная цель человека, считает поэт-философ, «не в том, чтобы увидеть что-то, а в том, чтобы быть чем-то» 57. Человек должен наконец осознать: «мир — это не только то, что

52 Цит. по: Maudoodi A . A . Towards Understanding Islam. Delhi, 1961, с. 89.

53 Muhammad Iqbal. The Reconstruction of Religious Thought in Islam, с 124.

54 Там же, с. 126.

55 Там же, с. 127.

56 Там же.

57 Там же, с. 198.

56


можно ощутить и познать... но и то, что можно сотворить и переде­лать» 58.

Казалось бы, реформаторский пафос икбаловской позиции очеви­ден. Тем не менее его нередко причисляют к противоположному идейному лагерю — лагерю религиозных фундаменталистов. Формаль­но в этом есть определенный резон. Мухаммад Икбал пытался рефор­мировать ислам посредством реконструкции, восстановления фун­даментальных положений — универсалий мусульманской культуры. По существу же, его толкование этих универсалий принципиально отлично от того, которое дают ведущие идеологи современного исламского фундаментализма, преследующие цель предотвратить неумолимый ход трансформации традиционного общества, восстано­вив идейные основания средневекового мироустройства. Обращение Икбала к основоположениям ислама продиктовано надеждой на то, что их освобождение от искажающих интерпретаций традиционного богословия и возвращение им подлинного, сокровенного смысла, а также переосмысление всей системы мусульманских ценностей с учетом достижений научного знания, позволит в конечном счете по­строить «прочную цивилизацию»59. Устаревшие традиции должны быть критически пересмотрены и отвергнуты, но в то же время ни один народ, ни один человек не может позволить себе полностью отвергнуть прошлое, ибо именно оно определяет их национальную и личную идентичность 60.

58 Там же.

59 Там же, с. 15.

60 Там же, с. 132.


В.К.Шохин


Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 318; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!