ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ОБЩЕНИЯ 34 страница
Являясь посредником общительной связи, идеальность понятия сама должна быть вещественно выражена, без чего понятие не будет фактом индивидуального опыта. Своеобразием понятия как формы выражения всеобщего является словесная выраженность. Не обсуждая сейчас проблему соотношения между любой возможной вещественной выраженностью идеального и словесной выраженностью, ограничимся лишь констатацией того, что понятийная (словесная) выраженность всеобщего фундаментальна для теоретического воспроизведения человеческой деятельности, а потому именно она нас здесь интересует. Вос-произведенность в понятийно выраженном всеобщем двух процессов — материально-вещественного и общительного — свидетельствует о том, что и тот, и другой процессы замыкаются на человеке, образуя структуру человеческой деятельности. Каким образом в составе этой деятельности осуществляется перевод одного процесса в содержание другого (материального в понятийно-общительный), пока не рассматривается. Обратим внимание лишь на факт преобразования вещественного мира как данного в опыте результата этой деятельности. Это преобразование является источником преобразования самого содержания понятия. Значит, поскольку на деятельном человеке замыкаются материальные процессы, постольку деятельность каждого индивида приводит к изменению поня-
338
тия о мире — к изменению всеобщей представленности мира. Понятие о мире — всеобщее в его словесной выраженности — является понятием индивидуальной деятельности, самоосуществлением «Я» в составе общительного процесса, поскольку идеальность понятия существует только в общительной обращенности к другому, в словесной связи с другим. Нет постоянного и неизменного мира, который бы являлся предметом обсуждения в процессе общения. Мир преобразуется в процессе человеческой деятельности, а значит, преобразуется то, что мыслится, — содержание понятия. Словесное выражение единства этого содержания индивидом в акте общительной связи можно назвать символом того, что воспроизводится понятием, того, что мыслится, — непосредственной данности мира (символизируемого, или объекта). В слове осуществляется «Я» общительной связи — единственное пристанище идеальности понятия; идеальность понятия удерживает единство того, что мыслится, — непосредственно данный результат предметной деятельности индивида, замыкающего на себе материальный процесс общественного производства. Соотнесенность символа и символизируемого в составе понятия и определяется как эйдос.
|
|
Итак, под всеобщим понимается проблема единства двух процессов, составляющих человеческую деятельность, — материального процесса и процесса общения. В словесной выраженности всеобщего — понятия — эта проблематичность воспроизводится в том или ином аспекте процесса общения. Одним из этих понятийных аспектов и является эйдос, где единство замыкающегося на человеке материального процесса в качестве символизируемого приводится к символичности слова, выражающего индивида, идеализирующего содержание деятельности в процессе общения. Символичность эйдоса состоит в том, что в его словесной данности воспроизводится процесс. В отличие от знака, воспроизводящего в себе некий конечный результат процесса, символ всегда воспроизводит процесс. Но процесс может быть воспроизведен лишь в том случае, если даны его конечные моменты. Понятие есть словесная выраженность всеобщего. Словесно запечатленное индивидуальное единство (символ) того, что выражает понятие, соответствует определе-
|
|
339
нию единичного. Всеобщность конечных моментов выражаемого понятием процесса соответствует особенному. В таком случае в символичности эйдоса разворачивается диалектика всеобщего, единичного и особенного. Определяя данность содержания понятия относительно его собственной идеальности, эйдос запечатлевает в себе всеобщий принцип созерцания: идеальность понятия оказывается внематериальной, общительной позицией индивида, относительно которой воспроизводится созерцательное единство мира (деятельным субъектом которого является тот же индивид). Созерцаемая непосредственная данность особенного содержания понятия отделяет его от другого особенного, определяя их взаимоотрицательно по отношению друг к другу. Такое определение, соответствующее категории качества, является необходимым условием символического выражения процесса. Единство же этих конечных моментов — особенных — исчерпывается их созерцаемотью, т.е. воспроизводимостью в идеальности понятия. Именно потому, что чувственно-вещественное многообразие может мыслиться, возможно соотнесение между собой разных особенных только как особенных, в своей особенности соотносимых друг с другом. Никакого способа их соотнесения здесь не содержится: они могут мыслиться как соотносимые в понятии, как моменты понятийно воспроизводимого процесса, как многие одни — как количественные элементы. Через эту соотнесенность особенных символизируемое приводится к символичности понятия — к понятию как единичному, благодаря чему понятие впервые обретает свою предметность — становится единым, воспроизводя процессуальную непрерывность связи особенных. Таким образом, в составе эйдоса идеальность понятия категориально определяется как единое относительно множественности особенных, запечатлевая в себе процессуальную непрерывность их связи между собой. Это эйдетическое противоречие дискретного и непрерывного (или на традиционном философском языке: конечного и бесконечного) лежит в основе математики как формы научной деятельности [126; 56:12-13; 24:252-253]. Идеальность особенного также должна быть выражена; ее выраженностью оказывается знак. Поскольку посредником между понятием и его содер-
|
|
|
|
340
жанием в эйдосе является лишь идеальность самого же понятия, постольку символ и знаки в эйдосе разделены границей идеализации: относительно выраженного символом понятийного единства (идеальности всеобщего) знаки соответствуют выражаемому — совокупности особенных.
