ЧЕРЕМНЫХ — ЧЕРНЫШЕВСКИЙ                                                                    479 16 страница



Соч.: Zur Logik der sozialwissenschaftlichen Begriffsbil-dung, Tubingen, 1905; Geschichtsphilosophie, Jena, 1932; Phi-losophenspiegel, Lpz., 1933; Gesellschaftsphilosophie, 3 Aui)., Munch.—В., 1934; Naturphilosophie, Jena, 1937; Der Wahre Staat, 4 Aufl., Jena, 1938; Religionsphilosophie, W., 1947; Die Haupttheorien der Volkswirtschaftslehre, 25 Autl., Hdlb., 1949; Gesamtausgabe, Bd 1—22, Graz, 1963.

Лит .: Dunkmann K., Der Kampf um O. Spann, Lpz.,
1928; R a b e г П., О. Spanns Philosophie des Universalismus,
Jena, 1932.                                          И. Блауберг. Москва.

ШПЕНГЛЕР (Spengler), Освальд (29 мая 1880—8 мая 1936) — нем. философ, один из основателей совр. фило­софии культуры, представитель философии жизни, историк и публицист. В 1908—11 преподавал мате­матику и историю как гимназия, учитель в Гамбурге; с 1911 жил как свободный литератор в Мюнхене. После сенсационного успеха гл. труда Ш. «Закат Ев­ропы» (этот укоренившийся у нас перевод заглавия «Untergang des Abendlandes» искажает мысль III ., к-рый говорит о закате «западного мира», включаю­щего США и не включающего ни Балкан, ни России) в нач. 20-х гг. Ш. приобретает значение популярного «властителя дум» и выступает как публицист консер-вативно-националистич. направления. Накануне кра­ха Веймарской республики Ш. близок к фашизму, но в 1933 он отклоняет предложение национал-социа­листов о прямом сотрудничестве (см. ответ от 3 ноября 1933 на письмо Геббельса от 26 окт. 1933, в кн.: Spen­gler О., Briefe, hrsg. von d. M. Koktanek, Munch.,


518


ШПЕНГЛЕР


 


1963). Насмешки над политикой антисемитизма и «тев­тонскими» мечтаниями гитлеровцев в его кн. «Годы решений» («Jahre der Entscheidungen», Miinch., 1933) повлекли за собой распоряжение об изъятии книги и запрещение упоминать имя Ш. в политич. печати; в 1935 Ш. в знак протеста против нацистской фальси­фикации творчества Ницше разрывает свои (до тех пор очень тесные) отношения с архивом Ницше и с Э. Ферстер-Ницше. Публицисты нацизма, используя отд. формулы Ш., объявляют самого III . «контр­революционером». Последние годы жизни Ш. заняты исследованиями по древней истории и работой над он-тологич. фрагментами (посмертно изданы под загла­вием «Urfragen. Fragmente aus dem Nachlass», Miinch., 1965).

Решающее влияние на Ш. оказала философия Ницше, от к-рого, однако, при сходстве отд. ходов мысли, Ш. в корне отличен. Если у Ницше культ «силы» связан с желанием усилить личность против обезличивающего отчуждения, то у Ш.— с мечтой о сильной государственности. «Сверхчеловек» Ницше для Ш.—«просто реальный политик, большой инженер п организатор» («Закат Европы», т. 1, П. — М., 1923, с. 348). «...У Шпенглера Ницше с тупой прямолиней­ностью превращается в философского патрона империа­лизма, хотя в действительности он и представления не имел о том, что такое империализм» (Манн Т., Собр. соч., т. 10, М., 1961, с. 380).

Вульгаризацию мыслит, мотивов Ницше (и Гёте) представляет собой онтология Ш. Ее исходное поня­тие — понятие органич. жизни, подвергнутое неогра-нич. генерализации. Неорганич. природа для Ш. есть чисто негативное, пустое понятие (не-органпческое, не­живое, как бы «умершее»), всецело зависимое от своей противоположности; что касается духа, то и ему Ш. отказывает в праве составлять особый онтологич. уро­вень, осмысляя его как особую акциденцию жизни. Все живое предстает в двух формах: растение живет во времени, животное обретает себя в пространстве. Но время для III . не есть ни коррелят пространства, ни вообще мыслит, категория; оно тождественно первофеномену жизни. «Время», «душа», «судьба», «жизнь» — все это для Ш. суть синонимы, обозначаю­щие то, что но поддается настоящему обозначению: спонтанный порыв первофеномена к прохождению своего цикла и к выявлению своей имманентной формы. Сюда же относится понятие ритма и такта. Если со временем связано «вожделение» (Sehnsucht), побуж­дающее организм к саморазвертыванию и экспансии, то пространство сообщает «страх» («Urfragen...», S. 138). Этот дуализм «вожделения» и «страха» (к к-рому при­равнен ряд др. антитез: «ритм» и «напряжение», «душа» и «интеллект» и т. п.) по сути своей идентичен дуа­лизму «либидо» и «принципа реальности» у Фрейда.

