ТЙНДАЛЬ — ТИПОВ ТЕОРИЯ                                                                     233 8 страница

«высшей» сфере — в противном случае оно скорее переходило бы в область комического, преодолевалось бы в юморе или иронии.

Т. предполагает свободное действие человека, са­моопределение действующего лица, так что хотя его крушение и является закономерным и необходимым следствием этого действия, но само действие пред­ставляет собой свободный акт человеч. личности, предпринимаемый ею по собств. почину и решению. Противоречие, лежащее в основе Т., заключается в том, что именно свободное действие человека реали­зует губящую его неотвратимую необходимость, к-рая настигает человека именно там, где он пытался преодолеть ее или уйти от нее (т. н. трагич. ирония). Ужас и страдание, составляющие существенный для Т. патетич. элемент, трагичны не как результат вме­шательства к.-л. случайных внешних сил, но как по­следствия действий самого человека. В отличие от мелодраматического (вызывающего жалость, «трога­тельного»), Т. не может быть там, где человек высту­пает лишь как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. Т. родственно возвышенному в том, что оно неотделимо от идеи достоинства и величия человека, проявляющихся в самом его страдании. Как форма возвышенно-патетического страдания действующего героя, Т. выходит за пределы антиномии оптимизма и пессимизма: первый исключается обнаруживающейся в Т. неразрешимостью коллизии, невосполнимой ут­ратой того, что не должно было бы исчезать, вто­рой — героич. активностью личности, бросающей вы­зов судьбе и не примиряющейся с ней даже в своем поражении; подлинно Т. чужда резиньяция, свойст­венная пессимистич. оценке жизни.

Т. имеет всегда определенное обществ.-история, содержание, обусловливающее структуру его худо­жеств, формирования (в частности, в специфич. раз­новидности драмы—трагедии). Т. в антич. эпоху харак­теризуется известной неразвитостью личного начала, над к-рым безусловно возносится благо полиса, и объективистски-космологич. пониманием судьбы как безличной силы, господствующей в природе и общест­ве. Поэтому Т. в античности часто описывалось через понятия рока и судьбы в противоположность ново-европ. трагике, где источником Т. является сам субъ­ект, глубины его внутр. мира и обусловленные ими действия (Шекспир).

Античная и ср.-век. философия не знает спец. тео­рии Т.: учение о Т. составляет здесь нераздельный момент учения о бытии — космологии и онтологии. Т. выступает как существенный аспект космоса, бытия и динамики противоборствующих начал в нем. Харак­терно, что в центре внимания «Поэтики» Аристотеля — воздействие Т. и формально-технич. проблемы тра­гедии, но не самый феномен Т., понимание к-рого Аристотелем может быть вскрыто лишь на основе анализа всей его философии п прежде всего его «Ме­тафизики». С т. зр. аристотелевского учения о перво-двигателе — нусе (уме), Т. возникает, когда этот вечный самодовлеющий ум отдается во власть ино­бытия и становится из вечного временным, из само­довлеющего — подчиненным необходимости, из все-блаженного — страдающим и скорбным. Тогда начи­нается человеч. «действие и жизнь» (подражание к-рым н является сутью трагедии — см. «Поэтика», 1450 а) с ее радостями и скорбями, с ее переходами от счастья к несчастью, с ее виной, преступлениями, расплатой, наказанием, поруганием вечно-блаженной нетронутости «нуса» и восстановлением поруганного. Это вовлечение ума во власть «необходимости» и «слу­чайности» составляет бессознат. «преступление». Но рано или поздно происходит припоминание или «уз­навание» прежнего блаженного состояния, преступ­ление уличается и оценивается. Тогда наступает время

252

ТРАГИЧЕСКОЕ

 

трагич. пафоса, обусловленного потрясением человеч. существа от контраста блаженной невинности и смрада, суеты и преступления. Но это опознание преступле­ния означает вместе с тем начало восстановления попранного, происходящего в виде возмездия, осуще­ствляющегося через «страх» и «сострадание». В ре­зультате наступает «очищение» страстей, прошедших через тьму и преступление, и восстановление нару­шенного равновесия ума. Учение Аристотеля о Т. может служить образцом понимания Т. в др.-греч. философии, где весь мир, космос предстает как нек-рое единое трагич. целое (о Т. у Гераклита см. А. Ф. Лосев, История антич. эстетики..., 1963, с. 348 — 50).