Абсолютизация эйдоса как предпосылки в категориальном воспроизведении проблемности всеобщего ставит математическое конструирование в положение предпосылочной схемы по отношению к категориальной определенности всеобщего. Предельная чистота подобной предпосылки достигнута в античном платонизме и в философии Канта. В первом случае абсолютизируется объектная содержательность понятия (космичность), тогда идеальность понятия соответствует невыразимости Единого, а Число — схеме умозрительного мира. Во втором случае абсолютизируется идеальность понятия в виде априорной познавательной способности индивида. Тогда математическое конструирование соответствует «чистому созерцанию» — идеальной представленности отношения особенных. В индивидуальном «Я» запечатлевается процессуальность обобщения или познания — субъект-ность, а в «вещи-в-себе» — объектность, результативность понятия (идеальность понятия как результат воспроизведения чувственно-вещественного мира)*.
Очевидно, что средства выражения идеальности понятия могут стать содержанием понятия так же, как и прочий чувственно-вещественный мир. В этом смысле разделение на сферы представленности и выраженности всеобщего условно, тем более что слово (словесный язык) не сохраняет за собой монополию языка, выражающего всеобщее. Все, становящееся объектом мысли, может стать и субъетом — партнером общительной связи. В этом смысл, например, мифологического оборотничества: любая вещь — человек, любой человек — вещь; в этом смысл эстетически-утилитарного расщепления мира в его чувственно-вещественной данности. Однако рассмотрим именно понятийную обращенность всеобщего на себя. В само содержание понятия входит теперь соотношение
* См, сопоставление платонизма и Канта: [121:125; 73, т.6:587-604].
341
между всеобщностью понятия, представленной символом, и тем, что понятие выражает во всеобщем виде, — символизируемым, т.е. соотношение между единичным и особенным. Порядок соотнесенности особенных форм и составляет их единство, которое индивидуализируется в символе. Выраженность единого отождествляет его с единичным — индивидуализированным в символе всеобщим. Тем самым единичное вбирает в себя опосредствующий момент в своем отношении к особенным в форме порядка и связи между собой. Но опосредствующим моментом и является всеобщее. В таком случае здесь мы обнаруживаем возможность понятийного воспроизведения всеобщего в его полноте, возможность позитивного ответа на вопрос о всеобщем, поставленный в определении эйдо-са. Этот позитивный ответ и есть логос.
Логос — это смысловой порядок слов, воспроизводящий соотнесенность особенных в символическом единстве эйдоса, — это логика эйдоса, нерасторжимое единство словесной выраженности и понятия. В логосе общительно воспроизводится деятельно направленное содержание понятия — предмет деятельности. Предмет деятельности есть субъектное единство материальных процессов, воспроизводимых в понятии. Именно это единство и определяется в составе самого материального деятельного отношения как реальность, воплощенная в орудийности человека, в орудийной освоенности мира. В составе же отношения общения в логосе запечатлено «Ты» общительной связи — понятийно объективизированный партнер отношения общения. Таким образом, обращенность понятия на себя является словесно-понятийной объективизацией индивида как субъекта процесса общения («Ты») и субъекта деятельности (орудийность, представляющая собой понятийное содержание реальности). В логосе в соответствии с греческой значимостью этого понятия слово и понятие неразделимы. Это значит, что чувственно-вещественная объектность целиком и полностью вбирается в понятийную содержательность слова — в его смысл точно так же, как и индивидуальная манера словесного выражения. Логос воспроизводит словесно-понятийный результат общительного процесса как цель индивидуального участия в деятельности, а потому как понятийный образ дей-
342
ствительности. Понятие раскрывается как логос лишь в своей соотнесенности с эйдосом — как понятийная конструкция мира мыслимого деятельным индивидом. В эйдосе удерживается целостность того, что мыслится, — объекта мысли. В логосе удерживается целостность самой мысли — предмета мысли. Вне отнесенности к целостности объекта мысли предмет мысли распадается на совокупность отдельных операциональных связей между особенными значениями — становится различными формально-логическими структурами. Разберемся в категориальном смысле этого отношения особенных.