Из таких онтологич. предпосылок Ш. дедуцирует самое для него существенное — культурологию и исто­риософию. Культура, по Ш., возникает из устремле­ния к «космичности», к культивированию такта и рит­ма; она рассматривается как высшая ценность. Грани­цы культуры намечены весьма необычным образом: ког­да «народ» (общность, связанная общим ритмом) уже создал культуру и эта культура еще не умерла, реши­тельно все, что делает этот народ, будь то философия пли финансовые операции, поэзия или способы веде­ния войны — в равной степени будет культурой. Де­ления на «духовную» и «материальную» культуру нет: все выражает одну и ту же коллективную «душу». Ш. решительно рвет с традицией послевозрожденч. гу­манизма, понимавшего под культурой прежде все­го совокупность словесно сформированных идей; здесь он опирается на весьма распространенную тенденцию своего времени: недоверие к тому содер­жанию культуры, к-рое непосредственно выговорено


в словесных формулировках. Этот антиидеологизм проявляется у Ш. в его идеализации егип. культуры как самой «немотствующей» из всех великих культур. Др. тенденция эпохи, сказавшаяся в шпенглеровском расширит, понимании пределов культуры,— уклон к тотальной политизации социальных феноменов. Организованное вокруг идеи государственности по­нимание культуры у Ш. делает ее почти синонимом понятия «государственный организм» у К. Леонтьева. Культура для Ш. есть «организм» (в букв, смысле):

1) обладает самым жестким сквозным единством и

2) обособлен от других, подобных ему «организмов». Это значит, что единой общечеловеч. К5гльтуры нет н быть не может. Идея сквозного поступат. прогресса подвергнута в «Закате Европы» беспощадному высмеи­ванию. «Я вижу на месте монотонной картины одноли­нейной мировой истории... феномен множества мощ­ных культур..., каждая из которых придает своему материалу, человеческой природе, свою собствен­ную форму, каждая из которых обладает своей соб­ственной идеей, своими собственными страстями, своей собственной жизнью, волей, манерой воспринимать вещи, своей собственной смер­тью» («Untergang des Abendlandes», Bd 1, Miinch., 1936, S. 27—28). Таких культур III. насчитывает 8: еги­петская, индийская, вавилонская, китайская, «апол-лоновская» (греко-римская), «магическая» (византий-ско-арабская), «фаустовская» (зап.-европейская) и культура майя; ожидается возникновение еще «нерож­денной» русско-сибирской культуры. Всякое плодо­творное взаимодействие культур якобы исключено, ибо, согласно Ш., воспринимающая влияние моло­дая культура немедленно подчиняет воспринятое собств. ритму, такту и вкусу. Такой вывод уже за­ложен в первичных аксиомах Ш., поэтому приводив­шиеся критиками Ш. примеры универсалистских ми­ровых идей (напр., христианства) не имеют, с его т. зр., доказат. силы, ибо реальность культурного феномена для него без остатка лежит но в идеях, а в объективной структуре, в пластич. «жесте», в ин­стинктивном такте и «повадке». Каждому культур­ному «организму», по Ш., заранее отмерен определен­ный жизненный срок, зависящий от внутреннего ви­тального цикла; этот срок — примерно тысячелетие. Умирая, культура перерождается в цивилизацию. Ци­вилизация как противоположность культуры есть, с одной стороны, эквивалент шпенглеровского понятия мертвого «пространства», «интеллекта», «напряжения», а с другой — стоит в контексте посленицшевских концепций «последнего человека», «массового общест­ва» и т. п. Переход от культуры к цивилизации, от творчества к бесплодию, от становления к окостене­нию, от органич. «деяний» к механич. «работе» произо­шел для греко-рим. культуры в эпоху эллинизма, а для зап. мира — в 19 в. С наступлением цивилизации художественное и лит. творчество делается внутренне ненужным и вырождается в «спор т» (в критике со­временного ему иск-ва Ш. занимает антиавангардн-стскую позицию). Поэтому Ш. предлагает отречься от культурных претензий и предаться чистому техни­цизму (см. там же, S. 61). Др. сфера приложения сил потерявшего культуру «цивилизованного человека» — политика: если культура творит (вглубь), то цивилизация организует (вширь). Но политич. дея­тельность в эпоху цивилизации не имеет шансов стать содержат, иск-вом жизни, каким она была в эпоху культуры, ибо «народы» превратились в «массы», в «феллахов». Именно невозможность интенсивного фор­мотворчества делает политику цивилизованного Рима и цивилизованного Запада экстенсивной, т. е. завое­вательной: на смену органич. ритму развития во вре­мени приходит голый пафос пространства. Вырази­тельно описывая бессмысленность империалистич.