Древневосточная философия, не доверяющая лично­му началу (в том числе буддизм с его обостренным сознанием патетич. существа жизни, но чисто песси-мистич. ее оценкой), не разработала понятия Т.; в классич., инд. и кит. драме среди «высоких» жанров нет трагедии в собств. смысле слова.

Ср.-век. миросозерцание с его безусловной верой в божеств, провидение и конечное спасение, преодо­левающее сплетения судьбы, по существу снимает проблему Т. Трагедия мирового грехопадения, отпа­дения тварного человечества от личностного абсолю­та преодолевается в искупит, жертве Христа it вос­становлении твари в ее первозданной чистоте.

В эстетике классицизма и Просвещения 17—18 вв. появляются анализы трагедии как лит. жанра, ее идейных и формальных аспектов — у Вуало, Дидро, Лессинга, давшего моралпстпч. толкование Аристо­теля, Ф. Шиллера, к-рый, развивая идеи кантовской философии, видел источник Т. в конфликте между чувственной и нравств. природой человека («О тра­гическом в иск-ве», 1792).

Вычленение самой категории Т. и филос. осмысление ее осуществляются в нем. классич. эстетике, прежде всего у Шеллинга и Гегеля. По Шеллингу, сущность Т. заключается в «...борьбе свободы в субъекте и не­обходимости объективного...», причем обе стороны «...одновременно представляются и победившими, и побежденными — в совершенной неразличимости» («Философия иск-ва», М., 1966, с. 400). Необходимость, судьба делает героя виновным без к.-л. умысла с его стороны, но в силу предопределенного стечения обсто­ятельств. Герой должен бороться с необходимостью — иначе, при пассивном ее приятии, не было бы сво­боды — и оказаться побежденным ею. Но чтобы не­обходимость не оказывалась победителем, герой дол­жен добровольно искупить эту предопределенную судьбой вину, и в этом добровольном несении наказа­ния за неизбежное преступление и состоит победа сво­боды.

Гегель видит тему Т. в самораздвоенпи нравств. субстанции как области воли и свершения (см. Соч., т. 14, М., 1958, с. 365—89). Составляющие ее нравств. силы и действующие характеры различны по своему содержанию и индивидуальному выявлению, и раз­вертывание этих различий необходимо ведет к конф­ликту. Каждая из различных нравств. сил стремится осуществить определ. цель, обуреваема определ. пафосом, реализующимся в действии, и в этой одно­сторонней определенности своего содержания неиз­бежно нарушает противоположную сторону и сталки­вается с ней. Гибель этих сталкивающихся сил вос­станавливает нарушенное равновесие на ином, более высоком уровне и тем самым движет вперед универс. субстанцию, способствуя историч. процессу самораз­вития духа. В русле гегельянской эстетики подроб­ный анализ Т. дает Ф. Т. Фишер («Asthetik oder Wissenschaft des Schonen», 2 Aufl., Bd 1, Munch., 1922, § 117 — 129). Диалектич. моменты Т. как само­отрицания идеи в ее реальном осуществлении выделяет

Зольгер ( см . «Vorlesungen iiber Asthetik», 1829, S. 308, 311).

Къеркегор дал парадоксальное разрешение пробле­мы Т. с т. зр. развитого им учения о трех экзистен­циальных стадиях «жизненного пути» личности. Как и ранее Гёте (см. И. П. Эккерман, Разговоры с Гёте, М.—Л., 1934, с. 687), Кьеркегор подчеркивает неразрешимость трагич. противоречия, но если у Гёте эта неразрешимость (как и возможность разре­шения конфликта) понималась как нечто объективное, Кьеркегор усматривает ее в субъекте, во внутр. от­ношении личности к миру. Т. связывается у Кьерке-гора с этич. стадией и характеризуется как выражение безысходного «отчаяния» личности.