Здесь граничность чувственно-вещественных опре-деленностей воспроизведена в смысловой последовательности слов. Удерживая в себе качественную граничность, слова соотносительны между собой как особенные — как понятийно идеализируемые элементы (количественно). Таким образом, смысловые словесные элементы предмета мысли оказываются соизмеримыми структурами. Функция соизмерения как раз и составляет суть формальной логики в широком смысле этого слова. Так что мы обнаруживаем две логические формы соотношения особенных: количественную и мерную, которые соответствуют двум фундаментальным понятийным выражениям всеобщего: эйдосу и логосу — объекту и предмету мысли. Категориальный состав гегелевского «Учения о бытии» — качество, количество, мера — не образует в таком случае суверенного этапа в саморазвитии понятия, но входит в понятийно проблемное определение всеобщего, в понятийную рефлексию на всеобщее, характеризуя лишь один аспект этой рефлексии — соотнесенность особенных форм. Теперь же нам предстоит выяснить характер категориального определения соотношения между единичным и особенным в эйдосе и логосе. Категориальный смысл эйдоса выявляется в логосной определенности опосредствования между единичным и особенным, между выраженностью и представленностью всеобщего. Акт идеализации создает нерушимую границу симметрии в движении понятия от одной своей данности к другой, так что мы получаем не просто категориальные пары, но и двойники этих пар. Категориальное определение понятийной устойчивости всеобщего в многообразии его
343
представленности оказывается симметричным преемственному единству особенных форм его выраженности (категории сущности — явления и содержания — формы). Не нарушая противостояния сфер представленности и выраженности всеобщего, выявляется категориальный смысл единичного в каждой из них в виде упорядоченности связи особенных форм каждой из этих сфер. Так, в категориальной структуре эйдоса воспроизводится его отношение к логосу. Категориальная структура логоса также воспроизводит отношение логоса и эйдоса. Здесь понятие опосредствует две формы данности всеобщего, определяя направленность их соотнесенности между собой: противоречие между двумя данностями всеобщего получает свое основание. В категориальной структуре логоса обнаруживается деятельно-опосредствующая роль человека, на котором замыкаются процесс общения и материальный процесс освоения мира. Категории логоса понятийно воспроизводят деятельную орудийность человека, результирующего в своей орудийности процесс общения (например, такие категории, как целое — часть, возможность — действительность, необходимость — случайность, причина — действие). Категории эйдоса воспроизводят общительно-понятийный смысл деятельности; категории логоса — деятельный смысл общения. Прежде чем отдать себе отчет в актуальности этого понятийного сведения воедино человеческой деятельности, небходимо показать, что подобный результат имманентен философской традиции, где ставилась та же задача — понятийного воспроизведения всеобщего.
Уже первому в европейской философской традиции философу приписывается изречение «Познай самого себя!». Понятийная обращенность к источнику орудийной деятельности и общительной связи направляла и направляет историю философских исканий. Значит, мы можем выявить основные этапы этого пути по тому, как понятийно ставилась подобная задача. Фундаментальное соотношение эйдоса и логоса видоизменяется в зависимости от характера исходной эйдетической определенности объекта, а значит, и субъекта мысли, т.е. от того, в чем утверждается суверенность эйдоса. В пределах эйдоса как понятийного выражения всеобщего коррелятом «Я» — индивиду-
344
ального субъекта орудийной деятельности и общения — является объект мысли — чувственно-вещественный мир. Очевидно, что процесс самопознания — движение к понятийному воспроизведению субъектности «Я» — мог иметь только одну исходную точку — чувственно-вещественную объектность мысли. Последняя и выступала на протяжении всей античной философии опорой эйдетического постоянства, задающего рамки философской теоретической традиции. Иначе говоря, в античной культуре, античной философии эйдос как суверенная понятийная выраженность всеобщего не отличается от того, что составляло его понятийное содержание, — чувственно-вещественного мира. Единство этого мира обеспечивалось «Я» как его анонимным коррелятом в составе эйдоса. «Я» оказывалось абсолютизированной внемирной позицией умного созерцания чувственно-вещественного мира, позицией, из которой можно было выявить единство умного (понятийного) лика этого мира. Тогда собственно теоретическая задача состояла в обосновании вещественной имманентности этого единства — обосновании космоса как абсолютной вещи. Эта задача формулировалась в виде соотношения между абсолютной вещью, выступающей в роли начала (понятия), и чувственно-вещественным многообразием — объектным содержанием этого понятия (категориально: бытие и небытие). Если бытие как раз и выражает совпадение понятия с имманентно вещественной связью (абсолютная вещь), то небытие, с одной стороны, есть понятийное определение содержания понятия, с другой стороны, сама чувственно-вещественная данность. Отношение бытия и небытия, воспроизводящее отношение идеальности понятия и его содержания, составляет основу любых категориальных построений — логоса в античной философии. Это отношение строится двояко.