ШПЕНГЛЕР — ШПЕТ


519


 


политиканства, Ш. предлагает принять эту бессмыс­ленность как «судьбу» настоящего и грядущих поко­лений. В области философии творчество мировоззренч. символов-систем также становится невозможным и остается только один путь — путь скепсиса; поскольку же «фаустовская» культура в силу своей специфики наделена уклоном к историзму, то и скепсис, в антич. мире выявлявшийся как механпч. отрицание всех существовавших до того систем, в зап.-европ. мире оборачивается псторич. релятивизмом, т. е. снятием всех мировоззрений через выяснение их историч. де­терминированности.

Гл. задача, к-рую ставит перед философией Ш.,— схватить первофеномен каждой пз восьми заинвента­ризованных им культур и затем из этого первофено-мена вывести решительно все феноменология, богат­ство этой культуры: формы политики и тип эротики, математику и музыку, юриспруденцию и лирику. По­нятие первофеномена культуры у Ш. ближе всего к виталистич. понятию энтелехии у X. Дрпша, как и вообще шпенглеровская доктрина есть методологнч. коррелят витализма в биологии. Очевидна огромная зависимость Ш. от идей Гердера; сходство обнаружи­вается между установками Ш. и Данилевского (хотя возможность генетич. связи не доказана: «Россия и Европа» Данилевского была переведена на нем. яз. в 1920), а также Н. Бердяева. Описание первофено-менов производится у III. с грубоватой односложно­стью, дающей большую внешнюю четкость, но насилу­ющей факты. Так, антич. культура выведена из «эвк-лидовского» переживания телесности: отсюда геге­мония пластики в иск-ве и геометрии в математике, отсюда специфич. понимание душевной структуры, «скульптурные» идеи Платона и «скульптурные» же атомы Демокрита, отсюда культ обозримых микро-форм в гос. жизни. Напротив, «фаустовская» культура живет идеей глубины, «третьего измерения», к-рое само есть знак для времени и для отстраняющего «па­фоса дистанции»: отсюда горделивое одиночество в этике, доминирование музыки в мире нск-в, феномен линейной перспективы в живописи, учение о беско­нечном пространстве в физике и политич. динамизм и т. п. Очевидно, что подобные формулировки куль­турных первофеноменов могут быть в различной сте­пени убедительными п меткими, но никогда не дока­зуемыми. В самом деле, для схватывания внутр. формы культур Ш. требует специфич. формы знания, не тождественной с систематическим науч. знанием: «физиогномич. такт», артистнч. чуткость восприятия. Этому соответствует стиль изложения у самого ГЛ., далекий от академической филос. традиции и построен­ный на оперировании развернутыми метафорами, при­чем метафорич. сближение слов безнадежно спутано с филос. работой над понятиями. Т. Манн отмечает для «Заката Европы» «...интуитивно-рапсодический стиль культурно-исторических характеристик...» (Собр. соч., т. 9, М., 1960, с. 612). Др. черта историософии III.— тотальное сведение всей духовной деятельности человечества, всех форм познания и осмысления мира к внушениям коллективной «души» той или иной куль­туры: оказывается, что каждая культура имеет не только свое пск-во, но и свою математику, физику и т. п., к-рые якобы совершенно непроницаемы для созерцателя, стоящего вне этой культуры. Объектив­ный, внесоциологич. смысл науки и иск-ва для Ш. не существует. «Шпенглеровская история есть ничто иное, как парадоксальная форма обобщенной до мак­симума социологии» (Лазарев В. Н., Освальд Шпенглер и его взгляды на пск-во, М., 1922, с. 133). Наиболее рацион, аспект этих тенденций, проявляю­щийся в позднем творчестве Ш.,— выход к проблеме языка (см. «Urfragen...», S. 85); здесь Ш. стоит на пути, ведущем от догадок Ницше к совр. гипотезе Сепира —


Уорфа (см. Относительности лингвистической гипо­теза).