Гегель и романтики (А. Шлегелъ, Шеллинг) дают тнпологич. анализ античного и новоевроп. понимания Т. Последнее исходит из того, что человек сам вино­вен в постигших его ужасах и страданиях, тогда как в античности он выступал скорее как пассивный объ­ект претерпеваемой им судьбы. Кьеркегор отмечает связанное с этим различное понимание трагич. вины в древности и новое время: в антич. трагедии скорбь глубже, боль меньше, в современной — наоборот, поскольку боль связана с осознанием собств. вины, рефлексией по поводу нее (см. «Entweder—Oder», Jena, 1922, S. 190).

Если нем. классич. философия и прежде всего фило­софия Гегеля в своем понимании Т. исходила из ра­зумности воли и осмысленности трагич. конфликта, где победа идеи достигалась ценой гибели ее носителя, то у Шопенгауэра и Нищие, оказавших определяю­щее воздействие на развитие новейшей эстетики на Западе, происходит разрыв с этой традицией, ибо под сомнение ставится само существование к.-л. смысла в мире. Считая волю безнравственной и неразумной, Шопенгауэр видит сущность Т. в самопротивоборстве слепой воли, бессмысленном страдании, гибели спра­ведливого и «триумфе злобы» (см. Samtliche Werke, Bd 2, Lpz., [1891], S. 508). Ницше, развивая концеп­цию аполлоновского и дионнсийского как двух про­тивоборствующих начал, характеризует Т. как изна­чальную суть бытия — хаотическую, иррациональную н бесформенную («Рождение трагедии из духа музыки», Lpz., 1872, рус. пер., СПБ, 1899). Под влиянием.. Шо­пенгауэра «пантрагич.»миропонимание развивал Бан-зен. В 20 в. иррационалнстич. трактовка Т. была продолжена в экзистенциализме. Согласно Ясперсу, подлинно Т. состоит в осознании того, что «...универ­сальное крушение есть основная характеристика че­ловеческого существования» («Von dor Wahrheit», Munch., 1947, S. 956). Л. Шестов видит сущность Т. в бессмысленности человеч. жизни, смертности инди­видуального существа («Достоевский и Ницше», 2 изд., СПБ, 1909). В духе философии жизни Зиммелъ писал о трагич. противоречии между дина­микой жизненного и творческого процесса и теми ус­тойчивыми формами, в к-рых он кристаллизуется («Конфликт совр. культуры», Lpz., 1918, рус. пер., П., 1923), Ф. Степун — о трагедии творчества как объективации невыразимого внутр. мира личнос­ти («Трагедия творчества», в журн. «Логос», 1910, кн. 1).

Обществ.-историч. понимание Т. было дано Марксом и Энгельсом. Трагической они считали гибель старо­го обществ, уклада, «...пока он был существующей испокон веку властью мира, свобода же, напротив, была идеей, осенявшей отдельных лиц...» и «..люка старый порядок сам верил... в свою правомерность», так что на стороне его стояло «...не личное, а всемирно-историческое заблуждение» (Маркс К. и Энгельс Ф., Об иск-ве, т. 1, 1957, с. 53). Источник революц. тра­гедии Маркс и Энгельс видели в коллизии «... между исторически необходимым требованием и практиче-

ТРАДИЦИЯ—ТРАНЗИТИВНОСТЬ

253

 

ской невозможностью его осуществления» (там же, с. 31—32).