Или абсолютизированное «Я» оказывается интег-ративной основой бытия, так что имманентизация его единства вещественной множественности достигается в процессе иерархического включения небытийно-дискретного в бытийно-непрерывное. Бытийность основания связи бытия и небытия, единого и многого означает, что в такой форме теоретического конструирования диалектика является осознаваемым теорети-
345
ческим методом. Такова традиция платонизма в античной философии (включая сюда и стоический платонизм). Или объектность чувственно-вещественного мира определяется как интегративная основа абсолютизированных бытийных единиц, отношение между которыми понятийно воспроизводит эту континуальность чувственного. Тогда осознаваемым методом теоретического конструирования оказывается соизмерение — формальная логика (атомизм Демокрита и Эпикура, логика «Органона» Аристотеля, логика стоиков). Эти две формы логического конструирования не соотносятся между собой механически, но являются моментами в последовательном движении имманенти-зации предмета теории ее объекту. Предмет теории, выступая в роли начала чувственно-вещественного многообразия в своем пути к имманентности чувственно-вещественной объективности, проходит последовательные этапы от символической уподобленное™ этой объектности к символической субъектной суверенности, благодаря которой имманентность определяется не непосредственно, но понятийно-конструктивно.
Так, в ионийской школе в качестве начала выступает непосредственно вещественная стихия. От интуитивно схваченной универсальности («вода» Фалеса) это начало проходит путь к запечатленности в нем соотношения единого и многого («беспредельный воздух» Анаксимена), а затем к направленности космической связи (сжигающий «огонь» как логос самодвижущегося космоса у Гераклита). Однако осуществленный в простой последовательности стихий «логос» Гераклита лишается суверенного теоретического самовыражения, бытийной обоснованности. Эту обоснованность обретает Парменид, находя вслед за пифагорейцами математическую формулу универсальной космической связи. Математический выход за пределы чувственной вещественности позволяет понятийно воспроизвести принцип начала как единое — мышление — бытие. Однако тут же возникает проблема имманентности таким образом определенного начала чувственно-вещественному многообразию. На этом этапе показательно учение Анаксагора. Начало Анаксагора («семя» вещи) множественно, включая в себя все возможное множество семян. В таком случае каж-
346
дая осуществившаяся из некоего семени вещь заключает в себе возможность трансформации в любую иную вещь. Начало становится геометрическим (континуальным) атомом, нуждающимся в дополнительном принципе единства, представленном Умом. Демокрит доводит начала математической натурфилософии до полной имманентности чувственно-вещественному многообразию, исходя из «единой» пустоты и множественности дискретных бытийных элементов. Пустота — не дополнительное начало, но условие межатомных операциональных связей, воспроизводящих континуальность чувственно-вещественного мира. Имманентность теоретического конструирования оборачивается тем, что последнее ориентировано на непосредственно данную оформленность вещественных частей чувственного мира. Тогда получается, что теория не воспроизводит единство космической связи, но лишь комментирует вещественную разъединенность чувственного мира.
Вновь оказалось необходимым выявить устойчивое единство подобного имманентного чувственно-вещественному миру теоретического конструирования — приведения в соответствие умозрительных математических элементов чувственно-вещественному многообразию. Это единство софисты открыли в человеке как средоточии знания. Так впервые выявилась структура эйдоса — предпосылки античного теоретизирования: соотнесенность чувственно-вещественной объектности понятия и его субъектности — идеальности («Я»). Определение идеальности всеобщего как основания знания, как единства изменчивой и множественной объектности понятия составило суть философской деятельности Сократа. Но идеальность в качестве основания знания — это лишь вопрос об его обоснованности. Ответом на него является понятийное воспроизведение отношения идеальности понятия и его объектности, т.е. категориальная структура эйдоса, которую строит Платон, используя преимущественно тот категориальный состав философской теории, который ввели элеаты (одно — иное, тождество — различие, покой — движение, бытие — небытие). Это первоначальное рождение категориального состава эйдоса — парных рефлексивных категорий — весьма знаменательно. Категории эйдоса формируются из
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!