Влияние Ш. на зап. культуру 20 в. проходит два этапа. В 20-е гг. «Закат Европы» воспринимается как сенсация: усваивается и критикуется в качестве «апо­калипсиса» о грядущих судьбах зап. мира. Посте­пенно развивается большое внимание к философии культуры Ш.: концепция «цивилизации» в специфи­чески шпенглеровском смысле указывает пути фило­софии Ортеги-и-Гасета; в России выдвинутый Ш. императив отношения к культурной эпохе как цело­стному «лику» оказывает влияние на А.Ф. Лосева и на культур-фплософскую прозу О. Э. Мандельштама (О поэзии, Л., 1928; Разговор о Данте, М., 1967). Следующий этап начинается в творчестве А. Тойнби, поставившего своей целью вывести центр, идею шпен-глеровской историософии из круга специфич. полити­ческих и культурных ассоциаций нем. неоромантизма и сообщить ей большую позитивность. Как инициа­тор «морфологии культуры» Ш. сохраняет известную актуальность и для современной филос. ситуации.

Соч.: Der metaphysisohe Grundgedanke der Herakliti-schen Philosophie, Halle, 1904 (Diss.); Der Untergang des Abend-landes. Umrisse einer Morpliologie der Weltgeschichte, Bd 1—2, Munch., 1920—22; Preussentum und Sozialismus, Munch., 1920; Pessimismus?, В., 1921; Politische Pflichten der deut-schen Jugend, Munch., 1924; Der Mensch und die Teehnik. Beitrag zu einer Philosophie des Lcbens, Munch., 1931; Jahre der Entscheidung, Tl 1, Munch., 1933; Reden und Aufsatze, [3 Aufl.], Munch., [1951]; в рус. пер.: Философия будущего, Иваново-Вознесенск, 1922; Пруссачество и социализм, П., 1922; Пессимизм?, пер. с предисл. Г. Генкеля, П., 1922; Песси­мизм ли это?, пер. и предисл. П. Попова, М., 1922; Деньги и машина, пер. под ред. и с предисл. Г. Генкеля, П., 1922; Закат Европы, с предисл. А. Деборина, пер. Н. Ф. Гарелина, т. 1, М.— П., 1923; то же, под ред. А. А. Франковского, т. 1, П., 1923; Философия лирики, пер. Вл. Нейштадта, [М.], 1923.

Лит.: Бердяев Н. А. [и др.], О. Ш. и закат Европы, М., 1922; Лосев А. Ф., Очерки античного символизма и мифологии, т. 1, М., 1930, с. 38—63; Д а в ы д о в Ю. Н., Искусство и элита, М., 1966, с. 251—77; Аверин-ц е в С, «Морфология культуры» О. Шпенглера, «Вопр. лит-ры», 1968, MjljScliroter M., Der Streit um Spengler, Munch., 1922; Zweinger A., Spengler im Dritten Reich, Oldenburg—[u.a.], [1933] (официозный гитлеровский памфлет против Ш.); Giusso L., Spengler e la dottrina degli uni-versi formali, Napoli, 1935; McMaster R. E., Danilevsky and Spengler: A new interpretation, «J. of Modern History», 1954, v. 26, № 2, p. 154—61; M a s s a Y., Kultuurin ongelma. O. Spenglerin historian tilosofiassa, Hels., 1954; Schoeps H. J., Vorlaufer Spenglers, 2 Aufl., Leiden, 1955; R о g a 1-s k i A., O. Spengler, Poznart, 1958; S t u t z E., O. Spengler als politischer Denker, Bern, [1958]; В a 1 t z e r A., O. Spenglers Bedeutung fur die Gcgenwart, Neheim-Husten, [1959]; его же, Philosoph Oder Prophet? O. Spenglers Vermachtnis und Voraus-sagen, Neheim-Husten, 1962; Hughes H. S., O. Spengler. A critical estimate, N.Y., [1962]; A dor no Th., Prismen. Kulturkritik und Gesellschaft, [Munch., 1963]; Spengler-Studien. Festgabe fiir M. Schroter ziim 85. Geburtstag. Hrsg. von A. M. Koktanek, Munch., [1965]. С. Аверипцев . Москва.