Лит.: Фолькельт И., Эстетика Т., [пер. с нем.],
«Пецагогич. сб.», 1899, [№ 1—4]; Лосев А. Ф., О мифи-
чески-трагич. мировоззрении Аристотеля, в его кн.: Очерки
антич. символизма и мифологии, т. 1, М., 1930; его же,
Диалектика худож. формы, М., 1927, с. 114—16, 240—43;
Бор ев Ю., О трагическом, М., 1961; Пинский Л.,
Т. у Шекспира, в его кн.: Реализм эпохи Возрождения, М.,
1961; Гайденко П. и Борода й Ю., Философия
бурж. иррационализма и совр. эстетика, в сб.: О совр. бурж.
эстетике, [вып. II, М., 1963, с. 176 — 95; Давыдов Ю.,
Царь Эдип, Платон и Аристотель, «Вопр. лит-ры», 1964, № 1;
Babnsen J. F. A., Das Tragische als Weltgesetz und tier
Humor als asthetische Gestalt, des Metaphysischen, Lauenburg,
1877; Gflnthcr G., Grundziige der tragischen Kunst, Lpz.,
1885; Ziegler L., Zur Metaphysik des Tragischen, Lpz.,
1902; D n a m u n о M. de, Del sentimiento trugico de la vida,
Md, [1913]; Scheie: M., Zum Phanomen des Tragischen,
в его кн.: Vom Umsturz der Werte, 2 Aufl., Bd 1, Lpz., 1923;
S t a i g e r E.. Grundbegriffe der Poetik, Z., 1946; Wiese
B. von, Die deutsche Tragodie von Lessing bis Hebbel, Bd 1—2,
Hamb., 1948; Benjamin W., Der Ursprung des deutschen
Trauerspiels, в его кн.: Sehriiten, Bd 1, Fr./M., 1955; My­
ers H., Tragedy: a view ol life, Ithaca (N. Y.), [1956];
McCollom W., Tragedy, N.Y., 1957; Szondi P., Ver-
suchtiber das Tragische, [Fr./M., 1961]; Glieksberg Ch.,
The tragic vision in twentieth-century literature, [Carbondale
<I11.)], 1963; Williams П., Modern tragedy, [Stanford],
1966.    ,                                                  А . Лосев . Москва.

ТРАДИЦИЯ (от   лат. traditio — передача; преда­ние) в социологии — механизм воспроизвод­ства социальных институтов и норм, при к-ром под­держание последних обосновывается, узаконяется самим фактом их существования в прошлом; термин «Т.» нередко распространяют также на сами социальные установления и нормы, к-рые воспроизводятся подоб­ным образом («нац. Т.»). Традиционные действия и отношения ориентированы не на достижении определ. цели (что характерно для рационального действия) и не на реализацию специально зафиксированной нормы, но на повторение прошлого образца. (Целесообразность, функциональность Т., обеспечивающей поддержание определ. социального строя и норм, обычно не осоз­нается.) Традиционно воспроизводимые элементы культуры составляют обычаи (иногда в лит-ре обычай и Т. не различаются). Т. передается либо практически (пммитационно), либо фольклорно; адекватность пере­дачи обеспечивается многократными повторами, си­стемами символич. текстов (мифология) и действий (ритуал); всякое новшество в механизме Т. оценива­ется как вредное отклонение и устраняется. Универ­сальной формой поддержания социальной орг-ции и культуры Т. может служить лишь в относительно про­стых, изолированных и стабильных социальных струк­турах, где идеологич. и рационально-практич. сферы деятельности не обособлены от сферы воспроизвод­ства культуры. («Традиционные» общества, чертами к-рых в наибольшей мере обладают первобытные, азиатские, патриархальные социальные формы.) Т. оказывается здесь необходимым и достаточным сред­ством «простого воспроизводства» социальной системы во времени. «Во всех этих формах основой развития является воспроизводство  заранее данных... отношений отдельного человека к его общине и определенное, для него пред­определенное, объективное существо­вание как в его отношении к условиям труда, так и в его отношении к своим товарищам по труду, сопле­менникам и т. д.— в силу чего эта основа с самого начала имеет ограниченный характер, но с устранением этого ограничения она вызывает упадок и гибель» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 46, ч. 1, с. 475). В более развитых об­ществах, к-рые не могут жить Т., последняя допол­няет систему других (идеологических, в т. ч. юридич., а также рационально-практич.) средств поддержа­ния и воспроизводства обществ, структуры; Т. здесь подлежит соответств. интерпретации; ее функции ограничиваются легитимизацией (нередко —• симво-

лической и просто вербальной) определ. порядков и норм. Полем действия традиц. форм в совр. обще­ствах естественно оказываются те сферы жизнедея­тельности, где в меньшей степени приложимы ха­рактерные для соответств. общества регулятивные механизмы: этнич. отношения, субкультура пере­ходного возраста, семейно-бытовые и пр. отношения, нек-рые специфич. виды социальной организации (военные и пр.). Особое значение приобретает обра­щение к механизму Т. в социальных движениях, апеллирующих к привычным для масс или определ. групп формам сознания. Так, в народных движениях средневековья обращение к мессианистич. или мо­нархии. Т. служило средством оправдания бунта; в англ. революции 17 в. раннехристианские, а во франц. революции 18 в.— античные идеологич. Т. занимали важное место в системе узаконения нового порядка. В каждом случае происходит соответств. переосмысление исторически сложившейся Т. В совр. бурж. обществе Т., как правило, служит средством восполнения рациональных и нормативных (юридич., нравств.) систем воспроизводства культурной си­стемы; Т. в особенности используется реакц. режимами и движениями, ищущими «традиц.» оправданий в мас­совом сознании и использующими Т. для манипули­рования им. Характерной чертой совр. национализ­ма и фашизма является использование традицион. форм для легитимизации по существу нетрадицион­ных отношений (в т. ч. идеологических), обращение к древней (или псевдонац.) символике, обрядно­сти и пр.

В социалистич. обществе использование революц., трудовых и патриотич. Т. стало одним из важных средств мобилизации нар. масс для обороны страны, утверждения принципов социалистич. труда, идеоло­гич. воспитания молодежи. При этом исторически сложившиеся Т. и отд. их элементы приобретают соответствующее новое социальное значение.

Ю. Левада. Москва

ТРАЗИМАХ Халкидонский (Эраоигха^ос) (2-я пол. 5 — нач. 4 вв. до н. э.) — др.-греч. философ-софист. Идеи Т. известны лишь по изло­жению Платона, враждебно относившегося к софи­стам и потому не всегда адекватно характеризую­щего нх воззрения. Как и мн. софисты, Т. социаль­ные явления рассматривал с антропологии, позиции: вера в богов расходится с нравств. чаяниями людей (В 8 Diels), почему люди должны больше полагаться на себя, чем на богов и судьбу (В 1); по свидетельству Платона («Государство», I, 338C ел.), для Т. «...спра­ведливость есть не что иное, как полезное для более сильного...». Т. был одним из родоначальников идея общественного договора (см. там же, II, 359А—359В). Взгляды Т. на справедливость и право сложились, по-видимому, на основе практики межполисных отно­шений, а также отношений различных партий внутри полисов периода Пелопоннесской войны, когда право было объявлено силой, а «сила — правом».

Фрагменты в рус. пер. в кн.: Маковель-ский А., Софисты, вып. 2, Баку, 1941, с. 17—23.

Лит.: История философии, т. 1, М., 1940, с. 130 — 32.
См. также лит. при ст. Софисты.                    Ф. Кессиви. Москва.

«ТРАКТАТ О НАЧАЛАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЗНАНИЯ» (1710)—осн. соч. Беркли.

«ТРАКТАТ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ»

(1739—40) — первое  из двух гл. соч. Юма.

«ТРАКТАТ ОБ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИИ РА­ЗУМА» (1677) — соч. Спинозы.

ТРАНЗИТИВНОСТЬ — свойство бинарных (дву­местных) отногиений: отношение R наз. т р а н з и-т и в н ы м, если для любых элементов х, у и z мно­жества, на к-ром определено это отношение, из xRy и yRz следует xRz . Примерами транзитивных отноше­ний являются отношения типа равенства (из х==у и

254

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛИСТЫ—ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ЛОГИКА

 

y — z следует x --= z ), порядка отношения [из х<у (или скг£л/) и y < z (соответственно г/s^z) следует ж<г (жгО)], изоморфизм, всякого рода отношения «подобия» и т. п. Отношение R такое, что для любых х, у и z из области его определения из xRy и yRz следует о т-р и ц а н и е xRz , наз. и н т р а н з и т и в н ы м; напр., отношение «разночетности» между целыми чис­лами (п и то, по определению, разночетны, если их разность нечетна, и равночетны, если их разность четна) интранзитивно; аналогичным свойством обла­дает отношение разнозначное™ действит. чисел и отношения, характеризующие широкий класс свойств «симметрии» и «антисимметрии» в геометрии и в физике. Из интранзитивности к.-л. отношения следует, что оно не транзитивно, но, конечно, не обратно.

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 242; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!