ШПЕТ, Густав Густавович (7 аир. 1878—23 марта 1940) — рус. философ, последователь Гуссерля. Род. в Киеве. Окончил исторпко-филологич. фак-т Киев­ского ун-та. В 1907 переехал в Москву. В 1910 и 1912 был в Германии п Англии. В 1916 защитил дисс. «Исто­рия как проблема логики». С 1918 Ш.— проф. Моск. ун-та, с 1921 — действпт. чл., а с 1923 по 1929 вице-президент Росс, академии художеств, наук (впослед­ствии ГАХН). Занимался лит. и филос. работой, пере­водами «Феноменологии духа» Гегеля и др.

Ш. в своих филос. исследованиях стремится не выходить за пределы собственно методологич. проблем, за круг идей нем. трансцендентализма. Ш.—противник положит, филос. построений, т. е. метафизики, он выступает за строгую научность философшг. Свою концепцию Ш. строит по принципам феноменологии Гуссерля: все, что дано, слагается пз «явлений» и находимых в них «смыслов»; за ними открывается мир «идей», «эйдосов». Однако на этом последнем заявле­нии (к-рое является выражением уже метафизич. позиции, «выходом» за пределы опыта) Ш. и останав­ливается, отказываясь переходить от двойственности


520


ШПРАНГЕР—ШРЕДЕР


 


«явлений» и «смыслов» к метафизич. утверждениям и отвергая существование трансцендентного мира, мира «вещей в себе» (см. «Скептик и его душа», в сб. «Мысль и слово», т. 2, ч. 1, М., 1921, с. 125). Ш. первым из философов феноменологич. направления обратился к проблемам истории, сделав их центральными. При этом Ш. исходит не только из Гуссерля, но и из нем. классич. идеализма, в особенности Гегеля, с его ра-ционалистич. установками. Близость к Гегелю выра­жена у Ш. и в понимании сущности истории: «Мы идем от чувственной действительности как загадки к иде­альной основе ее, чтобы разрешать эту загадку через осмысление действительности, через усмотрение ра­зума в самой действительности, реализованного и воплощенного» («Философия истолкования». Рукопись в архиве Г. Шпета, с. 248—49). Поскольку историч. науку Ш. понимает как «чтение слова» в его знача­щей функции, основной оказывается проблема истол­кования, или герменевтики (понимаемой в традиции Дильтея). Задуманный на эту тему труд не был завер­шен; один из фрагментов его — работа о Гумбольдте («Внутренняя форма слова», М., 1927), в к-рой учение Гумбольдта о языке представлено в новой интерпре­тации, пытающейся освободить эту концепцию от пси­хологизма, субъективизма и релятивизма. Написан­ные в свободной форме «Эстетич. фрагменты» (вып. 1—3, П., 1922—23) исследуют структуру эстетич. предмета и намечают вопросы философии языка. Среди начатых работ Ш. выделяется основанный на превос­ходном знании материала «Очерк развития рус. фи­лософии» (П., 1922, вышла только 1-я часть, касаю­щаяся первой пол. 19 в.), в задачу к-рого входит по­казать пагубность правительств, регламентации для развития философии. Вместе с тем автор не всегда спра­ведливо оценивает результаты рус. мысли.

III. оказался гораздо более сильным в анализе и критике, чем в своих положит, выводах. За фено­менологич. «воздержанием» («эпохе») от «объяснитель­ных теорий» у III . кроется непреодолимый скепти­цизм, и вся его деятельность разрешается в противо­речие между пафосом положит, философии и внутр. скепсисом, сдерживающим движение глубокой мысли. Формулировки Ш. порой неуместно ироничны и на­рочито парадоксальны.

С о ч.: Мудрость или разум?, в сб.: Мысль и слово, вып. 1, М., 1917; Филос. мировоззрение Герцена, П., 1921; Театр как иск-во, «Мастерство театра», 1922, Х° 1; Проблемы совр. эстетики, «Искусство», 1923, № 1; Введение в этнич. психоло­гию, вып. 1, М., 1927.


Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 181; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!